Послесловие к первой части «В тылу» 30 страница

 

 

– Господи милостивый! – прошептал Балоун, нагнулся за чемоданчиком поручика Лукаша и скрылся с ним в глубине вагона.

– Потом поручик Лукаш, – продолжал Швейк, – стал рыться во всех карманах, а когда это ни к чему не привело, он вынул из жилетки серебряные часы и отдал их мне. Так растрогался! «Швейк, говорит, когда я получу жалованье, составьте счёт, сколько я вам должен. А часы эти – мой подарок. И в другой раз не будьте идиотом». Как-то раз нам пришлось очень туго, и я отнёс часы в ломбард…

 

 

– Что вы там делаете, Балоун? – вдруг воскликнул старший писарь Ванек.

Бедняга Балоун поперхнулся от неожиданности. Он уже успел открыть чемоданчик поручика Лукаша и запихивал в рот его последнюю булочку.

 

* * *

 

Мимо станции, не останавливаясь, прошёл другой воинский поезд, битком набитый «дейчмейстерами»,156 которых отправляли на сербский фронт. Они до сих пор не опомнились после восторженных проводов в Вене и без устали орали:

 

Prinz Eugenius, der edle Ritter,

wollt` dem Kaiser wiedrum kriegen

Stadt und Festung Belegrad.

Er lies schlagen einen Brücken,

das man kunnt` hinüberrücken

mit der Armee wohl für die Stadt^[186].

 

Какой-то капрал с залихватски закрученными усами облокотился о плечи солдат, которые, сидя в дверях, болтали ногами, и высунулся из вагона. Капрал дирижировал и неистово кричал:

 

Als der Brücken war geschlagen,

das man kunnt` mit Stuck und Wagen

frei passier'n den Donauflus,

bei Semlin schlug man das Lager

alle Serben zu verjagen…^[187]

 

Вдруг он потерял равновесие, вылетел из вагона, на лету со всего маху ударился животом о рычаг стрелки и повис на нём, как наколотый. Поезд же шёл всё дальше, и в задних вагонах пели другую песню:

 

Graf Radetzky, edier Degen,

schwur's des Kaisers Feind zu fegen

aus der falschen Lombardei.

In Verona langes Hoffen,

als mehr Truppen eingetroffen,

fühlt und rührt der Held sich frei…^[188]

 

Наколотый на дурацкую стрелку воинственный капрал был мёртв. Около него на карауле уже стоял молодой солдатик из состава вокзальной комендатуры, исключительно серьёзно выполнявший свои обязанности. Он стоял навытяжку с таким победоносным видом, будто это он насадил капрала на стрелку.

Молодой солдат был мадьяр, и, когда из эшелона батальона Девяносто первого полка приходили смотреть на капрала, он орал на всю станцию:

– Nern szabat! Nem szabat! Komision militär, nern szabat!^[189]

– Уже отмучился, – вздохнул бравый солдат Швейк, который также оказался среди любопытствующих. – В этом есть своё преимущество. Хоть он и получил кусок железа в живот, зато все знают, где похоронен. Его могилу не придётся разыскивать на всех полях сражений. Очень аккуратно накололся, – со знанием дела прибавил Швейк, обойдя капрала со всех сторон, – кишки остались в штанах…

– Nem szabat! Nem szabat! – кричал молоденький мадьярский солдат. – Komision militär – Bahnhof, nem szabat!

За спиной Швейка раздался строгий окрик:

– Вы что тут делаете?

Перед ним стоял кадет Биглер. Швейк отдал честь.

– Осмелюсь доложить, рассматриваем покойника, господин кадет.

– А что за агитацию вы здесь развели? Какое вам до всего этого дело?

– Осмелюсь доложить, господин кадет, – с достоинством и спокойно ответил Швейк, – я никогда никакой «заагитации» не вёл.

За спиной кадета послышался смех солдат, и старший писарь Ванек выступил вперёд.

– Господин кадет, – объяснил он, – господин обер-лейтенант послал сюда ординарца Швейка, чтобы тот сообщил ему о случившемся. Я был недавно в штабном вагоне. Вас там разыскивает Матушич по распоряжению господина командира батальона. Вам следует немедленно явиться к господину капитану Сагнеру.

Когда минуту спустя раздался сигнал «на посадку», все разбрелись по вагонам.

