Перевод в Европе XIV-XIX вв

Эпоха Возрождения. Отношение к переводу постепенно меняется в эпоху Возрождения, по мере того как меняется отношение человека к самому себе, Богу и окружающему миру. В XII в. появляются университеты — очаги светского знания: в Болонье (1119), в Париже (1150), в Оксфорде (1167), в Валенсии (1212) и т. д. Появляется светское искусство и светская наука, латынь теперь не только язык Священного писания и христианского богослужения, но и язык университетского образования и светской науки, тем самым она приближается по своему статусу к прочим европейским языкам.

Увеличивается и популярность светской переводной литературы. Священный трепет перед текстом начинает постепенно сменяться интересом к его содержанию. Появляется взгляд на текст как на нечто организованное по правилам определенного языка. Большую роль в этой переориентации сыграло оживление интереса к античным текстам: первое место среди переведенных книг в XIV в. занимают античные авторы и во Франции, и в Италии, и в Испании; очень популярны они и в Англии. Среди знаменитых имен — Вергилий, Овидий, Саллюстий, Тит Ливий.

Не менее важно было появление светских текстов, содержащих осознанный вымысел (фактически это было начало зарождения художественной литературы в ее современном понимании). Повышенный интерес переводчики разных стран проявляют к новинкам итальянской литературы. Данте, Петрарка, Боккаччо переводятся в XIV-XV вв. на все основные европейские языки.

Новое поколение светских переводчиков XV-XVI вв. единодушно высказывается в пользу перевода, точно передающего подлинник по смыслу и соблюдающего нормы родного языка. В Германии это — Генрих Штейнхефель, переводчик Эзопа и Боккаччо (XV в.), во Франции — Иохим дю Белле, переводчик Овидия, и Этьен Доле, переводчик Платона и автор трактата «О способе хорошо переводить с одного языка на другой» (1540). Феррера Сайоль (XV в.), переводчик каталонской королевской канцелярии, переводя труд Палладия «О сельском хозяйстве», рассуждает в предисловии к своему переводу о способах передачи специальных терминов, демонстрируя особый интерес к точности передачи содержания адекватными средствами родного языка.

Вместе с тем оживляется и расцветает старинная традиция культурной адаптации. Так, немецкий переводчик XV в. Альбреххфон Эйб при переводе комедий Плавта не только антураж действия заменяет на немецкий, но и меняет имена действующих лиц.

Церковь в эпоху Возрождения ужесточает борьбу за свою чистоту, словно ощущая неизбежность перемен и сопротивляясь им из последних сил. Эту чистоту она также связывает и с пословной теорией перевода, основанной на иконической природе языкового знака. Церковь запрещает и перевод Библии на народный язык, объявив его еретичеством. Несмотря на это, в XIV в. Появляются первые попытки изложить текст Библии народным, общедоступным языком. Один из таких анонимных переводов на немецкий язык был напечатан в Страсбурге в 1465 г. Однако эту попытку нельзя признать удачной. Перевод, выполненный, очевидно, с Вульгаты (Вульга́та — почётный титул, прилагаемый к латинскому переводу Священного Писания, восходящего к трудам блаженного Иеронима), пестрит кальками с латыни и отличается тяжеловесностью синтаксиса. И вместе с тем именно с переводом Библии связана самая существенная перемена, которая произошла в следующем, XVI в.

Реформация. Настоящий перелом в истории перевода наступает только тогда, когда ревизии подвергается главный текст в жизни людей того времени — Библия. Вот почему этот перелом связан в первую очередь с именем Мартина Лютера. Мартин Лютер(1483- 1546), немецкий священник, доктор теологии предложил принципиально новый перевод Священного писания, опираясь на древнееврейский и греческий оригиналы, а также на латинскую Вульгату. Лютер остро ощущал назревшую потребность европейской части человечества вступить в другие отношения с Богом, общаться с ним без посредников и воплотил эту потребность в новых принципах перевода. И новый перевод Библии стал основной опорой Реформации христианской церкви.

