Православие в Западной Руси после заключения Брестской унии 4 страница

Первой реакцией на подобные перемены стало бегство на Запад Анастаса Корсунянина, который, возможно, был при Владимире епископом или наместником Охридского архиепископа в Киеве, лишь номинально подчиняясь последнему. Во всяком случае, позднейшая летопись, не называя его епископом (быть может, в угоду последующим греческим митрополитам), говорит о том, что именно Анастасу Владимир поручил главный храм Русской Церкви — Десятинный. Анастас бежал в Польшу вместе со Святополком, понимая, что ему придется не только подчиниться грекам, но и ответить за свое «предательство» в Херсонесе.

Однако, можно думать, что последовавшее за разгромом Болгарии возвращение Русской Церкви в юрисдикцию Константинополя первоначально было опосредовано через продолжавшееся на первых порах вхождение Киева в состав Охридской архиепископии. Косвенным подтверждением этому является содержащееся в древнейших редакциях жития свв. Бориса и Глеба сообщение о перенесении мощей святых Бориса и Глеба в храм-усыпальницу, построенный Ярославом Мудрым в Вышгороде. Это событие положило начало местному почитанию князей-страстотерпцев. Рассказ об освящении храма в Вышгороде содержит упоминание о том, что Ярослав тогда «повеле призвати архиепископа Иоанна, тогда пасущу ему Христово стадо разумных овец его. Архиепископ же, остав, постави попы и диаконы ти тако отъиде в свою кафоликани-иклисiа». Очевидно, что архиепископ приглашается на Русь откуда-то извне. Да и название соборной церкви по-гречески скорее всего свидетельствует о том, что архиепископ резидирует вне пределов Руси. Кроме того, предание указывает на митрополита Иоанна I как на автора службы святым Борису и Глебу. В таком случае трудно представить, чтобы митрополит-грек в совершенстве владел славянским и занимался славянской гимнографией. А вот болгарин вполне мог бы написать службу русским святым.

Упомянутый архиепископ Иоанн I часто называется в исследованиях по церковной истории Руси вторым (после Михаила или Леона) или первым митрополитом Русской Церкви. Но возможно, что Иоанн в действительности был Охридским архиепископом, а для Русской Церкви ее номинальным возглавителем. Быть может, Ярослав призвал его для освящения усыпальницы Бориса и Глеба по причине бегства Анастаса и отсутствия в столице Руси своего архиерея. Я. Щапов датирует время правления Иоанна I промежутком между 1018 и серединой 1030-х гг. От времени Иоанна I сохранилась печать с греческой надписью, содержащей его имя и титул.

Иоанн Охридский скончался перед 1037 г., и после его смерти Охридская архиепископия уже полностью подчиняется власти Константинопольского патриарха, который единовластно поставляет на эту, формально по-прежнему автокефальную, кафедру своих кандидатов из числа греков, а не болгар. С этого времени теряет всякий смысл подчинение Русской Церкви Охридской юрисдикции. Правивший в это время Русью Ярослав Владимирович стоял перед трудным выбором. Можно было либо подобно Болгарии провозгласить автокефалию Русской Церкви, либо же принять юрисдикцию Константинополя. Первое было практически невозможно по единственной причине: Русь была еще столь слабо воцерковлена, что ни о каком самостоятельном бытии только что утвержденной Русской Церкви не могло быть и речи. Очень важно для характеристики князя Ярослава, что он в первую очередь думал о духовном аспекте, а не о политике. Поэтому князь, как предполагает Карташев, принял решение о переходе Русской Церкви в непосредственную юрисдикцию Константинополя. В Киев отсюда в 1037 году прислали митрополита-грека Феопемпта, первого, чье имя до нас донесла летопись преп. Нестора. Тогда же в столице Руси начинается возведение храма святой Софии. Даже само его посвящение, соименное главному храму Константинополя, равно как и лишение Десятинной церкви значения главного храма Русской Церкви, свидетельствуют о значительных переменах в церковном устроении при Ярославе. Если действительно еще при Ольге деревянный храм св. Софии был кафедральным, то построение в качестве митрополичьего нового каменного Софийского собора должно было подчеркнуть возвращение Русской митрополии к своему прежнему каноническому положению в Константинопольской юрисдикции. Причем, можно думать, что на решение Ярослава повлияла и благоприятная политическая ситуация: положение Ярослава к этому времени значительно укрепилось. После смерти его брата Мстислава, с которым они прежде поделили Русь по Днепру, Ярослав стал по сути таким же самодержавным князем всея Руси, каким был его отец. Кроме того, почти одновременно с кончиной Мстислава Ярослав наголову разбил печенегов под Киевом, избавив Русь от самого опасного врага. После этого князь мог менее опасаться того, что церковное главенство греков окажет заметное влияние и на политику: Русь была достаточно сильна, чтобы не страшиться политической зависимости от Империи Ромеев.

