Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962 6 страница

Бу Сахль Завзани назначил накиба Бехрама и отправил с украшенным печатью султана указом к Ченги, [находившемуся] близ Кашмира, чтобы он тотчас же освободил великого ¹⁴⁴ ходжу Ахмеда, сына Хасана, да будет им доволен Аллах, и с почетом и уважением отправил бы [его] в Балх, потому что предстоят важные государственные дела; вместе с ним надобно поехать и Ченги, дабы его вознаградили за то, что он подавал этому ходже добрые надежды и оказывал услуги. Когда покойный султан скончался, он оберегал ходжу от врагов. Бехрам был послан за ним потому, что Бу Сахль в минувшие времена находился в стесненных обстоятельствах и занимался прислуживанием и воспитанием сыновей у ходжи и видел много добра от него. В этом случае он хотел отплатить ему [добром же]. Враги ходжи, проведав об этом, сильно испугались. Когда и каким образом ходжа прибыл в Балх и как ему была дана должность везира, я расскажу.

Учитель мой, ходжа Бу Наср Мишкан, находился в сильном страхе и не сидел в посольском диване. В диване был Тахир и делами правил он. По прошествии недели султан Мас'уд, да смилуется над ним Аллах, призвал Бу Насра [к себе], усадил, милостиво с ним поговорил и спросил: «Отчего ты не сидишь в посольском диване?» [Тот] ответил: «Да будет долгой жизнь государя, там Тахир, человек весьма способный, сведущий и хорошо знающий дела и привычки государя. А я уже стал стар и не справляюсь с делами. Вот кабы высочайшее мнение [89] признало нужным, /66/ чтобы слуга [государя] только являлся ко двору и оказывал кое-какие услуги, вознося добрые пожелания?» — «Это что за pечь, — сказал [султан], — я знаю тебя и не знаю Тахира. [Тебе] надлежит ходить в диван, ибо важных государственных дел много. Таких, как ты, нужно бы человек десять, да нет [их]. Кроме тебя, у нас нет никого. Как же можно, чтобы ты не сидел в диване? У нас к тебе доверия в десять раз больше, чем было у отца. Надобно заняться делами и подавать нам такие же советы, как ты подавал отцу, дабы они были выслушаны, ибо нам уже давно известно твое участие и добрый совет». Бу Наср как положено поклонился, и [султан] с почетом и уважением отослал его в посольский диван. Он приобрел большую силу, и [государь] стал приглашать его на негласные совещания и обсуждение мероприятий. А Бу Сахль Завзани приготовил к стрельбе лук [злого] умысла и пристрастия, но никакое злословие не достигало цели до тех пор, покуда он не сказал, что с Бу Насра, дескать, можно взять триста тысяч динаров. Султан [на это] ответил: «У Бу Насра таких больших денег нет, и откуда им быть? А ежели и есть, то его способности нам дороже этих денег. Разговоры о нем надлежит прекратить, ибо я не сочувствую вашим разговорам». В беседе с Бу-л-Ала, лекарем, султан жаловался на Бу Сахля, что он, мол, так-то говорил о Бу Насре, а мы-де ему дали такой-то ответ. Бу-л-Ала рассказал [это] Бу Насру.

