III. Сказ о Сугдунче и его дочери Зарине Златописанной.

Жил в былые времена Сугдунча,
Был он великим падишахом, властелином мира.
От его мощных ударов
Трепетали дэвы* на горах,
И вот [приказал] падишах вырыть пруд,
Пруд, говорили, безбрежный,
Вода в нем прозрачная,
Вокруг него [стояли] накрытые столы,
Восседали за ними молодцы,
Восседали богатыри.
Все — один к одному.
Если кто-нибудь совершал набег,
Они тут же расправлялись с ним.
Была у Сугдунчи дочь,
Красоты она была неописуемой,
Звали ее Зарина Златописаная.
Богатыри и цари
Пылали страстью к девушке.
А белый дэв сказал:
«Я овладею царицей красоты!»
Спустился белый дэв с горы,
Голова его больше купола.
Пришел везир и сказал [шаху]:
«Взгляни, Сугдун, со своего трона —
Это невероятный богатырь,
Он,— сказал,— дэв пустыни».
Сугдун отвечал: «Не волнуйтесь,
Сидите спокойно на своих местах.
Против одного, как говорится, нужен только один,
Если же начать собирать большое войско,
Люди,— сказал,— станут упрекать».
Потом вскочил Сугдун с места:
«Где,—сказал,— ключи?
Подготовь все, что нужно к 1бою,
И вы смотрите, [что будет]!»
Люди про себя сказали:
«Сугдунча сошел с ума,
Ведь одним ударом лапы,—сказали,—
[Дэв] надвое разрубает человека!»
Сугдунча сказал своим людям:
«Вы не рассказывайте сказок,
Кто из нас сильнее —
Это,— оказал,— решит судьба».
Открыли оружейную палату,
Надели на него дорогой халат,
Латы боевые надел он,
Прикрылся кованым щитом,
Шлем свой четырехгранный
Надел на макушку.
Спереди лук у него,
А у пояса каленые стрелы.
К поясу привязали ему
Восемнадцать, говорят, кинжалов.
Если посмотришь на его сапоги,
Скажешь, будто мраморные они.
«Приторочьте мой боевой барабан,— сказал,-
К седлу боевого слона
И палицу мою приторочьте»,— сказал.
На пруди, гляди, булава,
И вот уже все доспехи на Сугдуне.
Погляди: вот и готов он к бою!
В ярости вскочил он со своего места,
Земля, говорят, превратилась в пыль.
Подошел он к слону,
Ноги вдел в стремена,
Сел в седло, взобрался на слона,
И звук барабана его раздался
[Так, что] горы задрожали.
Услышал |белый дэв,
Шерсть на дэве, говорят,
Взъерошилась вся.
Сказал белый дэв:
«А ну, посмотрю-ка я получше.
Он ударил в барабан,
Значит, вышел он против меня,
Видно, не боится он меня,
Видно, очень он силен!»
И вышел дэв на поле боя
И испустил такой рев,
Что от звука, вылетевшего из пасти его,
Словно дым поднялся к поднебесью.
Вышел Сугдуншах
В ярости на поле боя:
«О злосчастный, подлый дэв,
Нелегко овладеть моей дочерью,
Голову твою, злосчастный, снесу [с плеч]
И брошу в этом поле!»
Дэва от этих слов
Охватил такой неудержимый хохот,
Что земля вся загрохотала,
Словно гром на небе.
Оба были могучи.
И вот, друг против друга — два богатыря.
Схватили они друг друга за пояса,
Посыпались удары с обеих сторон.
От сильных ударов оба
Изошли черным потом.
Уже кровь хлещет фонтаном у обоих,
Из носа, из ноздрей.
Оба бьют сплеча.
Крепко стоит Сугдунча —
Восемнадцать могучих ударов нанес ему
Подлый, проклятый дэв,
Но нет никакого проку от ударов.
Тогда крепко уперся он ногами в землю,
И восемнадцать каленых стрел
Выпустил Сугдунча, слушайте!
Дэв повернулся и со своего места
Сказал: «О силач Сугдунча,
Если есть у тебя еще сила в руках,
Ударь-ка меня покрепче!»
Обнажил Сугдунча меч
И так ударил дзва,
Что земля погрузилась во мрак,
Дым поднялся до небес.
Еще раз ударил его мечом.
Дэв повернулся и поглядел:
«Молодец, Сугдунча!—сказал,—
Этот удар пришелся мне впору».
Протянул свою руку Сугдуншах,
Схватил за пояс и поднял
Проклятого дэоза так,
Что, когда на землю бросил его,
Раскололась голова дэва,
Мечом Сугдун отрубил ее,
Высек надпись на камне
И поставил его у края дороги:
«Всякий, кто польстится на Зарину —
Откуда бы ни пришел он,
Голову его, подобно голове дэва,
Снесу с плеч долой!
Кто осмелится теперь
Прийти за Златописаной,
Я согну его в бараний рог,
Я размозжу ему череп!
Каждый пусть приходит и читает
Надпись на этом камне!»
И разошлась весть о Сугдунче
И по Балху и по Бухаре,
Достигла она и Карши
И, поверишь ли, даже Гузора!

***
Из краев Баляской страны, говорят,
Прибыл один кудрявый молодец.
«Каково,—сказал он,— падишах Балха,
Если пойду я за Златотшсаной?»
Отец его, падишах, замолчал,
«Сын мой,— сказал,— очень велико твое мужш
Но из-за Сугдунчи ведь
Дэвы рассеялись во все стороны!»
