Категория субъекта в отечественной психологии

С. К. Нартова-Бочавер

Психологическое
пространство
личности

Монография

Москва
2005

 

ББК

88.3 Н 28

 

Печатается по решению Ученого совета
Московского педагогического государственного университета

Рецензенты

Н. Е. Харламенкова

доктор психологических наук,
ст. научный сотрудник ИП РАН,

Т. Д. Марцинковская

доктор психологических наук,
зав. кафедрой возрастной психологии МПГУ.

 

	Нартова-Бочавер С. К.
Н 28	Психологическое пространство личности: Монография. — М.: Прометей, 2005. — 312 с.

ISBN 5-7042-1507-6

Монография посвящена остроактуальной теме личностной автономии, которая никогда раньше в отечественной психологической науке не была предметом самостоятельного рассмотрения. Обосновывается понятие «психологическое пространство личности» как ключевое в понимании феноменов и генезиса человеческой субъектности. Обозначается теоретико-методологический контекст основной проблемы и тезаурус понятий; предлагаются к использованию авторские методы, отвечающие онтологии и гносеологии основного понятия. Приведены оригинальные данные об этапах генезиса психологического пространства личности и его связях с индивидуально-психологическими качествами. Конструктивность подхода иллюстрируется примерами из клинической практики. Приложения содержат психометрические характеристики нового личностного опросника «Суверенность психологического пространства».

 

ББК 88.3

ISBN 5-7042-1507-6

© С. К. Нартова-Бочавер, 2005

© Оформление. ГНО Издательство «Прометей» МПГУ, 2005

3

Введение

Наша работа посвящена изучению психологического пространства личности и его границ — динамике и онтогенезу, — а также взаимосвязям с различными индивидуально-личностными качествами и социальными проявлениями человека.

Существуя среди людей, человек все же остается наедине с собой, приходя в этот мир, покидая его и принимая многие жизненные решения. Экзистенциальное одиночество — неотъемлемое состояние любого живущего человека, которое может представать как психологическая проблема, а может — как ценность, но все равно остается неизбежной данностью. Отделенность человека от других, его несмешиваемость с миром, способность, воспринимая других, оставаться самим собой всегда в гуманистической культуре считались достоинством.

Отдельные люди творят не только личное, но и социальное бытие, однако до той поры, пока они способны сохранять свою автономию. Именно на индивидуальном уровне решаются давние проблемы, и рождается новое — этика, эстетика, философия. К. Г. Юнг, раскрывая ценность индивидуального бытия для мира, писал: «То, что делают нации, то делает и каждый отдельный человек, и пока он это делает, это делает и нация. Лишь изменение установки отдельного человека становится изменением психологии нации. Великие проблемы человечества еще никогда не решались посредством всеобщих законов, но всегда решались лишь посредством обновления установки отдельного человека» [199, с. 28].

Однако это не значит, что смысл индивидуальности ограничен рамками ее общественной полезности, личность важна сама по себе и для себя. Великий гуманист прошлого Альберт Швейцер писал по этому поводу так: «Итак, мы служим обществу, не принося себя в жертву ему... Мы знаем, что общество преисполнено глупости и намерения обманывать нас относительно вопросов гуманности» [190, с. 325]. И чем интенсивнее контакт человека с миром, тем более остро встает перед ним задача сохранения собственной частности, не-публичности во всех сферах существования.

4

Персонифицированная (не разделенная с обществом в целом) мораль — самая ценная часть этической культуры.

Таким образом, постоянно взаимодействуя с миром, получая от него и возвращая, человек все равно не сливается с ним. Поддержание собственной уникальности возможно лишь посредством сохранения личностных границ и обретения своего собственного, отличного от «языка толпы», онтологического языка самовыражения.

Объектом нашего научного исследования является автономность, уникальность и неповторимость человеческого существования — то, что за рамками психологии называется частной жизнью. А в психологической науке мы иногда говорим о личной ответственности, внутренней поддержке и локусе контроля, иногда — об отчужденности или обособленности и совсем редко — о приватности, точнее, privacy, поскольку понятие это используется только за рубежом.

