Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962 5 страница

91. Кази Са'ид Абу-л-Ала — глава старинного и могущественного рода Микали в Нишапуре и Б'ейхаке. Ибн Фундук в своей Та'рих-и Бейхак называет родоначальником этого дома Микала, сына Абдалвахида, якобы потомка Диваштича (пенджикентского дихкана), а этот в свою очередь являлся будто бы потомком сасанидского царя Вахрама V (Бехрам-Гура, 420—438). К подобного рода родословным надо, однако, относиться с большим сомнением, так как в те времена феодальная знать для подкрепления своих политических и экономических притязаний нередко пользовалась подложными генеалогиями. Ниже, на стр. 196—197, сказано, что Кази Са'ид был законоучителем Мас'уда и Мухаммеда.

92. Имеется в виду Абу Бекр Мухаммед б. Бу Бекр Исхак б. Махмашад. Каррамиййа — религиозная секта, основанная Абу Абдаллахом Мухаммедом, сыном Каррана, по которому она и получила свое название. В пору эмира Себук-тегина главой этой секты был Абу Бекр Исхак б. Махмашад (ум. 994 г.). Секта пользовалась покровительством Себук-тегина. Позднее неоднократно упоминаемый Абу-л-Фазлом Бейхаки Кази Са'ид Абу-л-Ала по настоянию халифа ал-Кадира побудил султана Махмуда запретить секту керрамитов. Сын Абу Бекра Исхака, Абу Бекр Мухаммед, официально отрекся от учения секты, а ее приверженцы стали подвергаться гонениям. Однако многие из них продолжали втайне исповедывать это учение.

93. ***Что в данном случае речь идет именно о разборе жалоб, подтверждается также словами Гардизи: *** Zainu'l-Akhbar, 95.

94. ***

95. ***

96. ***

97. ***

98. ***

99. К слову *** есть вариант ***

100. Т. е. один из членов династии Буидов. Титул шаханшаха впервые после арабскогозавоевания принял Азуд ад-довле (949 — 983). См. История Ирана с древнейших времен, 141.

101. Как видно из этого мероприятия, газневидский начальник гарнизона не слишком доверял “простому люду” Рея.

102. *** — так правоверные мусульмане обычно называли исмаилитов и последователей других религиозных сект. СН. 1, 43.

103. Вероятно, далее часть фразы из текста выпала.

104. Должно быть описка; как следует из контекста, нужно читать “казий”.

105. ***

106. Черный — цвет дома Аббасидов.

107. *** — длинный просторный плащ, покрывающий все тело до стоп.

108. *** — ткань, которую производили в городе Дабик в Египте. Здесь, по-видимому, идет речь о такого же рода ткани багдадской выделки. Дабики было распространенно и в Хорезме, очевидно местного производства. Вarthold, Turkestan... 236.

109. Якуб б. Лейс — по происхождению крестьянин-бедняк, родоначальник возникшей в половине IX в. династии Саффаридов в Систане. Глава одного из нескольких самостоятельных государств, образовавшихся в IX в. в восточном халифате, на территории Ирана и Мавераннахра, вследствие развития феодальных отношений и роста народно-освободительной борьбы в покоренных арабами странах, приведшей к политическому распаду Халифата. История Ирана с древнейших времен, стр. 109—113.

110. ***

111. ***

112. Пушанг — город на реке Гери-руд на расстоянии одного перехода от Герата на пути в Нишапур. Город окружен был рвом и сильно укрепленной стеной. В “Истории” Бейхаки название этого города встречается в форме Бушанг и в арабизованных формах Бушандж и Фушандж. Бартольд, Обзор, 41; Худуд ал-Алем, л. 19б; Le Strange, 411.