От ходжи Бу Насра я слышал, он говорил: «На этой неделе меня однажды призвал султан, уединился [со мной] и сказал: «Дела, слава Аллаху, по милости его пришли в порядок, и мнение наше останавливается на том, чтобы в ближайшее время не ехать в Газну, а отправиться отсюда в Балх. С хорезмшахом же, который находится здесь и всегда был с нами прямодушен, — сейчас к тому подходящее время, — мы обойдемся чрезвычайно милостиво и подобру его отпустим. Начнем переписку с членами ханского дома ¹⁴⁵ и расскажем им об этих обстоятельствах, покуда не будут посланы послы и не обновлены договоры. А в Газну мы поедем весной. Что ты скажешь на это?» Я ответил: «Все, что задумал государь, есть само благоразумие и поступать иначе не следует». — «Я желаю [сделать] еще лучше, — промолвил [государь, — тебе] надлежит, не стесняясь, дать добрый совет /67/ и показать недостатки и достоинства этого дела». Я сказал: «Да будет долгой жизнь государя, есть у меня несколько советов, да опасаюсь я, что тяжки будут, ибо слова горькие. Слова слуги [твоего], кои выскажет он как совет, государь, быть может, передаст своим ближним людям ¹⁴⁶, а тем они придутся не по нраву, и скажут они, что Бу Насру-де мало, что хорошо живет, он еще тянется к должности везира и устроителя дел. Для слуги [твоего] лучше было бы заняться своим ремеслом дебира, и он надеется, что его освободят от дачи других советов». — «Я [90] решительно не согласен, — ответил [государь], — никто не смеет со мной пускаться в разговоры на сей счет, ибо место каждого известно». — «Да будет долгой жизнь государя, — сказал я, — раз высочайшее повеление таково, то слуга [твой] выскажет два-три соображения и, высказывая их, отблагодарит сему великому царскому дому за милости. Государю надобно знать, что покойный эмир был такой человек, подобного которому не было на свете во всех смыслах. Время его походило на красивое свадебное торжество. Он долго прожил, хорошо вник в дела и понял их нутро и внешность. Он предпринял путь, шел по нему прямо и оставил его, скончавшись. [Мне], слуге [твоему], ныне больше всего по сердцу следовать его путем и, дабы никому беды не произошло, не допускать, чтобы у кого-либо нашлась возможность говорить о государе, что-де такое-то дело он сделал плохо, надо бы лучше. И еще, обе большие рати и противоположные мнения объединились и стали единогласны. С помощью их можно победить весь мир и завоевать великие государства. Надобно, чтобы [и впредь] они оставались [такими]. Сегодня я, слуга [твой], сказал лишь столько, но это главное. Покуда слуга [твой] будет состоять у дел и словам его будут придавать вес, он никогда не преминет высказывать то, что считает правильным». — «Твои слова весьма прекрасны, — ответил [государь], — и я согласен, чтобы все так делалось». Я пожелал добра и удалился». Но поистине, не прошло и двух недель, как отъезд из Герата отпал, потому что основные решения переменили.

Вот одна из крупных ошибок, которая была совершена. Еще до того, как эмир Мас'уд перешел из Нишабура в Герат, прибывали известия из Газны, что войска, передвигаясь, устраивают побоища и от [их1 неумеренности народ впал в нужду. /68/ Высочайший ум касался до всего. Он назначил посла, чтобы тот отправился к Али-тегину ¹⁴⁷, человека очень расторопного, которого звали Бу-л-Касим Раххаль, и написали письмо: «Мы идем на брата. Ежели эмир [Али-тегин] в этой войне нас поддержит, явившись сам лично или прислав кого-либо из сыновей с сильным и снаряженным отрядом войска, то когда дела пойдут согласно желанию, сыну его будет отдано весьма знатное владение по эту сторону» ¹⁴⁸. Советники его [эмира Мас'уда] представили, что такое решение весьма чревато последствиями и что Али-тегин-де с одной этой областью не отстанет, у него возникнут еще желания. В самом деле, когда не отдали одну область, которую он требовал, то такой человек, как хорезмшах Алтунташ, из-за Али-тегина погиб и тот разграбил Чаганьян, как я потом расскажу эти события в истории лет, о которых повествую.