Мы предлагаем к использованию в психологической теории и практике термин «психологическое пространство личности» как новый способ понимания и описания человеческой индивидуальности. В самом общем виде психологическое пространство — это значимый фрагмент бытия, определяющий актуальную деятельность и стратегию жизни человека и защищаемый им доступными физическими и психологическими средствами. Психологическое пространство — это форма развития и выражения субъектности человека.

Каждый раз, когда в науке, в том числе и психологии, появляется новое понятие, возникает необходимость пояснить, какие цели преследовал его автор и не является ли оно «сущностью сверх необходимого», без которой можно обойтись. В действительности обсуждаемое нами понятие уже давно интуитивно применяется в различных областях научных исследований и психотерапевтической практике. Длительное время топологические и средовые категории естественно живут в психологии личности, и констатация того факта, что человек, существуя в общем для всех физическом пространстве, может одновременно иметь еще и свое, психологическое, не вызывает никакого сопротивления. Более того, никого не удивляет, что это пространство частично может окружать человека, а частично находиться внутри него.

5

За рубежом в научный обиход психологии личности давно введены такие термины, как «жизненный мир», «психологическое время и пространство» (К. Левин), «переходный объект» (психоанализ), «личное пространство» (Р. Соммер), «контакт и границы» (Ф. Перлз) [81, 274, 133]. В отечественной психологии, описывая субъективное бытие человека, также говорят о жизненном мире (Ф. Е. Василюк), топологии субъекта (А. Ш. Тхостов), внешнем и внутреннем Я (А. Б. Орлов), факторе места и обособлении личности (В. С. Мухина) [28, 172, 128, 105]. Такие понятия, как «границы», «барьеры», «дистанция», «выше – ниже», «ближе – дальше», «границы», находят широкое применение в практической психологии.

Поэтому цель нашей работы — дать понятию «психологическое пространство» научное обоснование и обозначить возможности его использования, обеспечив его переход с донаучного уровня через естественнонаучный к гуманитарному, от обыденного языка через номотетический — к идиографическому. Каждый вновь вводимый термин должен быть содержательно валидизирован и технически операционализирован. Валидизация состоит в том, чтобы продемонстрировать вариативность (репрезентативность) качества, которое обозначается понятием, соотнести с другими, уже достаточно обоснованными, конструктами и очертить его эвристические возможности — то есть обозначить круг реальности, который может быть лучше понят благодаря этому понятию. Операционализация предполагает создание метода и процедуры, которые могли бы привести к получению не только качественных, но и количественных характеристик для описания психологического пространства личности. Результаты решения этих задач представлены в данной работе.

К формулированию и исследованию проблемы психологического пространства нас побудили наблюдения, накопленные в течение нескольких лет работы в консультативном центре НИИ детства Российского детского фонда. В ходе практической работы нами было замечено, что объективные действия часто обладают символическим смыслом, далеким от буквального содержания поступков: вместо открытого выражения любви и признательности можно сделать вещественный подарок; не высказывая пренебрежение вслух, окружить стеной одиночества (типичный пример — бойкотируемый школьник, с которым никто не хочет

6

сидеть за одной партой). Примечательно, что ментальное и физическое при этом как бы обладают способностью переходить друг в друга: мерой любви может быть количество подарков, а мерой уверенности в себе — площадь суверенной, недоступной контролю со стороны других территории. Все эти наблюдения и привели к необходимости создания смешанного феноменологически-средового языка описания личности, центральным понятием в котором стало «психологическое пространство личности».

