НАЧАЛО ПУТИ. БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ

Мог ли Тимур уже в 1363 году мечтать о власти и господстве? Пожалуй, нет, если под этим понимать то, что хронисты, которые позже писали под влия­нием его захватывающих успехов, имели, без сомне­ния, в виду: господство на всей земле. Намного скром­нее цели ставил перед собой тогда Тимур. Для него дело скорее было в самоутверждении, в сохранении сравнительно маленького района с лесистыми облас­тями для содержания скота с несколькими оседлыми, которые гарантировали налогами некоторые средства на жизнь. Эмиры и их свита, конечно, смотрели на кочевых пастухов, зависимых от них, на своих «спод­вижников»²⁷ или «мирное содружество» как на цель жизни, вокруг которой постоянно вращались их мыс­ли, — конечно, не ради блага этих кочевников, а по­тому что так они представляли основу существования и власти аристократов. В мирные времена эмиры со­вершали странствования между летними и зимними пастбищами. Это соблюдал и Казаган, а на его сына обижались за то, что он захотел создать постоянную резиденцию в Самарканде. Во время войны, в том состоянии общества, когда статус князя должен, со­бственно, оправдываться, «сподвижники» служили в качестве войска и одновременно свиты. У оседлых в этой игре была роль только подчиненных. Они изго­тавливали товары, которые могли удовлетворить пот­ребность князей и эмиров в роскоши, и владели че­канным благородным металлом. И то и другое стои­ло у них вырвать грубой силой.

Утвердиться как эмир рядом с другими — это одно, по-видимому, означало для Тимура власть и господ­ство, когда он летом 1363 года под надзором упомя­нутого тюмена в местности Хилманд ждал выздоров­ления. В последние годы он, которому теперь испол­нилось тридцать лет²⁸, уже дважды был близок к цели — добиться среди равных себе признания его эмиром, которого боятся и поэтому уважают. Но теперь, ка­залось, он выбрал в эмире Хусейне не того союзни­ка. Вся хитрость, напористость пока еще не прине­сли ему желаемого.

Неурядицы, которые свалились на южный улус Ча-гатая, когда Абдаллах в 1358 году убил марионеточ­ного хана Байяна Кули²⁹, образовали фон первых из­вестий о Тимуре. Движущей силой среди тех, кто кри­чал о мести Абдаллаху, был эмир Байян из рода Зюл-дус; эмир Хаджи Бек из рода Барлас поддерживал его. Вместе несли они ответственность за арест и казнь Абдаллаха и многих его сторонников. Эмир Байян претендовал после этого среди князей южного улуса Чагатая на тот же ранг, какой был до этого у Казага-на и Абдаллаха. Но ему не удалось добиться хотя бы скромного суверенитета для Мавераннахра. Уже одно его пьянство, которому он без помех предавался пос­ле удачного покушения на Абдаллаха, мешало ему в разумном царствовании. В течение короткого времени уважение к нему пало до такой степени, что его пос­ланников, где бы их только ни увидели, били. Ког­да он наконец все же предпринял шаги против са­мовлюбленности и высокомерия некоторых эмиров, то еле нашел помощников. Затем он решил оставить все как есть, а сам отправился пока на юг³⁰. Здесь на­чинается период, который в источниках называется «периодом диадохов»: каждый мелкий князь со своим «мирным союзом» действовал на свой страх и риск³¹.