Ванек, идя рядом со Швейком, сказал:

– Когда собирается много народу, вы поменьше разглагольствуйте. У вас могут быть неприятности. Раз этот капрал из «дейчмейстеров», то будут говорить, что вы радовались его смерти. Ведь Биглер – заядлый чехоед.

– Да ведь я ничего и не говорил, – возразил Швейк тоном, исключавшим всякое сомнение; – разве только, что капрал напоролся аккуратно и все кишки остались у него в штанах… Он мог…

– Лучше прекратим этот разговор, Швейк. – И старший писарь Ванек сплюнул.

– Ведь всё равно, – не унимался Швейк. – где за государя императора вылезут кишки, здесь или там. Он свой долг выполнил… Он мог бы…

– Посмотрите, Швейк, – прервал его Ванек, – ординарец батальона Матушич опять несётся к штабному вагону. Удивляюсь, как он ещё не растянулся на рельсах.

Незадолго перед этим между капитаном Сагнером и усердным Биглером произошёл очень резкий разговор.

– Я удивлён, кадет Биглер, – начал капитан Сагнер. – Почему вы немедленно не доложили мне, что солдатам не выдали сто пятьдесят граммов венгерской колбасы? Теперь мне самому приходится ходить и выяснять, почему солдаты возвращаются со склада с пустыми руками. Господа офицеры тоже хороши, словно приказ не есть приказ. Ведь я точно выразился: «На склад походной колонной поротно». Это значит, если вы на складе ничего не достали, то и возвращаться нужно походной колонной поротно. Я вам приказал, кадет Биглер, поддерживать порядок, а вы пустили всё на самотёк. Обрадовались, что теперь не нужно подсчитывать порции колбасы, и преспокойно пошли смотреть, как это я наблюдал из окна, на напоровшегося капрала из «дейчмейстеров». А когда я приказал вас позвать, вы дали волю своей кадетской фантазии и понесли всякий вздор. Я, мол, пошёл убедиться, не ведётся ли около напоротого капрала какой-либо агитации…

– Осмелюсь доложить, ординарец одиннадцатой роты Швейк…

– Оставьте меня в покое с вашим Швейком! – закричал капитан Сагнер. – Не думайте, кадет Биглер, что вам здесь удастся разводить интриги против поручика Лукаша. Мы послали туда Швейка… Вы так на меня смотрите, словно я к вам придираюсь. Да… я придираюсь к вам, кадет Биглер… Если вы не уважаете своего начальника, стараетесь его осрамить, то я вам устрою такую службу, что вы, кадет Биглер, долго будете помнить станцию Раб. Хвастаться своими теоретическими познаниями… Погодите, вот только прибудем на фронт… Тогда я пошлю вас в офицерскую разведку за проволочные заграждения… А как вы рапортуете? Да я и рапорта от вас не слышал, когда вы вошли… Даже теоретически, кадет Биглер…

– Осмелюсь доложить, господин капитан^[190], что вместо ста пятидесяти граммов венгерской колбасы солдаты получили по две открытки. Пожалуйста, господин капитан…

Биглер подал командиру батальона две открытки, изданные дирекцией венского военного архива, начальником которого был генерал-от-инфантерии Войнович. На одной стороне был изображён русский солдат, бородатый мужик, которого обнимает скелет. Под карикатурой была подпись: «Der Tag, an dem das perfide Rusland krepieren wird, wird ein Tag der Erlösung für unsere ganze Monarchie sein»^[191] Другая открытка была сделана в Германской империи. Это был подарок германцев австро-венгерским воинам. На верху открытки было напечатано: «Viribus unitis»^[192] ниже помещалась картинка – сэр Грей на виселице: внизу под ним весело отдают честь австрийский и германский солдаты. Под картинкой стишок из книжки Грейнца «Железный кулак» – весёлые куплеты о наших врагах. Германские газеты отмечали, что стихи Грейнца хлёстки, полны неподдельного юмора и непревзойдённого остроумия. Текст под виселицей в переводе:

 

 

ГРЕЙ

На виселице в приятной выси

Качается Эдуард Грей157 из породы лисьей.

Надо бы повесить его ранее,

Но обратите внимание:

Ни один наш дуб сука не дал,

Чтоб баюкать того, кто Христа предал,

И приходится болтаться скотине

На французской республиканской осине.

 

Не успел капитан Сагнер прочесть эти стишки, полные «неподдельного юмора и непревзойдённого остроумия», как в штабной вагон влетел батальонный ординарец Матушич.

