Эволюция познавательных способностей

<...>

Достижения субъекта в получении знаний состоят в конструировании или реконструировании (гипотетически постулируемого) реального ми­ра. То, что это реконструирующее достижение следует понимать как функцию мозга, особенно ясными делают многочисленные данные психо­физического соответствия, которые мы находим в нейрофизиологии и психологии. Об этом говорит далее то, что животные демонстрируют предварительные ступени типично человеческих «духовных» достиже­ний, что многие структуры восприятия содержат врожденные компонен­ты и что когнитивные способности в определенной степени наследуются. Наконец, расширение области нашего опыта с помощью приборов не только показывает, что наши структуры восприятия очень ограничены, но также и то, что они особенно хорошо приспособлены к нашему биологи­ческому окружающему миру.

Тем самым вновь возникает главный вопрос: как получилось, что субъ­ективные структуры восприятия, опыта и (возможно) научного познания, по меньшей мере частично, согласуются с реальными структурами, вообще соответствуют миру? После того как мы подробно рассмотрели эволюци­онную мысль и эволюционную теорию, мы можем ответить на этот вопрос: Наш познавательный аппарат является результатом эволюции. Субъ­ективные познавательные структуры соответствуют миру, так как они сформировались в ходе приспособления к этому реальному миру. Они согла­суются (частично) с реальными структурами, потому что такое согласо­вание делает возможным выживание.

Здесь на теоретико-познавательный вопрос дается ответ с помощью ес­тественнонаучной теории, а именно с помощью теории эволюции. Мы на­зываем эту позицию биологической теорией познания или (не вполне корре­ктно в языковом плане, но выразительно) эволюционной теорией познания. Она согласуется, однако, не только с биологическими фактами и теориями, но также с новейшими результатами психологии восприятия и познания. Кроме того, она принимает в расчет постулаты гипотетического реализма: она предполагает существование реального мира (в котором и по отноше­нию к которому осуществляется приспособление) и понимается как гипо­теза, которая доказуема только относительно (С. 131). <...>

С помощью эволюционной теории познания, таким образом, дается от­вет на многие важные вопросы. Во-первых, мы знаем, откуда происходят субъективные структуры познания (они продукт эволюции). Во-вторых, мы знаем, почему они почти у всех людей одинаковы (потому что они гене­тически обусловлены, наследуются и по меньшей мере в качестве основы являются врожденными). В-третьих, мы знаем, что и почему они, по мень­шей мере частично, согласуются со структурами внешнего мира (потому что мы бы не выжили в эволюции).

Ответ на главный вопрос, вытекающий из приспособительного характе­ра нашего познавательного аппарата, есть непринужденное и непосред­ственное следование тезису об эволюции познавательных способностей.

Было бы неплохо, хотя и бессмысленно трудно, дать здесь точное опреде­ление и исследование системы познавательных структур и тем самым за­полнить рамки, обозначенные эволюционной теорией познания. Это не яв­ляется целью настоящих исследований. Наша задача скорее — показать, что эволюционный подход фактически релевантен для теории познания, так как он ведет к осмысленным ответам на старые и новые вопросы. Однако не наша задача давать ответ на все эти вопросы (С. 135). <...>

Познаваемость мира

Согласование между природой и разумом

имеет место не потому, что природа

разумна, а потому, что разум природен.

(Klimbies, 1956, 765)

Важнейший закон теории эволюции состоит в том, что приспособление вида к своему окружению никогда не бывает идеальным. Отсюда как об­щепризнанный факт вытекает то, что наш (биологически обусловленный) познавательный аппарат несовершенен, а также его объяснение в качестве непосредственного следствия эволюционной теории познания. Наш позна­вательный аппарат оправдан в тех условиях, в которых был развит. Он «приспособлен» к миру средних размеров, но при необычных явлениях мо­жет привести к ошибкам. Это легко показать по отношению к восприятию и уже давно известно благодаря оптическим заблуждениям. Но современ­ная наука — прежде всего физика нашего столетия — показала, что это от­носится и к другим структурам опыта.

Применимость классической трактовки пространства и времени полу­чает отчетливые границы в теории относительности. Были сняты не толь­ко евклидов характер пространства, но также взаимная независимость пространства и времени и их абсолютный характер. Наглядность больше не является критерием правильности теории. Такие категории, как субстан­ция и каузальность, получили в квантовой теории глубочайшую критику. Распад частицы осуществляется, правда, в соответствии с (стохастически­ми) законами, но почему он осуществляется именно в данный момент, кван­товая теория не может ни предсказать, ни объяснить. Как повседневный язык, так и язык науки, особенно понятийная структура классической фи­зики, ведут к неконсистентности, которая может быть устранена только посредством принципиальной ревизии. Даже применимость классической логики иногда ставится под сомнение.

Из этих немногочисленных примеров становится ясным, что структу­ры нашего опыта отказывают в непривычных измерениях: в микрокосме (атомы и элементарные частицы, квантовая теория), в мегакосмосе (общая теория относительности), в случае высоких скоростей (специальная тео­рия относительности), высокосложных структур (круговороты, организ­мы) и т. д.

Отсюда вытекает очень пессимистический взгляд относительно дос­товерности наших познавательных структур. Уже Демокрит и Локк оп­ределяли как субъективные и отбрасывали цвет, звук, вкус и т. д., т.е. «вторичные качества». Однако также и «первичные качества», масса, непроницаемость, протяженность, в современном естествознании, осо­бенно в теории поля, не могут считаться «объективными». Наконец, да­же евклидово пространство и ньютоновское время утратили свой абсо­лютный характер.

Что же остается от объективного? Мы хотели исследовать мир и не на­ходим ничего, кроме субъективности. Только не уходим ли мы дальше от цели? Не окажемся ли мы наконец на кантовской позиции, согласно кото­рой мы сами привносим все структуры познания? Эти скептические воп­росы получают ответ в рамках эволюционной теории познания.