От этих слов отца у сына
Рвение, говорят, возросло еще более.
Одежду, что была на нем,
Он в клочья разорвал.
Страх запал в душу отца его,
Горе овладело его сердцем.
«Добрый молодец он,— сказал,—
Быть ему хозяином моего коня!»
Затем падишах, говорят, обернулся
И поглядел на Аваза:
«Да будет душа отца твоего жертвой твоей,
Твоей, львенок мира!
Ты — сын Чамбула,
Сам ты выкормлен Ширмо.
Сын мой, я дам тебе скакуна
И все снаряжение»,—сказал.
«Пусть,—отвечал,— оседлают коня, отец,
Чтобы я видел это своими глазами».
Приказали Гуланор:
«Сбрую вороного коня,— сказал,—
Принеси, быстро сбегай!»
Принесли сбрую,
Положили перед конем.
Три парчовых потника положили на него,
Туркменское седло возложили на него,
Три подпруги подтянули,
Сзади приторочили боевой барабан,
Седельную подушку — на коня,
А нагрудные ремни — золоченые,
Одна к другой золотые бляхи.
Стремена, поглядишь,
Все золоченые и золотые.
Уздечку с восемнадцатью подвесками
Надели на морду ветроногому.
Боевой барабан принесли,
Приторочили к луке седла.
Барабанные палочки, поглядишь,
Все златокованые.
Увидел, что вороной конь смеется,
Посмотрел султан и [говорит]:
«Да будет душа моя жертвою твоих подков,
Животное,— сказал,— ты — верный конь
Из породы коней Райханараба,
Вырастил тебя султан.
Для славы Аваза, сына моего,
Ты, конь,— сказал,— жизни не пожалей!
Выпестовал я этого юношу,
Сейчас он выезжает из Чамбула
В опасные места, на бой,— сказал,—
Помогай ему, животное!
Человечьим молоком я тебя выкормил,
О разумное животное!»
И пришел Аваз с улыбкой,
Подбежал к отцу:
«Дай мне боевые доспехи, отец.
Я отправляюсь в поход!»
«Все доспехи, что есть у меня,
Сын мой,— сказал [султан],— пусть будут жертвой твоей головы».
Аваз взял ключ
И пошел к оружейной палате.
Отобрал боевые доспехи
И положил перед собой.
Надел дорогой халат,
Поверх — панцирь из золота,
На ноги натянул сапоги,
Сапоги-вездеходы.
Гвозди их из золота,
А подковки — жемчуга.
Кольчугу из камня надел
И боевые латы на тело.
Опоясался ремнем,
А к поясу прикрепил восемнадцать кинжалол.
Меч с золотой рукояткой у него,
И сам-то меч наполовину из золота.
Привязал меч к поясу
И выехал он, статный и высокий.
Султан повернулся и поглядел,
Благословил его, друзья:
«Сугдунча силен,— сказал,—
Да поможет тебе Аллах».
Руки Аваз прижал к груди:
«Иду я в поход в далекие края,
Снаряжен я к бою,
У вас,— сказал,— прошу молитву.
Еду я в страну Сугдунчи,
К этому падишаху, властелину мира».
Получил он благословение отца.
Пошел к Ширмо:
«Иду я в страну,—сказал,—
Сугдунчи… А ты не против ли?»
«Ведь он размозжил голову дэва,
Ты не боишься,— спросила,— этого падишаха?»
«Дай мне благословение,
И тогда я решусь.
Одолею Сугдуна,— сказал,—
По милости создателя,
Меня, моя мать,— сказал,—
Не считай ничтожным человеком!»
«Из обеих моих нежных грудей
Я вскормила,— сказала,— тебя, мой сынок, молоком
Соль из моих рук ел ты,
Ведь я твоя мать,
Я люблю тебя,
В тебе моя жизнь,
Без тебя я не стану жить ни одного дня,
О милый мой сынок!
Пусть будет счастлива твоя звезда —
Я даю согласие на твой поход».
Получил благословение [Аваз],
Ноги — в стремена,
Сел в седло
Баловень, кудрявый молодец.
Ударил в барабан палочками,
Сидя в седле на своем крылатом скакуне.
Все люди вышли [поглядеть].
Приосанился Аваз,
Стегнул плетью [коня] Аваз —
Пошевелились и кожа и мясо,
Дошел удар до кости,
Вороной стал грызть удила.
Натянул [Аваз] узду коня:
И направил [коня] к воротам,-
Увидел его безумец Хасан:
«Да приму я смерть ради кудрей твоих,
О добрый молодец!
Ты словно могучий лев,— сказал,—
Верхом на вороном коне.
Не печалься, что ты один,
Повсюду, где бы ни был ты, помни,
Что жив твой дядя. 280 Я возьму дубину,
Чинару в руки я возьму,
Самого дэва я оседлаю!
Дядюшку своего, о дитя мое,— сказал,—
Не считай ничтожным человеком!
Этот дэв, что приручен мною,— ведь он чудовище,
А я на нем езжу верхом.
Если будет биться сам Сугдунча,
Справлюсь я и с Сугдунчой!»
Аваз прижал руки к груди,
Получил благословение для похода,
Отпустил узду коня
И выехал за ворота,—
Подобен могучему льву добрый молодец.
Доехал он до Богистана…
Взглянул на озеро Каракул,
В другую сторону взглянул —
Там Охмонкул, другое озеро.