Другая ошибка состояла в том, что туркмен, сожравших хорасанскую приманку ¹⁴⁹ и [которых] покойный султан силой меча отбросил в Балханские горы, перетянули на свою сторону и пригласили [91] прийти ради того, чтобы было больше войска. И они пришли, Кзыл, Бука, Кокташ и другие предводители, оказали несколько настоящих услуг, но в конце концов разобиделись и вновь вернулись к своему обычаю, то есть к грабежу, как я расскажу, покуда из-за них не пропали такой салар как Ташферраш и области Рей и Джибаль. А какого труда стоило Арслан Джазибу ¹⁵⁰ и сипахсалару Гази выгнать туркмен из Хорасана — [даже] не представляли. *Не противься преднамеренно приговору Аллаха, да будет славно поминание его*. Эти туркмены явились на поклон к султану, и тот назначил к ним сипахсаларом хаджиба Хумарташа. В это время в Герате [султан] постановил отправить войско в Керман с каким-нибудь внушающим уважение саларом [во главе], чтобы посадить в Кермане Бу-л-Аскара, /69/ который несколько лет тому назад явился в Нишабур, бежав от брата, а мятежного тщеславца Ису извести. Поэтому, посовещавшись с Алтунташем и сипахсаларом Гази, саларом этого предприятия был назначен джамедар Ярук-Тугмиш ¹⁵¹ с четырьмя тысячами человек дворцовой конницы и тремя тысячами пехоты. Хаджибу Хумарташу тоже было приказано, чтобы те туркмены пошли с ним и сражались бы по повелению джамедара, ибо начальник — он. Снарядившись, они выступили из Герата в сторону Мекрана и вместе с ними Бу-л-Аскар.

После их отправления эмир сказал Азуд-ад-довле Юсуфу: «Дядя, ты уже некоторое время отдыхаешь, а говорят, что кусдарский правитель, [пользуясь] смутным временем, зазнался. Тебе бы надобно пойти в сторону Буста со своими гулямами и встать в Кусдаре ¹⁵² , дабы и кусдарец исправился, прислав харадж за два года, да и войску в Мекране прибавилось бы больше силы от твоего пребывания в Кусдаре». — «Очень хорошо, — ответил эмир Азуд-ад-довле Юсуф, — государю надлежит приказывать, что хочет». Султан оказал ему милость, подарил драгоценный халат и сказал: «Счастливый путь. Когда мы двинемся из Балха в Газну после [праздника] новруза, мы тебя позовем, так чтобы ты прибыл в Газну наравне с нами». Он выступил из Герата на Буст, Завулистан ¹⁵³ и Кусдар со своими гулямами, с семью-восемью султанскими серхенгами и пятью сотнями конницы. Я слышал достоверно, что этим серхенгам султан Мас'уд тайно приказал: «Прислушивайтесь, мол, к Юсуфу, дабы он не мог уйти куда-нибудь». И еще слышал, что его хаджиба Тогрула тайно поставили над ним мушрифом, чтобы он считал каждое его дыхание и доносил обо всем, что будет происходить. И этот подлец, которого [эмир Юсуф] любил как сына и даже /70/ сильней, исполнил поручение. Юсуфа потому отослали, дабы некоторое время его не было при дворе, ибо говорили, будто он задумал стать саларом и войско начало поглядывать на него. [92]

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ЭМИРА МУХАММЕДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ, ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОН БЫЛ СХВАЧЕН, ДО ПЕРЕВОДА ЕГО ИЗ КРЕПОСТИ КУХТИЗ В КРЕПОСТЬ МАНДИШ

Выше я рассказал, какие [меры] предосторожности в силу полученного высочайшего указа султана Мас'уда принял старший хаджиб Али, *[когда] отправился из Тегинабада в Герат, как-то: назначение хаджиба Бек-тегина и возложение на него [ответственности] за все, что случится ¹⁵⁴ с заключенным. А теперь, поскольку я покончил с рассказом о переходе рати в Герат, устранении хаджиба Али Кариба и о том, как продвигались другие дела, и подошел к тому, как султан Мас'уд [намеревался] перейти из Герата в Балх, я повествование об этом [покуда] прерываю и продолжаю излагать обстоятельства жизни заключенного, дабы то, что происходило в то время, когда рать ушла из Тегинабада в Герат и его перевели из крепости Кухтиз в крепость Ман-диш, было бы изложено полностью, и история была бы завершена. Когда же я покончу с этим, тогда снова вернусь к тому, как эмир Мас'уд двинулся из Герата в Балх, ежели будет угодно Аллаху.

