ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ТРИДЦАТОГО

Первый день месяца мухаррама был в среду ¹. В четверг, во второй день мухаррама, вывезли сераперде и разбили у дуккана за садом Фирузи. Эмир повелел в этот день дать эмиру Са'иду халат, дабы он остался эмирствовать в Газне, и к халату были приданы разные предметы из принадлежностей повелителя. Его хаджибам, дебирам и недимам, /557/ кутвалу Бу Али, сахиб-дивану Бу Са'иду Сахлю и начальнику почты Хасану Абдаллаху ² тоже дали драгоценные халаты и [соответствующие] принадлежности. Прочих царевичей с гаремом в час молитвы на сон отвезли в крепости Най-и Мас'уди и Дири, как велел и распорядился [государь]. Эмир, да будет им доволен Аллах, выступил из Газны в четвертый день мухаррама ³ и остановился в сераперде, которое разбили у сада Фирузи; там он провел два дня, покуда не выступили все войска и люди, затем он снялся и погнал, поспешая.

В Ситахе ⁴ прибыло письмо от везира, он писал: “Слуга [государя] согласно высочайшему повелению приказал заготовить в Балхе продовольствие в изобилии. При выезде в Вальвалидж он оставил своим заместителем в Балхе Бу-л-Хасана Хариве, дабы тот справил все оставшиеся дела; именитых людей области он убедил, чтобы они хорошенько старались, потому что прибытие высочайшего знамени состоится весьма скоро. По приезде в Хульм доставили письмо от [начальника] почты в Вахше, что Бури-тегин хочет пойти в Перке через [область] кумиджиев и толпа их и турок кенджинэ ⁵ примкнула к нему по приказу и благодаря наградам, кои он раздал начальникам кумиджиев. Они намереваются пойти в Хульбук. С ним находятся, как предполагают, три тысячи конников на добрых [лошадях]. Много бесчинств произвело здесь это войско, хотя Бури-тегин и говорит, что идет служить султану. Положение таково, как представлено. [Слуга государя] в силу того, что прочитал, остался здесь на три дня. Пришли и другие письма из пределов Хутталана, извещающие о Бури-тегине и войске, которое с ним, что куда бы они ни прибыли — грабят. [495]

Слуга [государя] не счел разумным идти в Перке, изменил путь следования и двинулся в Пирузонахджир, дабы отправиться /558/ в Баглан, а оттуда через Хашамгирд в Вальвалидж. Ежели Бури-тегин поторопится войти в Хутталан, перейдет реку Пяндж и на уме у него [будет] глупость, слуга [государя] подастся в Дере-и Шенкуй и поспешит на служение к высочайшему стремени, так как не стоит идти в Тохаристан, ибо из-за события, кое случилось со старшим хаджибом под Серахсом, [теперь] всякий подлец стал зазнаваться. В Вальвалидже продовольствие заготовлено и [туда] написано письмо, чтобы были настороже. В той стороне есть и амили и шихне. При всем этом [слуга государя] написал к Бури-тегину письмо, послал посланца и указал [ему] на мерзость происшествий в Вахше и Хутталане и ясно заявил, что султан-де выступил из Газны, коль ты идешь изъявить покорность, то признаков покорности нет. Слуга [государя] ожидает ответ вскорости, чтобы поступить согласно повелению, *ежели захочет Аллах всевышний*”.

Над этим письмом эмир призадумался. Он соизволил ответить: “Вот мы двинулись и идем по дороге на перевал Гужек. Ходже надлежит пойти в Баглан, а оттуда в Андераб и присоединиться к нам на стоянке Чавкани”. Письмо это отправили со спешными хейльташами, а эмир стал передвигаться еще скорей. В Перване он на день остановился и миновал перевал Гужек. Дойдя до Човгани, простояли на месте три дня, покамест подтянулись обозы, арсенал, слоны и войско. Явился везир и повидал эмира. Негласная беседа была весьма долгая, разговор шел насчет этих дел. Эмир ему сказал: “Надо сперва взяться за Бури-тегина, ибо он враг м детище врага. Поскольку для него у брата своего Айн-ад-довле места не оказалось и у него не хватило смелости, из страха перед сыном Али-тегина, пройти через его владения, а также из [страха перед] правителем Чаганьяна, он пришел в наши края, как будто наша сторона самая слабая, и всякий беглец, коему не находится места, должен придти сюда”. Везир ответил: “Пусть государь [сначала] пойдет в Вальвалидж, там выяснится, что следует сделать”.

