Миллениум, или Нэва-форэва

С границей и её пограничниками связано очень много забавных случаев, но если следовать спонтанно-повествовательной логике, которой я собираюсь придерживаться и далее, то теперь нужно перейти к новым годам. Странно, но никакого особенного пьянства, как это водится у большинства народонаселения, в новые года у меня никогда не было.

Каждый новый год я пытался куда-нибудь выехать. Но самая экзотическая встреча Нового Года была, пожалуй, в Симеизе.

Есть там стоящая среди моря-окияна скала под названием Дива, и ведет на эту Диву дивная лесенка… Летним днём там народ чуть ли ни с детьми прогуливается, а вот суровой новогодней ночью, по обледенелым ступенькам, в кромешной темноте, да ещё в пьяном виде… В общем, не советую.

Была у меня в Симеизе одна знакомая бабулька, у которой я всегда, будучи там, останавливался. Были мы с ней так близки, что она мне даже свою сиську показывала, фашистами ранетую. В молодости она партизанила в Крымских горах, и однажды вражеским осколком ей эту сиську порвало. Выглядело это как суровое африканское… Ну, как его там? Не тату, а когда ножом или раковиной на коже декоративные шрамы делают… Ну, в общем, вы понимаете… Шраминг, одним словом. Мужу рваная сиська не понравилась, и он, хоть и был партизанским командиром, скоро ушёл к «какой-то крашеННой и сисясЬтой» (кто бы сомневался) бухгалтерше с винзавода.

Так вот, покурили мы с этой бабулькой её крымской травы, собственноручно выращенной на огороде, выпили её же домашнего крымского вина и собрались всё-таки на Диву лезть. Без бабульки, конечно же. Уж как она нас отговаривала!.. «Тут, — говорит, — пару лет назад у меня тоже двое из Питера остановились на Новый Год, и тоже на Диву полезли… Так девчонку еле-еле потом из моря выловили. Мёртвую, конечно… Там высота-то, ух!..» — махнула она рукой так, что аж медали на ранетой сиське зазвенели. На Новый Год и на 9 мая бабулька всегда надевала свои медали. Все пять штук.

…Самое смешное, что девчонка эта мёртвая оказалась нашей дальней знакомой. Только мы думали, что она разбилась где-то на Кавказе, а оказывается, вот прямо здесь, на Диве. Это мы потом уже выяснили. Кстати, для большинства народу — что Крым, что Кавказ, одна песня.

...Мы, конечно, всё равно полезли. Но о-о-чень осторожно… Долезли к самым двенадцати часам, хотя из дома вышли в десять. В нормальное время там ходьбы — двадцать минут, так что понятно, с какой осторожностью и обережностью мы лезли…

В общем, хватит уже про Симеиз. Рассказ-то называется «Миллениум». И этот самый Миллениум мы с моей тогдашней возлюбленной решили встретить в Будапеште. Сели на поезд, поехали. Возлюбленная работала на железной дороге, и проезд у неё был бесплатный. Даже в купе. Ну, а мне приходилось прятаться. Ну, а как ещё?! Если денек нету…

Способ был такой. Мы брали один билет, вместе заходили в вагон: она, как отъезжающая, а я, как провожающий. Потом поезд трогался, и я выходил в тамбур. Проводница собирала билеты у пассажиров, и после этого я возвращался, как будто еду в другом вагоне, а сюда пришёл просто погостить. Проделывали мы этот трюк множество раз, но однажды случилось вот что.

Ехали мы из Киева в Крым, как водится. Поезд отдал швартовы, застучали колёса. Я, как обычно, вышел в тамбур и увидел, что в дверях нет стекла. День был погожий и солнечный, поэтому революционная идея возникла в моём революционном мозгу мгновенно. Я вылез в окно (над ним был очень удобный водосток, за который хорошо было цепляться пальцами), на торце вагона обнаружились тоже очень удобные ступеньки в виде железных скоб, так что через минуту я уже сидел на крыше вагона и наслаждался бьющим в лицо горячим южным ветром. Люди на пригородных платформах весело махали мне руками и улыбались…

Но вернёмся на землю… Если вы ещё не забыли, мы едем встречать Новый 2000-й год в Будапешт.