Основная ценность нашего подхода заключается в его прагматичности, изначально предполагающей использование в прикладной науке. Он возник из практики, чтобы в нее же и вернуться. Поскольку проявляющиеся в ходе практической работы проблемы и трудности могут быть отнесены к так называемой психологии повседневности, то на языке потребителя консультации (клиента) они чаще всего обозначаются бытовым языком — языком территориального поведения, манипулирования вещами, выработки особых временных привычек (в психологии среды это называют обобщенным термином «средовой язык»). Это обусловило как достоинства, так и ограничения подхода: систематизируя эмпирические факты, мы не можем быть совершенно уверены в том, что нечто важное не оказалось случайно пропущенным. В то же время категории, которыми мы пользуемся, всегда наполнены реальным содержанием, и формальных, «пустых» ячеек в нашем понятийном аппарате нет.

Методология и идеология нашего подхода может быть кратко охарактеризована как «интеграция и синергетика». Интеграция категорий субъектности и среды, номотетического и идиографического методов, а также данных смежных областей науки представляют собой особенность нашего подхода. Общенаучные принципы системности, развития и детерминизма, вклад которых в любое современное исследование бесспорен, получили существенно новое звучание благодаря синергетике — науке о развитии и самоорганизации, развиваемой в работах И. Пригожина и Г. Хакена [140, 179]. Принцип системности определяет необходимость рассмотрения психологического пространства, с одной стороны, как обладающего структурой, а с другой — как связанного с другими личностными проявлениями и включенного в другие системы, в частности, открытого к среде во всех ее проявлениях. Принцип развития требует рассмотрения психологического

7

пространства как исторического явления, имеющего фило- и онтогенез. Принцип детерминизма в его нежесткой форме позволяет объяснить в нелинейном процессе развития психологического пространства наличие альтернативных линий, выделить точки особой сензитивности субъекта к формированию различных измерений психологического пространства.

Принципы синергетики, будучи примененными к живым и социальным системам, с неизбежностью приобретают этическую окраску. Наше исследование подтверждает ценность уважения личностных границ во всех формах взаимодействия человека и мира, необходимость и эффективность ненасильственного отношения к личности.

Итак, психологическое пространство личности — это понятие для обозначения явления, которое отвечает качествам сложности, множественности и темпоральности (чувствительности ко времени), характеризующим все живые системы. Структура психологического пространства делает его способным к самокомпенсации, благодаря чему и возможно изменение онтологического языка человеческого бытия — от телесности и психосоматики к языку территориальности, смене режима жизни, манипулированию материальными вещами и воздействию посредством идей. При этом все перечисленные формы самовыражения продолжают принадлежать одной и той же личности.

Подобно тому, как территориальность служит задаче выживания особи в животном мире, психологическое пространство обеспечивает комфортное функционирование самодостаточной личности. Поэтому его развитие в онтогенезе связано с расширением круга потребностей, в частности, потребности в личной автономии.

Понятие «психологическое пространство личности» может быть корректно изучено только как межпроблемное и междисциплинарное. Неизбежная эклектичность предпосылок нашего исследования связана с тем, что различные измерения психологического пространства традиционно изучались разными, иногда практически не пересекающимися областями науки, что ставило нас перед задачей их интеграции, как интегрированы они в естественно живущей автономной и целостной личности. Субъектно-средовой подход появился как результат своеобразной энантиодромии психологии субъекта и психологии среды, каждая из

8

которых ощущает свою эвристическую недостаточность, что неудивительно, поскольку субъект-объектное противостояние, будучи явлением историческим, существовало не всегда.