На другой день эмир выступил в путь, гнал шибко и прибыл в Вальвалидж в понедельник, за десять дней до конца месяца мухаррама ⁶. Там он немного задержался и перешел в Перван. Он придумал порядок действий, как прогнать Бури-тегина, и сказал: я-де сам пойду в наступление, и приготовился к тому, чтобы пойти на Бури-тегина. А Бури-тегин, услышав весть /559/ о султане, повернул назад за реку Пяндж и остановился на том берегу. Он написал к эмиру, что идет служить [ему] и что происшедшее в Вахше и пределах Хульбука было без его ведома. Везир сказал султану: “Может быть, будет лучше, ежели государь этого наступления не сделает и останется здесь в Перване, покамест приедет посланец Бури-тегина, выслушаем его слова. Ежели он скажет что-нибудь путное, мы Бури-тегина позовем, его обласкают, и все решения и [496] письменные обязательства будут сделаны, ибо он человек ловкий, дельный, храбрый и у него сильный отряд войска. Нам бы его со значительной ратью и с каким-нибудь саларом отправить на туркмен, он лучше знает их военные повадки. А государь сел бы в Балхе и оставался в запасе ⁷; сипахсалар со снаряженным войском пусть пошел бы в Мерв, а старший хаджиб с другой ратью потянулся бы в Герат и Нишабур. Они ударили бы на врагов и постарались их разбить; враги потерпели бы поражение, их бы перебили, захватили [в плен] и [остальные] убежали бы, и берега Джейхуна были бы заняты. Слуга [государя] пошел бы в Хорезм и снова прибрал бы к рукам тот край, ибо люди свиты султана, находящиеся там, и алтунташевцы, услышав о прибытии эмира в Балх и о моем выступлении отсюда в Хорезм, отпадут от сыновей Алтунташа и вернутся к повиновению [государю], и та область будет очищена [от врагов]”.

“Все это неладно, что говорит ходжа, — возразил эмир, — эти дела я предприму сам, ради сего я и пришел, потому что, ежели я [только] скажу, то войска дела не сделают, а при мне они будут жертвовать жизнью, хотят ли [тогo] или нет. Бури-тегин хуже туркмен, ибо он улучил подходящее время, совершил нападение и разграбил большую часть Хутталана. Ежели бы мы прибыли позднее, он опустошил бы всю область. Я сперва примусь за него и когда с ним покончу, обращусь к другим”. — “Все обстоятельства дел, как их представляют себе слуги [государя], должны быть доложены, — промолвил везир, — однако высочайшее мнение самое верное”. Сипахсалар, старший хаджиб и салары, кои были на тайном совещании, сказали: “Бури-тегин занимается воровством, зачем государю ради него подвергать себя опасности, лично совершая на него нападение, на что же мы годимся?” “Они говорят правильно”, — заметил везир. “Пошлем сына [моего] Мавдуда”, — сказал эмир. “Тоже нехорошо”, — возразил везир. В конце концов порешили на том, что пойдет сипахсалар и на том же собрании записали десять тысяч всадников. [Присутствовавшие] удалились, и дело справили. На другой день, в четверг за шесть дней /560/ до конца месяца мухар-рама, войска выступили в Хутталан. От моего наставника Бу Насра я слышал, он говорил: “Когда мы кончили это тайное совещание, везир обратился ко мне: “Видишь ли эту самонадеянность и неправильные мероприятия, кои совершает государь? Боюсь, что Хорасан ускользнет из наших рук, я не вижу никаких признаков успеха”. Я ответил: “Ходжа уже долгое время не был с нами, сей государь уже не тот, которого он видел, он совершенно не может слушать [чьих-либо] слов. У господа бога, дa славится поминание его, в этих делах есть промысл, который человек познать не может; остается лишь молчать и быть терпеливым, однако из признательности [все же] надобно сообщать то, что нам известно, все равно будет ли оно услышано или нет”. Когда сипахсалар пошел [на Бури-тегина], эмир потянулся в пределы Гузганана. [497]

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ КУХАНДИЗИ И ЕГО ПЛЕНЕНИЕ

В той области был человек, которого звали Али Кухандизи. Он жил там уже некоторое время и занимался воровством и грабежами. Несколько негодяев, люди ловкие, пошли к нему в товарищи и они [вместе] шарпали караваны и грабили деревни. Весть об этом еще раньше доходила до эмира, но сколько он ни посылал [туда] шихне, злодейств его прекратить не могли. Когда [эмир] прибыл в те края, сей Али Кухандизи прибрал к рукам одно место, которое называл Кухандиз, — окруженную прочной стеной жерловину на вершине горы, которую никак нельзя было взять с бою. Удалившись туда, он посадил там многочисленных воров и бродяг ⁸. За время смут, кои случились в Хорасане, они причинили много зла: разбойничали и убивали людей и [тем] прославились.