113. Ниса — древний город, ныне остались только развалины, в 18 кмк северо-западу от Ашхабада. Основание Нисы относится еще к временам родового общества. Большое значение город имел в пору Парфянского царства, но с падением его понемногу пришел в запустение. Наивысшего расцвета город достиг в XI—XII вв. Автор Худуд ал-Алем отмечает Нису как город лежащий среди пустынных гор, с дурным климатом, но богатый. К области Нисы относили находившийся в четырех днях пути от нее рабат Фераву или Ферав (ныне Кзыл-Арват), состоящий из трех соединенных между собой крепостей, сооруженных для защиты от вторжений огузов. Город Баверд или Абиверд сохранился в виде небольшого селения, расположенного неподалеку от станции Каахка. Автор Худуд ал-Алем указывает, что округа этого города представляла собой возделанные земли, с хорошим климатом и воинственным населением. Из Абиверда шел прямой путь в Мерв. Труды ЮТАКЭ под ред. М. Е. Массона, Ашхабад 1949 г., 1, стр. 55 и сл., Бартольд, Обзор, 60—61; Худуд ал-Алем, лл. 19б и 29 б; Lе Strangе, 394.

114. Бадгис — область между Гератом и Серахсом, на территории которой насчитывалось до 300 населенных пунктов. Вся площадь земли обрабатывалась под посевы различных культур, поля орошались искусственным путем. Гянджруста — область между Гератом и Мерваррудом (Мерврудом), тоже весьма плодородная. Административным центром ее был небольшой город Бевен. Бартольд, Обзор, 83; Худуд ал-Алем, л. 20а.

115. Титул халифа.

116. ***

117. ***

118. 16—17 сентября 1030 г.

119. ***

120. 12 октября 1030 r.

121. ***

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

[ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО]

Когда из Герата пришел ответ на письмо через хейльташа и человека из арабов, его, как я рассказывал раньше, прочитали. Старший хаджиб Али Кариб на другой день выехал верхом в поле и [туда же] явилось все воинство. [Хаджиб] сказал ему: «Согласно полученному повелению султана вам надлежит отправиться в Герат, так чтобы уже сегодня и завтра вся рать выступила, кроме индийского войска, которому надлежит идти со мной, а я буду тыловым полком и двинусь отсюда следом за вами». [Все] ответили: «Слушаемся», — и тотчас же начали весьма спешно отправляться [в путь], так что никто друг из-за друга не задерживался. Служилая знать и именитые люди, вроде недимов и иных, отпустили обозы, чтобы идти вместе с хаджибом, и пошли они быстро. Везира Хасанека в Герат увезли ночью, потому что прибыл собственноручно подписанный султаном указ, что его-де надлежит отправить раньше рати. Этот указ доставили три всадника из принадлежавших Бу Сахлю Завзани, ибо он был зол на везира Хасанека. Начальник посольского дивана, ходжа Бу Наср Мишкан точно так же выехал срочно. Когда он собирался двинуться в путь, то зашел [сначала] к старшему хаджибу Али и пробыл у него до позднего утра. [Затем] он вернулся к себе и поехал вместе с Бу-л-Хасаном Укайли, войсковым судьей /53/ Музаффаром, Бу-л-Хасаном Кархи и ученым законоведом Небихом, с недимами и людьми разного разбора. Он был весьма озабочен.