Как мы ждали этого тысячелетия! Как грезили о нём в детстве! Считали, кому сколько лет будет в двухтысячном… Мне должно было стать тридцать четыре. С одной стороны — уже старик, а с другой — мужчина в самом расцвете сил. «Ох, и зажгу же я тогда!...» — думалось мне.

Вот точно так же сейчас я жду полёта на Марс. Только зажигать уже не собираюсь. Просто интересно посмотреть. Говорят, что это произойдёт в 2030 году. Сколько мне тогда будет? Шестьдесят четыре? When I’m sixty four…

…Во Львове пересели с поезда на автобус, потому что железную дорогу где-то в Карпатах замело по уши. Ехали с какими-то нечёсаными горцами, которые везли в междугороднем «Икарусе» таких же нечёсаных коз и кучу мешков с чем-то вонючим... В украинском городе Стрый рядом с автостанцией впервые увидели памятник Бандере (внимание, пока ещё 1999 год!). Среди почётных жителей города значился некто Феофан Колесо. Хорошее имя для псевдонима… Кстати, псевдонимов у меня было — гигантское количество… Наверняка, хоть с одним из них да вы сталкивались.

…Но вот позади остались белоснежные вершины Карпат, стожки сена, укрытые шапками снега, электричка от Ужгорода до приграничного Чопа… Ваучеры, таможенники, валютные спекулянты, у которых, кстати, был самый лучший курс форинта к доллару... Какой-то равнинный полусон в каком-то уже совсем несоветском вагоне, попутчицы из Владикавказа, тоже едущие в Будапешт на Миллениум… Да.., долог путь наземного путешественника в благословенную Европу, особенно зимой.

И вот венгерская столица встречает нас почти весенней капелью, слепящим солнцем и… напрочь забитыми отелями. Попутчицы из Владикавказа незаметно слились, поняв, что устриц в шампанском с нами не сваришь, и мы остались одни.

Потратили кучу времени на обзвон гостиниц и хостелей (да-да, дорогие читатели, с интернетом тогда ещё было туго, так что приходилось звонить из уличных автоматов, не приведи вам Господь) и наконец обнаружили пару свободных коек в отеле «Цитадель», расположенном на вершине холма Геллерт, в самом высоком месте Будапешта, на правом берегу Дуная. На самом деле никакой это не отель, а старинная крепость, превращенная в дормиторий, или в молодёжное общежитие, по-нашенски. Найти его легко — там статуя рядом и смотровая площадка. Правда, карабкаться до неё очень долго.

В «отеле» в одной комнате с нами ночевало еще пятнадцать человек. Зато – что это была за компания!!!.... Настоящий пятый интернационал. Вечно пьяный босниец из Косово, – который и станет главным героем этой истории; англичанин, похожий на Ника Кейва; японец, не знающий никакого другого языка кроме японского, но при этом уже три года путешествующий по миру; два голландца, призывавшие японца заняться «садо-мазо» (из потолка в нашей келье торчал устрашающего вида средневековый крюк); ещё были какие-то бледные, очкастые немцы с санками, три француза, один итальянец и непонятные австралийцы, которых всё время не было. В общем, люди все интересные: ганджибасом, кокаином и экстази, не говоря уже об алкоголе, запаслись основательно… При этом каждый постоянно предлагал остальным попробовать чего-нибудь своего, национального… Так что два предновогодних дня мы провели в перманентной дегустации различных веселящих ингредиентов.

Будапешт в Миллениум являл собой довольно странное зрелище. Похоже, что городские власти просто не ожидали такого нашествия «брачующихся»  и самоустранились, убоявшись его последствий. Да и было чего убояться… Действие напоминало праздник в психо-неврологическом диспансере при полном попустительстве медицинского персонала.

Выглядело всё это так: по улицам слонялись невообразимые толпы весёлых людей, не знающих, чем себя занять. Кто-то сказал, что где-то что-то будет. Ещё кто-то сказал, что это что-то будет не где-то, а там-то. Потом третий кто-то сказал, что не там-то, а вот там-то, и не что-то, а вот это. А, может быть, и не это, а то… В итоге эта разношёрстная толпа каталась бурлящей волной по улицам Будапешта, абсолютно без всякой цели и направления.