Так южный улус Чагатая оказался де-факто раздроб­ленным на много частей; оказалось, партикуляризм эмиров наконец победил стремление к сплоченности, за которое были ханы, такие как Кебек, Тармаширин и Газан, и при других условиях также эмир Казаган и его сын Абдаллах. Самые важные лоскуты на пес­тром ковре, который теперь представляла политичес­кая карта между Яксартом и Гиндукушем, можно хорошо определить. Северо-восточный форпост был у Баязида из рода Джалаиров. Его область лежала на выходе Ферганской долины, главным местом был город оазисов Ходжент³², расположенный на Яксарте, который недалеко от того места поворачивает на северо-запад. Местность вокруг Самарканда была в руках эмира Хизира. Его «мирными союзниками» были ясавурьяне; как говорит само имя, они — на­следники приверженцев Ясавура, одного из особенно известных среди десяти сыновей чагатаевского хана Тувы³³. Ясавур соперничал со своим братом Кебеком из-за его ханства, сотрудничал с ильханами, но по­том остался в проигрыше; в 1320 году казнен своим победоносным братом³⁴. Южнее примыкала область рода Барлас, которой правил Хаджи Бек. Она состо­яла из долины Кашкадарьи, в восточной части кото­рой, прямым путем к югу от Самарканда, лежит го­род Шахрисабз ³⁵, тогда как к западному выходу рас­положена воздвигнутая Кебеком резиденция Карши. Район Гузар, который предположительно является ро­диной Тимура, простирается вдоль притока, впадаю­щего с юга в Кашкадарью.

Приблизительно с шестьдесят пятого градуса долго­ты к востоку и южнее Окса земли принадлежат так­же к улусу Чагатая. В области Андхой была родина эмира Тиленси. Он относился к роду арлатов. В Шибаргане, столице провинции Кузган, правил Хамид³⁶ Ходжа Апарди из найманов; он поддерживал тесные связи за пределами улуса, а именно с Сатил-мисом, правителем Кухистана, горной страны север­нее Нишапура. Хамид и Сатилмис сумели поладить в своей вражде с Картидами Герата, которых они мог­ли взять в клещи с запада и востока. Восточнее Шибаргана следует Балх, который эмир Хусейн, де­верь Тимура и временный союзник, рассматривал как свое законное наследство, но которым после убийст­ва Абдаллаха Байяном Зюлдусом завладел родствен­ник последнего по имени Улсэй Бохе. Кроме этого, Казаган назвал своей собственностью большие облас­ти по другую сторону Окса, от Балха в северо-вос­точном направлении³⁷. Условием его военной мощи было между прочим то, что караунасы имели влия­ние в различных местах до Систана.

Уже по этой причине остальные князья должны были смотреть на захват власти Казаганом с досадой; им приходилось ожидать, что он будет ущемлять их частные интересы. Остатки союзов Казагана достались его внуку Хусейну; с ними он, подобно получивше­му пинок, рыскал по Мавераннахру³⁸. Наконец, следу­ет упомянуть еще мелких князей Бадахшана, а также к северу от них, снова по ту сторону Окса, полоску земли Далан, в которой господствовали с Кайхосровом и Олджайту еще два эмира из клана найманов Апарди³⁹.

Эмиры улуса Чагатая ввиду географических и поли­тических условий оккупировали самый короткий и бла­гоприятный путь из Средней Азии на Индийский суб­континент. Маршрут проходил от Самарканда через Кеш до горной цепи, называемой теперь Байсунтау, ко­торая под Дербентом открывается узким проходом. Эти «железные ворота» и одноименная местность на запад­ном берегу Каспийского моря считались самыми важ­ными проходами к степным странам. Оттуда обычно ездили в Термез, город и крепость, которая владела переправой через Окс. Потом следовали или в долину Хульм или добирались через Кундуз до Саланг-пас и, таким образом до спуска в Кабул. Оттуда можно было добраться через Пешавар к верхнему течению Инда; но была еще возможность пройти через Газни и Кандагар дальше на юг, прежде чем повернуть на восток.

Поэтому понятно, что в истории улуса Чагатая все сно­ва и снова прослеживается тесная связь с теми южными районами, которые, конечно, никогда непосредственно к нему не причислялись. Выбрать путь на юг к за­падным выходам Гиндукуша было рискованно, так как там господствовал Герат, который большей частью был открыт для влияния ильханского Ирана. Идти по нему можно было только в случае крайней необ­ходимости.