Я слышал от него, он сказал: «Когда я сообщил хаджибу, что хочу ехать, [что] есть у меня кое-какое дело в Герате, которое я [80] должен справить, покуда хаджиб в счастливый час не приедет [туда], он уединился со мной и сказал: «Прощай, добрый друг, долгое время мы были вместе, и друг на друга обиды у нас нет». Я спросил, что у хаджиба на сердце, почему он так отчаивается и говорит такие слова. Он ответил: «У меня на сердце одна только правда и добрые чувства. Никогда от меня не исходили ни предательство, ни кривда. Говоря сейчас «прощай», я не хочу [сказать], что не поеду вслед за вами. Однако [все же] прощай и знай доподлинно, что это так: султан Мас'уд задумал меня погубить, и вы меня больше не увидете. Эти любезные письма, чрезвычайно [ласковое] обращение, собственноручно написанные слова, пожалование брата [моего] чином хаджиба — все это обман, и от такого человека, как я, этого не спрятать. Все это зернышки, чтобы заманить меня в силок. Ведь Али Дая в Герате, хаджиб Бильга-тегин и прочие люди, кои ни бабы, ни мужчины, а ныне и этот народ имеет доступ к султану и побуждает его к тому, чтобы хаджиб Али не вмешивался. Хаджиб Гази получил должность сипахсалара, и говорят, он — все. Где уж тут ему смотреть на меня. Мне очень легко забрать эту казну, слонов, сильный отряд индийцев и всяких других [воинов], многочисленных гулямов, которые у меня есть, приверженцев и прислугу и пуститься в путь на Систан, ведь с этим войском можно прибрать к рукам Керман и Ахвач до самого Багдада, ибо найдутся там бездельники, подлецы, негодяи и неудачники, чтобы мне себя обезопасить. Но [от этого] смута в [царском] семействе не стихнет, а начало ей я [положил]. Окрестные /54/ царьки приписывают сей позор государю моему Махмуду, и говорят, такой властелин, как он, прожил, мол, долгую жизнь, победил всех царей на земле, а не сумел перед смертью навести порядок в своем доме, что случились эдакие события. Я бы счел приемлемым, ежели бы меня посадили где-нибудь в заключение и там держали, дабы я просил прощения у господа бога, да славится поминание его, ибо грехов у меня много. Однако знаю я, что эти жалкие люди не позволят царевичу оставить меня в живых, потому что боятся меня. А он зарится на мое добро ¹²² и пожитки и себя позорит. Сразу же, как государь мой скончался, я совершил пребольшую ошибку, сегодня я [ее] понял, да что толку. Зачем было привозить его брата Мухаммеда? Надобно было допустить царевичей съехаться и поговорить [друг с другом], а родичи и свитские были бы [у них] посредниками. Одним из них был я, и чтобы уладить дело, больше всего обращались ко мне; я не сделал [этого], а ведь был кормилицей добрее матери, жертвовал собой. Ныне все разбежались, каждый убрался подальше, а меня прозвали Али-эмироделец. Судьба свершила свое дело, пусть будет так, как предопределил господь, да славится поминание его. [81] Я довольствуюсь судом [божиим]. Как бы ни было, а по воле своей я бесчестия не приму».

Я сказал: «Да будет долгой жизнь эмира, старшего хаджиба, нет ничего, кроме блага и добра. Когда я приеду в Герат и где-нибудь зайдет разговор, что мне следует сделать?» Он ответил: «На сей счет не стоит заводить речи, потому что он, [эмир Мас'уд], сразу поймет, что я [что-то] заподозрил и переговорил об этом с тобой, — тебе это повредит, да и мне не принесет пользы. Но ежели зайдет где-нибудь речь, — я же уверен, что не зайдет, покуда не попаду к ним в лапы-то надобно соблюсти дружбу и уважить хлеб-соль, которую водили, а там посмотрим, что будет. Знай, что все дела теперь стали иными; когда приедешь в Герат, сам увидишь. Ты и в своем-то деле не будешь знать, что делать, ибо новопожалованные люди так поставили дело, что махмудовцы среди них на положении предателей /55/ и чужаков. Бу Сахль Завзани особенно [крепко] взялся за дело, установил [свои] правила, всех подкупил и ныне с султаном Мас'удом таков как есть, разве только государю станет совестно; а ежели не станет, то и вы на краю гибели». Сказав эти слова, он заплакал, обнял меня и простился. И я ушел [от него]».

Я, Абу-л-Фазл, говорю, что такие люди, как Али, встречаются редко. Когда он вел такие речи с моим наставником, то говорил, словно видит и знает, что его постигнет. После того, как его устранили в Герате и дело его пришло к концу, я спустя долгое время слышал, что когда он уезжал из Тегинабада в Герат к эмиру Мас'уду, то написал письмо к своему кедхудаю и доверенному в Газне, к человеку по имени Себести, сын которого Мухсин жив и поныне. В этом письме рукой Али были [написаны] такие слова: «Я поехал в Герат и мнится мне, что свидание с тобой и домашними случится [лишь] в день воскресения из мертвых. Поэтому никаких распоряжений [моих] не было. Ежели же по милости божей свершится вопреки [сему], то я позабочусь, прикажу, что надо приказать насчет всего». Это я слышал от его дебира Бу Са'ида уже после того, как дни Али пришли к концу. Да будет милость Аллаха над всеми ними.

