Е. Г. САКСЕН-АЛЬТЕНБУРГСКОЙ. Ваше высочество!

16 апреля 1912 г.

[Москва]

 

Ваше высочество!

К моему крайнему сожалению, я должен отказаться от своего намерения и желания присутствовать на завтрашнем заседании в Петербурге¹. Вчера у меня заболела старшая дочь (младшей лучше —у нее была ангина). Настроение в доме у нас ужасное: дети периодически больны вот уже около двух месяцев. Говорить на тему о том, как моя жена и я — мы устали — я уж не буду. Радуюсь только тому, что мне удалось видеть все-таки Ваше высочество и, хоть бегло, сговориться относительно некоторых дел Музык[ального] Общества.

С глубоким почтением к Вашему высочеству

С. Рахманинов

М. С. ШАГИНЯН

28 апреля 1912 г.

[Тамбов]

 

Милая Rе, я не успел Вам написать в Москве и хочу это сделать здесь, в Тамбове, где приходится ждать некоторое время поезда, чтоб ехать дальше в деревню. Хочу Вам написать хоть несколько строчек: несколько слов благодарности за Ваше милое потешное письмо и за книжку со стихами, которые Вы, с таким терпением и мужеством, переписали. Какая-то «боборыкинская трудоспособность» сказал бы я — если бы не боялся ядовитой отповеди с Вашей стороны.

Я еду в деревню один. Моя семья приедет ко мне через неделю приблизительно. В деревне буду ждать Ваш новый адрес и тогда напишу Вам.

Мой адрес: Тамбово-Камышинская жел[езная] дорога], ст[анция] Ржакса. Ивановка.

До следующего письма! Будьте здоровы и счастливы.

С. Рахманинов

 

Откуда Вы взяли еще, милая Rе, что я люблю консерваторок и филармоничек?! Редко встретишь таких людей, которые так самодовольны — наружно и так убоги внутренно. Что может быть хуже этого? Вы меня спрашиваете, что я люблю еще, кроме своих детей, музыки и цветов!? Все, что Вам угодно, милая Rе! назовите хоть раковый суп! — только не наших музыкальных барышень...

 

М. С. ШАГИНЯН

8 мая 1912 г. [им. Ивановка,

Тамбовской губ.]

 

Кроме своих детей, музыки и цветов, я люблю еще Вас, милая Rе, и Ваши письма. Вас я люблю за то, что Вы умная, интересная и не крайняя (одно из необходимых условий, чтоб мне «понравиться»); а Ваши письма за то, что в них, везде и всюду, я нахожу к себе веру, надежду и любовь: тот бальзам, которым лечу свои раны. Хотя и с некоторой пока робостью и неуверенностью,— но Вы меня удивительно метко описываете и хорошо знаете. Откуда? Не устаю поражаться. Отныне, говоря о себе, могу смело ссылаться на Вас и делать выноски из Ваших писем: авторитетность Ваша тут вне сомнений... Говорю серьезно! Одно только не хорошо! Не уверенная вполне, что рисуемый Вами заглазно¹ портрет как две капли сходен с оригиналом, Вы ищете во мне то чего нет, и хотите меня видеть таким, каким я, думается, никогда не буду. Моя «преступная душевная смиренность» (письмо Rе), к сожалению, налицо,— и моя «погибель в обывательщине» (там же) мерещится мне, так же как и Вам, в недалеком будущем. Все это правда! И правда эта оттого, что я в себя не верю. Научите меня в себя верить, милая Rе! Хоть наполовину так, как Вы в меня верите. Если я когда-нибудь в себя верил, то давно, — очень давно — в молодости! (Тогда, кстати, и «лохматый» был: тип, несомненно, более предпочитаемый Вами, чем... Немирович-Данченко, что ли, которого ни Вы, ни я не любим и пристрастие к которому Вы мне ошибочно приписываете). Недаром за все эти двадцать лет моим, почти единственным

 

 