Когда Али услышал весть о высочайшем знамени, что оно дошло до Первана, он укрылся в эту жерловину и приготовился отбиваться, ибо у него было весьма много продовольствия, проточная вода и луг на той горе, а проход был один, и Али был спокоен, что его никак нельзя взять с бою. Эмир, да будет им доволен Аллах, по пути расположился на берегу речки. До той жерловины было полфарсанга. Войско собрало много кормов, нужды не было, ибо травы было на целый мир. Нет ей меры в пределах Гузганана, потому что он — луг цветущий, и прекрасный. Нуш-тегин Новбати в силу того, что был правителем Гузганана, попросился [пойти] в бой, хотя был еще безбородым и находился в серае [государя]. Эмир согласился, и он с пятидесятью безбородыми /561/ своими гулямами отправился к той жерловине. С ними пошли человек пятьсот дворцовых гулямов, а также тысячи три-четыре народу из разных отрядов ⁹, кто подраться, кто поглазеть. Нуш-тегин находился впереди. Завязали бой, но сидевшим за стеной беспокойства было не много; они скатывали [вниз] камни.

Гулям моего наставника Бай-тегин тоже пошел помогать... ¹⁰. Бай-тегин этот еще жив, человек он ловкий и дельный, наездник, мастер владеть всяким оружием и нет у него также соперников в игре в мяч. Ныне в лето четыреста пятьдесят первое, когда я довел историю до сего места, он несет службу государю великому султану Абу Музаффару Ибрахиму, да осветит Аллах его доказательство, службу самую особую и служба та — човган, владение оружием, [метание] копья, стрельба из лука и другие телесные упражнения. К тому же сила, значение и благоволение моего наставника помогли ему, и он достиг высоких чинов.

Бай-тегин бросился к Нуш-тегину Новбати. “Куда ты лезешь? — сказал ему Нуш-тегин, — там камни катятся, ударит камнем — и нет тебя; а случись с тобой беда, никто от ходжи-начальника Бу Насра не отделается”. — “Я еще чуток продвинусь вперед, а там погляжу” ¹¹. Бай-тегин пошел, покатились камни, он увертывался, потом крикнул: [498] “Я иду посланцем, не бросайтесь!” [Сбрасывать камни] перестали. Бай-тегин добрался до самой жерловины. Вниз опустили веревку и подтянули его вверх. Он очутился на месте высоком и неприступном и подумал про себя: “Попался в силок!” Его повели к Али Кухандизи и он проходил мимо множества людей в полном вооружении. “Зачем пришел? — спросил его Али, — ежели ты хоть один день видел Бу Насра, то было бы нелепо подвергать себя этой опасности, это решение — не решение Бу Насра. И кто этот мальчик, с которым ты шел?” “Это мальчик, который захотел с тобой сразиться; он эмир Гузганана, гулям из числа шести тысяч гулямов, кои имеются у султана, — ответил Бай-тегин. — Он послал меня к тебе с устным сообщением: было бы жалко, коль такой человек как ты, раияты и владение пропали бы даром. Выходи, я отведу тебя к государю и получу [для тебя] халат и чин серхенга”. — “Надобно [прежде] помиловать [меня] и дружественно заверить”, — возразил Али. У Бай-тегина был перстень с яшмой, он его снял и сказал: “Это перстень государя султана, он его дал эмиру Нуш-тегину и сказал, что посылает тебе”.

Тому /562/ дурню пришел смертный час, его соблазнили эти слова и он встал, чтобы спуститься вниз. Его братия вцепилась в него и стала стращать изменой. Тот не слушал и дошел до выхода, но потом передумал и вернулся обратно. Бай-тегин начал заговаривать ему зубы. Смертный час приспел, а отвага в крови прикрыла ему очи разума, он решился спуститься вниз. Покамест он собирался это сделать, бесчисленное множество султанских людей подошло к подножию [гребня] жерловины. Проход открыли и Бай-тегин, взяв Али за рукав, направился вниз. Состоялся спуск и взятие крепости, ибо все вояки [Али Кухандизи] были схвачены. Весть дошла до эмира. Нуш-тегин заявил, что совершил это он, и слава и достоинство его возросли, а сотворил это [на самом деле] Бай-тегин.

В ту пору он еще был очень молод, а сумел учинить этакое [дело]. Ныне, когда столь великий падишах, да продлит Аллах его владычество, его возвысил и приблизил к себе и он приобретает все больше одобрения и милости, то можно представить, что он умеет делать. [Так] я воздал должное и питомцу моего наставника, который мне как брат. Я исполнил условие бытописания, [упомянув] о взятии сей крепости. Эмир приказал посадить под стражу этого проклятого злодея, причинившего столько вреда с прочими злодеями, его товарищами. В среду этого Али со ста семидесятые человеками повесили. Чур нас! Виселицы стояли в два ряда от прохода в жерловину до места, куда хватило. Жерловину сравняли и разрушили, дабы ни один злодей из нее не сделал убежища. Эмир снялся оттуда и потянулся в Балх. В пути пришло письмо от сипахсалара Али: Бури-тегин, дескать, бежал и ушел к кумиджиям, какое будет повеление рабу [государеву]? Следовать ли за ним из [499] Хутталана или оставаться там? Пошел ответ: “Надлежит идти в Балх и выработать порядок действий против него”. Эмир прибыл в Балх в четверг, четырнадцатого числа месяца сафара ¹², [и] расположился в саду. После нас через одиннадцать дней подошел и сипахсалар Али и сказал эмиру: “Правильней было идти вслед за этим врагом, ибо в голове у него одни козни”, — и он рассказал, как жители Хутталана потерпели обиды от него и его войска и как те хвастались и говорили: “Коль скоро потомкам Сельджука повадно взять Хорасан, то Бури-тегину это еще более к лицу, ибо он царского рода”.

