Суверенность личных вещей

Следующее измерение, возникающее с развитием манипуляций, — мир предметов, которые не только функционально необходимы, но и обозначают потребности, склонности, предпочтения людей. Предметы и у взрослых, и у детей являются текстом, иносказательным сообщением другим людям о себе. Можно говорить об особом языке коммуникаций, который для многих людей является основным.

Процессы приватизации вещей и материальной депривации затрагивались в работах У. Джемса, И. Альтмана, К. Лийка, М. Голан, Х. Хефта, Дж. Вулвилла [45, 204, 88, 233, 238, 217]. Личные предметы как психологически значимый объект традиционно изучались историей материальной культуры, а в рамках нашей науки, к сожалению, им не уделялось достаточного внимания. В отечественной традиции объекты рассматриваются традиционно как носители функционального, а не символического значения, то есть как орудия деятельности. Между тем функции вещей и способов общения, которые осуществляются при их посредстве, намного более разнообразны. Вещи также обладают разной степенью интимности по отношению к их владельцу. Например, имение или яхта, по мнению У. Джемса, служат поддержанию статуса в большом социуме, в то время как одежда — это символ эмоциональной защищенности и личной идентичности.

В мировой культуре, особенно в эпосе, символический смысл посланий на языке вещей рассматривался всегда как особо выразительный, обладающий многими нюансами. Так, например, В. А. Лапшин в своем литературоведческом исследовании показал,

112

что «вещный мир» в контексте художественной литературы может рассматриваться как предисловие к со-общению. Притчи и народные сказки давно используют этот язык [80].

Особо важными личными предметами, на что обращали внимание еще У. Джемс и Д. Н. Узнадзе, являются детали одежды [1, 45, 109]. Если мы обратимся к эпосу, то отметим популярность символического использования этих образов для описания психологических и экзистенциальных событий. Например, Царевна-Лягушка (очевидно, переживающая кризис идентичности) просит не выбрасывать лягушачью шкурку (очевидно, являющуюся эмоциональным ресурсом и обеспечивающую преемственность состояний идентичности) во время ее отсутствия, однако любящий муж в нетерпении видеть ее только и исключительно Царевной пренебрегает просьбой и сжигает шкурку в печке. Последствия известны — поступок расценивается как грех, как насилие, а сам он должен для возвращения ситуации в исходное состояние стоптать семь пар железных сапог и съесть семь железных хлебов. Параллели между экологичным и ненасильственным общением и нарушением приватности очевидны — но проблема и ставится и разрешается метафорически, в форме вещных посланий.

В другой известной сказке с блуждающим сюжетом, «Двенадцать лебедей», сестра вяжет братьям рубашки из крапивной пряжи. Рубашки эти — материализованный символ ее охраняющей сестринской любви, защитный панцирь, делающий их неуязвимыми. Поэтому имущественные наказания часто воспринимаются как внедрение в личное пространство.

Помимо одежды, существуют особо значимые для человека индустриальной культуры предметы — деньги как «всеобщий эквивалент» для обладания вещами, автомобили, компьютеры, мобильные телефоны. Все эти предметы могут рассматриваться как средство самоутверждения; они нередко одушевляются их владельцами, наделяются личными качествами, и пропажа или ущерб, нанесенный этим вещам, может переживаться как насилие.

Использование вещей как источника личного могущества особо отмечалось и в различных течениях эзотерической психотерапии. Еще одна функция вещей связана с коммуникацией, наиболее тесно — с социальной перцепцией. Так, всегда символичны подарки как послания, которые в неявной форме открывают

113

получателю представление о том, каким его видит даритель. Важны вещи и как средство самопрезентации (желтая кофта В. Маяковского, пирсинг у современных подростков). В современной культуре личные вещи нередко используются как маркеры личной и социальной идентичности.

К сожалению, язык вещей, на наш взгляд, недостаточно изучался в научной психологии, и данные в этой области весьма скудны. Однако некоторые работы все же появляются. Так, в работах И. Альтмана вещи связаны с территориальным поведением и рассматриваются как один из специфически человеческих маркеров личной территории. Он отмечал, что для людей обладание объектами равноценно обладанию местом. Дети не считают место в кровати или за обеденным столом «своим», если там нет их вещей. То же наблюдается и у взрослых. Не только дом — это «крепость» человека, но и автомобиль, ручка, одежда, книга. Путешествуя по миру, человек делает его своим благодаря личным вещам; больной в больнице окружает себя своими вещами или вспоминает о доме, то есть делает это во внутреннем плане.

Еще одна работа посвящена важному для нас явлению слитности субъекта с его вещами: психологи из Германии Б. Крае (B. Krahe) и Х. Фенске (H. Fenske) показали, что агрессивное вождение опосредствовано значимостью образа мачо для водителя и мощностью двигателя [244]. Очевидно, что этот феномен основан на идентификации собственной маскулинности с мощностью предмета-заместителя, причем эта связь особенно сильна у более молодых водителей, в то время как более взрослые и опытные, по-видимому, рассматривают автомобиль всего лишь как средство передвижения, не идентифицируясь с ним. Замещающая роль личных предметов позволяет объяснить и многие факты фетишизма.

Таким образом, можно обобщить функции личных вещей в человеческой жизнедеятельности.

1. Орудия деятельности.

2. Коммуникативные послания.

3. Средства самопрезентации.

4. Средства поддержания личной и социальной идентичности.

5. Средства установления контакта с действительностью.

6. Средства замещения социальных объектов.

7. Ресурс самоподдержки и стихийной психотерапии.

8. Маркеры личной территории.

114