Он был послан капитаном Сагнером на телеграф при станционной военной комендатуре узнать, нет ли каких приказов, и принёс телеграмму из бригады. Прибегать к шифровальному ключу не пришлось. Телеграмма была нешифрованная и гласила: «Rasch abkochen, dann Vormarsch nach Sokal»^[193].

Капитан Сагнер озабоченно покачал головой.

– Осмелюсь доложить, – сказал Матушич, – комендант станции велел просить вас лично зайти к нему для переговоров. Получена ещё одна телеграмма.

Несколько позже между комендантом вокзала и капитаном Сагнером произошёл строго конфиденциальный разговор.

Содержание первой телеграммы: «Быстро сварить обед и наступать на Сокаль» – вызвало недоумение: ведь в данный момент батальон находился на станции Раб.158 И всё же телеграмма должна была быть передана по назначению. Адресат – маршевый батальон Девяносто первого полка, копия – маршевому батальону Семьдесят пятого полка, который находился позади. Подпись правильная: «Командующий бригадой Риттер фон Герберт».

– Весьма секретно, господин капитан, – предостерёг комендант вокзала. – Из вашей дивизии получена секретная телеграмма. Командир вашей бригады сошёл с ума. Его отправили в Вену после того, как он разослал из бригады по всем направлениям несколько дюжин подобных телеграмм. В Будапеште вы получите ещё одну такую же телеграмму. Все его телеграммы, понятно, следует аннулировать. Но пока мы никакого распоряжения не получили. У меня на руках, как я уже сказал, только приказ из дивизии: нешифрованные телеграммы во внимание не принимать. Но вручать я их обязан, так как на этот счёт я не получил от своих инстанций никаких указаний. Через свои инстанции я справлялся у командования армейского корпуса. Начато расследование… Я кадровый офицер старой сапёрной службы, – прибавил он. – Участвовал в строительстве нашей стратегической железной дороги в Галиции. Господин капитан, – сказал он минуту спустя, – нас, стариков, начавших службу с простого солдата, гонят только на фронт! Нынче в военном министерстве штатских инженеров путей сообщения, сдавших экзамен на вольноопределяющегося, как собак нерезаных… Впрочем, вы ведь всё равно через четверть часа поедете дальше… Помню, как однажды в кадетской школе в Праге я, ваш старший товарищ, помогал вам при упражнениях на трапеции. Тогда нас обоих оставили без отпуска. Вы ведь тоже дрались в своём классе с немцами…^[194] С вами вместе учился Лукаш, и вы, кажется, были большими друзьями. Всё это вспомнилось мне, когда я по телеграфу получил список офицеров маршевого батальона, которые проследуют через мою станцию с маршевым батальоном. Много воды утекло с тех пор. Я тогда очень симпатизировал кадету Лукашу.

На капитана Сагнера весь этот разговор произвёл удручающее впечатление. Он узнал того, с кем говорил. В бытность свою учеником кадетского училища комендант руководил антиавстрийской оппозицией. Позднее погоня за чинами вытеснила у них оппозиционные настроения. Особенно задело его упоминание о поручике Лукаше, которого по каким-то неизвестным причинам, не в пример ему, Сагнеру, всюду обходили.

– Поручик Лукаш – отличный офицер, – подчёркнуто сказал капитан Сагнер. – Когда отправится поезд?

Комендант станции посмотрел на часы:

– Через шесть минут.

– Иду, – заторопился Сагнер.

– Я думал, вы мне что-нибудь скажете на прощание, Сагнер…

– Итак, до свидания^[195], – ответил Сагнер и вышел из помещения комендатуры вокзала.

 

* * *

 

Вернувшись в штабной вагон поезда, капитан Сагнер нашёл всех офицеров на своих местах. Они, разбившись на группы, играли в «чапари» (frische viere). Не играл только кадет Биглер. Он перелистывал начатые рукописи о событиях на театре военных действий. Кадет Биглер мечтал отличиться не только на поле сражения, но и на литературном поприще, как летописец военных событий. Обладатель удивительных крыльев и рыбьего хвоста собирался стать выдающимся военным писателем. Его литературные опыты начинались многообещающими заглавиями, и в них, как в зеркале, отражался милитаризм той эпохи. Но темы ещё не были разработаны, на четвертушках бумаги значились только наименования будущих трудов.