Самыми популярными предновогодними товарами были всяческие дуделки, картонные палки и разливное шампанское с передвижных лотков. Вот этими-то тремя вещами и развлекались собравшиеся со всего света в Будапешт молодые люди.

От дуделок стоял такой шум, что невозможно было не то что разговаривать, а даже орать. У опрометчиво оставленных в центре города  машин включалась нервная сигнализация. Все дубасили друг друга картонными палками, и то и дело то тут, то там вспыхивали  нешуточно-шуточные битвы за обладание какой-нибудь возвышенностью, с которой открывался лучший вид на праздничную толпу. И, наконец, все пили разливное шампанское прямо с уличных лотков… А в витринах многочисленных заведений, которыми в то время славился Будапешт, изысканно изгибались тени обнажённых прелестниц…

И всё это окутывал густейший разноцветный туман!

Главный будапештский мост через Дунай до самого верха опор был облеплен толпами празднующих. Прошёл слух, что по реке пойдет пароход, на котором установлен каунт-даун-экран. Пароход будет дудеть и подаст в нужный момент знак, когда наступит новое тысячелетие. Надо отдать должное пароходу: он так и не появился. А, может, и появился, только его никто не заметил из-за тумана и дуделочного шума…

Внезапно воздух над головами превратился в сияющее разноцветное желе. Настало 00 часов, 00 минут нулевого года. Салют провозгласил начало нового века…

Все загудели ещё громче, стали поливать друг друга разливным шампанским и всячески безумствовать… Только что в воду никто не кинулся…

…Немцы всю новогоднюю ночь катались на санках с крепостной горы, «Ник Кейв» шатался по хостелю и наливал всем желающим местный специалитет — чёрный ликёр «Уникум» — из гигантской круглой бутыли; японец просидел четыре часа на вантах Цепного моста, окутанного дунайским туманом, в ожидании «миллениум-парохода»; голландцы два следующих дня спали, накрывшись с головой одеялами, поэтому ничего об их ночных похождениях узнать не удалось; а австралийцы так больше и не появились, хотя их рюкзаки, сваленные в кучу остались лежать рядом с их неразобранными кроватями…

А где же был наш знакомый босниец?!

Ранним утром первого января нас разбудил крик – «Нээээвааааа-форэээээвааааа!». Сначала он раздался где-то в центре Пешта, потом перебрался через Дунай, прокатился по Буде, задребезжал в наших окнах, поднялся по лестнице, раскатился по узкому крепостному коридору и, наконец, грохнулся о нашу дверь.

Она приветливо распахнулась, и босниец рухнул на свою кровать с картинными слезами и воплями отчаяния, явно рассчитанными на благодарную публику.

– Нэва-форэва, нэва-нэва-форэва, нэва-нэва-нэва-форэва, – он рвал на себе волосы, посыпал голову несуществующим пеплом и воздевал руки к небу. Но никто не торопился его утешать. Люди поднимали с подушек свои посленовогодние головы явно с глубокой неприязнью. Но босниец всё-таки стал рассказывать:

– И вот я захожу. Написано – «бесплатна». Ка мне на калени садится женшчина. Вот такая!!! Сиськи вапще!… Мне на голова как легли, так я под них и потерялса… И говорит: «Угости меня коктэйлэм, милай…» Угостил, канешна. Потом ещё два раз угостил… Потом – бах – её нету нигде, а каждый коктэйл в счёте, который они мне принесли, стоит по сто долларов!!!

Чтобы осознать уровень миллениумовских цен, ночь в хостеле для бедных студентов, в котором мы жили, обходилась каждому из нас в семь долларов. Так что степень его отчаяния была понятна.

А ещё первого января словаки, всю ночь смотревшие телевизор, сообщили, что в России теперь вместо Ельцина другой президент, и зовут его, «как-то так, что что-то, на что-то положить…»

В то утро закончились лихие девяностые, и начались тучные нулевые. А мы все, как на машине времени, в одно мгновение перенеслись в двадцать первый век.

Прошло семнадцать лет, а мне кажется, что совсем немного. Время — странная штука. И у этой штуки есть скорость. Сначала оно идёт медленно-медленно, никуда не торопится, а потом, где-то после сорока пяти начинает нестись так, что в ушах свистит и с ног валит.