Среди теоретических положений, на которые мы опирались в исследовании, могут быть названы идея интериоризации Л. С. Выготского и учение о субъекте жизни С. Л. Рубинштейна [33,148]. В оформлении нашего подхода мы опирались на этологические работы К. Лоренца, эмпирические исследования в области психологии стресса, психосоматики и психологии насилия, а также психологии архитектуры и домашней среды [92]. Теоретическое обоснование субъектно-средового подхода, родившегося на пересечении психологии личности и психологии среды, стало возможным посредством анализа топологических и средовых категорий в классических теориях личности (учении об эмпирической личности У. Джемса, теории жизненного пространства К. Левина, эпигенетическом подходе Э. Эриксона, индивидуальной психологии А. Адлера, гештальттеории Ф. Перлза, учении о двойственной природе личности Д. Н. Узнадзе, учении о субъекте А. В. Брушлинского и К. А. Абульхановой, идей о развитии личности Л. И. Анцыферовой) и обусловленности личности средой в средовом подходе У. Бронфенбреннера, Р. Соммера, Дж. Вулвилла [45, 81, 195, 5, 133, 1, 21, 22, 23, 3, 10, 217, 274]. Особо ценными источниками для обоснования нашего подхода послужили теория приватности, развиваемая психологами из США И. Альтманом и М. Вольфе и теория персонализации среды, представленная работами эстонских психологов М. Хейдметса, Ю. Круусвалла, Т. Нийта [204, 286, 184, 74,121].

Наиболее информативно и энергетически насыщенной является область пространства вокруг границ, где и наблюдается основная динамика пространства: границы могут восстанавливаться, отодвигаться, расширяя пространство или уступая его часть в результате вторжения извне. Это происходит в различных психологических ситуациях, взаимодействие с которыми в широком смысле слова может пониматься как психологическое преодоление. Таким образом, очевидно, что и повседневная жизнь человека, наполненная типичными для него значимыми и ординарными ситуациями, и его жизненный путь неизбежно связаны с динамикой и генезисом психологического пространства, которые осуществляются в двух направлениях: 1) изменении целостности

9

личностных границ и 2) появлении и актуализации новых измерений психологического пространства.

Основные гипотезы исследования.

1. Психологическое пространство развивается в онтогенезе, проходя через сензитивные к его измерениям периоды.

2. Целостность границ психологического пространства определяет благополучие и продуктивность личности в различных сферах жизнедеятельности.

Мы можем сформулировать и положения, обобщающие смысл проведенной нами работы.

1. О структуре. Психологическое пространство личности включает пространственно-временные измерения, которые могут быть условно обозначены как суверенность физического тела (СФТ), суверенность территории (СТ), суверенность вещей (СВ), суверенность привычек (СП), суверенность социальных связей (СС) и суверенность ценностей (СЦ).

2. О феноменологии. Психологическое пространство связано с индивидуальными, половыми и личностными особенностями и состояниями человека.

3. О целостности. Целостность границ психологического пространства способствует успешности жизненного пути в профессиональной и социальной сферах жизни.

4. О динамике. Психологическое пространство стремится достигнуть или сохранить целостность своих границ, используя для этого различные стили и способы поведения.

5. Об онтогенезе. Психологическое пространство развивается в направлении большей субъектности по отношению к своим измерениям.

6. О филогенезе. Психологическое пространство восходит к инстинкту территориальности и служит социальной формой реализации биологических программ, определяя особенности гендерного и репродуктивного поведения.

Основная часть работы посвящена доказательству этих положений.

Библиография включает в себя 286 источников, в том числе 82 иностранных.

В приложениях приведены материалы прикладного характера: психометрические характеристики теста и объемные таблицы.

10

В заключение хотелось бы выразить благодарность всем моим коллегам и ученикам, которые проявили научное мужество, принимая участие в этом совершенно новом для отечественной науки исследовании, и оказали большую помощь в разработке методов и получении первичных данных: С. В. Авакян, Е. И. Алехиной, О. Р. Валединской, Н. А. Венковой, О. Ганиевой, Е. В. Гориной, С. В. Котомкиной, О. В. Котовой, Ю. В. Курбаткиной, Е. А. Матвийчук, Е. А. Мухортовой, К. Л. Рыжер, И. В. Спиридоновой, Ю. С. Смирновой.