Анархия эмиров была результатом мести Байяна Зюлдуса (этого вряд ли можно было избежать), смыс­лом которого было искупление за убийство хана, то есть воплощение порядка, стоящего над эмирами. Именно этот порядок прекратил существование в юж­ной части улуса Чагатай, так как Байян Зюлдус сам хотел править после убийства Абдаллаха, вместо того чтобы быть вторым после потомка Чагатая. На севе­ре, по ту сторону Яксарта, был один хан, который происходил от Чагатая. Это был тот самый Тоглук-Тимур, внук Тувы, как и убитый в 1358 г. марионе­точный хан юга Байян Кули. Он узнал о запутанных событиях на юге и, похоже, посчитал их благоприят­ной возможностью для вторжения. Разве теперь не было возможно снова объединить обе части, на кото­рые около тридцати лет назад раскололся улус, но прежде всего восстановить легитимное (имеются в виду Чингисиды) господство? Конечно, оба региона в отношении культуры развивались по-разному. На юге со времен Тармаширина далеко шагнула вперед исламизация эмиров-кочевников. Название «Чагатай» все больше и больше касалось только юга; в сравне­нии с югом север был нецивилизованным; войска Тоглук-Тимура прозывались «бандитами». Область, откуда он был родом, называется в источниках Мо-голистан. Кажегся, на севере господствующим язы­ком был монгольский, на юге преобладал чагатай-тюркскии.

Несмотря на разобщенность между севером и югом, Тоглук Тимур вообще не встретил сопротивления, ког­да зимой 1360-1361 гг. переправился со своим войс­ком через Яксарт, чтобы предъявить свои притязания на ханство. Баязид из Джалаира, территория которо­го находилась ближе всего к Моголистану, подчинил­ся сразу и предоставил себя и свои войска в распоря­жение хана. Атаки, в основном, были направлены про­тив Самарканда и Кеша, страны Хаджи Барласа⁴¹. Хаджи Барлас, соучастник заговора Байяна Зюлдуса, сначала носился с мыслью, что он защищает свои вла­дения, но потом посчитал гораздо умнее бежать в Хо­расан. Тимур, связанный с ним далеким родством, со­провождал его. Это первое доказанное выступление Тимура на политической сцене, и оно показывает его как человека, который не боится действовать на свой страх и риск. Было бы безответственно отдавать ро­дину врагам, которые опустошили бы страну и мучи­ли население. Он убедил Хаджи Барласа в том, что будет лучше выступить навстречу хану и его сторон­никам, чтобы защитить область. С этим Хаджи Бар-лас согласился, но продолжал скрываться ради своего спасения⁴². Так написано в летописях о Тимуре. Од­нако дальнейший ход событий показывает, что это обоснование измены Тимура Хаджи Барласу — ни о чем другом здесь речь не идет, — ошибочно. В том 1361 г. умер отец Тимура, о чем мы узнаем из другого источника⁴³. Для Тимура речь шла не о бескорыстном спасении страны Барласа, а о безопасности собственно­го наследства. Поэтому он покинул спасающегося бег­ством Барласа и после этого появился в Гузаре, в ко­тором наткнулся на ясавурского эмира; тот стоял во главе авангарда «бандитского» войска. Тимуру удалось найти отклик у эмиров врага и заставить их воздер­жаться от разграбления и разрушения края.