«Образы воинов великой войны», «Кто начал войну?», «Политика Австро-Венгрии и рождение мировой войны», «Заметки с театра военных действий», «Австро-Венгрия и мировая война», «Уроки войны», «Популярная лекция о возникновении войны», «Размышления на военно-политические темы», «День славы Австро-Венгрии», «Славянский империализм и мировая война», «Военные документы», «Материалы по истории мировой войны», «Дневник мировой войны», «Ежедневный обзор мировой войны», «Первая мировая война», «Наша династия в мировой войне», «Народы Австро-Венгерской монархии под ружьём», «Борьба за мировое господство», «Мой опыт в мировую войну», «Хроника моего военного похода», «Как воюют враги Австро-Венгрии», «Кто победит?», «Наши офицеры и наши солдаты», «Достопамятные деяния моих солдат», «Из эпохи великой войны», «В пылу сражений», «Книга об австро-венгерских героях», «Железная бригада», «Собрание моих писем с фронта», «Герои нашего маршевого батальона», «Пособие для солдат на фронте», «Дни сражений и дни побед», «Что я видел и испытал на поле сражения», «В окопах», «Офицер рассказывает…», «С сынами Австро-Венгрии вперёд!», «Вражеские аэропланы и наша пехота», «После боя», «Наши артиллеристы – верные сыны родины», «Даже если бы все черти восстали против нас…», «Война оборонительная и война наступательная», «Кровь и железо», «Победа или смерть», «Наши герои в плену».

 

 

Капитан Сагнер подошёл к кадету Биглеру, просмотрел все рукописи и спросил, для чего он всё это написал и что всё это значит.

Кадет Биглер восторженно ответил, что каждая надпись означает заглавие книги, которую он напишет. Сколько заглавий – столько книг.

– Я хотел бы, господин капитан, чтобы обо мне, когда я паду на поле брани, сохранилась память. Моим идеалом является немецкий профессор Удо Крафт. Он родился в тысяча восемьсот семидесятом году, в нынешнюю мировую войну добровольно вступил в ряды войск и пал двадцать второго августа тысяча девятьсот четырнадцатого года в Анло. Перед своей смертью он издал книгу «Самовоспитание к смерти за императора»^[196].

Капитан Сагнер отвёл Биглера к окну.

– Покажите, кадет Биглер, что там ещё у вас. Меня чрезвычайно интересует ваша деятельность, – с нескрываемой иронией попросил капитан Сагнер. – Что за тетрадку вы сунули за пазуху?

– Да так, пустяки, господин капитан, – смутился Биглер и по-детски залился румянцем. – Извольте удостовериться.

Тетрадь была озаглавлена:

 

 

СХЕМЫ ВЫДАЮЩИХСЯ И СЛАВНЫХ БИТВ
ВОЙСК АВСТРО-ВЕНГЕРСКОЙ АРМИИ.
СОСТАВЛЕНО СОГЛАСНО ИСТОРИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ
ИМПЕРАТОРСКИМ КОРОЛЕВСКИМ ОФИЦЕРОМ
АДОЛЬФОМ БИГЛЕРОМ.
ПРИМЕЧАНИЯМИ И КОММЕНТАРИЯМИ СНАБДИЛ
ИМПЕРАТОРСКИЙ КОРОЛЕВСКИЙ ОФИЦЕР АДОЛЬФ БИГЛЕР.

 

Схемы были страшно примитивны.

Открывалась тетрадь схемой битвы у Нердлингена 6 сентября 1634 года, затем следовали битвы у Зенты 11 сентября 1697 года, у Кальдьеро 31 октября 1805 года, под Асперном 22 мая 1809 года, битва народов под Лейпцигом в 1813 году, далее битва под Санта-Лючией в мае 1848 года и бои у Трутнова 27 июня 1866 года. Последней в этой тетради была схема битвы у Сараева 19 августа 1878 года. Схемы и планы битв ничем не отличались друг от друга. Позиции одной воюющей стороны кадет Биглер обозначил пустыми клеточками, а другой – заштрихованными. На той и другой стороне был левый фланг, центр и правый фланг. Позади – резервы. Там и здесь – стрелки. Схема битвы под Нердлингеном, так же как и схема битвы у Сараева, напоминала футбольное поле, на котором ещё в начале игры были расставлены игроки. Стрелки же указывали, куда та или другая сторона должна послать мяч.