Одновременно с утверждением власти греческих митрополитов над Русской Церковью, как можно думать, было проведено жесткое редактирование всех имевшихся в ту пору летописных источников. Понятно, что грекам неприятно было всякое упоминание о том периоде, когда русские, принявшие от них Православие, отказались от вхождения в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. В то же время перечеркнуть полностью Владимиров период церковной истории Руси было просто невозможно ввиду его исключительного значения. Отсюда и туман в сообщениях о церковных делах периода княжения святого Владимира, и отсутствие четких свидетельств об устроении Русской Церкви в это время.

Начиная со времени появления в Киеве митрополита Феопемпта, Русскую Церковь в течение всего домонгольского периода возглавляют почти исключительно греки, поставляемые на Киевскую кафедру Константинопольскими патриархами. Ни русские епископы, ни князья не могли влиять на выбор митрополита, который осуществлялся патриархом и императором. Безусловно, греки хотели удержать под максимальным контролем столь важную для них митрополию, какой была Русь. Однако, подобное положение имело и ряд преимуществ, которые русское духовенство вполне осознавало. В известной степени митрополиты Руси были более самостоятельны, чем их Константинопольские патриархи, которых с легкостью смещали императоры в случае конфликта светских и духовных властей. На Руси же митрополит был фигурой, практически независимой от князей. Он мог в случае конфликта с кем-либо из них апеллировать в Константинополь, мог не опасаться быть смещенным великим князем со своей кафедры. Такое положение иерархи Русской Церкви ценили. Поэтому они и не стремились к полной автокефалии вплоть до той поры, когда к XV веку стало ясно, что Русь становится заложницей политики гибнущей Византии в силу своей церковной зависимости от нее.

Кроме того, делая свой выбор в пользу Константинопольской юрисдикции, Ярослав понимал, что только благодаря грекам Русь может в полной мере освоить сокровищницу христианской культуры Православного Востока. В историю Руси Ярослав вошел именно как князь-просветитель, за что и получил свое прозвание «Мудрый». Рожденный еще от языческого брака Владимира и Рогнеды, он, однако, воспитывался уже в христианском духе. Летописец сообщает, что Ярослав более всего любил книжное учение и был весьма образован. Как никто иной он понимал значение просвещения Руси, приобщения ее к высшим культурным достижениям. Безусловно, князь понимал, что без этого невозможно создание подлинно могучей державы, которую уважали бы не только за военную силу, но и за культурную мощь.

Престиж Руси при Ярославе, надо отметить, был очень высок. Об этом, в частности, свидетельствуют династические браки, заключенные самим Киевским князем и его детьми. Ярослав Мудрый был женат на варяжской принцессе, дочери шведского короля Ингигерде. В крещении она получила имя Ирины. Во имя небесной покровительницы княгини был освящен огромный храм, построенный Ярославом в Киеве. Другой столь же величественный собор и монастырь при нем князь посвятил своему небесному покровителю, имя которого носил в Православии — св. великомученику Георгию. Кстати, именно день освящения этого храма на Руси праздновали в ноябре как знаменитый «Юрьев день». Ирина позже, уже перед смертью, приняла пострижение с именем Анна, под которым и вошла в наши святцы. Умерла она в Новгороде, где была погребена в Софийском соборе, построенном около 1045 г. ее старшим сыном — Владимиром (ум. в 1052 г.), который также был причтен к лику святых Русской Церкви.