Эмир на другой день созвал тайное совещание с везиром и вельможами и сказал: “Священная обязанность /563/ сначала взяться за дело Бури-тегина и покончить с ним этой зимой, а когда наступит весна, пойти на туркмен”. Везир не произнес ничего. “Скажите же что-нибудь”, — промолвил эмир. Везир сказал: “Война — дело тонкое, на этот счет нужно говорить людям военным, а слуга [государя], доколе можно, по этим вопросам ничего не скажет, ибо что бы он ни предложил, государю тoпонравится”. Наставник мой произнес: “Великому ходже следует говорить и доброе и дурное, потому что султан хотя и будет настаивать на чем-либо, однако поразмыслив, в конце концов послушается слов советников и сочувствующих”.

Везир заговорил: “Я ни в коем случае не [могу] одобрить вести [в поход] войско в такую пору, когда льют воду, чтобы превратить в лед, потому что войска водят в две поры [года]: либо в новруз, когда появляется зелень, либо во время созревания злаков. Перед нами более важное дело, и занимать войско Бури-тегином — совсем неправильно. По-моему, надо написать письма как владетелю Чаганьяна, так и сыновьям Али-тегина, которые заключили договор и обязались преследовать этого человека и нападать на его приверженцев, дабы и дело вышло и, ежели случится беда, то тяжесть [ее] пала бы на одного из них, а не на наше войско”. Все согласились, что это правильное мнение. “Я покамест на сей счет хорошенько подумаю”, — заключил эмир. [Все] удалились. Потом эмир объявил, что правильней пойти в поход на Бури-тегина.

Восьмого числа месяца раби-ал-эввель ¹³ Бек-тегину, Махмудову човтандару ¹⁴, было повелено навести мост через Джейхун, потому что движение высочайшего знамени начнется очень скоро. Должность кутвала Термеза после себуктегинова эмира Кутлуга [государь] отдал сему Бек-тегину, а он был человек воинственный и отважный, много начальствовал, как я рассказывал в нескольких местах этого сочинения. Пришел ответ: “Мост наведен в двух местах, а посередине остров; мост очень прочный и крепкий, ибо принадлежности и суда все налицо еще с того времени, как повелел эмир Махмуд ¹⁵. Слуга [государев] назначил к [500] наведенному мосту людей и с этой и с той стороны охранять [его] ночью и днем, дабы враг не ухитрился привести его в негодность”.

По получении этого ответа эмир начал готовиться к походу, чтобы выступить самому. Никто не осмеливался что-либо сказать по этому поводу, потому что эмир был очень раздосадован из-за множества приходивших разных вестей, каждый день о какой-нибудь новой беде. Дела все снова и снова делались необдуманно /564/ уже девять лет ¹⁶ и теперь объявились последствия. Всего удивительней было то, что эмир не оставлял самонадеянности; да и как было оставить, когда за ней крылся промысл создателя, да возвеличится слава его. Несколько раз везир говорил моему наставнику: “Видишь, что он хочет делать? Перейти реку в такую пору ради устрашения Бури-тегина за то, что он пришел в Хут-талан, перейдя Пянджаб? Это [такое] дело, что бог знает, чем оно кончится. Воображение и размышление бессильны”. Бу Наср ответил: “Остается только молчать, ибо совет, который превращают в подозрительное [намерение], неисполним”. Все свитские понимали и обо всем вне дворца ¹⁷ кое-что говорили друг другу. Бу Са'ида, мушрифа, побудили написать, но пользы не было. Когда же являлись в присутствие эмира, то вели речи в согласии с ним, потому что он сердился.

В пятницу, тринадцатого числа месяца раби ал-эввель ¹⁸, отошел [в иной мир] Бу-л-Касим, дебир, исправлявший должность начальника почты в Балхе. Обстоятельства жизни этого Бу-л-Касима я [уже] поведал в сей истории и нет нужды говорить еще раз. На следующий день должность начальника почты [государь] отдал Эмиреку Бейхаки. Везир ¹⁹ и мой наставник хорошо поддержали его на сей счет и [взаимная] обида между ним и везиром прошла, так что дело было поправлено. Эмиреку Бейхаки дали прекрасный халат.