Я слышал от каввала, устада Абдаррахмана: «Когда войска из Тегинабада ушли в Герат, я и мне подобные, служившие эмиру Мухаммеду, походили на рыбу, которая из воды попала на сушу — [мы были] ограблены и стали нищими. Сердце не позволяло нам уйти куда-либо из-под крепости Кухтиз, и мы надеялись, не призовет ли султан Мас'уд [эмира Мухаммеда] в Герат, и снова засияет свет. Я /71/ по обыкновению ежедневно являлся на поклон, я и товарищи мои — мутрибы, каввалы и старые недимы. Там нам [давали] чего-нибудь поесть и в час вечерней молитвы мы возвращались назад. Хаджиб Бек-тегин принял много [мер] предосторожности, однако никому из нас не запрещал [посещать] эмира Мухаммеда. Содержание всегда было в избытке, так что ежели, например, [эмир] потребовал бы птичьего молока, [Бек-тегин] тотчас же доставил бы. Эмир Мухаммед, да будет им доволен Аллах, тоже стал несколько довольней, начал попивать вино и пил постоянно.

Однажды мы пили вино на самой высокой хазре ¹⁵⁵. Мы сидели перед [эмиром Мухаммедом], а мутрибы пели и играли. Вдали показалось [облако] пыли. «Что бы это могло быть?» — спросил эмир, да будет им доволен Аллах. — «Не можем знать», — отвечали [ему]. Он сказал одному верному [своему] человеку: «Спустись вниз, сбегай и узнай, что за пыль такая». Верный человек поспешно удалился. Через долгое время, он вернулся обратно и что-то сказал эмиру на ухо. «Слава Аллаху», — промолвил эмир, расцвел и очень повеселел, так что мы все подумали, что пришло весьма важное известие, но спросить было неудобно. Когда почти уже наступил час вечерней молитвы, мы [собрались] уходить. [Эмир] позвал меня одного и привлек меня совсем [93] близко [к себе] — так близко он никогда меня не ставил [перед собой] — и сказал: «Дебир Бу Бекр ¹⁵⁶ благополучно выехал в Гермсир, чтобы дорогой через Керман отправиться в Ирак и Мекку. [Теперь] сердце мое спокойно за него, что он не попадет в лапы тех нечестивцев, особенно Бу Сахля Завзани, который жаждет его крови. Эта пыль от него, он ехал на верховом верблюде и вполне счастливо». Я ответил: «Слава богу, велик он и всемогущ, что сердце господина успокоилось за него». Он сказал: «Есть еще одно желание, ежели оно исполнится, я помирюсь со всем, что случилось со мной. Ступай и держи этот разговор в тайне». Я удалился.

/72/ Через несколько дней после этого, близко к часу вечерней молитвы, к хаджибу Бек-тегину из Герата прибыл верховой на верблюде. [Об этом] доложили эмиру, да будет им доволен Аллах. Он послал к Бек-тегину Бу Насра, лекаря, из числа [своих] недимов и передал [через него]: «Я, дескать, слышал, из Герата прибыл верховой на верблюде, в чем дело?» Бек-тегин ответил: «Все хорошо, султан отдал распоряжение насчет дальнейшего». Когда [наступил] день, мы намеревались пойти в крепость на поклон, [однако] люди Бек-тегина сказали [нам]: «Вы сейчас уходите, потому что есть одно неотложное дело. К эмиру прибыл добрый и милостивый указ, его нужно исполнить. После придете как обычно». На сердце у нас стало тревожно, мы повернули обратно, очень озабоченные и печальные. Когда прошло два дня, эмир Мухаммед, да будет им доволен Аллах, стал беспокоиться и сказал кутвалу: «Нужно спросить хаджиба, отчего ко мне никто неприходит»

Кутвал послал кого-то и спросил. Хаджиб прислал к нему своего кедхудая и передал на словах, что верховой на верблюде приехал из Герата с султанской грамотой. [Государь-де] насчет эмира дал указ добрый и милостивый. Из Герата к эмиру едет доверенный человек [султана] с несколькими обязательными для исполнения извещениями. Быть может, он приедет еще сегодня. Вот в чем заключается причина. Беспокоиться нечего, потому что нет ничего, кроме блага и добра. «Прекрасно», — сказал эмир и немного успокоился, но не так, как следовало бы.