Когда рать приблизилась к Герату, султан Мас'уд сел на коня и выехал в поле с превеликой силой, снаряжением и убранством. Полк за полком подходили войска и от всего сердца приветствовали [султана], потому что очень любили его. Было прямо похоже на то, будто в сей день они вступили в райские сады. Эмир устно всех хвалил чрезмерно. Все дела вершил хаджиб Гази, который был сипахсаларом. Али Дая тоже [мог] сказать слово и пользовался уважением [государя] за то, что перетянул из Газны гулямов и [потом] отправился в Нишабур, однако его слово не имело такого веса, как слово Гази. Он злобился на него, но пользы [от этого] не было никакой. С [82] наставником моим Бу Насром [султан Мас'уд] обошелся весьма ласково, однако было похоже на то, будто он говорил: махмудовцы, дескать, сильно провинились и они чужаки среди масудовцев. Ежедневно Бу Наср являлся на поклон, но в посольский диван не заглядывал — в посольском диване восседал дебир Тахир /56/ с пребольшой спесью и важностью.

Пришло известие, что старший хаджиб Али прибыл в Исфизар со слонами, казной, индийским войском и обозами. [Этому] весьма обрадовались. Я слышал так, будто совсем не верили, что Али придет в Герат. Для встречи его беспрестанно посылали верных людей и с каждым новую милость, какую-нибудь любезность, теплое слово. И брат его, хаджиб Менгитерак, писал и говорил [ему], что надобно-де явиться поскорей, потому что дела идут согласно желанию. В среду третьего числа месяца зу-л-ка'да сего года ¹²³, очень рано утром, Али прибыл и с ним человек двадцать гулямов, а обозы и свита [двигались] за ним в пяти-шести фарсангах. Было очень темно. [Прямо] с дороги он явился ко двору и остановился в дехлизе старого серая Аднани. Кроме этого серая, [был] другой, весьма просторный и прекрасный, а помимо того сада, были еще другие сады и здания, которые построил эмир Мас'уд. Бывало, султан находился там, в серае Аднани, и там открывал прием, а бывало, он находился в тех своих зданиях.

Когда Али расположился в дехлизе, то каждый, кто приходил, кланялся ему так, как кланяются государям, потому что сердца и очи были преисполнены почтения к этому человеку. А он с каждым любезно вступал в разговор, но усмехался горько. Никогда я не видывал его громко смеющимся, а все только с улыбкой [на губах], ибо был он человек суровый и к тому же [теперь] очень подавлен, он ведь говорил, будто знает, что [с ним] случится. Наступил день, и султан открыл прием в зданиях, минуя сад Аднани. Али и вельможи вошли в дверь серая со [стороны] сада, а хорезмшах и прочий народ — в дверь со стороны шаристана. Султан был на престоле в риваке, который примыкает к беседке ¹²⁴. Он посадил Алтунташа по правую руку от престола, эмира Азуд ад-довле Юсуфа, дядю, /57/ посадил напротив [себя], а вельможи и почтенные мужи державы сидели и стояли.