В субботу, в половине сего месяца ²⁰, прибыло письмо из Газны о кончине эмира Са'ида, да будет над ним милость Аллаха. Эмир был в серае и пил вино. Передать ему такое известие во время питья вина не решились. На другой день, когда он сел на престол, до того, как открыть прием, подстроили так, что один служитель отнес это письмо, подал и вернулся назад. Прочитав письмо, эмир сошел с престола и застонал так, что голос слышали во [всем] серае. Он приказал служителям спустить пишривак, который уже подняли. Послышался голос: “Сегодня приема нет!” Гулямов удалили и /565/ везир, родичи и свитские пошли в терем и сидели [там] до предполуденного часа [в ожидании], не начнет ли эмир обряд оплакивания. Пришло устное извещение, дескать, расходитесь по домам, обряда не будет. Люди удалились.

Кончина сего замечательного юноши — целая история, я обязательно ее расскажу, ибо эмир его любил больше всех сыновей и сделал его наследником престола. Но господь бог, велик он и всемогущ, назначил преемником отца эмира Мавдуда, что мог сделать отец? Еще до того, [501] как прибыло извещение о смерти, приходили письма, что у [царевича] оспа. Эмир, да будет им доволен Аллах, тревожился и говорил: “У этого сына уже раз была оспа, очень странно, что она во второй раз”. Это была не оспа, — на юношу неопытного напала некая болезнь и для него закрылся путь мужской силы, так что он не мог быть с женщинами и общаться [с ними]. Ни одному лекарю об этом не сказали, дабы он мог искусно вылечить, ибо [царевич] не был бессилен — такая болезнь случается у молодых людей. А женщины, как они ухитряются придумать в своей лавочке, говорили: “Этого царевича околдовали”. Некая старуха из Гардиза растворила какого-то ядовитого зелья, нацедила той жидкости, в нее что-то бросила и дала тому дорогому, славному [юноше]. Он выпил, все тело его разбил паралич ²¹. Одиннадцать дней он пролежал и помер.

Эмир, да будет им доволен Аллах, много стенал и плакал по этому сыну во дворце. Сия неожиданная смерть еще более усилила несчастное стечение обстоятельств: никто уже больше не осмеливался доложить, что переход через реку является ошибкой, ибо он никого не принимал. Внезапно он сел верхом и направился к Термезу. Потом через два дня везиру доставили устное извещение: “Я-де обязательно пойду [в поход], тебе с сыном [моим] Мавдудом надлежит оставаться в Балхе с войском, которое я здесь назначил из дворцовых гулямов и других разрядов. Хаджиб Субаши пусть пойдет в Дерегез — тот уже держал там, в той области, лошадей и дворцовых гулямов при оружии — и с ним две тысячи конных турок и индийцев, кроме гулямов и хейля его. Бектугды пусть остается там во главе гулямов. Сипахсалар чтобы шел с нами ²² и военные люди, предводители, серхенги и хаджибы, [имена] коих написаны. Все это надлежит исполнить”. Везир ответил: /566/ “Слушаюсь!” — и почти до часа вечерней молитвы оставался во дворце, покуда все дела были справлены.

Эмир из Балха отправился в Термез в понедельник, девятнадцатого числа сего месяца ²³. Он перешел через мост и расположился на поле перед крепостью Термеза. В этом походе мой наставник состоял при эмире, а я поехал с ним. Стужа стояла такая, какой никто за всю жизнь свою не запомнил. Эмир снялся из Термеза в четверг, за восемь дней до конца сего месяца ²⁴, и прибыл в Чаганьян в воскресенье, в последний день этого же месяца ²⁵. Оттуда он выступил в среду, в третий день месяца раби ал-ахир ²⁶, и двинулся по дороге в Шуман ²⁷, где указывали на следы Бури-тегина. Там стужа была иного рода. Непрестанно шел снег, и ни в одном походе войску не доставалось столько мучений, сколько в этом походе. Во вторник, девятого числа сего же месяца ²⁸, со всадниками, расставленными чередой по прямой дороге, прибыло письмо от везира. [Эмир] вскрыл [письмо], везир писал: “Пришли вести, что Дауд из Серахса с сильной ратью идет в Гузганан, чтобы через Андхуд выйти к [502] берегу Джейхуна. Очевидно, он намерен разрушить мост, захватить берег реки и вызвать большое расстройство. Слуга [государя] донес об этом, дабы были приняты меры, ибо неприятность велика. Ежели, не дай бог, мост разрушат, будет позорно”.