В час пополуденной молитвы тот доверенный прибыл, его звали Ахмед Таштдар и был он из родни и ближних людей султана Мас'уда. Тотчас же хаджиб Бек-тегин отослал его в крепость. [Там] он оставался до вечерней молитвы и снова спустился вниз. Потом в точности стало известно, что известия от султана Мас'уда были добрые: «Нам ведомо то, что произошло. Теперь по каждому делу приказывается исполнить неотложные мероприятия. Эмиру, брату [нашему], надобно оставаться бодрым и не допускать в мыслях никаких подозрений. Эту зиму мы проведем в Балхе, а весной, когда приедем в Газну, будут [94] приняты меры доставить [туда] и брата. Перечень того, /73/ что из казны было с его кедхудаем послано в Гузганан, надлежит передать сему доверенному, а также по его приказу все, что взяли из казны. Наличные деньги, ткань, драгоценности, где бы они ни были спрятаны или находились при нем в серае гарема, должны быть полностью сданы хаджибу Бек-тегину, дабы он вернул все в казну. Перечень того, что сдадут хаджибу, пусть [брат мой] вручит сему доверенному, чтобы о том стало известно». Эмир Мухаммед, да будет им доволен Аллах, отдал перечни и то, что из казны находилось у него и у обитательниц гарема, вручил хаджибу. Прошло два дня, покуда покончили с этим, и в эти два дня никого к эмиру Мухаммеду не пропускали.

На третий день хаджиб сел верхом и подъехал к самой крепости, туда же привели слона с балдахином. [Хаджиб] на словах передал, что указ таков, чтобы эмира перевели в крепость Мандиш, ибо содержать его там лучше; хаджибу же ехать с отрядом, который стоит у подножия крепости, потому что хаджибу с теми людьми, что при нем, придется отправиться по важному делу. Услышав это, эмир Джелаль ад-довле Мухаммед заплакал, ибо понял, в чем дело. Волей-неволей его одного повели из крепости вниз. Поднялся вопль его домашних. Когда эмир сошел вниз, он крикнул [кутвалу]: «Спроси у хаджиба, таков ли указ, чтобы меня увезли одного?» Хаджиб ответил: «Нет, с ним поедут все его домочадцы; дети все уже приготовились, но некрасиво было бы перевозить их вместе с ним. Я нахожусь здесь для того., чтобы всех благополучно отправили вслед за ним, так что к часу предзакатной молитвы они здравы и невредимы прибудут к нему».

Эмира увезли. При нем находились сотни три конных и кутвал крепости Кухтиз с тремя сотнями пехотинцев, хорошо вооруженных. Обитательниц гарема усадили на носилки, а прислугу на мулов и ослов. Много бесчеловечности было совершено под видом проверки. Было так, будто хотели вывалять в грязи сына Махмуда. Султан Мас'уд узнав об этом, тоже очень упрекал Бек-тегина, однако расследования не было. /74/ Мастер слова, поэт Лейси, весьма прекрасно сказал на сей счет, двустишия:

Шел караван в Даскару ¹⁵⁷ [однажды] из Рея,
Показалась река и люди взошли все на мост.
Разбойников свора узрела его издалека,
Каждый молвил из них: «Кто-то лютым стал львом!
Что вздумалось ворам, они утащили и скрылись;
Был один человек, кто с ворами шел заодно,
Некий путник, путем сим обрел он много диремов.
Когда же стал он богат, речь его сделалась странной,
Сколь ни пытали его, ответ оставался один:
«Ограблен был караван и дельце шайки удалось». [95]