Я родился в шестьдесят пятом. Через двадцать лет после войны. Двадцать лет тогда мне казались невероятным сроком. А теперь я понимаю, что двадцать лет, это ничто. Двадцать лет назад мне было тридцать три… И это было почти вчера.

Мне всё чаще снятся сны о том, что я прожил несколько недель или месяцев, а, может, даже лет в какой-то стране или городе, но ничего за всё это время не увидел, нигде не побывал… И вот я пытаюсь в оставшиеся два-три дня наверстать упущенное. И понимаю, что это невозможно.

Всю свою жизнь я составлял список мест, которые я хотел посетить. Вычёркивал те из них, в которых удалось побывать … Но в какой-то момент я вдруг понял, что количество намеченных путешествий входит в непримиримое противоречие с количеством отпущенного мне на этой земле времени. Проще говоря, мне уже просто физически не успеть везде.

Вспоминается фильм с Вэлом Килмером, явно профинансированный журналом «Нэшэнел Джиографик». Он играет там слепого горнолыжного инструктора, к которому ненадолго возвращается зрение. И что бы, вы думали, он делает с этим своим вернувшимся зрением? Идёт в библиотеку и пересматривает всю подшивку этого журнала. А потом спокойно слепнет опять!

Как говорил Курт Воннегут, вернее, его переводчица, Рита Райт-Ковалёва: «Такие дела…»

И, кстати, о фильмах.

 

 

      Barfly

Был такой фильм в 90-е с Микки Рурком, переводили его название как «Пьянь». Дословный перевод этого выражения — «порхание по барам». Там главный герой вроде как срисован с Чарльза Буковски, известного американского писателя-алкоголика. А, может, это он сам и есть главный герой, я уж сейчас не помню… Мне нравится его метод письма. Вечером он покупает две бутылки виски и начинает писать, а  утром собирает с пола всё, что написал за ночь и, не редактируя, а порой даже не раскладывая страницы по порядку, отсылает в какой-нибудь «Ньюйоркер». А там и рады. Сразу в печать!

Но про алкоголь я напишу другую книжку. И она будет не столь радужная. А пока про порхание по барам. Причём, в первом случае, даже не про порхание, а про плавание.

…Тайский остров Ко Мак, расположенный неподалёку от камбоджийской границы, — рай для мизантропов. Человек сорок местных жителей да несколько десятков туристов уютно распределены по территории три на три километра…

От перенаселённого и шумного Ко Чанга сюда плыть на катере часа два. Крохотная пристань, пара-тройка небольших отелей в деревенском стиле, один магазинчик, одна дорога среди джунглей, абсолютно пустая… Тростниковые хижины, у самого порога которых лениво плещется море… Склонённые над водой пальмы, как на открытках с Bounty, пустой ресторанчик с видом на шикарный закат. Чехов говорил, что человек в своей жизни должен увидеть обязательно две вещи: восход солнца на Невском проспекте и закат в Индийском океане. Тут не совсем Индийский океан, но Сиамский залив находится на самой границе Тихого и Индийского океанов, так что закаты здесь точно такие же, какие видел Антон Павлович во время своего путешествия на пароходе «Петербург» с Сахалина в Одессу.

…В хижине меня ждал сюрприз. На кровати сидело какое-то громадное зелёное чудовище и смотрело на меня немигающим, но тревожным глазом. Я бросил в него камешком, оно юркнуло под кровать и там чем-то раздражённо зашуршало.

Когда я в следующий раз вошёл в свой шалаш, на кровати красовалась здоровая куча чудовищного говна. Чудовище явно обиделось.

Прямо рядом с хижиной торчала та самая пальма-bounty, что с открытки… А на ней, над самой водой висели качели. Классика жанра. Я взгромоздился на них и стал качаться, болтая ногами в воде, как какая-нибудь блондинка из рекламы. Качаться было неудобно, ноги тормозили о воду. Видимо, качели были всё-таки рассчитаны на рекламную блондинку… Я испытал явный когнитивный диссонанс. В довершение ко всему пальма раскачалась, и с неё прямо на меня стали падать разные мелкие твари — чёрные, зелёные и коричневые. Большинство из них бухалось в воду, но некоторые умудрялись приземлиться на меня (хотя тут уместнее было бы слово «примениться») и тут же, применившись, вонзались в меня зубами, или что там у них? Челюстями? Жвалами?.. Я плюхнулся в воду и скорее поплыл прочь от этих «райских качелей».