Эмир весьма встревожился. Бури-тегин, уйдя из Шумана, занял одну долину, потому что был хорошо знаком с той местностью и имел прекрасных проводников. Не сделав дела, эмир оттуда повернул назад в пятницу, двенадцатого числа ²⁹ сего месяца, и гнал поспешно, покуда не прибыл в Термез. Бури-тегин воспользовался удобным случаем и ограбил часть обоза; несколько верблюдов и лошадей угнали. Была бесславие и тревога на сердце ³⁰. В Термез эмир прибыл в пятницу, двадцать шестого числа месяца раби ал-ахир ³¹. Кутвал Бек-тегин, човгандар, в этот поход ходил вместе с эмиром и оказал похвальные услуги, а его помощники и серхенги крепости приняли здесь все меры предосторожности. [Государь] похвалил их и пожаловал им халаты. Следующий день он пробыл в Термезе, затем переправился через мост в воскресенье, за два дня до конца сего месяца ³². В Балх он вступил в среду, во второй день месяца джумада-л-ухра ³³. В понедельник, в седьмой день сего же месяца, доставили письмо из Нишабура, что Дауд приезжал в Нишабур повидаться /567/ с братом и оставался там сорок дней, тоже в Шадьяхе, в том кушке. Пятьсот тысяч диремов дал ему в награду Тогрул. Эти деньги и другие деньги, в коих была нужда, все приготовил бузгананский салар. Потом Дауд уехал из Нишабура в Серахс с тем, чтобы направиться в Гузганан.

Эмир сел праздновать новруз в среду, в восьмой день месяца джумада-л-ухра ³⁴. В пятницу, десятого числа сего же месяца, сообщили, что Дауд пришел в Талькан с сильной снаряженной ратью, а в четверг, шестнадцатого числа сего же месяца ³⁵, доставили еще известие, что он прибыл в Фарьяб и хочет оттуда спешно перейти в Шабурган. Всюду, куда он заходит — грабежи и убийства. В субботу, восемнадцатого числа сего же месяца, десять туркменских наездников забрались ради воровства почти до султанского сада и убили четырех индийских пехотинцев. Оттуда повернули к самому кухандизу — там держали слонов, — высмотрели одного слона, пригляделись — на загривке слона оказался спящий мальчик. Туркмены подкрались а начали погонять слона, а мальчик все спал. Отойдя с фарсанг от города, туркмены разбудили мальчика и говорят: “Погоняй шибче! Ежели не погонишь — убьем!” Тот ответил “слушаюсь” и погнал, а всадники следовали в хвосте, понукали и покалывали [слона] копьями. Днем они удалились уже на очень далекое расстояние и доставили слона в Шабурган. Дауд наградил наездников и сказал, чтобы слона отвели в Нишабур. Из-за этого пошла дурная слава, говорили, эти люди, дескать, столь беспечны, что противник даже слона может угнать. [503]

На другой день эмир об этом узнал, очень огорчился и крепко разругал слоноводов. Он приказал взять с них сто тысяч диремов, стоимость слона и несколько человек из индийских слоноводов высекли. В понедельник, в двадцатый день сего же месяца ³⁶, туркмен Альти, хаджиб Дауда, с двумя тысячами конных подошел под самый Балх и остановился в местности, которую называют Бенд-и Кафиран. Деревни две ограбили. Когда он подошел к городу, эмир был очень огорчен, что лошади находились в Дерегезе, и старший хаджиб с войском около них. Он потребовал оружие, чтобы надеть [на себя] и выехать верхом с собственными гулямами, у которых были кони. Во дворце поднялся переполох. Явились везир и сипахсалар и сказали: “Да будет долгой жизнь государя! Что случилось, что государь каждый раз требует оружие? Он ведь пришел сюда не как какой-нибудь предводитель ³⁷, послать надобно человека [в чине] вроде этого, а ежели понадобится [кто] посильнее, /568/ то пойдет сипахсалар”. “Как мне быть, — ответил [эмир], — эти трусливые вояки дела не делают, а только воду рубят!” — это было сильнейшее ругательство сего падишаха. Наконец решили, что пойдет один салар с несколькими конными хейльташами и других разрядов [воинами], а сипахсалар, переодетый, без литавры и значка, отправится вслед за ними.

В час предзакатной молитвы сцепились и произошла сильная схватка. Несколько человек с обеих сторон было убито и ранено. Ночью Альти отошел и подступил к Алиабаду. Говорили, ту ночь он простоял и сообщил Дауду о том, что произошло. Тот из Шабургана [тоже] подошел к Алиабаду. [Об этом] стало известно в четверг, за семь дней до конца месяца ³⁸. В Алиабаде раздался трубный глас, и началось светопреставление. Эмир отдал приказ войску из Дерегеза явиться и привести лошадей. Хаджиб Субаши с войском возвратился обратно. В четверг, в первый день месяца раджаба ³⁹, эмир, да будет им доволен Аллах, выступил из Балха и остановился у Пул-и Карван. Подошли войска. Эмир построил [их] в боевой порядок — я тоже ходил [с ним] — и двинулся оттуда с готовой к бою ратью и тридцатью слонами, большей частью разъяренными. В понедельник, девятого числа [сего] месяца ⁴⁰, в Алиабадской степи, со стороны пустыни, показался противник. Султан остановился на холме — он сидел на слонихе, — и войско начало сражение. “Вон он какой дерзкий и отважный, — говорил каждый [о Дауде] — без брата, без своих людей и без вельмож предстал пред столь могучим падишахом”.