Призывая соблюдать каноническую полноту и точность передачи содержания подлинника, Лютер призвал делать язык перевода таким, чтобы он был понятен и знаком любому человеку, т. е. ориентироваться на нормы общенародного языка. Интересно, что многие явно устные, просторечные "компоненты речи того времени, которые Лютер ввел в Библию, вскоре изменили свой статус и стали восприниматься как элементы высокого стиля. Подействовал авторитет текста Библии, как священного и возвышенного. Новые принципы перевода, ориентированные на полное самостоятельное понимание текста и переводчиком, и тем, кто его читает, распространились очень быстро на перевод Библии с латыни в других странах Европы, а за тем и на перевод других христианских и светских текстов.

Трагически сложилась судьба Вильяма Тиндла (1494-1536), ученика и верного последователя Мартина Лютера, который перевел Библию на английский язык, ориентируясь на те же принципы, которые проповедовал Лютер. По приказу Карла V он был схвачен и сожжен на костре.

Но победное шествие лютеровских принципов перевода было уже не остановить. В это же время расширяется диапазон перевода нехудожественных текстов в связи с развитием светского знания. Переводятся сочинения по астрономии, врачебному делу, алхимии, географии. Принцип полной передачи содержания средствами родного, понятного всем языка утверждается и здесь.

Классицистический перевод. В XVII в. рекатолизация приводит отчасти к возвращению авторитета пословного принципа, но он как был, так и остается уже не единственным. Лютеровская концепция продолжает распространяться.

Формирование светского художественного текста, которое началось в эпоху Возрождения, завершается его четкой фиксацией в жанрах в эпоху классицизма. Начиная с конца XVII в. в европейских литературах определяются принципы перевода, согласно которым текст должен отвечать нормам эстетики Буало, нормам эстетики классицизма. Лучшим переводом признавался перевод, максимально приближенный к некоему художественному идеалу. Это достигалось с по мощью определенного набора языковых средств, которые отвечали требованиям «хорошего вкуса».

XVIII в. осудил «рабский перевод», т. е. пословный принцип, с нравственно-художественных позиций, не анализируя его историческую специфику и теоретико-философские основы. Содержание и форма в классицистическом переводе были в единстве. Но это единство находилось вне подлинника, в какой-то идеальной реальности, и в процессе перевода надо было стремиться к достижению этого идеала. Поэтому текст оригинала рассматривался как сырой, несовершенный материал. Проблема переводимости в таком случае снималась сама собой: ведь любой, самый слабый подлинник можно было попытаться приблизить к эстетическому идеалу. При переводе изменения вносились в сюжет, композицию, состав персонажей, т. е. в содержательные аспекты произведения, менялись и средства выражения этого содержания. В результате исчезало всякое авторское и стилистическое своеобразие подлинника. Намеренно устранялось национальное своеобразие. Но если в Средневековье отказ от национальных черт объяснялся стремлением к религиозному единению, то теперь царила идея интернациональной, просветительской миссии литературы. Нередки были переводы с участием языка-посредника, каковым в большинстве случаев оказывался французский.

Своеобразным было также и отношение к нормам языка перевода. Текст должен был соответствовать нормам того языка, на который переводился, но эти нормы трактовались иначе, чем в концепции Лютера. Установка на общенародный язык сменилась установкой на язык литературного жанра, во многом далекий от разговорного. В качестве примера можно привести многочисленные классицистические переводы трагедий Шекспира на французский язык. Недопустимы были с точки зрения классицистической эстетики смешение поэзии и прозы в трагедии, комических ситуаций с трагически ми, употребление грубой и просторечной лексики, нарушение Шекспиром теории трех единств: времени, места и действия. Все эти «отступления от идеала» устранялись при переводе. Тексты, переведенные таким способом, как бы отрывались от конкретного автора и становились достоянием литературного направления.