С тех пор, когда я вижу на рекламных открытках или в видеороликах пальму с качелями над изумрудной водой посреди белопесчаного пляжа, я сразу вспоминаю эту туды-её-качель с острова Ко Мак.

Кстати, говорить «остров Ко Мак», не совсем прилично. Казуистика получается. Масло масляное. Потому что в переводе с тайского «ко» — это и есть остров. То есть говорить надо «остров Мак». Или просто Ко Мак. Но тогда будет непонятно, что это остров… В общем, пусть этот просто Ко Мак так и останется в нашем повествовании островом Ко Мак.

Так вот, этот самый остров Ко Мак омывается водами одного из самых тёплых морей, в которых мне приходилось принимать водные процедуры. Повторюсь: это Сиамский залив Южно-Китайского моря. А воды в нём такие, что из них можно не вылезать часами. Вот и я, надев маску, ласты и трубку, вошёл в Сиамский залив в девять утра, а вышел из него только в семь вечера. Полноценный, так сказать, трудовой будень. И даже с перерывом на обед.

Вокруг острова Ко Мак расположено ещё несколько других ко, то бишь — островков, разделённых широкими, по километру, а то и по два проливами. Вот между ними я и плавал. Глубина там небольшая, метров десять максимум, а вода прозрачная, на дне каждую песчинку видно.

Кстати, об обеде. Конечно же, никакого обеда у меня за эти десять часов не было. Впрочем, есть мне совсем не хотелось, но зато хотелось пить. И с каждым часом всё сильнее…. Отель мой далеко, денег с собой нет, да если бы и были, всё равно расплачиваться не с кем и не за что…

И тут на одном крохотном островке я заметил какое-то сооружение. Выхожу из воды, аки ихтиандр, шлёпая ластами по песку, и вижу надпись BAR. Стойка бара установлена прямо на берегу, полки ломятся от самых разнообразных напитков, а вокруг ни одного человека. Прямо Бунюэль какой-то… Али «Аленькой цветочек».

Заорал я: «Ау! Люди!!! Дайте водички испить!» Никто не отвечает.

Походил я вокруг да около. Смотрю, мангалы там какие-то с остатками костей человеческих… Ну, не человеческих, конечно. Эстрада среди пальм стоит. Пустая. Понятно мне стало, что остров этот используется аборигенами для увеселения отдыхающих и показывания этим самым отдыхающим своих аборигенских плясок в ночи с поеданием барбекю и выпиванием алкоголя, как это у отдыхающих водится. А чтобы взад-вперёд этот алкоголь не возить, — ведь он же не барбекю, не испортится, — они его тут на весь день и оставляют. Какой идиот сюда сунется?! Кстати, никакого яхтинга я в водах Сиамского залива не встречал, не то что в Средиземноморье. Сдаётся мне, что там только местным плавать разрешают.

Пошёл я к бару и стал чего-нибудь попить искать. И вот ведь… Не то что воды, даже колы никакой нигде нет. Один алкоголь. Причём, с ударением на «а». И столько его много, алкоголя этого, и такой он разнообразный, что глаза разбегаются и руки чешутся… Взял я винца белого, того, что послабее, да всю бутылочку залпом и выпил. Не зря ведь сказано: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И умирающих от жажды — тоже их рук дело, умирающих…

В общем, подплывал я за день к этому острову ещё раза три, и вышел вечером у своего отеля уже совсем никакой. То ли от усталости, то ли от спасения утопающих.

— Вы им там скажите, если что,.. тем, которые… там,.. на том острове с баром… я там выпил немного у них,.. пусть приплывают, я заплачу,.. — пролепетал я хозяину своего хижинного отеля.

— А, не надо ничо платить. Это мой брат двоюродный там вечеринки устраивает. Он богатый. Капиталист.

— Ну, раз капиталист, то спокойной ночи, — сказал я. А потом вспомнил, — у меня там,.. на кровати чудовищное… говно лежит,.. как спать-то?!

— Не волнуйся, дорогой, говно убрали. Чудовище тоже. Бельё новое постелили. Спи, ихтиандр.