11

Глава 1
Теоретико-методологические
основы субъектно-средового
подхода

Психологическое пространство личности как основное понятие реализуемого нами подхода естественно возникло из практики, однако в истории психологии и культуры в целом мы можем проследить появление идей, определивших методологию и предваривших излагаемые исследования. Частично они появились в результате дискуссии между сторонниками феноменологического и эмпирического подходов, которая в неявной форме прослеживается также и в психологии личности, и в психологии среды. Поскольку мы стремились к интеграции основных достижений феноменологического и средового понимания личности, представляется весьма полезным: проследить основные моменты встречного движения друг к другу этих областей знания, движения, ключевым моментом которого является ответ на вопрос о соотношении в психическом внешнего и внутреннего и, как следствие, — о содержании и проявлениях субъектности в психологической реальности.

1.1. Проблема внешнего и внутреннего
в философии и психологии

В современной психологии топологические категории использовались для описания внутреннего мира человека практически с самого начала существования нашей науки, что обусловлено феноменологической природой субъективного, недоступной никакому иному описанию, как только через уподобление его объективному. Концептуализируя эту уже существующую практику, мы предлагаем изучать личность, ее особенности, индивидуальное и социальное бытие, используя понятие «Психологическое

12

пространство личности», в рамках подхода, который можно назвать субъектно-средовым. Однако прежде чем перейти к теоретическим и частноэмпирическим данным, подтверждающим его конструктивность, необходимо кратко коснуться общефилософского контекста появления обсуждаемого термина, в котором наиболее существенной для нас представляется проблема субъекта, как она решалась в классической и отечественной философии. Именно проблема субъекта позволяет уточнить основные онтологические (какова природа психологического пространства) и гносеологические (как она может быть изучена и понята) положения развиваемого нами подхода.

Существует множество определений субъекта. Субъект и объект (лат. subjectus — лежащий внизу, находящийся в основе, и objectum — предмет) — фундаментальные категории философии: субъект определялся как носитель субстанциальных свойств и характеристик, определяющих качественные особенности объекта, то есть не совсем привычно для современного взгляда объект находился в зависимости от субъекта и был лишен самостоятельной сущности [124].

Согласно Д. Н. Ушакову, субъект — это тот (или то), кто (или что) познает, мыслит и действует, в отличие от того, на что направлены мысль и действие [168]. Субъектом можно обозначить также человека как носителя каких-либо качеств. Философская энциклопедия отмечает, что, хотя понятие это использовалось уже Аристотелем, только с XVII века оно начинает применяться для обозначения психолого-теоретико-познавательного Я, противопоставляемого чему-то другому — не-Я, предмету или объекту. В психологических словарях статья «субъект» нередко вообще не представлена [17].

Проблема субъекта в философии более, чем другие узловые моменты, важна для психологии личности, потому что в зависимости от ее понимания и решения мы изменяем взгляд не только на генезис и феноменологию личности, но и на способы ее изучения. Как в истории человечества, так и в истории науки мы можем проследить три существенных момента: возникновение из нерасчлененной целостности субъект-объектного противостояния как одной из существеннейших бинарных оппозиций, его дальнейшее усиление и поляризация и наконец, диалектический

13

синтез. Эти моменты мы можем обнаружить как в самом человеческом бытии, так и в науках о нем.

Неоднозначно понимание субъекта, как различны взгляды на его возникновение в истории [84]. А. Н. Леонтьев полагал, что субъект — это носитель жизни и способности психического отражения, и писал об этом так: «...переход от тех форм взаимодействия которые свойственны неорганическому миру, к формам взаимодействия, присущим живой материи, находят свое выражение в факте выделения субъекта, с одной стороны, и объекта — с другой» [84, с. 165]. Таким образом, субъект — это все живое. Однако существует также точка зрения, согласно которой субъект-объектное противостояние возникло исторически только с появлением сознания: все, что может быть отражено, оказалось объектом, а поток сознания, направленный на объекты, стал принадлежностью и отличительным признаком субъекта.

Историческое развитие внутреннего мира
как основания субъектности

Благодаря сознанию человек сумел выделить себя из среды как фигуру на ее фоне. Но не только сознание стало определяющим признаком внутреннего мира человека: от общего для племени коллективного бессознательного отделилось личное бессознательное как знак того, что предпочтения (потребности, переживания, цели) сообщества в целом и отдельных его членов могут не совпадать [83, 193]. На протяжении долгого времени несовпадение это было незначительным, и частная жизнь человека (privacy) не сразу стала предметом изучения.