В час предзакатной молитвы домочадцы прибыли к эмиру Мухаммеду. Увидев всех подле себя, он возблагодарил господа бога, велик он и всемогущ, и позабыл об [отобранном] богатстве. Приехал и хаджиб и расположился неподалеку. Он приказал схватить там Ахмеда Арслана и отвезти в Газну, дабы серхенг кутвал Бу Али отправил его в Мультан ¹⁵⁸, и он безвыездно оставался там в городе. Прочим служителям его, вроде недимов и мутрибов, сказали: «Уходите, мол, каждый по своему делу, потому что нет приказа кому-либо из вас ходить к нему». Абдаррахман, каввал, рассказывал: «На другой день все разошлись. Я и товарищ мой, и Насери, и Багеви ¹⁵⁹ украдкой последовали вслед за эмиром, ибо сердце не позволяло отвернуться от него. Я сказал: «Из верности [к нему] дойдем до крепости, а когда его туда доставят, повернем обратно». Когда снялись из Дженгель Аяза /75/ и приближались к округе Валишт ¹⁶⁰, вдали, с левой стороны дороги, показалась крепость Мандиш ¹⁶¹. Свернули с пути и направились в ту сторону. Я и этот благородный человек дошли вместе с ними до подножия крепости. Мы увидели крепость, [расположенную] очень высоко, и лестницу с бесчисленными ступенями, так что стоило большого труда, покуда кто-нибудь мог [туда] взобраться. Эмир Мухаммед спустился из балдахина, на нем были оковы, простые обувь и шапка и шелковый кафтан яхонтового цвета. Мы видели его, но не было возможности поклониться [ему] или подать знак. На нас напал плач. Не слезы, а Тигр и Евфрат рекой лили Насири и Багеви, бывшие с нами. Был один из недимов этого государя, он хорошо сочинял стихи и песни, он [тоже] заплакал и затем тут же сразу сложил прекрасные стихи:

О государь, что же приключилось с тобою?
Ведь вышел твой враг из твоей же рубашки.
Из несчастий вышло твое наихудшим,
От царства отца тебе достался Мандиш ¹⁶².

Два очень дюжих человека подхватили его под руки, и он начал подниматься с большим трудом. Поднявшись на несколько ступенек, он присаживался и отдыхал. Когда он уже был далеко, но еще виден глазу, он сел. Издалека на дороге показался всадник на верблюде. Эмир Мухаммед его заметил и не пошел дальше, чтобы спросить, чего ради приехал всадник. Он послал кого-то из своих к хаджибу Бек-тегину, Верховой приехал с письмом. Это было собственноручное письмо султана Мас'уда к брату. Бек-тегин тотчас же послал его наверх. Эмир, да будет им доволен Аллах, все сидел на той же ступеньке, а мы смотрели. Прочитав письмо, он земно поклонился ¹⁶³ , затем встал, взошел в крепость и скрылся с глаз. Всех его домочадцев доставили туда же и нескольких служителей /76/ из мужчин, о которых был приказ. Хаджиб Бек-тегин и [его] люди пустились в обратный путь. Я, Абдаррахман, [96] люблю совать нос, куда не просят, как нишабурские кумушки, — «мать умерла, а десять диремов долгу», — разыскал тех двух человек, которые поддерживали эмира под руки, и спросил, почему эмир положил земной поклон? Они ответили: «А тебе какое до сего дело? Ты бы спел, что поэт говорит, вот эти стихи:

*Не вернется ли, о шатры, наше время,
Иль пути ему нет после ухода его?*».

Я ответил: «Верно, есть такая песня, однако я пристал, чтобы послушать иное остроумное слово, да пойти себе». Они рассказали: «Письмо было собственноручное от султана Мас'уда; мы, дескать, приказали посадить хаджиба Али, посадившего эмира, и воздать ему должное его же рукой, дабы ни один слуга господину своему такой дерзости не учинял. Я-де хотел эту радость сообщить эмиру-брату, ибо знал, что он весьма обрадуется. А эмир Мухаммед поклонился земно всевышнему господу и сказал: «Все, что я сегодня испытал, мне приятно, потому что неблагодарного изменника устранили и желаниям его на этом свете пришел конец». И мы с товарищем ушли» ¹⁶⁴.