Загорелось сражение. На поле битвы ратовали менее пятисот всадников, прочее войско смотрело. Когда один отряд уставал, другой; свежий, вступал в дело. Таким образом продолжалось почти до часа пополуденной молитвы. Эмир рассердился, потребовал коня и, надев на себя оружие, пересел со слона на коня. Он отправил кого-то к [504] Бектугды, чтобы тот прислал тысячу боевых гулямов в кольчугах и на добрых лошадях, кои были выделены. Собралось и много [воинов] из разных отрядов ⁴¹. Эмир, да будет им доволен Аллах, сам своей особой бросился на поле [боя], затем остановился. Гулямы сделали натиск, и неприятель обратился в бегство, так что никто ради другого не задерживался. Несколько неприятельских воинов было убито, человек двадцать захвачено в плен, а прочие рассеялись и направились в пустыню.

Султанское /569/ войско хотело было пуститься вслед за ними, однако эмир послал накибов, чтобы никому не дозволяли преследовать беглецов. Он говорил: “[Здесь] пустыня и нелепо подвергать себя опасности. [Наша] цель — сокрушить всю совокупность [неприятеля], а эти, что пришли, уже испытали наше превосходство”. А ежели бы он стал преследовать, то никто из противников не спасся бы, ибо через месяц обстоятельства выяснились. Как показали наши лазутчики и осведомители, враги говорили: “Никто-де не может устоять против этого падишаха; ежели кто-нибудь пошел бы вслед за нами, отступавшими, нам пришлось бы худо”. Привели пленных и расспросили их о положении. Они отвечали, что Дауд, мол, пришел без согласия и повеления Тогрула в эти края. “Я, — говорит, — попробую и погляжу”. Эмир велел им выдать пропитание и освободить. На один день он остановился в Алиабаде, затем повернул обратно и прибыл в Балх в субботу, семнадцатого числа месяца раджаба ⁴², и оставался там до тех пор, покуда не подоспело подкрепление, кое он просил из Газны.

Пришло письмо от Бури-тегина с посланцем. Он просил извинения, и эмир соизволил дать добрый ответ, потому что этот человек, поскольку владетель Чаганьяна помер молодым и сына от него не осталось, пошел и с поддержкой кумиджиев захватил Чаганьян ⁴³, и между ним и сыновьями Али-тегина поднялась очень сильная открытая вражда. Так как эмиру предстояло [трудное] дело, то в настоящее время он не видел иного [способа], как натравливать их друг на друга, словно *собак на быка*, дабы они занимались друг другом и владения [эмира] во время его отсутствия не терпели ущерба от обеих этих сторон. Но в конце концов вышло не так, и я упомяну, дабы было ясно, что скрывалось за завесой неизвестности, ибо это удивительно и достойно внимания. Воображение и умственные силы для сего недостаточны. Во вторник, в половине месяца ша'бана ⁴⁴, эмир, да будет им доволен Аллах, выступил из Балха с тем, чтобы двинуться в Серахс с ратью и весьма значительным снаряжением. Все утверждали, что появись [хоть] весь Туркестан, [его] можно было бы разбить. В пути бывали остановки, чтобы [дать] подтянуться войскам из других мест, как приказал эмир. В воскресенье, в первый день [месяца] рамазана ⁴⁵, [государь] дошел до Талькана и пробыл там два дня. Затем он пошел [505] [дальше], построив [войска] в боевой порядок. Прибыли нарочные гонцы и лазутчики: /570/ что Тогрул-де пришел из Нишабура в Серахс, что Дауд уже находится там и что Ябгу [тоже] пришел туда из Мерва и, говорят, их тысяч двадцать конных. Решение он принял такое, что двинутся на бой, [посмотрят], что выйдет, а сражаться будут у Таль-хаба и Дих-и Базарган.

Тогрул и йиналовцы говорили: “Рей, Джибаль и Гурган перед нами и там горстка насильников, дейлемцев и курдов. Лучше отойти в сторонку и зажить в довольстве, ибо Дербенд-и Рум без врагов. Хорасан и эти места оставим султану столь великому и могущественному, у коего так много войска и раиятов”. Дауд отвечал: “Вы жестоко ошибаетесь. Ежели вы шагнете за пределы Хорасана, то нигде на земле [вам] покоя не будет от посягательств этого падишаха и сильных врагов, коих он натравит на нас. Я видел бой под Алиабадом, [у них] сколько хочешь людей и припасов, но обоз — тяжел, и им невозможно его удалить от себя, потому что они не могут без него прожить и потому колеблются, себя ли суметь уберечь или обоз. А мы налегке. То, что случилось с Бектугды и Субаши, случилось от тяжести обоза. Наш обоз у нас в тылу в тридцати фарсангах, и мы готовы [к бою]. Пойдем мужественно на дело, посмотрим, что предопределил господь бог, да славится поминание его”. Все одобрили такой порядок действия и на нем порешили.