Старший хаджиб Али Кариб выступил вперед и трижды облобызал землю. Султан, махнув рукой, подозвал его к престолу и подал ему руку, чтобы он поцеловал. Али положил перед султаном очень дорогое жемчужное ожерелье и рассыпал ради него тысячу динаров сипахдари ¹²⁵. Затем султан указал ему [место] по левую сторону. Хаджиб Менгитерак поддержал его под руку, и старший хаджиб, облобызав землю, сел напротив хорезмшаха Алтунташа и снова облобызал землю. Султан промолвил: «Добро пожаловать! Ты из любви к нам [83] понес много трудов». [Али] ответил: «Да будет долгой жизнь государя. Все было моей виной. Однако поскольку с высочайших уст сошли такие слова, я [снова] ожил и окреп сердцем». Алтунташ, хорезмшах, сказал: «Государю случилось быть далеко, шел он медленно и дел у негo было много. Было бы нелепо, [коли] область, доставшаяся с такой славой, была бы утрачена. У нас, слуг [государя], и разум и сердце служили ему до сего дня, когда мы сподобились счастья. Слуга [султана], Али, много потрудился, чтобы не случилось беды, а я, слуга [твой], хотя и находился далеко, писал обо всем, что считал правильным. Сегодня, слава Аллаху, дела пришли в порядок без того, чтобы случиться несчастью. Государь молод, воссел на место отца, желания [его] исполнились, пусть же [ему] наслаждение молодостью и царством будет на долгое время. Хотя достойных слуг много, кои пришли недавно и еще придут, но есть здесь несколько подвинутых в годах, состарившихся на службе султану Махмуду, ежели будет на то высочайшее благоусмотрение, то их следовало бы сохранить, дабы Не пошло так, как домогается враг, ведь старики — украшение царства. [Я], слуга [твой], говорю это не ради себя, ибо ясно, сколь долго мне еще осталось [жить], нет, это лишь совет, который я подаю, хотя государь выше того, чтобы нуждаться в совете слуг. Говоря эти слова, я, покуда жив, спешу исполнить условия покорного служения».

/58/ Султан ответил: «Слова хорезмшаха для нас равносильны cловам отца, мы слушаем их с удовлетворением и принимаем любезный совет его. Когда же это было, чтобы Али не соблюл нашей пользы? А то, что он ныне содеял, для всех ясно. Из того, что он говорил и писал, для нас ничего не осталось сокрытым. Ему будет воздано должное».

Хорезмшах поднялся, облобызал землю и удалился в ту же дверь, в которую вошел. Хаджиб Али тоже поднялся, чтобы выйти. Султан подал знак: садись-де. Народ удалился, и султан остался с ним негласно. Был там хаджиб Менгитерак и стояли Бу Сахль Завзани, дебир Тахир и дебир Ираки. У двери стоял дворцовый хаджиб ¹²⁶, да вокруг престола вооруженные телохранители ¹²⁷ и человек сто гулямов висачных ¹²⁸ . Султан сказал старшему хаджибу: «Брата моего Мухаммеда приходится содержать там в Кухтизе или в другом месте, потому что сейчас, в такую жару, не стоит его везти ко двору. Мы собираемся [провести] эту зиму в Балхе. Потом, весной, когда приедем в Газну, насчет его будет приказано, что найдет нужным [наше] мнение». «Повелевает ныне государь, — ответил Али, — он приказывает то, что считает должным высочайшее разумение. Кухтиз — крепкое [место], и хаджиб Бек-тегин под крепостью ожидает повеления». [Султан] спросил: «Что стало с той мелочью, которую [эмир Мухаммед] отправил в Гузганан со своим кедхудаем Хасаном?» — «Да будет долгой жизнь [84] государя, — ответил Али, — Хасан доставил ее в крепость Шадьях ¹²⁹ . Он человек бывалый и осторожный и не сделал ничего, что не даст ему возможности выполнить долг. Быть может, угодно будет, чтобы какой-нибудь верный человек спешно поехал и доставил ту казну?» — «С богом, ступай, приляг отдохнуть, — сказал султан, — с тобой еще много расчетов и дел». Али облобызал землю, поднялся и пошел в ту сторону сада, /59/ откуда пришел; провожали мертебедары.