Другой сын Ярослава — Изяслав — был женат на польской принцессе Гертруде-Олисаве. Еще один, младший, — Всеволод — на Марии, дочери самого византийского императора Константина IX Мономаха. Родившийся от этого брака князь Владимир Всеволодович в память об августейшем деде получил прозвание Мономах. Дочери Ярослава стали женами королей Норвегии, Венгрии и Франции. Анна Ярославна, королева Франции, была супругой короля Генриха I и матерью короля Филиппа I, которому Капетинги-Валуа-Бурбоны обязаны столь популярным среди них греческому имени Филипп. Анна, кстати, привезла в Реймс славянское Евангелие, на котором впоследствии присягали при коронации все короли Франции.

Все эти династические браки свидетельствовали о том, что при Ярославе Киевская Русь считалась одной из первых держав Европы. Союза с могущественным Киевским князем искали западные монархи. Конечно же, причиной такого внимания была, в первую очередь, военная мощь Руси, чьи воины считались одними из лучших. Но Ярослав был воистину Мудрым, потому что не только сам был ревнителем культуры, но и народ свой стремился приобщить к ее сокровищнице.

Ярослав продолжает дело своего отца. Но теперь уже князь видит свою задачу не столько в том, чтобы расширить ареал христианской веры, сколько в том, чтобы сделать более глубоким воцерковление русского народа. Именно к этому направлена просветительская деятельность Ярослава. Он, в частности, создает училище и первую на Руси библиотеку при храме святой Софии Киевской. Подобные училища и библиотеки возникают затем и в других городах Руси. Конечно же сразу просветить огромную многомиллионную массу народа (считается, что ко времени моголо-татарского нашествия на Руси было около 6 миллионов жителей) было весьма трудно. Особенно, если учесть колоссальные пространства Русской державы. Однако, Ярославом было сделано очень много.

По данным митрополита Макария (Булгакова), в период правления святого Владимира известны по названиям чуть более 20 храмов на Руси. Это, конечно, очень мало, даже если допустить, что это примерно десятая часть всех церквей земли Русской. Но даже если в ту пору было около 200 храмов, то это совсем немного для такой огромной страны с большим количеством городов. Ведь известно, что Русь варяги называли «Гардарика» — «страна городов». Так мало храмов было не потому, что строить их было трудно. Причина столь малого числа храмов скорее в другом: было мало подготовленного к миссионерской деятельности духовенства. Какие-то славянские священники приходили из Болгарии. Но достаточно сопоставить масштабы Болгарии и Руси, чтобы понять, что это проблемы не снимало. Греческие священники в большинстве своем не знали славянского языка. Поэтому с помощью греков нельзя было проводить миссию на Руси. В Киев приезжали греки-митрополиты, но они общались с политической и культурной элитой общества, представители которой нередко владели греческим языком. Но священники должны общаться с простым народом на его родном, славянском языке. И дело было даже не только в этом. Нужно было понимать душу этого народа. Поэтому выход был только один — обучить своих, русских людей и подготовить их к священнослужению. Кроме того, на Руси была и другая проблема — душепопечение. Если у греков духовниками были только опытные старцы-монахи, то на Руси, где еще почти не было монастырей, с самого начала исповедовать народ должны были приходские священники. Этому тоже нужно было научить. И Ярослав действительно сделал многое для просвещения Руси. Это особенно становится понятно, когда знакомишься с данными раскопок в Новгороде. Судя по берестяным грамотам, которые во влажной новгородской земле, в отличие от других русских городов, хорошо сохранились, практически все городское население было грамотным. Более того, очень скоро Русь не только овладевает грамотой, — появляется и своя собственная литература.

Огромное значение для духовного просвещения русского народа имели монастыри. Именно в правление Ярослава появляется русское монашество. И хотя монастыри существовали на Руси со времени ее крещения при святом Владимире, настоящее подвижничество возникает лишь при Ярославе. При этом князе возникает знаменитый Киево-Печерский монастырь — колыбель русского иночества. Отсюда, из обители преподобных Антония и Феодосия, монашество распространяется по всей Руси. Здесь возникает по сути духовная школа, и Печерский монастырь в течение почти всего домонгольского периода дает Русской Церкви кадры епископов и миссионеров.