Прибыл он в Шахчанор,
В страну, говорят, Искандера *.
Видит холмы,
Степи и долины,
С четырех сторон — море.
Хундукул — другой город.
Прошел он и город Шер.
Увидел большой сад,
Соскочил с коня:
«Вволю попасись в степи,
А завтра утром мы двинемся снова…».
От усталости ног не чует под собой Аваз,
Положил он голову на суфу*,
И заснул могучий лев…
Уж ночь была на исходе,
Когда Зарина жемчужнозубая
Сон увидела, тонкостенная,
Во сне увидела желанного —
Юношу верхом на скакуне,
С видом льва, весь обвешан воинскими доспехами,
Кудри у него золотые,
Распущенные по плечам.
Взглянула ему в лицо,
Воскликнула: «О, если бы он был моим возлюбленным,
Заплакала девушка во сне:
«Во сне нашла я,— сказала,— милого,
О,— сказала,— милого, любимого».
Испустила, смотри-ка, глубокий вздох,
Очнулась от сна девушка,
Перевела немного дыхание:
«Поднимусь я на троне в поднебесье,
Посмотрю во все четыре стороны,
Может быть, и сбудется мой сон».

Сказала девушка: «Подружки,
Живей принесите мой гребешок,
Наряжусь-ка я как следует,
Румянами подрумяню щеки,
Насажу мушки одну за другой,
Сурьмою* подведу глаза,
Басмой подрисую брови.
На голову накину платок
С узорчатой каймой,
Лицо прикрою расшитым платком,
Выпушу подвески и цепочки,
Заплетенную косу перекину на грудь,
Пусть спускается она ниже подола.
На голову — золотой венец,
В уши вдену серьги.
Лицо засветится, словно ясный месяц.
В нос вдену кольцо, подружки,
Кудри свои причешу.
Зубы мои — жемчуга и перлы,
Уста мои — раскрытая фисташка,
Шея моя белее снега,
Сверкаю я словно пятьсот звезд,
Станом моим восхищается весь мир!»
Вот Зарина Златописаная
Надела все свои украшения:
«Звенит браслет мой, подружки,
Блестит мой перстень,
Надет на пальчик он,
Весь он из чистого золота.
Туфельки на ногах с носками, загнутыми полумесяцем,
Гвоздочки в туфлях золотые.
Отец мой — богатырь Сугдунча,
Слава о нем разнеслась по всему свету.
Подружки мои верные,
Горит душа моя от горя!
Принесите мне мой трон,
Хочется мне на прогулку отправиться,
На прогулку по небу».
Подружка сказала:
«Никак ты опечалена?
Почему нынче,— спросила,— нет на тебе лица?»
«Не спрашивай меня,— ответила,— ни о чем.
Сон я видела утром,
Хочу погулять я по степи».
«Смотри, не обманывай меня!
Уж не влюбилась ли,— спросила,— в кого-нибудь?
Помни, грозен твой отец!
Если быстро ты не вернешься,
Твой отец повесит нас на виселице».
«Вставайте,— сказала,— подружки,
И не оглядывайтесь назад,— сказала,—
Вы двое пойдете впереди меня».
На заре взяли они ключ
И пошли впереди обе девушки,
Открыли большую оружейную,
Вынули из ларей оружие,
Разложили каждое в отдельности.
Румянами подрумянили щеки,
Мушки посадили — по пять и четыре,
Сурьмой подвели глаза,
Басмой подрисовали брови.
Рубашка шелковая на ней и из змеиной кожи,
На каждое плечо — по несколько амулетов.
На голову повязали шаль Каймой — вокруг головы.
Расшитый платок опустили девушки ей на лицо,
Цепочки выпустили на лоб.
Глаза хмельные, а брови, как змеиный хвост,
Словно цветок она, распустившийся весной.
Обмотала себя несколькими шалями,
Заплетенные косы — ниже подола,
Много на ней золотых подвесок.
В уши вдели сережки,
В нос — золотое кольцо.
Посмотришь — украшение вселенной!
Уста сладки, как сахар,
Зубы — будто жемчуг и перлы.
Шея белее снега,
Излучает свет, словно множество звёзд.
Груди ее, как гранаты,
На руках у нее браслеты,
В кудри воткнула гребень,
Кто увидит ее — с ума сойдет.
Стан у нее, словно гибкая лоза,
На ногах золотые браслеты,
Туфельки с носками, загнутыми полумесяцем,
Гвоздочки их из золота, а подковки — жемчуга.
«Да буду я вашей жертвой, подружки,
Принесите мне,— сказала,— мой трон.
Я воссяду на свой трон,
Отправлюсь гулять по небу.
Осмотрюсь по всем-четырем сторонам:
Грустно стало мне,— сказала, – подружки».
Зарине Златописаной,
Дочери Сугдунчи-падишаха,
Принесли трон.
«Не отправляйся ты,— говорят,— неведомо куда,
А не то не миновать нам большой беды,
Отец твой снесет нам голову с плеч,
И ты станешь виновницей нашей смерти, красавица!»
Рассмеялась Зарина
И речь такую повела:
«Я отправлюсь гулять по небу,
Скучно мне, подружки,
Как [и где] увидит меня мой возлюбленный?
Если встречусь я с ним,
То я ведь буду наверху, а он — внизу.
Что ж. сумеет он сделать со мной, сестрицы?
Я обо всем вам расскажу —
Ну что может вам сказать на это мой отец?»