Это моментально пришло в голову капитану Сагнеру, и он спросил:

– Кадет Биглер, вы играете в футбол?

Биглер ещё больше покраснел и нервно заморгал; казалось, он собирается заплакать. Капитан Сагнер с усмешкой перелистывал тетрадку и остановился на примечании под схемой битвы у Трутнова в австро-прусскую войну.

Кадет Биглер писал: «Под Трутновом нельзя было давать сражения, ввиду того что гористая местность не позволяла генералу Мацухелли развернуть дивизию, которой угрожали сильные прусские колонны, расположенные на высотах, окружавших левый фланг нашей дивизии».

– По-вашему, сражение у Трутнова, – усмехнулся капитан Сагнер, возвращая тетрадку кадету Биглеру, – можно было дать только в том случае, если бы Трутнов лежал на ровном месте. Эх вы, будейовицкий Бенедек!159 Кадет Биглер, очень мило с вашей стороны, что за короткое время пребывания в рядах императорских войск вы старались вникнуть в стратегию. К сожалению, у вас всё выглядит так, будто это мальчишки играют в солдаты и сами производят себя в генералы. Вы так быстро повысили себя в чине, прямо одно удовольствие! Императорский королевский офицер Адольф Биглер! Этак, пожалуй, мы ещё не доедем до Будапешта, а вы уже будете фельдмаршалом. Ещё позавчера вы взвешивали у папаши коровью кожу, императорский королевский лейтенант Адольф Биглер! Послушайте, ведь вы даже не офицер. Вы кадет. Вы нечто среднее между ефрейтором и унтер-офицером. Вы с таким же правом можете называть себя офицером, как ефрейтор, который в трактире приказывает величать себя «господином штабным писарем».

– Послушай, Лукаш – обратился он к поручику, – кадет Биглер у тебя в роте. Этого парня подтяни. Он подписывается офицером. Пусть сперва заслужит это звание в бою. Когда начнётся ураганный артиллерийский огонь и мы пойдём в атаку, пусть кадет Биглер со своим взводом порежет проволочные заграждения, der gute Junge! A propos^[197], тебе кланяется Цикан, он комендант вокзала в Рабе.

Кадет Биглер понял, что разговор закончен, отдал честь и, красный как рак, побежал по вагону, пока не очутился в самом конце коридора.

Словно лунатик, он отворил дверь уборной и, уставившись на немецко-венгерскую надпись «Пользование клозетом разрешается только во время движения», засопел, начал всхлипывать и горько расплакался. Потом спустил штаны и стал тужиться, утирая слёзы. Затем использовал тетрадку, озаглавленную «Схемы выдающихся и славных битв австро-венгерской армии, составленные императорским королевским офицером Адольфом Биглером». Осквернённая тетрадь исчезла в дыре и, упав на колею, заметалась между рельсами под уходящим воинским поездом.

Кадет промыл покрасневшие глаза водой и вышел в коридор, решив быть сильным, дьявольски сильным. С утра у него болели голова и живот.

Он прошёл мимо заднего купе, где ординарец батальона Матушич играл с денщиком командира батальона Батцером в венскую игру «шнопс» («шестьдесят шесть»).

Заглянув в открытую дверь купе, кадет Биглер кашлянул. Они обернулись и продолжали играть дальше.

– Не знаете разве, что полагается? – спросил кадет Биглер.

– Я не мог, mi' is' d' Trump' ausganga^[198], – ответил денщик капитана Сагнера Батцер на ужасном немецком диалекте Кашперских гор. – Мне полагалось, господин кадет, идти с бубён, – продолжал он, – с крупных бубён и сразу после этого королём пик… вот что надо было мне сделать…

Не проронив больше ни слова, кадет Биглер залез в свой угол. Когда к нему подошёл подпрапорщик Плешнер, чтоб угостить коньяком, выигранным им в карты, то удивился, до чего усердно кадет Биглер читает книгу профессора Удо Крафта «Самовоспитание к смерти за императора».

Ещё до Будапешта кадет Биглер был в доску пьян. Высунувшись из окна, он непрерывно кричал в безмолвное пространство:

– Frisch drauf! Im Gottes Namen frisch drauf!^[199]

По приказу капитана Сагнера, ординарец батальона Матушич втащил Биглера в купе и вместе с денщиком капитана Батцером уложил его на скамью. Кадету Биглеру приснился сон.