Могучим средством христианского просвещения, которое было связано и с княжеской политикой, и с монашеским подвигом, была христианская культура в целом. То есть не только школьное образование, которое распространялось на первых порах еще не слишком быстро. Не менее впечатляло современников и строительство православных храмов. При Ярославе размах строительства церквей на Руси многократно возрастает. Храмы эти были гигантскими по размерам. Причем, громадными они были отнюдь не потому, что в этом была практическая потребность. Величественные соборы поражали воображение русских людей и сами по себе служили едва ли не самым действенным средством проповеди христианства. Эти храмы были воплощением той культуры, к которой Русь приобщалась в крещении после векового прозябания в невежестве и варварстве. Это были образцы удивительного синтеза церковных художеств: прекрасной архитектуры, иконописи, мозаики, фрески, — объединяемых торжественным православным богослужением. Церкви, построенные Ярославом, своей необычайной красотой, сами по себе преображали души людей. Это было нечто, похожее на то, что произошло с Владимировыми послами в Софии Константинопольской, которая произвела на них глубочайшее впечатление. Известно, что когда Ярослав воздвиг Софию Киевскую, храмы святой Ирины и святого Георгия, другие киевские церкви и знаменитые Золотые ворота, то современники сравнивали Киев с Константинополем. В это время в Киеве насчитывалось уже несколько сот церквей. По данным Титмара Мерзебургского их было в начале правления Ярослава уже около 400. К концу жизни Ярослава в Киеве могло быть уже до тысячи церквей. Это абсолютно реальная цифра, если вспомнить, что Киев в домонгольский период насчитывал около ста тысяч жителей. На 50–100 человек приходился, как минимум, один храм. Эта пропорция до сих пор хорошо заметна на примере таких городов, как Суздаль. Если учесть, что в каждой церкви был хотя бы один подготовленный священник, иконы, книги, утварь, то можно оценить тот рывок, который сделала Русь при Ярославе в деле приобщения к православной вере и культуре.

Современники сопоставляли не только Киев с Константинополем. Они Владимира и его сына Ярослава сравнивали с Давидом и Соломоном. Как Давид положил начало Иерусалиму и приготовил все для создания храма Премудрости Божией, а Соломон воздвиг само здание, так и на Руси Владимир кладет основание христианскому государству, а Ярослав уже создает храм Софии — Премудрости Божией, который восходит к прообразам библейским и византийским.

Следствием углубления воцерковления нашего народа при Ярославе явилось не только приобщение Руси к высшим культурным достижениям. Деятельность Русской Церкви была направлена и в сторону нравственного воспитания народа. Церковь повела решительную борьбу с языческим образом жизни. До нашего времени дошли древние уставы, которые свидетельствуют о том, как эта борьба продвигалась. В первую очередь, нужно отметить, что Церковь стремилась воспитать христианское отношение к семье. Преп. Нестор Летописец, осуждая язычество, рассказывает, что его недавние предки-язычники «жили как дикие звери». В частности эта дикость выражалось в том, что «умыкали», то есть похищали невест. Было и множество весьма развратных обычаев: разного рода «русалии» и прочее. Древнейшие церковные уставы категорически запрещают подобные пережитки язычества. Церковь укрепляла моногамную семью и освящала ее в таинстве христианского брака, стремилась к тому, чтобы церковность пронизала все стороны жизни русского народа.

Расцвет Киевской Руси в годы правления Ярослава Мудрого не мог не сказаться на самосознании народа. Ощущение небывалого политического и культурного подъема страны находилось в противоречии с имперски пренебрежительным отношением греков к Руси как своему протекторату. После ряда конфликтов в Константинополе и на Афоне, имевших место между греками и русскими купцами, которые в итоге подверглись погрому (один был даже убит), между Русью и Империей Ромеев вспыхнула война. Она была неудачной для Ярослава. Попавших в плен русских греки ослепили, как это было принято по отношению к восставшим подданным империи. Поэтому, хотя и был в 1046 г. заключен мир с греками, Ярослав решил избавиться от церковной гегемонии Константинополя. В 1051 г., вероятно, после смерти Феопемпта, собор русских епископов по воле Ярослава поставил митрополитом Киевским Илариона, не отказываясь, впрочем, признавать юрисдикцию патриарха Константинопольского. Тем самым Русская Церковь претендовала на свою автономию от Константинополя. Однако, Патриархат, естественно, не признал такого положения дел. После смерти Ярослава в 1054 г. был восстановлен прежний status quo, и при сыне Ярослава Изяславе митрополитом стал присланный из Константинополя грек Ефрем.