«Интересно, он, действительно, сказал «ихтиандр», или мне показалось?» — подумал я напоследок, проваливаясь в какой-то подводный сон, наполненный обломками кораллов, пустыми гигантскими бутылками, лежащими на дне, и плавающими между ними человеками в блестящей чешуе…

Утром оказалось, что хозяин моего отеля думал, что я утонул, и даже каких-то спасателей вызвал. Так что он рад был, что я живой вернулся. Даже на своём джипе меня на причал отвёз и обнял на прощание.

==

А второй забавный случай, связанный с халявным баром, случился совсем недавно, на острове Кос, в Греции. Приехали мы туда всей семьёй: я, жена моя, семилетняя дочка и мама жены. Поселились в отеле в городке Кардамена, но мне там быстро наскучило, и я отправился в путешествие. Для начала решил размяться автостопом по острову. Он, как и большинство греческих островов, небольшой. Километров 50 в длину и километров 20 в ширину.

Главной моей целью была вершина горы Дикеос. С неё весь Кос виден. Да ещё и несколько ближайших островов. А у подножия этой горы находится туристическая деревня Зия, посещение которой входит в обязательную программу любого туриста-пляжника. Слова мастси, мастхэв и прочую глупость я, конечно, знаю, но употреблять — увольте. В общем, мы порешили: я схожу на гору и спущусь в эту Зию, а все мои остальные домочадцы туда приедут с экскурсией. Там мы и встретимся вечером, а домой в отель вернёмся вместе.

Надо вам сказать, что люди ездят туда исключительно закатом любоваться. Сесть на какой-нибудь терассе ресторанной и любоваться. Так что я заодно ещё и место покрасивее выберу, пока туристические автобусы со всего острова туда не съехались.

Вышел я на рассвете и потопал по трассе к подножию гор. Довольно скоро меня подобрал старик-капитан, который ехал в столицу острова на своё судно. За полчаса он успел рассказать, что все капитаны в Кардамене сволочи, поэтому его корабль стоит в Косе. И что сейчас он уже старый, плавает — пардон — ходит только по ближайшим островам, а вот в молодости, где он только ни побывал, даже в Мурманске, и в каждом порту у него жена была. «Фифти найн вайфс», — гордо посмотрел он на меня.

Расстались мы в деревне Пили. По дороге на Дикеос я собирался заглянуть в Старую Пили, или по-гречески Палео Пили, заброшенную деревню рядом с остатками старого византийского замка. И должен я вам сказать, что место это, пожалуй, — самое волшебное на Косе, хоть и малопосещаемое, а виды из крепости открываются не хуже, чем из Зии или с Дикеоса.

Но опять я отвлёкся от своей истории… Посмотрел я на Палео Пили, забрался на Дикеос и спустился в Зию. Оказалось, что до прихода автобуса с моими домочадцами еще три часа остаётся. Зию я обошёл за полчаса, место за самым лучшим столиком с самым лучшим видом на закат забронировал. И не просто так, а по науке… Все путеводители в один голос утверждали, что этот самый лучший вид открывается из ресторанчика, который находится выше всех остальных, на горке, за церквушкой.

И вот, иду я удовлетворённый проделанной работой, и вдруг вижу другой ресторан, ещё выше того, путеводительского. «Вид из него, наверняка, ещё круче будет, — подумал я. — Почему ж про него в путеводителях ничего не сказано?!» И, главное, что меня сбило с толку, — надпись перед входом висит «Welcome!» Заходите, мол, не стесняйтесь. Правда, потёртая немножко. Но в Греции много чего потёртого немножко висит, так что я не постеснялся и зашёл.

Поднялся по лестнице на второй этаж, никого. На третий. Тоже никого. Покричал-покричал, никто не отзывается. Бар открыт, бутылки на полках… Столиков, правда, со стульями нет, а в углу кровать чья-то стоит. Похоже, что ресторан давно закрылся. Видать, прогорел. Почему только непонятно, так как вид из него, — действительно, просто великолепный.

Ну, ладно. Пойду вниз, в деревню, своих на автобусной остановке ждать.