Девушка уселась на троне:
«Сон видела я в темную ночь,
Грустно стало мне и тоскливо,
Сбудется ли мой сон?
Если же в степи я встречусь с кудрявым,
У которого копье и боевые доспехи,
Дальше не пойду я,— сказала,— а скроюсь!»
Девушка посмотрела сверху,
Все четыре стороны, словно море.
Видит: спит кто-то на золотом ложе,
Спустилась она пониже на своем троне,
Увидела кудри золотые у спящего,
На теле боевые доспехи,
Увидела меч на поясе,
Увидела копье на гриве коня,
Плеть, висящую на луке седла.
Рассмеялась девушка:
«Ха-ха». Сказала: «Сон мой в руку!»
Сошла с золотого трона,
Обошла кругом златокудрого девушка.
Не очнулся Аваз ото сна.
Написала письмо Златописаная:
«Чего ты ищешь в безводной пустыне?
Разве ты не боишься меня, юноша?
Зовут меня,— написала,— Ашкар *-пахлаван»
Прочитала заклинание девушка:
И вот, глядите, какой у нее стал стан и рост.
Голова у нее стала, как огромный купол,
Так и назвала себя — «Ашкар-пахлаван».
Аваз очнулся от сна,
Увидел слона, а на нем палицу,
470 Вскочил мужественный Аваз:
«Заснул я на чужой земле,
Кто он — мусульманин или неверный?»
Посмотрел [Аваз] на богатырские плечи [противника],,
Сел верхом на ветроногого коня:
«Да буду я жертвой четырех твоих копыт, животное?
Нет у меня братьев, ни старшего, ни младшего,
Одинок я на чужбине,— сказал,—
Нет у меня здесь доброжелателя».
Повернул он своего коня,
Ударил что есть силы в барабан.
Барабан Аваза гремит,
Звук его разносится на много верст.
Зарина тоже повернулась и взглянула:
«Он вовсе не боится меня.
Этот молодец, видать, богатырь!
Не струсил юноша».
Подняли оба бой барабанный в степи —
Земля задрожала.
Зарина Златописаная сказала:
«Возьму я Аваза в плен,
Прикую его цепью к своему трону,
Привезу и погляжу на него,
Уговорю его отца,
Чтобы он отдал Аваза нам.
Я вовсе не стану упрекать тебя,
Ты благородный богатырь,
Ты вооружился [и ринулся] в бой,
Но будешь ты в моей власти,
Пожалеешь, златокудрый, [что начал бой].

Откуда ты родом?
Не из Чамбула ли Гуруглишаха?
Если есть в тебе мужество — выходи вперед!
На твоих губах молоко еще не обсохло,
Я же Ашкаршах — властелин мира!
Сокрушу я тебя одной стрелой,
Вгоню тебя в землю.
Моя палица вознесена кверху,
Иди, ступай в Чамбул, к шаху,
Приведи сюда Ширмо,
Приведи светозарную Гульсум,— сказала,—
Отдай мне их в подарок в придачу к твоему коню».
«Из-за меня, Ашкар,—ответил Аваз,—
Не осталось на свете богатырей.
Я посажу тебя в темницу,
И только прах останется от тебя.
Не запугивай же меня, Ашкар!»
Сошлись они друг с другом,
Зелено-красная земля стала черной.
Надела она наконечник на стрелу
И [нацелилась] в грудь Аваза-юноши.
Разлетелась стрела на кусочки.
Сняла меч с пояса,
Закусила губу,
[Что есть силы] ударила Аваза так, что
Искры посыпались во все стороны,
[Даже] земля осветилась, друзья!
Аваз хохочет: «Ха-ха!
Таков твой удар, Ашкаршах?»
[Тогда] подняла она палицу над головой,
Ударила Аваза с такой яростью,
Что из глаз его [ручьем] потекли слезы.
Второй удар нанес богатырь.
Закусил Аваз губы зубами,
Из обоих ноздрей юноши
Кровь полилась рекой на поле боя.
Сказала девушка: «Не рассчитала,
Слишком сильно ударила тебя нечаянно».
Аваз повернулся и взглянул на нее:
«Ударь еще разок, Ашкар!»
Еще один удар нанесла она яростно —
Осел конь в землю до бабок.
«Теперь,— сказал [Аваз],— наступил мой черед!»
«Что ж… ударь,— отвечала,— ты царевич!»
Пришел в ярость Авазхан.
Так привстал на стременах [Аваз],
Что от гнева этого льва
Ремни натянулись, как проволока, братец!
Раздается гром боевого барабана,
Бряцание лат царского сына.
Обернулась девушка и смотрит —
Пасть коня подобна огромной пещере,
Из пасти валит дым столбом,
Увидела копье в руках у богатыря,
Испугалась сильно девушка.
А Аваз говорит коню:
«Ты вскормлен человечьим молоком,
Будь же начеку,
Чтобы не попасть в плен!
Но если [враг] — красавица,
То, когда я буду наносить удар,
Ты отводи мой удар!»
Так учил он своего ветроногого коня,
А тот внимал словам царского сына.
Высекает копье пламя,
Так ударил он по «Ашкаршаху»,
Что латы того разлетелись на кусочки,
Но вороной конь сдержал себя,
Восемнадцать забрал взлетело вверх,
Показались ее локоны,
Восемнадцать прядей вьются вокруг лица красавицы,
[Но тут же] трон взлетел в небо.
Посмотрела Зарина сверху
И пропела оттуда такую газель*:
«Темной ночью, о баловень, любовь наполнила мою грудь,
Мечом, палицей и в шлеме своими руками я бой вела.