доктором были: гипнотизер Даль, да две моих двоюродных сестры (на одной из которых десять лет назад женился и которых также очень люблю и прошу пристегнуть к списку). Все эти лица или, лучше сказать, доктора учили меня только одному: мужаться и верить. Временами это мне и удавалось. Но болезнь сидит во мне прочно, а с годами и развивается, пожалуй, все глубже. Не мудрено, если через некоторое время решусь совсем бросить сочинять и сделаюсь либо присяжным пианистом, либо дирижером, или сельским хозяином, а то, может, еще автомобилистом... Вчера мне пришло в голову, что то, что Вы желали бы во мне видеть, имеется у Вас сполна под рукой, налицо, в другом субъекте — Метнере. Описывая его так же метко, как меня, Вы желаете мне привить все ему присущее. Недаром в каждом письме половина места уделена ему и недаром Вы бы меня желали видеть именно в его, в их обществе, в этом «святом месте, где спорят, отстаивают, исповедуют и отвергают» (письмо Rе). Не там ли увижу я и «теперешнюю молодежь, легко владеющую стихом, и, увы, безмерно далекую от истинной поэзии» (письмо Rе). Это «лохматые», наверно! Хорошо еще, что центральная фигура, объект, выбрана на этот раз удачно. Действительно, сам Метнер не тот «лохматый», каким бы Вы желали меня, в крайности, видеть. И никакого предубеждения у меня против него нет. Наоборот! Я его очень люблю, очень уважаю и, говоря чистосердечно (как, впрочем, и всегда с Вами), считаю его самым талантливым из всех современных композиторов. Один из тех редких людей,— как музыкант и человек,— которые выигрывают тем более, чем ближе к ним подходишь. Удел немногих! И да благо ему будет. Но то Метнер: молодой, здоровый, бодрый, сильный, с оружием — лирой в руках. А я душевно-больной, милая Rе, и считаю себя безоружным, да уж и достаточно старым. Если у меня что есть хорошего, то уже вряд ли впереди... Что же касается о бщ е с т в а Метнера, то бог с ним. Я их всех боюсь («преступная робость и трусость»! письмо Rе), и предпочту этой «гуще подлинного искусства» (там же) Ваши письма... И зачем я Вам все это пишу, милая Rе? «Наедине с своей душой» я недоволен содержанием этого письма.

 

 

В заключение несколько слов другого порядка. Всегда внимательный к Вашим словам и просьбам, пишу это письмо «сонным, весенним вечером». Вероятно, этот «сонный вечер» причиной тому, что я написал такое непозволительное письмо, которое прошу Вас скорее забыть... Окна закрыты. Холодно, милая Rе! Но зато лампа, согласно Вашей программе, стоит на столе и горит. Из-за холодов те жуки, которых Вы любите, но которых я терпеть не могу и боюсь, — еще, слава богу, не народились. На окна у меня надеты большие деревянные ставни, запираемые железными болтами. По вечерам, и ночью — мне так покойнее. У меня и тут все та же преступная, конечно, «робость и трусость». Всего боюсь: мышей, крыс, жуков, быков, разбойников, боюсь, когда сильный ветер дует и воет в трубах, когда дождевые капли ударяют по окнам; боюсь темноты и т. д. Не люблю старые чердаки и готов даже допустить, что домовые водятся (Вы и этим всем интересуетесь!), иначе трудно понять, чего же я боюсь даже днем, когда остаюсь один в доме...

«Ивановка» старинное имение, принадлежащее моей жене. Я считаю его своим, родным — так как живу здесь 23 года. Именно здесь давно, когда я был еще совсем молод, мне хорошо работалось... Впрочем, это «старая погудка». Что же Вам еще сказать? Лучше ничего. Покойной ночи, милая Rе! Будьте здоровы и постарайтесь вылечить также меня... Я Вам теперь нескоро, вероятно, напишу.

С. Р.

 

А. ПРИБЫТКОВОИ

11 мая 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Дорогая моя Зоечка, вот тебе мой адрес: ст. Ржакса Тамбов[о]-Камыш[инской] жел[езной] дор[оги]. Ивановка, С. В. Рахманинов. Но посылаю его отнюдь не для того, чтоб ты мне отдала какой-то долг, который не признаю и знать ничего не знаю и не желаю. Боже сохрани, чтоб у нас с тобой были б какие-нибудь денежные дела! Посылаю свой адрес на тот случай, если ты соберешься, к нам. Кстати: моя жена и мои дети, из собственных

 

 

средств, только им одним принадлежащим, подарили мне Auto.

Приезжай! Буду катать. Всех твоих целую и обнимаю, а тебя особенно крепко и сильно.

Твой С. Р.

468. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

11 мая 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Многоуважаемый Николай Петрович. Автомобиль пришел! Пришли и счета! По поводу последних хочу сказать, что вышлю следуемые с меня деньги немедленно по получении всех тех вещей¹, которые у меня выговорены, оплачены и которые я почему-то не получил вместе с автомобилем, как было обещано. Надеюсь, что Вы не замедлите их доставить мне. Их перечень имеется у Вас в нашем условии. Кроме того, он послан Вам моим шофером.