Можно предположить, что дальнейшее укрепление внутреннего мира происходило параллельно физическому отделению людей друг от друга, возникновению частной собственности и личного пространства — того, что впоследствии стало объектом приватности. В архаичных культурах (как и в раннем детстве ребенка) физические и психические явления, внешнее и внутреннее не отделены друг от друга. Архаичный человек не противопоставлен окружающему миру, равно как и маленький ребенок, который ощущает себя «прозрачным» для воздействий извне и уверен в том, что все его помыслы и потребности открыты другим. В архаических культурах субъект-объектное единство сохранилось

14

и сейчас в форме синкретического, мифологического (то есть лишенного субъекта-автора) мышления.

В античных культурах уже существовала и личная собственность, и личная позиция¹. Широко известно утверждение историка В. Н. Ярхо, на основании анализа античной мифологии сделавшего вывод о том, что древний грек не был субъектом своих действий, поскольку в принятии решений обращался к воле богов. Но многократно отмечалось, что, узнав о своем бессознательном грехе, царь Эдип не просто принял расплату, но наказал себя сам, принимая и оценивая свою личную ответственность.

Начиная с VII века, в средневековье и жизнь, и смерть были прилюдными, публичными явлениями. У людей не было времени для уединения или одиночества в коллективной, скученной жизни, где не было отдельного помещения для личной жизни и частного дела. Отражая это первичное единство, на протяжении многих веков познание и просвещение оставались основанными на мистическом отношении к миру, в котором также все едино и взаимосвязано: воздействие на часть приводит к изменению целого, а психические и физические причины и следствия рассматривались как взаимообратимые. Средневековая схоластика во многом: воспроизвела античную трактовку субъекта и объекта, признав за субъектом онтологические параметры материальных вещей, а за объектом — производные человеческие образы субъекта. Химики обычно занимались алхимией, не переживая противоречий между естественнонаучным знанием и мистикой; единство физического и психического использовалось также во всех мантических практиках.

Если до Нового времени понятие «психологическое пространство» было бы рассмотрено как тавтологичное и избыточное, то в XVIII веке последовали социальные изменения, приведшие и к переосмыслению разных форм частного бытия. Нуклеарные семьи, жившие в собственных домах, стали составлять большинство.

15

Появились границы между человеком и миром, а еще позже — и внутренние «перегородки» между субличностями («вторичные психологические защиты»). По образному выражению Г. К. Честертона, если в античные времена весь город мог думать, как один человек, то современный Homo сам скорее напоминает город, объятый гражданской войной, что указывает на возрастающую значимость внутреннего мира и происходящих там событий для человека и общества [188].

В современном обществе, по мнению современной исследовательницы М. Вольфе, существует конфликтное отношение к приватности, которое отражает неоднозначность представлений о примате общества над личностью или личности — над обществом [286]. Современная западная семья вновь стремится ограничить проявления индивидуализма и поддерживает социальную конформность. Можно увидеть, что и развитие философского представления о субъекте также следовало за формированием внутреннего мира.

Развитие взглядов на субъект-объектные
отношения в философии и этике

Субъект-объектное противостояние, привычно характеризующее современное европейское мышление, возникло не сразу, а с укреплением позиций рационализма благодаря работам Р. Декарта, который в своей дуалистической концепции развел и противопоставил субъективное и объективное, одновременно осуществляя логический переход от знания вообще к знанию разумному. Картезианство усилило роль сомневающегося сознания и возвело его в ранг высшей познающей инстанции¹; одновременно формы познания, не поддающиеся отчетливой верификации, такие как интуитивные озарения, в значительной части отошли к

16

области безумия и утратили свой гносеологический авторитет. В психологии это привело к тому, что между объектом и субъектом возникли жесткие границы [124].