Но устыдилась я, ошибку совершила я,
Не преследуй,— сказала,— меня,
Претерпишь бед немало».
«Не такой я человек,— сказал Аваз,—
Чтобы ты сверху меня запугала.
Я узнал тебя — ты Зарина,
Твой стан — украшение вселенной.
Не такой я ничтожный человек,— сказал,—
Чтобы испугаться твоих угроз,
Иди, а я пойду в твою страну,
И ничего я не боюсь!»
«О ты — соловей садов, ты направился в мой сад,
Так послушай же,— сказала девушка,— задумал тяжкое ты дело,
Я накину веревку тебе на шею, тебя схватят палачи,
Ударят по шее мечом, тело твое утонет в крови.
Отец мой — богатырь, попадешь ты на виселицу».
«Я — соловей садов, я направился в твой сад.
У меня — одна душа, и ее готов принести,—сказал — в жертву тебе,
Так зачем же перед ловушкой твоего отца испытывать мне страх?
Твое прелестное лицо я, Зарина, увидел, узрел,
Зря ты со мной так много разговариваешь, я направляюсь к тебе».
[Тут] девушка взлетела и исчезла.
Аваз же воскликнул: «О ветроногий,
Душу свою я отдам за тебя,
Я жизнь свою провел
На седле твоем, ветроногий.
Нет у меня ни старшего брата,
Ни младшего нет.
Ты сбереги мою честь!
Куда ж исчезла Зарина?
Мы пойдем с тобой в безводную степь,— сказал,
Ближе к реке».
Сквозь одну степь проскакали,
Проехали через другую,
На перепутье увидели
Нищего-каландара:
«Не подашь ли мне милостыню?
Если дашь мне милостыню,
Проезжай через степь, проходи!»
Аваз повернулся и каландара
Смерил взглядом:
«С каландарами,— сказал он,—
Я не дружу!
Если я обнажу свой меч,
То снесу тебе голову [с плеч].
Я возьму твси отрепья,— сказал,—
Твой колпак брошу в свой хурджин *
И твою кружку для подаяния,— сказал,— заберу.
А с ней и твой священный камень и чильтор *,
Голову твою снесу и брошу в степи,
Тело твое отдам воронам [на съедение]».
Каландар сказал Авазу:
«Большая у меня семья,
Разве нет в тебе жалости?
[Ведь] ты же не подлый разбойник!?
Если ты снесешь мне голову с плеч,
Станут мои дети несчастными.
Если же ты дашь мне милостыню,
Век я буду,— сказал,— тебе благодарен».
Аваз долго думал
И горсть золота из кармана
Бросил он в кружку старцу.
Отъехал Аваз от каландара,
Отъехал, стегнув плетью [своего коня].
Девушка же, прочитав заклинание,
Поднялась на своем троне в небо [и сказала]:
«Я нарядилась в колпак и отрепья,
Вот почему ты меня не узнал.
Оказала тебе несколько слов,
Ты бросил в мою кружку золото.
Не следуй за мной, глупец,
Попадешь ты в беду!»
Аваз сказал: «Я не вор,
Я возьму тебя [открыто], посажу верхом,
И поеду в Чамбул,-— сказал,—
Я приму позор на свою голову.
Когда поеду в страну твоего отца,
Я буду поступать как лев,
Посажу тебя сзади себя на коня,
Затем,— сказал он,— увезу тебя
И привезу тебя в Чамбул,
Отца своего ублаготворю».
Девушка летала по небу
И смотрела на него:
«Златые кудри у него,
И шах его отец,— говорит,—
Он, видать, не любит меня,
Он не полюбил меня».
Потом, поднявшись над его головой,
Девушка совсем исчезла.
Сошла с трона девушка,
Расположилась в своем шатре.
Вернулись ее подружки,
Увидели златокудрую:
«По степи она ходила,
Лица на ней нет, почернела вся,
В кого-то влюбилась, видать,
Эта царская дочь».
Сказала Зарина девушкам:
«Как бы вам не осрамиться,
Я бродила по степи,
Там дул северный ветер.
Вот и не стало на мне лица.
Да кто же влюбится в меня?
Сила моего отца [известна] во всем белом свете,
Кто решится познакомиться с отцом моим,
Лежать тому под могильным камнем».
Затем сказала Златописаной
Одна кудрявая девушка:
«Что же ты не признаешься?
Я подымусь на минарет*,
С его вершины позову твоего отца,
Дочь твоя, скажу, села на трон,
В поднебесье улетела, послушай.
Влюбилась она в кого-то,
Лицо ее потемнело».
Так они беседовали друг с другом.
В шатер, будто невзначай,
Зашла другая девушка, вестовая:
«Я твоя вестовая,
Юношу я встретила,
Подружка, в степи,
Там, где ты гуляла.
Он отпустил своего вороного коня,
Я видела его золотые кудри,
Какой же красавец этот юноша».
Девушка [Зарина] сказала: «Не лги!
Попусту не болтай,— сказала,— несчастная,
[Ведь] из-за страха перед моим отцом
Голова дэва на горе валяется,—
Сказала,— ни один человек
Сюда не приведет коня».
Девушки рассмеялись
Громким смехом: «Ха-ха!»
«Каждое его плечо,— сказала вестовая,—
Как оно прекрасно, я видела сама,
И доспехи его я видела,— сказала,—
Он убьет твоего отца, красавица,
Каждая жила на его лбу,— сказала,—
Дрожит от ярости».