От того же каввала, устада Абдаррахмана, я слышал через семь лет после того, как начал эту «Историю» ¹⁶⁵, в воскресенье одиннадцатого числа месяца раджаба лета четыреста пятьдесят пятого ¹⁶⁶, — а я вел речь о царствовании Мухаммеда, — он [Абдаррахман] рассказывал: «Несмотря на то, что я знаю столько редкостных песен, эмир Мухаммед большей частью просил меня спеть эту, так что редко бывали собрания, когда я не певал ее, стихи:

*Не нова ваша измена и не удивительна,
А вот верность ваша неслыханное чудо.
Нет чести в вашей измене, честь в моей страсти,
В моем доверии к словам лжи и обмана»*.

Хотя эти два двустишия — обращение влюбленного к возлюбленной, человеку умному следует смотреть на них как на роковое предсказание, слетавшее с уст сего государя. Бывали /77/ в жизни его черные дни, а он оставался беззаботен со всей добротой, которую оказывал в дни своего эмирства воинству и раиятам, подобно смыслу этих двух двустиший. *Всемогущий существует, и то, что присудит Аллах, то сбудется. Да пробудит нас Аллах от сна беспечных по милости своей!*.

Потом я расскажу, в своем месте, что произошло с заключенным. Покончив с этим делом, хаджиб Бек-тегин поехал в Газну, как было велено, дабы оттуда отправиться в Балх вместе с родительницей султана Мас'уда, прочим гаремом и благородной Хатли. Так что они с предосторожностью туда прибыли. [97]

Когда все дела в Герате пришли в полный порядок, султан Мас'уд сказал моему наставнику Бу Насру: «То, что надлежало повелеть насчет всяких дел, приказано, и мы на этой неделе тронемся в Балх, чтобы там зазимовать и постановить с туркестанскими ханами то, что надлежит постановить. Мы изучим положение той страны. Подоспеет также ходжа Ахмед, сын Хасана, и вопрос о везирстве разрешится. Тогда отправимся в Газну». Бу Наср ответил: «То, что государь надумал, все обязательно для исполнения и совершенно верно». Султан сказал: «Надобно, как водится, написать письмо повелителю верующих о том, что произошло, дабы [ему] было известно, что дела пришли в порядок без пролития крови». Бу Наср ответил; «Это тоже святая обязанность. И еще Кадыр-хану ¹⁶⁷ нужно написать, пусть кто-нибудь из стремянных спешно отвезет и передаст ему сию радостную весть. Потом, когда высочайшее стремя счастливо прибудет в Балх, надо будет позаботиться отправить именитого посла для заключения договора». Султан промолвил: «Значит, надобно приступить к делу поскорей, потому что отъезд наш близок, дабы оба письма были отосланы до того, как мы выступим из Герата».

Наставник мой составил два письма так, как это делал [только] он, одно по-арабски к халифу и одно по-персидски к Кадыр-хану, и [их] отослали, о чем я уже в нескольких местах говорил. Любопытно было, что из Ирака /78/ привезли с собой несколько человек, как-то: Бу-л-Касима Хариша и других и хотели их поставить выше моего наставника, потому-де что они способней. И я бы сказал, что они весьма недурно сочиняли стихи и хорошо исполняли обязанности дебира. Однако писать так, как надлежит писать от царей к царям, [это все же нечто] иное. Человек становится сведущ тогда, когда научится писать и понимать всю широту дела. Хотя мой наставник по части мудрости и учености был тем, чем был, [однако] по части умения достохвально, ясно и красно писать он был единственным в его время. Из зависти к нему каждый из той братии сочинил [свой] черновик. Мне стыдно сказать, каковы они были. Султану Мас'уду стало известно об этом случае, а потом, когда прибыл великий ходжа Ахмед, тот еще больше убедил [государя], и спеси у завистников сразу поубавилось. Я изготовил список с него, так же как и другие, которые упомянул в сей «Истории». Послание к повелителю верующих было такого содержания, да будет оно известно, коли захочет Аллах, велик он и всемогущ!