В ответ на это он признал главенство Тоглук-Тиму-ра, а так как смог отмежеваться ловким образом от Хаджи Барласа с его недостойным поведением, которое можно было истолковать только как неповиновение потомку Чагатая, то в этот момент заложил он основу для взлета в ранг великих эмиров. Полководцам севе­ра, которые хотели узнать, почему он покинул Хаджи-Барласа, Тимур ответил: «На основании наследования и приобретения империя принадлежит хану, и теперь империи воздается должное: верноподданному запреща­ется любое своенравие. По небесному закону и обыча­ям Чингисидов преклонение и послушание неизбежны. Всем, кто проявит строптивость, отказано в благодар­ности, которой они обязаны Богу»⁴⁴. На Хаджи Беке Барласе этими словами поставили клеймо врага хана и освященных обычаев, хотя его имя не произносилось. Монгольские эмиры, очевидно, были действительно довольны воззрениями Тимура. Они заставили его прийти к Тоглук Тимуру, который передал ему Кеш как значительное ленное поместье, освобожденное от нало­га, хотя Кеш с давних времен был землей рода эмиров Барласа⁴⁵. Это было первое предательство Тимура, на­сколько нам известно.

Вскоре хан вернулся к себе на родину по ту сто­рону Яксарта. Охрану границ южной части улуса Ча-гатая он передал эмиру Хизиру, предводителю са­маркандских ясавурьян, и Тимуру, который собрал ко­чевников между Оксом и Самаркандом и подчинялся с ними Хизиру. В это время — это была весна 1361 г. — завязываются связи Тимура и эмира Хусейна. Байян Зюлдус, пьяница, избежал встречи с войском Ху­сейна и ускользнул в Балх. Помнится, что та местность, по крайней мере, со времен резни потомков и после­дователей Казагана, была в руках Зюлдуса. Эмир Хусейн в то время уже все подготовил, чтобы из Ка­була двинуться на родину своего отца. Эмиры, кото­рые подчинились хану, — Хизир Ясавур, Тимур и Баязид из рода Джалаиров — могли стать в этих пла­нах его союзниками, так не должен ли был стать их врагом Байян Зюлдус, пренебрегавший Чингисидом Тоглук-Тимуром?

В действительности они оценили обращения Хусей­на о помощи как благоприятные. Нужно, конечно, под­умать и о трудностях: как воспринял бы хан известие о том, что эмиры, которым он так сильно доверял, имели общее дело с человеком, дедушка и внуки кото­рого замарали свои руки кровью Чингисидов? Чтобы избежать возможного подозрения, Баязида послали к Тоглук-Тимуру. Тот уже, конечно, уехал в свою стра­ну, так что дальнейшие дипломатические шаги для со­хранения самовольного союза считали бесполезными. Между тем Байяна Зюлдуса выгнали из Балха, и он бежал, преследуемый Тимуром и Хизиром, в Бадахшан. Эмир Хусейн мог завладеть своим наследством.

Этим, очевидно, было все отрегулировано для удов­летворения коалиции. По крайней мере, для видимос­ти правил хан из рода Чагатаев — унаследованный порядок был восстановлен. Хизир и Тимур вернулись к себе на родину, чтобы спокойно наслаждаться при­обретенным. Пятнадцать дней шли от Бадахшана до Кеша. Тимур опередил своего соратника Хизира, прошел это расстояние за четыре дня, показав впер­вые быстроту своих операций, которой позже наво­дил на всех грозу, но которая на этот раз была пред­принята с мирной целью. Хизир и ясавурьяне двига­лись в Самарканд через Кеш. Великому эмиру положе­но было чествовать на родной земле себе равного роскошным пиром, тем более после победы .

Тимур велел спешиться в Улуг-Майдане, который принадлежал летним пастбищам Кеша, и приказал подготовить пир. Теперь, когда эмир Хизир подошел, господин счастливых обстоятельств Тимур повино­вался слову Пророка, гласившему: «засвидетель­ствуйте гостю свое великодушие!», встретил эми­ра и исполнил совершенно все, что можно было сде­лать для чествования и глубокого уважения гостя. Рабы господина счастливых обстоятельств все при­готовили для пира, создали все возможности для ликования и радости.

Благородная сидела за столом компания;

было все подготовлено для наслаждения.

Они ели, поднимали кубки для веселого настроения,

которого были долго лишены⁴⁷.