Личность Илариона, первого русского по происхождению митрополита, весьма примечательна. Летописец говорит о нем: «Муж благ, книжен и постник». Иларион до своего поставления на Киевскую кафедру был пресвитером храма св. Апостолов в загородном княжеском селе Берестове. Неподалеку от места своего служения он ископал себе на берегу Днепра пещерку, куда он удалялся для уединенной молитвы. Вероятно, Иларион был монахом, или, по крайней мере, человеком аскетического склада. После поставления его на митрополию в пещерке Илариона поселился преп. Антоний Киево-Печерский. Это, следовательно, произошло около 1051-1054 гг. И именно Иларионова пещера дала начало великому Печерскому монастырю.

Иларион также был первым русским духовным писателем. Его перу принадлежит знаменитое «Слово о Законе и Благодати», выдающееся произведение древнеерусской письменности. В его состав вошла и «Похвала князю Владимиру». Иларион также является автором «Исповедания веры», написанного в связи с его рукоположением в митрополиты. Он всячески стремился подчеркнуть ту выдающуюся роль, которую сыграл князь Владимир в деле христианизации Руси. В то же время Иларион в своем произведении впервые утверждает мысль об особой миссии, к которой призван русский народ. Иларион вспоминает евангельскую притчу о работниках последнего часа, сравнивая с ними русских, которые хотя и поздно приняли крещение, но обрели свое место рядом со Христом, как и другие христианские народы. Труд Илариона чужд какой бы то ни было национальной гордыни, но в то же время исполнен уважения к своему народу, вошедшему в христианскую семью.

Иларион являет собой удивительный пример того, какие плоды принесло крещение Руси при святом Владимире. Прошло чуть более полувека с того времени, но перед нами уже не просто с детства воспитанный в христианской вере человек, удостоенный за свое благочестие священного сана. Перед нами настоящий подвижник-аскет, вобравший в себя лучшее из шестивековой монашеской традиции. Это выдающийся богослов, разбирающийся удивительно тонко и в православных канонах. Иларион отличается замечательным литературным дарованием, в совершенстве владеет искусством риторики. Эта гигантская по масштабу личность очень напоминает те колоссальные соборы, которые в это время строит Ярослав, а освящает Иларион.

Однако, после смерти Ярослава Иларион бувально исчезает со страниц летописи. Наверное, вновь причина этого — нежелание последующих греков-митрополитов вспоминать об этом неприятном для Константинополя периоде в истории Русской Церкви. Хотя, как предполагает большинство исследователей, едва ли самостоятельное поставление Илариона на Киевскую кафедру было выражением стремления к автокефалии Русской Церкви. Речь шла, скорее всего, лишь о некоторой степени автономии, в первую очередь, о самостоятельном избрании Киевского митрополита на Руси, а не в Константинополе. Ярослав не смог закрепить этого порядка на будущее. А при его преемниках Русь начинает дробиться на уделы. Могучего киевского князя больше нет, а для многочисленных удельных властителей теперь предпочтительнее становится фигура нейтрального митрополита-грека, арбитра в спорах и распрях враждующих между собой князей. Поэтому прецедент, подобный поставлению Илариона, возникает вновь только спустя столетие.

Лекция 4

Роль Киевских митрополитов в церковной и общественно-политической жизни Руси в XI–XII вв. Климент Смолятич. Попытка достижения независимости от Константинопольского Патриархата при князе Изяславе Мстиславиче. Отношение русских архиереев к этому вопросу. Церковная политика св. кн. Андрея Боголюбского. Епархии и епископы Русской Церкви в домонгольский период. Органы епархиального управления. Приходское духовенство. Начало русского монашества. Киево-Печерский монастырь и его преподобные. Другие обители домонгольского времени.