Златописаная посмотрела и рассмеялась:
«Твои слова мне по душе,
Пока я буду жива,
Я не прогоню тебя».
Снова девушка рассмеялась:
«Сделай, как скажу тебе, подружка,
Я прочитаю заклинание,
И станет он юродивым,
Распевая, он придет,— сказала,—
К нашему шатру.
О том, что я сделаю,
Не дознается падишах,
Я посажу его в шатер.
Не брани меня, красавица,
Сослужи мне службу».
Зарина повернулась к подружке
И ласково взглянула на нее:
«Если ты моего друга,
Приведешь,— сказала,— из степи,
Я сделаю так,
Что ты станешь старшей над всеми [прислужницами]».
Девушка встала с места,
Прочла заклинание, послушай-ка,
Втихомолку отправилась в степь,
Никто ничего не заметил,
Пошла девушка в большой сад:
«Скажи-ка,— обратилась она,—баловень-всадник,
Отец твой мусульманин
Или какой-нибудь,— сказала,— неверный?»
«Зачем так грубо говоришь со мною,
Проклятая девушка-цыганка?
Я никого не боюсь здесь
И ни перед кем я не в долгу!
Зовут меня Аваз,
Отец мой полководец,
А пришел-то я сюда
Ради Златописаной Зарины».
«Коль ты ради Зарины пришел,
Так пойдем вместе, орел,
Я буду тебе,— сказала,—
Тысячу раз благодарна».
«Уходи, девушка,— отвечал Аваз,—
Не подглядывай за мною,
Девушка, подобная тебе,— сказал он,—
Недостойна меня.
Я человек боевой,
В голове у меня лишь битвы,
Сугдун-пахлаван,— сказал,—
Падишах над несколькими странами,
Сугдун, говорят, большой богатырь.
Не ходи со мною, красавица,
Попадешь в беду».
Сказала Авазу девушка:
«Я раскрою тебе кое-что, могучий лев,
Я дам тебе другую одежду,
Если войдешь,— сказала,— в город,
Никто не узнает тебя».

Долго думал Аваз…:
«Хватит разговаривать, красавица,— сказал,—
Иди и садись в шатер.
Не подглядывай за мною,— сказал,—
Я сам пойду вслед за тобой».
Девушка пошла к шатру.
Аваз опять долго думал.
Надел Аваз на голову колпак,
Прикинулся каландаром.
Накинул на коня попону —
Стал и конь неказистым,
Повисли уши у него.
Залез Аваз на коня,
Пристроил свою нищенскую переметную суму,
Повернулся «каландар» и посмотрел:
«Да стану я жертвой твоих четырех копыт, животное,
Ведь накормлен ты человечьим молоком,
Нет у меня братьев, ни старшего, ни младшего,
Нет у меня никого, животное,
Нет у меня здесь наставника,
Ухвачусь я за твои поводья, ветроногий,
Копье мое стало подобно посоху».
Проехали они через сады,
Направились к воротам,
Доехали до Карадарахта,
Увидели черный лес.
Пересек его сын Гуруглишаха.
Увидел волшебную реку,
Птицы волшебные летают по воздуху.
Соорудил Аваз мост.
И переехал мост на коне.
«Животное, что уготовано нам судьбою?
Сделаем так,— сказал,— животное,
Мы подойдем к воротам,
Направимся к девушке,
Никто не станет нас бранить».
Показались они у ворот,
Увидели их привратники:
«Уж больно жалок этот нищий,
Снимем-ка цепи с ворот,
Пусть заходит нищий за подаянием».
Один из них засмеялся: «Ха-ха!
Кто говорит, что это жалкий нищий?
Это царевич большеглазый,
Этот храбрец — сам Аваз.
Очень он силен, и конь его тоже,
Едва он проникнет в город,
Как все тут разгромит!
Аваз сказал: «Я старый человек,
Как бы не осрамиться тебе, неверный!
Я,— сказал он,— легок, как пух,
Было нас двое каландаров,
Повстречался нам Аваз,
Брата моего младшего он связал в безводной пустыне.
А я остался один-одинешенек,— сказал,—
И пришел я к вам,
Отворите же мне ворота!
Я буду безропотно дожидаться,
Ведь я беспомощный старик».
Отворили ему ворота.
«Не пойду я»,— сказал тут конь.
Бросились, взяли его за узду,
Пнул его посохом «немощный»,
Закусил он губы
И так, говорят, прыгнул,
Каблуками пришпорив коня, братец!
«Пропади ты пропадом, каландар!»
Аваз пошел на базарную улицу,
Так прекрасно он запел,
Что всех людей очаровал.
Девушки взяли кубок, полный золота,
И высыпали «каландару» в переметную суму.
Осмотрели его суму —
Высыпалось, говорят, оттуда золото.
Девушки с изумлением сказали:
«Пропади он пропадом, подружки,
Порванная сума у юродивого,
Кладешь туда золото, а оно высыпается.
Он курильщик опиума, этот путник,
Он словно одурманен бангом* этот каландар,
У него на голове — высокий колпак,
Но поет этот дедушка словно соловей».
Девушка из шатра выглянула:
«Да буду я жертвой его колпака,
Когда он пел свою дервишскую песню,
Он всю душу мне разбередил»,— сказала.
Девушка сказала подружке:
860 «Я скажу юродивому один байт*:
Если он влюбленный, то он [меня] поймет».
