У подножья трона (1980-1984)

Я с упоением окунулся в работу Цикл уже был в действии. Основная нагрузка лежала на Артисте и Зевсе. В это время все сотрудники цикла практически были в состоянии выраженного конфликта с Профессором. Это был научный конфликт. У нас были разные принципы диагностики, но потом конфликт начал носить и личностный характер. Обострил его Зевс. Он демонстрировал на клинических конфе­ренциях больных, хорошо известных психиатрической об­щественности, которых ранее консультировал Профессор. Мы же (чаще это делал Зевс) этим больным ставили другиедиагнозы. Мы были правы. Я, правда, пытался удержать его, но тщетно. (В Библии есть такое речение. С отважным не пускайся в путь, чтобы он не был тебе в тягость; ибо он будет поступать по своему произволу, и ты можешь погибнуть от его безрассудства (Сир. 8, 1—5).Запомните это речение. К сожалению, Вечный Принц этому не следовал и с Зевсом продолжал дружить и поддерживать его начинания. Более того, он им восхищался и даже пытался ему подражать — М.Л.) Доводов у Профессора не хватало. Он даже взмолился. Вот его слова: «Ребята! Вы знаете мои принципы диагностики. Зачем вы лезете на рожон?». Зевса это не успокаивало. Конфликт стал принимать открытый характер.Но с Зевсом Профессор справиться не мог, я же стоял где-то в стороне. Больше всего доставалось Артисту.

Профессор нас просто выгонял с кафедры. Какое-то время мы занимались в загородной больнице. И ездили туда на больничном автобусе. Однако постепенно надвигался энергетический кризис. Оттуда нас вскоре тоже попросили. Ряд лекций на цикле читал Профессор. Так вот онот­казался это делать. Как вы думаете, кому их поручили чи­тать? Нетрудно догадаться, что поручали это мне. А читал он у нас лекции по психотерапии и по группе органических заболеваний головного мозга. Естественно, интересы у меня тогда крутились примерно одинаково и в области пси­хиатрии, и психотерапии. Я еще не забыл, да, наверное, и никогда не забуду, все то, что усвоил во время работы над кандидатской диссертацией по дефектным состояниям при шизофрении. Вот я и подготовил лекции на эту тему, да и еще ряд лекций по шизофрении было поручено прочесть мне. Я же подготовил ряд лекций но органическим заболе­ваниям головного мозга. Одна из них, посвященная атеро­склерозу, нравится мне до сих пор. Ну и, конечно, число моих лекций до психотерапии постоянно росло. Хотя я на цикл пришел позже всех, принеобходимости я мог подме­нить многих своих коллег, поскольку я научился читать чу­жие лекции с листа, а через несколько месяцев мог прочесть почти любую лекцию нашего цикла. Судьба моя определи­лась.

В то же время я продолжал довольно успешно, правда, не так часто, работать и во врачебно-физкультурном дис­пансере. Обе работы как-то состыковались. Занятия по психотерапии я проводил на базе врачебно-физкультурного диспансера. Изюминкой психотерапевтических занятий были занятия по психотерапии в спорте. Тогда это была большая редкость. Там я понял, что в командных видах спорта спортсменам нужна не столько аутогенная трени­ровка, сколько решение проблем общения.

Многие современные зарубежные издания были нам не­доступны. С вашей подачи, Михаил Ефимович, я прочел Карнеги. Несколько позже я познакомился с другими ра­ботами. Одну из них я приобрел еще в 1978 году. Она про­лежала у меня два года без движения, ибо беглый просмотр ее в то время привел меня к выводу, что ничего стоящего в ней нет. Интерес мой к психотерапии рос. Многие смотре­ли на это как на чудачество (что не мешало им с удоволь­ствием передавать мне своих тяжелых больных. Об одной больной я уже писал). Достать литературу тогда было очень трудно. Но навык научной работы помог отыскать мне нужные книги в Ленинской библиотеке. (Даже в медицинской библиотеке их не было). Книги были только на английском языке. Платить за переводы у меня не было денег, и я стал их переводить сам, имея позабытые основательно знания английского в объеме средней школы. Что-то переводил сам, что-то домысливал. Достал пленки книг Э. Берна «Люди, которые играют в игры», «Что говорить после того, как сказал «Здравствуйте» и «Секс в человеческой любви»). Эти книги я более или менее перевел. Когда появились переводы, выяснилось, что кое-где я перевел неточно. Но и то, что у меня получилось, было не так глупо. Так я стал автором нескольких игр. В общем, даже незнание иногда помогает открывать что-то новое.

Переводил я ночами, когда дети и жена уже спали, используядетский диафильмоскоп и наслаждаясь каждой переведенной мной фразой. Я думал, что понял формулу счастья, которую вы, Михаил Ефимович, выразили следующими словами: «Счастье - это когда ХОЧУ, МОГУ и ДОЛЖЕН имеют одно и то же содержание». Я понял, что для счастья не должно быть противоречий в душе. А если они есть, то именно их в первую очередь и нужно разрешать. Я понял, что Золушка действительно была счастлива. У нее не было душевных внутренних конфликтов. Она ладила сама с собой. Она всегда знала, чего ей не хватает. Могла перетерпеть, дождаться и пр.

Своими открытиями я с восторгом делился со всеми друзьями. Они выслушивали меня кто иронически, кто скептически, кто с жалостью. Но все это были мои друзья, которые несколько скорбели обо мне и из вежливости меня терпели. Лишь только Акробат выслушивал меня сочувственно и даже присутствовал при моих опытах использовать трансактный анализ в общении. Я же его соблазнил на пешую ходьбу, и поутрам мы ходили вместе. Кстати, он единственный из моих друзей в отдельных случаях тоже стал применять трансактный анализ. Я же стал жить по Э.Берну.

Постепенно интерес к психиатрии у меня стал падать. Хотя еще и вел психически больных, и преподавал психиатрию,но больше уже думал о психотерапии. Меня пересталиволновать споры по поводу диагностики у наших пациентов. У нас на кафедре сложились две группы. Одна из них, к которой принадлежал и я, чаще ставила в ряде слу­чаев диагноз шизофрении. А другая группа, к которой от­носились Профессор, Крестьянин и Организатор, ставила диагноз органического заболевания головного мозга. Фар­макологу, по-моему, все было до фонаря. Он вяло поддер­живал Профессора, а иногда и нас. Страшного в этом ни­чего нет. Такова особенность психиатрии. Окончательный диагноз заболевания разными школами даже после многих лет течения формулируется по-разному. О, надо было знать характер нашего Профессора! Инакомыслия он не терпел. Но если раньше он обвинял нас, что мы мало читаем, то сейчас он уже говорил, что мы перечитали. Правда, обыч­но в коллективах никто не возражал мнению шефа, и спо­ры шли не на кафедральных конференциях, а на республи­канских и союзных, когда съезжались представители разных школ.

Конференции для меня потеряли всякий интерес. Я за­ранее знал, кто что скажет. А влезать во все бесперспектив­ные споры мне не хотелось. В результате получилось так, что отношения с Профессором у меня если не стали теп­лыми (он человек мстительный), то хотя бы уже не были напряженными. Кстати, и на друзей своих я стал смотреть как-то отстранено. То же случилось и в семье. В общем, меня они кое-как терпели, а точнее, относились снисходи­тельно или иронично. Но я к этому времени уже овладел техникой амортизации и относился к этому спокойно. Здо­ровье мое продолжало улучшаться. Можно сказать, что я стал довольно крепким и начиная с 1980 года практически не болел и перестал утомляться.