Больше всех настаивал на сражении Бури-тегин ⁴⁶ и наши перебежчики, принадлежавшие эмиру Юсуфу, хаджибу Али Карибу, Гази, Арьяруку и другим. Тогрул и Ябгу говорили: “Как бы эти люди где-нибудь не причинили беспорядка; не дай бог, их соблазнили [с помощью] писем”. Дауд отвечал: “Держать их в тылу — неразумно. Они [слуги] казненных господ и пришли сюда по необходимости и прочие, которые начальники, как-то: Сулейман, сын Арслана Джазиба, хаджиб Кадыр и другие, всех, кто есть, надобно послать вперед, дабы быть в безопасности; [посмотрим], что выйдет. Ежели замыслили предательство, то часть из них уйдет и примкнет к своему государю, а коли будут драться — [для нас] еще лучше”. [Все] ответили: “И это еще верней”. Перебежчикам сказали: “Пришел султан, и мы слышали, что вас соблазнили и вы посреди битвы уйдете. Коль скоро это так, то уходите [сейчас], ибо /571/ ежели уходить будете во время боя, [вам], быть может, воспрепятствуют и вас постигнет беда, право гостеприимства будет недействительно”. Они все ответили: “Наших господ убили, и мы пришли к вам из страха и по необходимости. Мы будем биться насмерть и в доказательство хотим, чтобы вы нас послали в свой передовой полк головным отрядом, дабы видно было, что мы сделаем, и какой подвиг совершим”. “Ладно, на все согласны”, — сказали им. Бури-тегина назначили и он отправился в передовой полк с тысячью всадников, большей [506] частью султанских, кои ушли из нашего войскового стана и нашли прибежище у них. Вслед за ним двинулся Сулейман, сын Арслана Джазиба, тоже с таким же числом людей.

БИТВА С ПОТОМКАМИ СЕЛЬДЖУКА В СЕРАХСКОЙ ПУСТЫНЕ И ИХ ПОРАЖЕНИЕ

Так, как об этих обстоятельствах был осведомлен эмир, дело представлялось в ином свете. Он понимал так, что как только появится его знамя, все те гулямы вернутся обратно. Однако то продавали гнилой товар, а мы покупали. В среду, восемнадцатого числа месяца рамазана ⁴⁷, поздним утром около Тальхаба показался головной отряд противников, человек триста, а мы близились к месту привала, и позади шел обоз. Эмир задержался — он был на слоне — покамест разобьют шатры. Головной отряд неприятеля помчался [на нас], и с нашей стороны помчались люди [навстречу]; произошла сильная стычка. Приспели [еще] их люди, и с нашей стороны отправились бойцы. Разбили шатры, и эмир с войском расположился [в них]. Неприятель ушел. В ту ночь в войсковом стане приняли все меры предосторожности, чтобы не случилось беды.

Утром пробили в литавры, рать в полной готовности села верхом и в боевом порядке выступила. Когда прошли два фарсанга, показалось большое вражеское войско. Головные отряды обеих сторон завязали бой, и воины обеих сторон хорошо дрались, покуда не показалась близко деревня Дих-и Базарган. Здесь была река и много ручьев, а в степи [вокруг деревни] много песку и гальки. Эмир находился в большом полку на слонихе. Он продвигался вперед, покуда не дошел до возвышенного мoста вроде холма, не очень высокого. Он приказал разбить там большой [царский] шатер, дабы войско расположилось на берегу реки. Неприятель начал подходить с четырех сторон, и возник жестокий бой. Войску безмерно много труда /572/ стоило, покуда оно смогло остановиться и разбить палатки. Было сильное опасение, что стрясется большая беда, однако вельможи и войсковые предводители весьма поусердствовали, пока не овладели положением. И все же противники угнали много верблюдов и убили и ранили несколько человек.

Больше всех старались в схватках наши перебежчики, ибо хотели показать туркменам, что их подозрение не верно и что они честны, дабы те уверились. И они уверились, ибо ни один из перебежчиков не перешел [обратно] на нашу сторону. Лазутчики наши в минувшее время на сей счет много врали, получая деньги, и сегодня обнаружилось, что все было обманом. Когда рать в боевом порядке расположилась на месте, султан стал в большом полку, сипахсалар Али [507] держал полк правой руки, старший хаджиб Субаши — полк левой руки, а сторожевым полком [повелевал] Ар-тегин. Неприятель же отошел, раскинул стан близко от нас, на краю луга, и [там] остановился, так что з