«Есть у меня шатер, он окаймлен разноцветной бахромой,
Атласных одеял и парчовых очень много у меня.
И подушек пуховых без счета у меня.
Нежны уста мои, зубы — перлы и жемчуга,
Сияют розовые ланиты мои, словно сверкающий месяц,
На мою белую шею взгляни: словно снег в горах».
Посмотрел на нее «каландар»
И пропел он девушке такие байты:
«Не такой я человек, чтобы
Взирать на твой шатер,
Нет у меня ног, чтобы
Подойти к твоей постели,
Нет уст у меня, чтобы
Встретиться с твоими устами,
Нет глаз у меня, чтобы
Глядеть на твои ланиты,
Нет рук у меня, чтобы
Обнять тебя за шею,
Так к чему же ради тебя
Совершать мне тяжкий грех?»
После этого он пустился [бродить] по улицам,
Стал озираться по сторонам,
Увидел арочные ворота,
На створках этих ворот
Он увидел три золотые бляхи,
Остановился он
И запел дервишскую песню.
Прекрасный голос «дедушки»
Дошел до слуха девушки.
Взглянула она на своих прислужниц:
«Подойдите-ка,— сказала,— к золотому трону,
Посмотрите сквозь зубцы на стене —
Что это за каландар?»
Две девушки взяли свои туфли.
И вот, смотри, они уже идут.
Поднялась на трон,
Посмотрела на «дедушку»:
«Очень жалок он,-— сказала,—
Все его страшное лицо в оспенных следах».
Оглянулся «каландар»:
«Охаяли меня, девушки,— сказал,—
Дайте-ка я спою байт,— сказал.
Чтобы послушали эти девушки:
,,Я соловей садов, перед дворцом твоим я пою,
Я несчастный нищий у ворот твоих стою в шн I
Девушка услышала этот байт,
Посмотрела на «дедушку»,
Потом, раскрыв уста,
Спела ему такой байт:
«Ты соловей садов, ты поешь в моем саду,
Я дам тебе [груду] золота величиной с гору Каф, но ты не знаешь цену золоту,
Ты влюбился в меня, ты мой дорогой возлюбленный.
Приходи и воссядь на мой трон, хоть ненадолго, будешь моим гостем»
Прислужницы сказали: «Подружка,
Каландар такое же поет.
Он помнит все строчки песни,
Он понимает их смысл.
[Но уж] очень безобразен он лицом!
Дай юродивому милостыню,
Неспособен он к хорошей беседе,
Недостоин он этого дома».
«Если бегом,— сказала [Зарина],— не побежите
И не приведете ко мне дедушку-каландара,
Я вас обеих,— сказала,—
Сброшу с высокого минарета,
Разрублю вас на части,
Эй, бедовые цыганки!
Бегом,— сказала,— бегите, девушки!
Надевайте на ноги туфли с носками,
загнутыми полумесяцем,
Спускайтесь вниз по лестнице,— сказала,—
Откройте ворота для дедушки,
Узду примите из рук каландара.
Нечего больше глазеть,— сказала,—
Утром рано его и приведите,— сказала,—
В ворота,— сказала,— и пусть входит,
Приведите его на мою улицу,
Ничего,— сказала,— не бойтесь!»
Девушка надела туфли на ноги…
940 «Бог с тобой,— говорит,— подружка,
Черный колпак его безобразен,
Да пропади он пропадом,— сказала,—
Срам-то какой,— сказала девушка,—
От этого вонючего юродивого!»
Еле отрывая ноги от земли, нехотя
Поплелись они из дому,
Спустились по лестнице,
Открыли ворота,
Крепко схватив под уздцы,
Потащили коня за собой:
«Да это животное и ногами,— говорят,—
Передвигать не умеет».
Каландар обернулся и посмотрел на них:
«Чтоб вы подохли черной смертью, сестрицы,
Заморочили вы мне голову…
Да не зайдет больше в ворота
Это животное,— сказал,— разве вы не видите?»
Взглянули обе девушки:
«Дохлятина,— сказали,— а хитер.
С нами-то он заигрывает,
А сам всегда готов выкинуть какую-нибудь штуку…»
«Пойдем, подружка,— сказала,—
Поплачемся перед ним,
Погладим ему хвост и гриву,
Поплачем, попросим его —
Может быть, послушает животное
Нашу мольбу».
Одна девушка встала спереди,
Другая встала позади,
Потом поцеловала девушка
Челку коня,
Погладила его сзади
От хвоста до ног,
Потом стала переставлять его ноги.
«Кто,— говорят,— этого „ветроногого”
Проведет по улице,
Этакую заморенную скотину, друзья?»
Довели, наконец, до ворот,
Раскрыли прекрасные ворота,
Потом втащили туда коня,
Поместили его в конюшню.
Под ногами у него и мраморный камень,
И кормушка высокая перед ним:
«Да будет наша душа жертвой его челки!
Нечего больше глядеть, подружка,
Семь бархатных торб,— сказала,—
И еще принеси ему кишмишу,
Высыпем ему в кормушку,— сказала,—
Пусть поест этот „ветроногий”,
Не то обессилеет,— сказала,— подружка,
Это жалкое животное.
За ним и ухода-то не было никакого».
Одна из них сказала:
«Человек должен быть послушным».
Девушка быстро побежала,
Вышла на улицу,
Вошла в кладовую,
Взяла кишмиш, тут же вернулась.
В торбах — сахар и кишмиш.
Всыпали в кормушку коню.