Опьянение прошло. Мирный порядок устанавлива­ется всегда в тот момент, когда его добились. Но затем будни разрывают прекрасные грезы, которые считали действительностью во время краткого пресыщения. Скорее всего можно было, пожалуй, забыть, что Хусейн не без помощи продержался в борьбе против Зюлдусов, которые не давали себя разбить. Снова поддержали его объединенные эмиры. Намного непри­ятнее, должно быть, было для Тимура возвращение Хаджи Барласа из Хорасана. Так как хан отходил через Яксарт, он сразу же временно отменил поря­док, который установил. У Хаджи Барласа уже дав­но были неотложные дела. Он встретился с Баязи-дом из рода Джалаиров, уговорил его начать войну с ясавурьянами, и в конце концов установился союз трех верных хану эмиров. Кеш был отдан Тимуру в качестве ленного поместья, но теперь это распоряже­ние хана не стоило больше ломаного гроша, так как наследственный владелец вернулся на свою землю.

Теперь Хаджи Барлас, а не Тимур, стягивает войска в Кеш. Тимур вынужден это терпеть, он отступает и присоединяется к ясавурьянам. Однако, когда все боль­ше воинов, которых он привел с собой, переходит к Хаджи Барласу, Тимур понимает, что его мечты об эмирате стали еще более далеки от их исполнения. Без полезных в военном отношении сторонников он скоро должен стать для Хаджи обузой. Таким образом, он пришел навстречу тому, чего должен был бояться в ближайшем будущем. Он бросает эмира Хизира на произвол судьбы, прежде чем тот сам бы избавился от него, и снова покоряется с давних пор отведенному ему положению дальнего родственника и подчиненного Хад­жи Барласа. Барлас назначает его в боях против Хизи­ра предводителем авангарда. Ясавурьяне проиграли решающую битву и обратились в бегство. Благодаря этому Хаджи-Бек и Баязид Джалаир получают власть в южном улусе Чагатай; господство Тоглук-Тимура превратилось в ничто. Тимур способствовал удаче это­го мероприятия, которое перечеркнуло все его прекрас­ные планы, потому что он не видел другого выхода⁴⁸.

Скрытое господство провидения, которое заключено в делах божественного предназначения и мудрость ко­торою непонятна человеческому разуму и не подсудна ему, затуманило в это время проницательную спо­собность эмира Баязида быть признательным, и в полном счастья одиночестве однажды в его голову прыгали абсурдные мысли, и он замыслил предатель­ство господина счастливых обстоятельств. Но так как блестящая проницательность этого господина постоянно заслуживала доверия света данного Богом вдохновения, он в общительном кругу усмотрел сво­им острым взглядом тот коварный, ничтожный план и под предлогом, что страдает носовым кровотече­нием, схватился предусмотрительно за свой нос, вы­шел из палатки, немедленно сел на коня и поскакал в степь, обвешанный колчанами, рассчитывая на по­мощь одного короля и судьи — Бога⁴⁹.

После этого случая Баязид вернулся в Ходжент. Тимур, между тем, под Термезом победил в несколь­ких стычках апарди, как известно, по поручению Хад­жи Барласа. Уже в апреле 1361 года Тоглук-Тимур пе­реправился снова через Яксарт и отправился на юг. Си­туация развивалась там не так, как он хотел. Снова Баязид Джалаир выдавал себя за его сторонника. Под Самаркандом хану подчинился даже вернувшийся Бай-ян Зюлдус. Даже Хаджи Барлас, после того как посо­вещался со своими эмирами, посчитал на этот раз, что разумнее появиться перед Тоглук-Тимуром, но потом отказался от этого плана, когда до его ушей дошло, что хан убил предателя Баязида. Тимур тоже не мог пред­стать с чистой совестью перед Тоглук-Тимуром. Но он сумел оценить опасность и возможную выгоду и рас­считать вероятные последствия дальнейшей верности Хаджи Барласу. Кроме того, он смог представить предательство Хаджи Барласу как преданность Чинги-сидам, как поступок, определяемый уважением к Ясе. Он пошел на риск объявиться у хана по настоятельно­му желанию того. Он нашел заступника, и, таким об­разом, ему во второй раз в течение нескольких месяцев была передана область вокруг Кеша. Он мог теперь рас­считывать на спокойное владение, так как Хаджи Барлас был убит во время бегства под Нишапуром ⁵⁰.