Султан сказал Абдусу ¹³⁰ : «Догони хаджиба и скажи, есть, мол, еще устное сообщение, посиди немного в суффе, которая к нам поближе». Абдус ушел. Султан обратился к дебиру Тахиру: «Спроси у хаджиба, по какое время войскам выдано жалование ¹³¹, и кто лучше снаряжен потому что я хочу послать отряд в Керман свергнуть тщеславца Ису, ставшего почти мятежником, дабы был посажен на его место Бу-л-Аскар, его брат, который несколько времени тому назад бежал от него и находится [здесь] при дворе». Тахир пошел, вернулся обратно и доложил: «Старший хаджиб говорит, что жалованье выдано полностью войскам до конца года, что снаряжены они очень [хорошо] и никаких отговорок приводить не могут. Кому будет приказ, тот и пойдет». «Очень хорошо, — заметил султан, — сказать хаджибу, чтобы удалился».

Хаджиб Менгитерак облобызал землю и сказал: «Не позволит ли государь, чтобы слуга [твой] Али сегодня побывал у меня, да и прочие слуги, кои вместе с ним, потому что я распорядился приготовить шурбу». Султан с приветливым лицом ответил: «Прекрасно. Ежели есть в чем нужда, то пусть мои служители приготовят». Менгитерак еще раз облобызал землю и пошел на пир. Только какого же брата Али он угощал? Ведь Али-то уже схватили! Вопрос, [переданный] чеpез Тахира о войске и Кермане, был просто ветром в клетке. Еще заранее решили, что нужно сделать, и сипахсалару Гази было приказано: как только старший хаджиб явится к султану, ты-де тотчас же соберись, выезжай с отрядом конных навстречу его обозам и все начисто ограбь. И сипахсалар Гази отправился. Когда хаджиб Менгитерак вышел [от государя], ему сказали, что старший хаджиб сейчас находится в суффе, а когда он заявился в суффу, вошли тридцать /60/ гулямов, схватили его и сняли с него кафтан, шапку и сапоги, так же как они сперва поступили с его братом; потом их отнесли в одно помещение, находившееся рядом с той суффой. Ферраши взвалили их на спину, ибо на них были тяжелые оковы. *Так закончилась пора их обоих*. Вот Али и судьба, которая постигла его и приверженцев его!

Глупец тот, кто привязывает сердце к сему вероломному и обманчивому миру и ни во что не ценит свое благополучие, достоинство и силу. Люди мудрые не соблазняются им. Очень хорошо сказал Аттаби ¹³², стихи: [85]

*Сердце мое довольствуется моим трудом спокойно,
И я не тружусь вокруг тех источников дохода,
Ибо жирные дела находятся в зависимости
От сложенного в утробы господ*.

Велик тот человек, который умеет довольствоваться малым и сломить шею зависти. Сын Руми ¹³³ в этом смысле тоже всадил стрелу в мишень, сказав стихи:

*Если Аллах надел на тебя одежду здоровья
И дал тебе пищу дозволенную и вкусную, /61/
Ты не завидуй богатым, ибо подлинно
То, что судьба вам, отмерив, дает, она же отбирает*.

И наставник [наш] Рудаки ¹³⁴ сказал, а он хорошо знал свет и познакомил с ним людей, стихи:

Сон прелестный сей мир навевает,
Мудр же тот, в ком не дремлет душа.
Несчастью равна его доброта,
Радость его до горя доводит.
Что сидишь ты в сем мире пригожем?
Ведь деянья его все нелепы,
Дурна наука его, сам пригож,
Ведет себя мерзко, с виду ж красив.

Ясно, что Али устранили так же, как в [свое] время низвергли Бу Муслима ¹³⁵ и других, о чем можно найти в книгах. А ежели говорят, что на сердце у Али было нечто иное, то [лишь] господь бог, велик он и всемогущ, может знать тайные помыслы рабов [своих]. Мне до этого дела нет, мое дело повествовать. Все они ушли [в иной мир] и сойдутся в том месте, где тайны откроются. Довод людей умных, у которых была возможность говорить об этом почтенном вельможе, состоял в том, что они говорили: какое дело ему было до возведения [на престол] и свержения эмиров. А когда по этой причине его пора совсем «стала уже подходить к концу, где ему было совладать с судьбой. *Да сохранит нас Аллах от судьбы, побеждающей злом!*.