Разумеется, такая точка зрения о приведении всех подлинников путем перевода к единому эстетическому знаменателю разделялась далеко не всеми. Но даже англичанин А. Ф. Тайтлер, выдающийся теоретик перевода XVIII в., в своем «Опыте о принципах перевода» (1791), требуя точности при передаче авторского стиля, признавал правомерным внесение существенных изменений в подлинник, в частности, его приукрашивание.

Что касается переводов нехудожественных текстов, то они на протяжении XVII-XVIII вв. держатся в рамках лютеровских принципов перевода. При переводе научных произведений распространены компиляции (изложение результатов чужих исследований без самостоятельной обработки источников) и выборочный перевод.

Общественный статус переводчика в XVIII в. достаточно высок по сравнению с прежними веками, но заметно варьирует от страны к стране. Письменный переводчик занимает заметное место в светской культуре. Исследователи отмечают, что именно в XVIII в. перевод обретает признаки профессии и постепенно начинает формироваться настоящее профессиональное сословие переводчиков.

Во Франции достаточно сильна и уважаема собственная художественная литература, и перевод как канонизированный жанр занимает в ней достойное, но второстепенное место. Многие из французских переводчиков вполне осознают свою значимость и роль. При этом для всех них перевод представляет собой лишь побочную деятельность наряду с собственным творчеством и, разумеется, не является основным средством существования.

В Германии же, где литература в этот период находится лишь в стадии своего формирования, читательский спрос приходится удовлетворять преимущественно за счет переводов, в основном с английского и французского языков. Колоссальный рост объема переводов приводит, как ни странно, к снижению социального статуса переводчика. Армию немецких переводчиков XVIII в. начинают рассматривать как толпу анонимных «бумагомарателей». Здесь быстро формируется профессиональный переводческий рынок со своими жесткими законами: низкая оплата труда, поточное «производство», низкое качество самих переводов из-за поспешности их выполнения. Переводчики образуют профессиональную касту, в которой редко встретишь известного писателя. Существовали половые предрассудки, перевод считался «не женским делом».

Романтический перевод. В конце XVIII в. отчетливо проявляются симптомы нового отношения к тексту и его переводу. Человек постепенно начинает ощущать свою национальность. Первым заметным проявлением нового подхода была деятельность просветителя И. Г. Ге́рдера, который в последней трети XVIII в. занялся сбором и обработкой фольклора разных народов и выпустил многотомное собрание «Голоса народов в песнях» (1778-1779). Устные тексты фольклора теперь фиксировались, превращались в письменные и в таком оформлении могли перейти в литературную культуру другого народа только путем перевода. Можно считать переводы-обработки Гердера первым опытом перевода, нацеленного на сохранение национального своеобразия.

Достижения предшествующих концепций перевода послужили базой для новой, романтической. Преромантизм и романтизм разбивают прежние классицистические жанровые каноны, разрабатывают новые жанры, но единой остается база книжного языка художественной речи, в которую мощно вливается фольклорное языковое богатство. Текст теперь воспринимается в первую очередь как национальная ценность, как национальное достояние. Для воссоздания национального своеобразия они все больше начинают пользоваться транскрипцией и транслитерацией экзотизмов, а также языковыми средствами собственного фольклора.

На выбор произведений для перевода отпечаток наложило новое осознание человеком себя в истории. В литературном достоянии других народов выбираются прежде всего памятники прошлого. Интерес к современным произведениям других народов очень мал. Немецкие романтики Август Шлегель и Людвиг Тик переводят драматургию Шекспира, Людвиг Тик — еще и «Дон Кихота» Сервантеса. Шекспира на французский заново переводит Альфред де Виньи; Шатобриан переводит прозой с английского на французский поэму Мильтона «Потерянный рай». Практика классицистических переделок еще чувствовалась в этих первых опытах, но в каждой из этих работ отмечается качественная новизна: попытка разными способами передать национальную специфику.