С совершенным уважением к Вам С. Рахманинов

М. С. ШАГИНЯН

19 июня 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Милая Re, на днях закончил свои новые романсы. Около половины из них написаны на стихи из Вашей тетради. Переименую Вам сейчас слова, на тот случай, если Вас это заинтересует. А. Пушкина: «Буря», «Арион» и «Муза» (последний посвящаю Вам). Тютчева: «Ты знал его», «Сей день я помню». А. Фета: «Оброчник», «Какое счастье». Полонского: «Музыка», «Диссонанс». Хомякова: «Воскресение Лазаря». Майкова: «Не может-быть» (написаны на смерть дочери) ¹. Коринфского: «В душе у каждого из нас». Бальмонта: «Ветер перелетный»... Словами Галиной не удалось, к сожалению, воспользоваться. Не было под рукой. Всеми романсами в общем доволен и бесконечно радуюсь, что дались они мне легко, без большого страдания. Дай бог, чтоб и дальше так работа продолжалась...

 

 

Присланную Вами «Антологию»² получил. Немногое мне там понравилось! От большинства же стихотворений я в ужасе. Часто натыкался на пометку Rе: «это хорошо» или «это все хорошо». И долго я силился понять, что же тут Rе отыскала хорошего?!

Приходило в голову замечание М. Шагинян из мною также полученной книжки: «Очень трудно подчас объяснить другому смысл стиха». Замечание к «Антологии» вполне применимое.

До свиданья, милая Rе. Будьте здоровы. Где Вы сейчас находитесь?

С. Рахманинов'

470. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

27 июня 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Что касается колеса «Степнэй» (и отправки его), которое уже также поставлено Вами в счет и которое я также еще не получил — то и эту уплату я отложу_г конечно, до получения. Еще одна маленькая подробность: бутылка полировки мною получена только вчера 26-го июня, тогда как Вы поставили ее в счет уже 30-го апреля, т. е. товар отправлен Вами почти через 2 месяца после присланного счета.

С совершенным уважением С. Рахманинов

В. К. ГОБРОВОЛЮ

4 июля 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Милостивый государь Василий Кузьмич, Прошу Вас передать моему посланному Якову Савельеву полученные Вами по ошибке отправителя по дубликату Рязанск[о]-Уральск[ой] ж[елезной] дороги] от 3 июня за № 27317 принадлежащие мне вещи: части к моему автомобилю: 1) чехол, 2) ящик и 3) колесо «Степнэй»¹.

С. Рахманинов

 

472. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

5 июля 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Милостивый государь.

При сем два письма: одно мое к нашему бывшему доверенному Гоброволь, на другой стороне его ответ ко мне¹. Оба эти письма докажут Вам с очевидностью, что ни он, ни я нужных мне частей к автомобилю не получали. Считаю долгом добавить, что моему кучеру сказали, будто бы на станции Ржакса лежат уже около месяца вещи, сходные с этими, и ждут получателя. Насколько этот слух верен, не берусь судить! Знаю только, что получить их мне не удастся, так как не имею на них дубликата. Остается мне ждать эти вещи все-таки от Вас, и надеюсь, что Вы не заставите меня еще долго их ждать, а то я жду их уже два месяца.

С совершенным уважением С. Рахманинов

Отдельной посылкой посылаю Вам лопнувшую камеру. Очень прошу ее возможно скорее починить и прислать мне, наложив на посылку расход по поправке.

 

473. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

11 июля 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Милостивые государи,

Начальник станции Ржакса ждет от Вас извещения, что лежащие у него вещи с дубликатом на предъявителя могут быть выданы мне. После такого Вашего заявления думаю получить вещи. Кроме того, мною предприняты и другие шаги для получения вещей¹.

Обращаюсь к Вам еще с следующей просьбой: я прошу Вас заменить мой карбюратор новым: моя машина медленно развивает скорость и плохо берет подъемы— два факта, с которыми помириться не могу и из-за которых и машиной не могу быть удовлетворен. Я пришел к этому убеждению после двухмесячного испытания машины, когда ее вполне узнал и изучил и когда на себя или на шофера вины за такие дефекты принять не могу.

 

 

Свой карбюратор вышлю Вам обратно и убежден, что и Вы после испытания его убедитесь в справедливости моих слов.

Карбюратор прошу Вас выслать мне новый, системы Клодэль и притом возможно скорее. Если Вы не согласитесь на мою просьбу, то прошу Вас и об этом также меня немедленно известить.