В Новое и новейшее время проблема субъекта стала чрезвычайно интенсивно обсуждаться и привела к возникновению ряда парадоксов. Если человеческий разум субстанциален по отношению к эмпирической действительности, а человек как носитель разума — всего лишь ее отдельный фрагмент, то где же искать критерии его истинности? Если же разум, так же как и сам человек, производен от опыта, то каким образом можно объяснить его всеобщий характер и тождество познающей личности в самосознании? Попытку решения этих вопросов предпринял И. Кант, введя понятие «трансцендентального субъекта», воплощающего в себе чистые, внеопытные формы познания, однако трансцендентальный субъект изначально задан как единство субъекта и объекта, а потому проблема верификации знания, как отмечает В. А. Лекторский, стала входить в противоречие с развитием современных Канту наук [82, 124].

Если классической философии было присуще в той или иной форме признание субъект-объектного бинаризма, то становление неклассической философии было ознаменовано установкой на разрушение жесткого противостояния субъекта и объекта, в итоге приведшей к эзистенциализации онтологической проблематики: введении категорий «Dasein» М. Хайдеггером, «опыт феноменологической онтологии» Ж.-П. Сартром, трактовке «открытого для понимания бытия» Х. Гадамера. Классическая субъект-объектная оппозиция начинает подвергаться критике как со стороны естественнонаучного вектора культуры, так и со стороны философского, а проблема субъекта начинает наделяться не только гносеологическим, но и этическим смыслом: как нужно строить отношения не только с объектами, но и с другими субъектами?

Ответы во многом были операциональными и включали в себя «список» черт и особенностей проявления субъектности. К. Ясперс сформулировал критерии нормального (не патологического) самосозания, среди которых можно отметить активность, единство, идентичность Я и противоположение Я и Не-Я. Человек обнаруживает себя как субъекта и мир как объект посредством механизма отчуждения – присвоения, причем отчуждаться

17

могут как объекты (в том числе и социальные), так и собственные переживания субъекта, «уходя» за границы его субъектности [202].

Экзистенциальное понимание, поместившее локус ответственности внутри субъекта, во многом стимулировало развитие гуманистической психологии. Понятие субъекта стало изучаться в связи с вопросом о личной свободе действия и мысли, в частности после работ И. Канта, видевшего основной смысл поступка в содержании личного решения человека (категорический императив). В этике проблема субъекта усиливалась юридической практикой — за что субъект несет личную ответственность, а что представляет собой неизбежный продукт средовых влияний? В конце XIX — начале XX века многие выступления защиты апеллировали к средовой обстановке жизни обвиняемого, тем самым освобождая его от личной ответственности (то есть лишая субъектности) и одновременно подчеркивая прочность границ между человеком и средой.

Широко известно учение экзистенциально-христианского философа М. Бубера о диалоге, подчеркивающее необходимость отношения к другим как субъектам (Я и Ты) [24]. Примерно в то же время А. Швейцером была создана этическая система, названная этикой благоговения перед жизнью, одним из условий принятия которой является переживание экзистенциальной вины перед теми живыми существами (не обязательно людьми), которым мы наносим вред своей волей к жизни [190].

В современной западной философии обрели влияние и другие варианты учений о субъекте. Так, в качестве обосновывающей знание инстанции может рассматриваться не «трансцендентальный субъект» в его аутистической отъединенности от вещного мира, а как раз эмпирический субъект, представляющий собой особого рода единство сознания и телесности. Такое понимание, в частности, характерно для работ крупного представителя феноменологического направления Э. Гуссерля, который объектом своего внимания сделал обыденный ненаучный «жизненный мир» (Lebenswelt), противопоставив его объективированному миру науки [42]. Жизненный мир, лежащий в основе всех способов отношения человека к действительности, характеризуется специфическим единством субъективного и объективного, причем единство это имеет источник в субъекте и центрировано вокруг эмпирического Эго.