Когда большое дело Али прикончили, и сипахсалар Гази возвратился обратно после встречи обозов и гулямов, и обозы и все, что у Али имелось, разграбили, то возникла опасность, что будут ограблены и многочисленные обозы родичей, свиты и людей, которые шли с ним вместе. Однако сипахсалар Гази отлично принял меры предосторожности, дабы никому ни на волос не было причинено ущерба. Махмудовцы были сильно испуганы этим устранением Али и насторожились. Султан послал Абдуса к хорезмшаху Алтанташу и на словах ему передал: «Али до сего времени делал не то, что было соразмерно с его [86] достоинством и степенью. Отчего он не посмотрел на хорезмшаха и не последовал [его примеру]. /62/ Какое дело [было] ему до призвания [нашего] брата, надобно было повременить, покуда мы тоже приедем. Он один из родичей и свитских, то, что делали они, и ему бы делать. А уж коли он призвал нашего брата, так почему он ему изменил, почему, невзирая на данные им торжественные клятвы, он продал господа бога, велик он и всемогущ. На сердце у него было предательство. Все это стало нам ясно, и он посажен, ибо в этом заключалось благо. Для жизни его никакого вреда не будет. Его посадили в одном месте и хорошо будут содержать до той поры, когда наше мнение о нем не станет лучше. Это обстоятельство для того сообщается хорезмшаху, дабы он не вообразил чего-либо другого».

Хорезмшах Алтунташ прислал ответ: «Благо слуг в том, что повелевают государи. Кто может увидеть то, что усматривает высочайшее разумение? Слуга [твой] из Хорезма ¹³⁶ советовал Али как в письмах, так и в устных извещениях [через других людей], что не нужно хватать через край. Однако он возвеличился будучи посредником, как должно не послушался, и его постигла [такая] судьба. А человек он с именем и благородный, подобный ему не скоро найдется. Есть у него завистники и враги и он родственник, пусть же государь не губит его зря по наговору клеветников, ведь такого, как он, у него нет». Эмир ответил: «Я так и поступлю, Али мне пригодится для больших дел. Это только взыскание да зубы, которые ему были показаны».

От Мус'ади я слышал, представителя двора ¹³⁷, что хорезмшах впал в превеликое отчаяние, что [от страха] у него руки-ноги отнялись. Однако держался он очень твердо, дабы не заметили, что ему не по себе. Весьма скрытно он передал Бу Насру Мишкану и Бу-л-Хасану Укайли: «Так и потекут дела? Что такого сделал Али, что с ним нужно было этак поступить? Я на деле убедился, что эти новопожалованные люди не допустят, чтобы остался хоть один из отцовских [слуг]. Обдумайте меры и пустите в ход тонкие ухищрения, чтобы мне /63/ уехать [отсюда], ибо я не вижу [для себя] признаков добра и просвета». Бу-л-Хасан ответил, как всегда, скупо, сказав: «Мус'ади, ты бы оставил меня с самим собой, ибо султан и меня тоже считает в числе отцовских [слуг]. Однако, поскольку султану известно, что целью моих слов является только добро, то я постараюсь ради этого дела и сегодня же займусь им, дабы цель была достигнута и хорезмшах по сердечному желанию друзей уехал. Хотя этот новопожалованный народ делает свое дело, но в конце концов эмир на сей счет разговаривает и с отцовскими [слугами], ибо он долгое время с ними встречался и их испытал». А Бу Наср Мишкан ответил: «Благодарствую и считаю за честь. Султан обошелся со мной очень ласково и подал мне добрые надежды. От верных людей я слышал, что он не позволил кому-либо [87] вести речи насчет меня. Все это было и говорилось, однако до сих пор он ни о чем со мной не беседовал. Ежели он заговорит и попросит какого-нибудь совета, то я сперва начну с хорезмшаха, дабы он [мог] уехать, как желает. Но во всяком случае хорезмшаху не следует откладывать разговора с ним об отъезде. Ежели он будет на этот счет беседовать [с султаном], то лучше всего пусть скажет, что он, дескать, состарился и ничего дельного от него уже не получится. Мол, желание его заключается в том, чтобы проститься навсегда с военной службой и поселиться у гробницы покойного эмира. Пусть один из сыновей государя станет хорезмшахом, дабы его сыновья и все, кто у него есть, состояли при том царевиче, потому что это дело решено честно. Когда [хорезмшах] скажет так, то его не станут донимать и вскорости отпустят, ибо понимают, что ту пограничную область не прибрать к рукам, кроме как с помощью его величия». Благодаря этим двум ответам, особенно словам Бу Насра Мишкана, хорезмшах Алтунташ ободрился и успокоился, отдохнул и вздохнул спокойно.