«Во имя Аллаха милостивого, милосердого! После вступления и благих пожеланий ¹⁶⁸. Хану ведомо, что великие люди и цари мира, поддерживающие друг с другом дружбу и следующие по стезе доброй воли, заключают [между собой] соглашения и обмениваются посланиями, а затем доводят сближение до такой степени, что устраивают [друг с другом] встречу, встречу должную и достойную, и на свидании [98] закладывают основание доброго соседства, заключают договоры и возлагают на себя обязательства безмерные. Договоры же и обязательства, которые заключены, они исполняют, дабы царские дома были единодушны, и все причины отчужденности [между ними] исчезли. Все это они делают ради того, чтобы, когда явится глашатай господень и они распростятся с престолом царства и отойдут [в иной мир], сыны их, обладающие правом воссесть на престол и заместить их, могли бы жить со спокойным сердцем, а враги их не могли бы улучить удобный повод, посягнуть и достигнуть [своей] цели.

От хана не скрыто, каков был жизненный путь нашего покойного отца. Он был [наделен] всем тем, что необходимо /79/ великим государям и даже больше. Сие объяснять нет надобности. Его душевные качества, величие, способности и грозность хан видел воочию. [Хан] знает, два больших мужа скончались ¹⁶⁹. Они заставили много потрудиться свои светлые умы, пока не установились приязнь, согласие, дружба и товарищество. И сие свидание друг с другом под Самаркандом было столь славное и прекрасное, что весть о нем дошла до дальних и ближних [мест], и о нем узнали друзья и враги. Это событие стало памятным днем, так что уже многие годы не предается забвению. Без сомнения, они приняли на себя эти труды ради того, чтобы их потомки получали радость от той приязни и собирали плоды от тех семян, которые они посеяли. Ныне, когда престол достался нам, и дело обстоит так, как не скрыто для обеих сторон, благоразумие повелевает и опытность настаивает приложить усилия к тому, чтобы воздвигнутые здания дружбы поднялись еще выше, дабы друзья с обеих сторон радовались, а завистники и враги проводили жизнь в ослеплении и безверии и чтобы живущим на свете стало достоверно известно, что [оба] царских дома были единодушны, а ныне стало еще лучше, чем было. Мы молим господа, да будет славно поминание его, о вернейшей помощи на сей счет, ибо он оказывает помощь рабам [своим] *рукой своей и всеобъемлющей благостью*.

И слышал, должно быть, хан, да продлит Аллах его величие, что когда отец наш, да будет над ним милость Аллаха, отошел [в иной мир], нас не было у престола царства. Шестьсот-семьсот фарсангов мира сего мы прибрали к рукам и сколько ни двигались вперед, перед нами растилались знатные области, и население всех этих областей гордилось, что наше имя осенит их и они будут украшены нашим правлением. Все люди вздевали руки, молясь, чтобы сделаться нашими подданными. Повелитель верующих удостоил [нас] почестями, завязал переписку, дабы мы поспешили пойти на Град мира ¹⁷⁰ и избавили величие халифата от умаления достоинства, чинимого шайкой низких людей, и [чтобы] позор сей устранили мы. /80/ Решение наше остановилось на том, что само собой, высочайшее повеление обязательно [99] [должно] быть исполнено и счастье свидания с повелителем верующих [должно] быть нами получено. Однако приспела весть, что отец наш преставился. Потом услышали мы, что брата нашего, Мухаммеда, поскольку мы находились далеко, родичи и свитские тотчас же призвали из Гузганана, посадили на престол царства и приветствовали как повелителя. И в этом они усматривали спокойствие времени, потому что мы пребывали далеко. Кроме того, отец наш, хотя он и сделал нас наследником престола при жизни своей, в последнее время, когда здоровье его пошатнулось и появилась слабость в верности суждения, ранее столь сильном, без основания затаил на нас обиду, как это свойственно нраву человеческому, особенно [нраву] царей, которым тяжко бывает видеть кого-либо, кто обладает правом их заместить. Он оставил нас в Рее, потому что знал, что та страна до [самого] Рума, а в другую сторону до Мисра, вдоль и поперек, вся, будет украшена нашим правлением, что Газна и то, что завоезано [из областей] Хинду-стана, мы отдадим брату, дабы не достались чужому, и что он б нашим наместником, и мы будем оказывать [ему] самую боль честь.