Отмеченные различия в языках разных народов, которые увязывались воедино с их историей и культурой, дали толчок сравнительным лингвистическим исследованиям. Появилось сравнительное языкознание. Научные выводы о специфике языков в этот период, а также романтическое представление о языке как живом организме смыкались с представлениями об уникальности каждого народа, выраженной в его «ментальности», которая, в свою очередь, есть проявление «духа» народа. Каждый народ, согласно рассуждениям одного из основоположников сравнительного языкознания Вильгельма Гумбольдта, мыслит и чувствует по-разному, что отражается в его языке; язык же, в свою очередь, воздействует на человека активно. Получается такая специфика, которую вряд ли можно передать средствами другого языка.

В результате таких рассуждений в конце XVIII в. впервые зарождается сомнение в возможности перевода. Эту позицию на рубеже XVIII-XIX вв. разделяют А. Шлегель и другие романтики. По сути дела, такой взгляд есть первая констатация того, что перевод не может быть полной копией оригинала, и потери здесь неизбежны.

Несколько позже И. В. Гётевысказывается в пользу некоей «золотой середины», позволяющей сохранить и достоинства подлинника, и красоты языка перевода.

Развитие взглядов романтиков на новой теоретической базе мы находим в работе известного теоретика и практика перевода первой половины XIX в. Фридриха Шлейермахера «О различных методах перевода» (1813). Не разделяя взглядов многих своих современников, подчеркивавших невозможность перевода, Шлейермахер формулирует четкие условия, которые способны обеспечить верность перевода оригиналу. Шлейермахер характеризует перевод как герменевтический процесс (искусство толкования), подчеркивает необходимость различного подхода к текстам разного типа, проводя границу между текстами «деловой жизни» и текстами из сфер науки и искусства. Заявляя о необходимости передачи при переводе «духа языка», Шлейермахер опирается на принцип равенства впечатлений читателя оригинального и переводного текста.

Дальнейшее развитие перевода в XIX в. в Европе. На протяжении всего XIX в. в западноевропейской традиции принципы романтического перевода лишь развиваются и упрочняются. Становление и расцвет национальных европейских литератур со провождаются тесными их контактами через перевод. Интерес читателей к литературам других стран растет и не ограничивается памятниками прошлого. Теперь уже читатель жаждет новинок, и произведения, едва появившиеся на родном языке, тут же становятся доступны европейским соседям.

К середине XIX в. Технология издания переводных книг настолько разработана, что можно говорить о настоящих «фабриках перевода».

В Англии, Германии, Франции, Испании, Италии, России, Скандинавских странах, между которыми идет интенсивный культурный обмен, вырастает целая плеяда значительных переводческих индивидуальностей. Среди них есть одна уникальная. Это — поэтесса Каролина Павлова (1807-1893), которая, владея восемью европейскими языками, переводила русскую, немецкую, английскую и польскую поэзию — на французский, немецкую — на русский, русскую поэзию, прозу и драматургию — на немецкий язык. На примере ее творчества Каролины Павловой можно проследить те постепенно накапливавшиеся качественные изменения, которые обнаруживаются к концу XIX в. Если в начале века представление об индивидуальном своеобразии сливалось с представлением о национальных чертах всего текста, то к концу века эти черты постепенно при переводе начинают разграничиваться. Формируется представление об авторской индивидуальности.

Следует отметить, что благодаря настоящему расцвету переводческого творчества в XIX в. создается единое общеевропейское культурное пространство, в которое равноправно интегрируется и Россия. При этом обаяние «экзотичности» чужих литератур очень велико; на протяжении всего XIX в. мы находим неоднократные свидетельства того, что читатели проявляют больший интерес к переводным произведениям, нежели к своим родным. Иорн Альбрехт отмечает, например, что русские писатели — Достоевский, Толстой, Гончаров, Гоголь, Тургенев — находят в Западной Европе гораздо больший отклик, чем свои.

Заметны и другие тенденции, свидетельствующие о росте социально-культурной значимости перевода. Одним из знаменательных событий 80-х гг. XIX в. стало принятие Бернского соглашения, в соответствии с которым впервые в истории закреплялось авторское право на текст перевода.

7.Перевод на Руси с IX в. до начала XVIII века. Перевод в России XVIII века.