А султан прислал на имя сипахсалара Гази жалованную грамоту на управление Балхом и Семенганом ¹³⁸. Его люди быстро отвезли грамоту в Балх, дабы [там] прочитали хутбу на его имя. Занялись делами. Распоряжался всем Гази и с ним же происходили негласные совещания касательно войска. Отцовские слуги были сильно уязвлены этим /64/ и сердито ворчали. В конце концов они свалили его, как я потом расскажу. Са'ид Серраф, кедхудай [сипахсалара] Гази, пошел в гору, *всем людям — назначенный день*. По-правде, он был не безобразен в деле, однако ошибку совершил. Его соблазняли стать мушрифом над своим господином, и он прельстился халатом и золотой сбруей, которые получил. Он исполнил обязанность соглядатая, господин его попал в беду, но и он [сам] тоже. Наилучшее украшение для слуги — честность. После падения сипахсалара Гази Са'ид крутился в мельнице судьбы, то поднимаясь, то опускаясь, то находясь при деле, то нет, *покуда после славы и высокого положения не сделался сторожем Тигра* ¹³⁹. Ныне, в лето [четыреста] пятидесятое ¹⁴⁰, он [проживает] в Мультане на службе у ходжи-начальника Абдарреззака и вот уже несколько лет состоит у него в недимах, найдя себе пристанище и довольствуясь малым. У меня для вас ¹⁴¹ есть подробные сведения, весьма ясные, как будет рассказано, *ежели будет угодно Аллаху всевышнему*.

Было поднято дело везира Хасанека о том, что в пору молодости он совершал то, чего нельзя было делать, не держал язык за зубами и попусту оскорбил сего великого могущественного государя. Поэт хорошо говорит, стихи: [88]

Держи язык твой, не болтай, не то пострадаешь,
Подлинно, несчастье кормится словом*.

И еще он крайне хорошо говорит о молодых людях, стихи:

*Коль делами правят молодые люди,
А не старики, в некоторых делах ты заметишь беспорядок*.

От Бу Али Исхака я слышал, будто Бу Мухаммед Микал говорил; «Где там *в некоторых — во всех беспорядок*». Везир ¹⁴² Бу Сахль Завзани был весьма плох с отставленным везиром Хасанеком, потому что в пору [своего] везирства тот выказывал пренебрежение к [Бу Сахлю] до тех пор, покуда государь ¹⁴³ не стал постоянно гневаться на Бу Сахля и не сделал с ним в Балхе того, что сделал. Теперь же Бу Сахль немедленно приказал, чтобы везира Хасанека препоручили Али Раизу, который был слугой Бу Сахля, дабы тот отвел его в свой дом и подвергал всякого рода унижению. /65/ Из-за того, что творилось, люди стали говорить о Бу Сахле Завзани и говорили дурно, что великие-де мужи прославились тем, что когда одолевали врага, то обходились с ним по-добру, ибо оказывать добро выше, чем унижать. [Слова] *прощение у достоинства его* — весьма похвальны; встречается также пословица, которая гласит: *ежели ты властвуешь, то прощай*. Однако Бу Сахль не считал нужным [поступать] этак и тешил сердце, мстя ему. Ни Бу Сахля не стало, ни Хасанека. Я потому упомянул об этом, что кое-кому, быть может, пригодится.