Конь взял на зуб кишмишинку,
Взяло ее из кормушки животное,
Нетронутым выплюнуло изо рта,
Снова бросило в кормушку.

«Подружка,— сказала [одна прислужница],— погляди-ка на него:
Мы так много трудились,
А конь кишмиш нетронутым выплюнул,
Пусть подохнет сын отца хозяина коня!
Разве я не говорила, что он очень стар!
Он — уже мертвая дохлятина,
Он так и умрет в этой конюшне,
А зловоние от него распространится по всем улицам и базарам.
За это зловоние,— сказала,— перед Златописаной
Мы будем в ответе».
«Знаешь ли, подружка,— сказала,—
Что нужно человеку?..
И за сотню таких с колпаками
Не отдам я этого каландара,—сказала,—
Привел он какую-то старую скотину.
Если она подохнет,—сказала,— подружка,
Ему заботы мало,
А мы с тобой в ответе.
Скажут — мы слишком сильно его за узду потянули,
И век мы будем в ответе
За его зловоние перед Златописаной».
Каландар посмотрел на девушек:
«Сугдун, властитель, падишах,
Если отправлюсь наверх, к его трону,
И он снесет мне голову с плеч,
То за это вы не будете в ответе?»
Девушка оглянулась, посмотрела,
Так сказала Авазу:
«Мы поднимем трон на воздух.
Мы ведь все волшебницы.
Мы устроим тебя на троне, каландар.
Когда дознается Сугдунча, — сказала,—
Я подниму тебя наверх—
Он, могучий, ничего и не обнаружит».
Красавицы пошли вперед,
Сзади идет «каландар».
Дошли до минарета.
«Иди,— сказали,— каландар, наверх!»
«Сестрица,— ответил он,— поясницу ломит у меня,
Я „беспомощный старец”,
Не могу я подняться по ступеням,
И руки и ноги у меня дрожат.
Если поднимусь я вверх по ступеням,
То руки мои и ноги, сестрица,
Совсем,— сказал,— отнимутся у меня.
Поднимайтесь-ка обе наверх,
Берите меня за руки,
Подтяните и втащите меня наверх,
Проведите меня [как-нибудь], несчастного, живым».
Сказала девушка: «Подружка,
Ведь этот юродивый не свой человек,
Если мы подадим ему руки,
Не осрамиться бы нам из-за него».
А «каландар» снизу посмотрел:
«Если оторву им руки,
То как бы завтра самому не осрамиться».
Схватил он за руки двух красавиц в платках,
Но опрокинулся назад «каландар» в колпаке.
Одна девушка говорит:
«Этому юродивому Подай, подружка, рукав!»
Ухватился за рукав «нищий»,
Но опрокинулся назад —
Две шелковых рубашки
Порвал прямо от плеча.
Заголосили девушки:
«Чтоб подох сын твоего отца, „нищий”.
Что мы сделали тебе дурного?
А ты порвал наши рубашки в клочья!»
Каландар сказал:
«Эй, красавицы, Я не виноват, проклятые!
Вы мне от ношеных шелковых рубашек
Протянули рукава,
Вот они сами собой и порвались»,— сказал.
«Хватит болтать, дедушка,
Ты дурно поступил с нами,
Мы опозорены перед [другими] девушками,
Осмеют они нас!
Иди, иди вперед,— сказали,— дедушка!
И больше не разговаривай с нами.
Осрамились мы обе,
Нам и головы больше не поднять!»
Так расплакались девушки.
Слезы текут из глаз [ручьями],
А сзади них идет «немощный дед».
Спросила девушек Златописаная:
«Почему у вас из глаз слезы текут [рекой]?»
Ответила одна из девушек:
«Мы не жалуемся,— сказала,— сестрица,
Но посмотри-ка на наши рубашки —
Так испортил их нам каландар!»
Тогда обернулась и сказала Зарина:
«Не браните его, подружки,
Пусть немного попоет дедушка,
А рубашек,— сказала,— красивых
Полно в ларях в кладовой.
Мне нужен этот нищий,
Пусть что-нибудь пропоет дедушка».
«Каландар» обернулся и посмотрел:
«Не сердись, сестрица.
Я пришел,— сказал,— издалека,
Я старый, голодный человек,
Принеси мне попить и поесть,
Тогда в мое тело,— сказал,—вернется жизнь,
Тогда мы и поговорим».
Зарина Златописаная сказала девушке:
«Подружка, лети на крыльях,
Я кубок заказала у ювелира.
Я пальца в нем еще не обмочила,
В этот кубок,— сказала,— подружка,
Налей шербета* — и бегом сюда!»
С мест вскочили обе девушки,
Надели туфельки на ноги.
Загрустили обе девушки:
«Колпак дедушки да в сырую землю бы!
Мы умрем от зловония этого каланДара.
Он пришел неведомо откуда,
А мы в конце концов умрем от этой вечной беготни».
Пошли они в погреб,
Наполнили кубок шербетом.
Принесли кубок девушки,
Поставили перед «нищим».
«Нищий» был как пьяный,
Мимо кубка руку протянул.
Зарина сказала нищему:
«Ты слепой, что-ли, дедушка?
Кубок-то находится перед тобой,
Почему ты руку не туда протягиваешь?»
«Нищий» отвечал девушке:
«Слепой я, несчастный,
Я не вижу твоего кубка.
Прикажи этим двум красавицам,
Этим самым прекрасным на белом свете,
Чтобы они не ко<