После кратковременного эпизода с поставлением Илариона без согласия Константинопольского патриарха Киевская митрополия возвращается к прежнему порядку: митрополита-грека присылают в столицу Руси из Византии. Епархиальные архиереи назначаются уже на Руси, и, как правило, — из русских. Однако, во второй половине XI столетия структура Русской Церкви на короткий период претерпевает некоторые изменения. Связано это было с тем, что после смерти Ярослава его сыновья разделили между собой верховную власть над державой. Номинально старшим из князей считался Изяслав Киевский. Однако, фактически его братья Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский были независимы от Киевского князя. Русью некоторое время управлял своего рода триумвират братьев-князей. Скорее всего, именно по этой причине Черниговская и Переяславская епископии были возведены в ранг митрополий, однако, титулярных. Архиереи этих епархий были почтены лишь титулом митрополитов, оставаясь на деле по-прежнему подчиненными Киевскому митрополиту — Предстоятелю Русской Церкви. Подобный порядок просуществовал совсем недолго: в Чернигове известен лишь один титулярный митрополит, в Переяславле — 2 или 3, в числе которых преподобный Ефрем Киево-Печерский. Эти титулярные митрополии вновь были низведены до степени простых епископий к концу XI века, после того, как распался союз Ярославичей, а Киевская Русь окончательно превратилась в конгломерат многочисленных удельных княжеств.

В 1-й половине XII в. порядок поставления Киевских митрополитов в Константинополе по понятной причине практически не встречает на Руси противников: политически нейтральный митрополит-грек, независимый от князей (в том числе и Киевского), служит своего рода символом духовного и культурного единства страны и арбитром в период раздробленности и усобиц между князьями, наступивший вслед за блестящей эпохой Ярослава. Митрополит часто примиряет враждующих князей. Это, в частности, имело место в 1134 г., когда митрополит-грек Михаил мирил сыновей святого князя Мстислава Великого с их дядей Юрием Долгоруким. Несколько позднее тот же митрополит Михаил выступает посредником в конфликте между потомками Владимира Мономаха и черниговскими князьями Ольговичами.

Ольговичам тогда удалось потеснить сыновей Мстислава. И хотя черниговские князья — потомки Святослава Ярославича, некогда узурпировавшего Киевский престол, — не имели права быть верховными князьями Руси, Всеволод Ольгович водворился в Киеве. После его смерти Мстиславичи взяли реванш, и в результате бунта поддержавшей их киевской черни как страстотерпец окончил свою жизнь святой князь-мученик Игорь Ольгович. Изяслав Мстиславич, ставший Киевским князем в 1146 г., считал одной из причин кратковременного возвышения Ольговичей в Киеве действия митрополита Михаила. Однако, против Предстоятеля Русской Церкви князь был бессилен. Но после смерти Михаила Изяслав решает поставить во главе Русской Церкви своего ставленника. Послушным князю, естественно, мог быть только русский по происхождению. Киевский князь ставит в митрополиты ученого монаха Климента Смолятича. Это был второй, после Илариона, подобный прецедент. Климента летописец характеризует так: «книжник и философ, какого в русской земле не обреталось». Показательно, что как и в случае с Иларионом, на митрополию поставляется ученый муж, дабы показать, что Русская Церковь вполне способна быть самостоятельной. Однако, показательно что три епископа восстали против вмешательства великого князя в дела Церкви, а из шести принужденных Изяславом к поставлению Климента некоторые были привезены в Киев под конвоем. Противившийся беззаконию Новгородский владыка Нифонт, в прошлом киево-печерский постриженник, был подвергнут тюремному заключению. Он, впрочем, не отрицал возможности самостоятельного избрания Киевского митрополита собором русских епископов, но требовал, чтобы Предстоятеля Русской Церкви обязательно утверждал и благословлял Константинопольский патриарх. Вообще же, против личности Климента как такового никто не выступал. Неприемлемыми считались лишь действия Киевского князя. Только после смерти Изяслава был восстановлен прежний порядок: ставший князем Киевским Юрий Долгорукий освободил святителя Нифонта и на место бежавшего Климента пригласил поставленного на Русь в Константинополе грека Константина, почитаемого в лике русских святых.