Тоглук-Тимур задумал остаться на продолжительное время южнее Яксарта и все основательно урегулировать. Зима 1361-1362 гг. ознаменовалась удачным походом против эмира Хусейна, которому снова пришлось спа­саться бегством. Весну и лето хан провел в области Кундуз; осенью мы находим его в Самарканде. Те­перь в его руках был весь юг улуса Чагатая. Прежде чем вернуться в свою область севернее Яксарта, он, наученный последними инцидентами, хотел полностью заплатить долги. Многих, которые казались ему не­надежными, он велел казнить, среди них Байяна Зюлдуса. Перед отъездом хан назначил своего сына Ильяса Ходжу главным наместником и подчинил ему некоторые монгольские войска, находившиеся под командованием некоего Бекечика.

Тимур принадлежал к окружению Ильяса Ходжи. Тому не хватало авторитета отца, и он сделал целиком ставку на руководимые Бекечиком монгольские войска. Бекечик оказался настоящим тираном, и Тимур не мог рядом с ним ожидать чего-нибудь хорошего. Он решил разыскать блуждающего по стране эмира Хусейна, что­бы объединиться с ним ⁵¹. Ввиду измены эмиров южно­го улуса хану после его первого наступления у него были все основания для недоверия и осторожности по отношению к тем жителям Мавераннахра, которые те­перь во второй раз были предоставлены в его распо­ряжение. И Тимур, родственник Хаджи Барласа, оче­видно, боялся, что он рано или поздно должен будет разделить судьбу Баязида Джалаира. Этот страх за­ставил его предпринять шаги: отказаться от всего, что он приобрел после проявления лояльности по отноше­нию к хану, и спасаться у Хусейна, который бродил с маленьким отрядом сторонников.

Но почему именно у Хусейна? Действительно ли отец Тимура был в услужении княжеского рода ка-раунасов? Это может быть. Но прежде всего следует помнить, что Тимур уже дважды предоставлял себя в распоряжение хана из Моголистана, чтобы позабавиться над Хаджи-Беком, главой Барласа, что было чем угодно, только не оскорблением южно-чагатайско­го княжеского рода, который как раз только что сбро­сил господство султанов караунаса. У Тимура не ос­тавалось другого выбора, кроме эмира Хусейна: по положению вещей, оба были нежелательными персо­нами в стране по ту сторону Окса: Хусейн — потому что как внук Казагана воплощал политическую программу, против которой были князья; Тимур — пото­му что так блестяще сумел связать свои взгляды на легитимность со стремлением к личной выгоде. Объ­единенные необходимостью, — но, пожалуй, только необходимостью, — они претерпели глубочайшее уни­жение в своей жизни: позорное поражение под Хи­вой, унизительное тюремное заключение в Махане. И при всем этом Тимур сохранял надлежащую ему роль посыльного, но честолюбие заставляло его стремить­ся к независимости; это уже доказала совместная игра с Тоглук-Тимуром. Карты в борьбе за власть были снова перетасованы в южном улусе Чагатая; Ильяс Ходжа, наместник с севера, дискредитировал себя, а Баязида из рода Джалаиров, Байяна Зюлдуса и Хад­жи-Бека Барласа — троих выдающихся князей юга — уже не было в живых. Если Хусейн мог вспоминать времена Казагана и воображать, что посыльный Ти­мур предан ему, то тот рисовал себе уже, хотя неоп­ределенно в своем положении, другое будущее.