С совершенным уважением С. Рахманинов

Э. К. МЕТНЕРУ

30 июля 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Глубокоуважаемый Эмилий Карлович, Вчера получил Вашу книгу ¹ и спешу душевно поблагодарить Вас за ее присылку.

С. Рахманинов

475. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

30 июля 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

М[илостивый] г[осударь],

Вчера получил наконец «Степнэй», чехол и ящик. Таким образом, теперь состою Вам должным всего 133 р[убля] 45 [копеек]. Из Ваших счетов вычеркиваю чехол (17 р[ублей]) и коробку починок (5 р[ублей] 90 [копеек]). И то и другое стоит в оплаченном уже мною счете за автомобиль.

Заказанный Комаровым тавотник мне не нужен. Пока не нужно и мастера, которого Вы собирались прислать. Я просмотрю машину со своим братом и постараюсь обойтись так, если только можно что-либо сделать. Если же машина будет по-прежнему медленно и плохо развивать скорость (главный ее недостаток!), то тогда уже обращусь за Вашим мастером. Пусть он мне покажет те 60 верст, о которых Вы упоминаете в Вашем последнем письме. Деньги (133 р[убля] 45 к[опеек])

 

 

Вам уплатит за меня маг[азин] Гутхейль, который позвонит к Вам по телефону. Вас же прошу тогда кого-нибудь послать за деньгами.

С совершенным уважением С. Рахманинов

476. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

6 августа 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Милостивые государи!

Получил Ваше заказное письмо и спешу Вас уведомить, что уже неделю назад отправил Вам ответ и распорядился оплатить Ваш счет через музыкальный магазин Гутхейль. Что касается моей машины, то Вы меня не совсем правильно поняли: я жалуюсь главным образом, что машина плохо и медленно развивает скорость. Когда я ее покупал, Вы мне говорили, помнится, что машина развивает скорость до семидесяти верст. Я находил это вполне естественным, так как от 24-х сильной, шестицилиндровой хорошей фабрики машины я вправе требовать такой скорости. Каково же было мое удивление, когда я прочел в последнем Вашем письме, что машина моя может развивать скорость до 60-ти верст и притом максимально. Пусть так, хотя и это известие уже огорчило меня. Ведь такие слабые машины, как «ФОРД», 20 сил, развивают эту же скорость и стоят при этом почти вдвое дешевле. Что же касается моей машины, то ее скорость 40—45 верст и только раз при особо благоприятных условиях — по идеальной дороге и с большим разгоном мне удалось добиться 50 верст. С этой скоростью я согласиться никак не могу и по одному этому готов от машины отказаться. Если Вы хотите прислать ко мне мастера, то он может ехать с Павелецкого вокзала скорым Саратовским поездом, отходящим из Москвы в 7 ч[асов] 30 мин[ут] вечера. В Тамбове утром пересадка на Камышинский поезд (три часа ожидания). На станции «Ржакса» в два часа дня. Накануне утром надо меня уведомить — вышлю лошадей на станцию.

Боюсь, что помощи только от мастера не получу.

С совершенным уважением С. Рахманинов

 

477. ТОРГОВОМУ ДОМУ бр. КРЫЛОВЫХ и К⁰

29 августа 1912 г.

[им. Ивановка, Тамбовской губ.]

 

Многоуважаемый Николай Петрович.

Карбюратор «Зенит» получен и поставлен. Результат по-прежнему не удовлетворительный: машина развивает предельно (по чудной дороге по ветру) 50—52 версты. Что касается подъемов, то и тут все по-старому. Подымаемся удовлетворительно (не хорошо!) на 1-ой скорости. О второй и третьей думать не смеем. Впрочем: раз попробовали и на середине горы, со срамом, остановились. Комаров занимался регулировкой целыми днями, целую неделю подряд. Теперь он прекратил эти занятия, так как мы оба находим их вполне бесполезными. Машина в таком виде, право, один «срам», как и Павел Петрович о ней выразился. Все дальнейшие разговоры о машине я откладываю теперь до приезда в Москву (к 15-му сентября), когда и отдам ее Вам. Может быть, Павлу Петровичу и удастся что-либо с ней сделать. Но в таком виде она мне не нужна.

В заключение просьба к Вам. На тот случай, что я рискну ехать на своем автомобиле до Москвы, прошу Вас выслать мне сюда почтой (и поскорее) номер (городской), а также одну запасную камеру, за которую заплачу по приезде.

С совершенным уважением С. Рахманинов

Павлу Петровичу привет!