18

Феноменология — это наука о сознании, способы верификации этой науки основаны на опыте самого сознания. Гуссерль настаивал на том, что любое познание осуществляется опосредствованно, сквозь призму телесности и ценностей жизненного мира, в единстве субъекта и его бытия. Он пишет, что феноменологический анализ сознания предполагает полное исключение каких бы то ни было допущений, относительно объективного времени и всех трансцендирующих предположений о существующем. И добавляет: «Так же как действительная вещь, действительный мир не есть феноменологическое данное, так же и время мира, реальное время, время природы в смысле естествознания, а также психологии как естественной науки о душевном не есть феноменологическое данное» [42, с. 6]. Эти мысли о времени представляют собой образец понимания «действительности» как данности субъекту без каких бы то ни было допущений объективности.

Феноменология, пожалуй, впервые отрефлексировала такое важное качество субъективного сознания, как его «прозрачность»: сознание замечает себя только в точке столкновения и встречи с чем-то от него отличным, с объектом, что вплотную подводит и к пониманию границ субъектности. Таким образом, субъект и объект порождают друг друга. В зависимости от местоположения объекта отодвигаются и «границы» обнаруживающего себя субъекта — положение, чрезвычайно важное для понимания субъектности не только в познании, но и как авторства жизни. Соответственно, все естественное не осознается, а осознается (а затем — перестает) то, что находится за рамками субъектности, «иное». Наиболее напряженные познавательные отношения поэтому устанавливаются между известным, «своим», и «иным».

В западной философии XX века внимание к субъекту было вызвано также и широко дискутировавшейся проблемой авторства в понимании дискурса — рождается ли мысль субъектом или открывается ему, есть ли у нее автор или она всегда — интертекстуальное явление, появляющееся как побочный продукт системы культуры или коллективного бессознательного? К. Г. Юнг, отмечая сложность проблемы авторства, отмечал, что мы до сих пор не можем однозначно ответить, например, было ли понятие числа открыто или изобретено. Философская культура постмодернизма стала настаивать на принципиальном снятии самой идеи оппозиционности; на смену классической западной традиции пришла установка

19

на имманентность взаимопроникновения субъекта и объекта как противоположностей. Возникла новая ориентация на «смерть субъекта», непротивопоставление внешнего внутреннему: жизнедеятельность человека уподобляется тексту, в котором субъект и объект изначально растворены друг в друге, а вопрос об авторе этого текста, как правило, не обретает ответа¹.

И наконец, новейшие взгляды на субъект-объектное отношение вызваны «воскрешением субъекта» в течении пост-постмодернизма (after-postmodernism), программа которого ставит своей целью реконструкцию субъектности как вторичного по отношению к дискурсивной среде (вербальным практикам) явления. Эта установка привела к пониманию всех взаимодействий как субъект-субъектных, что позволило применительно к современной культуре констатировать кризис судьбы как психологического феномена, а проживание субъектом своей жизни стало пониматься как воспроизведение тождественной самой себе биографии. Вопрос об авторе этой биографии лишь запутывает отношение к субъект-объектному противостоянию, способствуя «замыканию» героя и автора друг на друга и потере опорных точек переживания идентичности. Для решения этой сложной, особенно для психологии, проблемы предлагается две стратегии: либо использование приемов «переписывания» биографии («контрнарративных импрингинов»), либо возврат к классическому субъект-объектному бинаризму.

Если раньше решение проблемы субъекта находило отражение в основном в философии и искусстве, то на протяжении последнего столетия, отражая «объективные» особенности современного человечества, оно напрямую влияет на внутренний мир человека посредством все новых психотерапевтических техник. А. Швейцер, описывая «правильную» жизненную философию, отмечал в качестве необходимых два ее признака: она должна быть действенна и оптимистична, что, в сущности, служит укреплению чувства авторства, то есть субъектности [189, 83, 124]. Потенциально психотерапевтические возможности постмодернизма и

20

пост-постмодернизма, усиливающие п