История поставления Климента Смолятича более, чем красноречиво, показывает, к каким внутренним нестроениям могла привести автономизация Русской Церкви на данном этапе. Поэтому за исключением отдельных властолюбивых князей эта идея не могла найти себе приверженцев на Руси. Тем не менее, св. князь Андрей Боголюбский пошел еще дальше Изяслава в своих попытках изменить устроение Русской Церкви в угоду своим политическим интересам. Он попытался, правда, неудачно, добиться создания в своем Владимиро-Суздальском княжестве отдельной митрополии, независимой от Киева. Это было связано с тем, что князь Андрей вполне осознавал себя первым по значению среди русских князей, а свой Владимир — реальной столицей Руси, сменившей Киев, который утратил свое ведущее политическое значение. В 1155 г. Андрей Боголюбский выдвинул кандидата на планируемую во Владимире митрополию. Им стал женатый священник Феодор, честолюбивый и дерзкий. Впоследствии его прозвали «Феодорец Белый Клобучек», так как он по воле князя Андрея был поставлен нареченным епископом Ростовским, но не принимал монашества. Белый клобук по греческой традиции носили архиереи, поставленные не из монахов, а целибатных «белых» священников. Феодорец, не будучи хиротонисанным, стал управлять одной из важнейших русских епархий в ожидании патриаршего решения о создании новой митрополии. В Константинополе, однако, предпочли не дробить Русскую Церковь. Вероятно, здесь боялись, что в силу этого Православие на Руси, еще молодое и некрепкое, ослабеет еще более. Кроме того, боялись и усиления самовластного Владимиро-Суздальского князя, а следовательно, и его вмешательства в дела Русской Церкви, вплоть до поиска автокефалии для нее в целом или для отдельной ее части.

Феодорец, тем не менее, продолжал сеять смуту на Руси, призывая к введению брачного епископата, ибо и сам был женат. Его мудрования зашли еще дальше: он стал отрицать монашество вообще. Феодор потерял всякое чувство меры и вел себя крайне вызывающе. Против него восстал церковный народ. Честолюбец стал принимать самые крутые меры для усмирения недовольных. При этом он дошел до того, что закрыл во Владимире все храмы, включая Успенский собор. Из Киева, от митрополита, пришел призыв не признавать Феодора епископом. В итоге и сам князь Андрей отвернулся от своего ставленника, который в своих речах уже договаривался до богохульства. В Киеве, куда был доставлен Феодорец, над ним был учинен митрополичий и княжий суд. Приговор был суров: отрезать язык и правую руку и ослепить. Так окончилась карьера первого русского «обновленца», черты которого, как и пункты его программы, легко можно усмотреть и у всех его дальнейших последователей.

Устроение Русской Церкви почти что с самого начала ее бытия имело ту особенность, что в отличие от Константинопольской и иных Восточных Православных Поместных Церквей епархии Киевской митрополии были чрезвычайно немногочисленны и протяженны по территории. В IX в. в составе Константинопольского Патриархата было около 300 епископий, а по данным XI столетия он включал в себя 80 митрополий и 42 архиепископии. Естественно, что для Руси первоначально было неприемлемой древняя каноническая норма: в одном городе — один епископ. Хотя варяги называли Русь «Гардарика» — «Страна городов» , но таковой она была лишь с точки зрения скандинавов. По сравнению с Византией городов на Руси было не столь много. Кроме того, они часто были очень невелики по размерам и количеству жителей. Не все их население сразу приняло христианство. Поэтому после крещения Руси при святом Владимире на всем огромном пространстве Киевской Руси возникают лишь несколько епархий. В их числе уже упоминавшиеся: Новгородская и Белгородская. Предполагают, что при Владимире могли быть учреждены также и кафедры Владимиро-Волынская, Полоцкая, Черниговская, Переяславская, Туровская и Ростовская. До XII столетия, когда Русь потеряла свои приазовские земли, просуществовала и основанная задолго до крещения Руси кафедра в Тьмуторокани. Во время княжения Ярослава Мудрого добавилась также епархия Юрьевская — на Киевской земле, своего рода викариатство при Киевской митрополии, как и Белгородская.