Но только я начал спускаться по лестнице, откуда-то из-за стены выскочила гигантская собака и с лаем бросилась на меня. Я как в плохом голливудском фильме от неожиданности свалился на спину и в такой вот, крабовой позе, пузом кверху, а ногами и руками вниз, лихорадочно пополз по лестнице вверх. Зубы собаки клацнули в сантиметре от моей ноги. Я успел заметить, что у неё цепь, и цепь зацепилась за какую-то трубу, и удержала её на секунду, что дало мне небольшое преимущество. Но собака вырвалась и бросилась по лестнице вверх, брызгая слюной и лязгая зубами. Я уж подумал, что мне конец пришёл, но на втором этаже собаку что-то сильно дёрнуло за шею. Её цепь, видимо, была прикреплена к будке или к чему-то там ещё внизу, за углом.

Я оказался на третьем этаже, там, где раньше был ресторан. Меня всего трясло, ноги подкашивались. Внизу яростно лаяла собака.

— Ну, собаки, какого хрена вы велкамы тут понаписали! — подумал я. Подошёл к бару, выхватил из него первую попавшуюся бутылку вина, карандашом, валявшимся рядом, протолкнул пробку внутрь и залпом выпил половину. Вино было хорошее, крепкое. Типа массандровского сладкого муската, но с такой греческой кислинкой.

Я ожидал, что, услышав лай собаки, сюда прибежит хозяин, но прошло минут десять, никто так и не появился. Я сделал ещё пару-тройку глотков и стал думать, что делать дальше. Телефон у меня за день разрядился, а шнура не было. Вариант со звонком другу отпадает. Я выглянул в одно окно, во второе, вылез на крышу, никого. Собака, увидев меня на крыше, опять залаяла. Видимо, когда я входил, она спала в своей будке и тупо проморгала вора. А когда я стал звать хозяина, проснулась и бросилась выполнять свой проспанный долг. Можно было, конечно, заорать «спасите-помогите», но было как-то неловко. К тому же, я был уверен, что способ освободиться всё равно найдётся. Отогнать собаку палкой? Я облазил все закоулки, но ничего кроме здорового тяжёлого стула не нашёл. Ломать стул ради одной ножки, это уж совсем хамство, а заслоняться им от собаки целым — неудобно. К тому же он загромоздит собой всю лестницу.

Собака время от времени замолкала, и я пару раз пытался потихоньку пробраться вниз, но она тут же опять бросалась на меня, звякая цепью по ступенькам и останавливалась только когда ошейник впивался ей в шею. А если цепь оторвётся? Нет, попытки к бегству через двор надо прекращать. Дождаться хозяина? А если он тут неделями не бывает? Можно подождать закатных туристов, вдруг кто-то сюда забредёт, как и я… Но мои, не встретив меня на остановке автобусов, будут волноваться, вдруг я с горы ещё не спустился… Надо было выбираться до их приезда в Зию.

Я допил вино. Денег за него оставлять не стал. Да, даже если б и хотел оставить, у меня их всё равно не было. Вернее не так. Даже если бы они у меня были, я бы не стал их здесь оставлять. Писать на стене велкам, а потом человека собаками травить, это как?! Пусть радуются, что я у них не весь бар выхлестал. Впрочем, ещё не вечер… В крайнем случае заночую здесь, вот и кровать есть… Вид на закат, опять же, романтичный…

Стоп. Кровать. Застеленная!

Вы спросите, что можно сделать с застеленной кроватью, кроме как лечь на неё?

Нет. Сама кровать нам ни в чём не поможет. Но на кровати есть простыня, пододеяльник и покрывало! Если их связать вместе, то получится шикарный канат для побега узника из этих мрачных застенков. Вот так! Остальное дело техники.

Был соблазн, каюсь, прихватить с собой ещё одну бутылочку чего-нибудь интересного, но я ему не поддался. За одну бутылку, к тому же выпитую в горячке преследования, мне стыдно не было. Я посчитал её резонной компенсацией за перенесённые мной трудности и лишения. А вот со второй — это было бы уже чистое воровство. А на это я пойтить, ну, никак не мог. Заратустра не позволяет.

 

Как жену украли

Да-да. Украли. Вы не ошиблись.

Дело было в Турции. Странно, но это событие никак не повлияло на моё отношение к этой стране. Турция до сих пор остаётся одним из моих любимейших мест на земле. Здесь находится потрясающая Каппадокия и невероятный Стамбул, страшноватый в ночи Немрут-Даг и греческие древности. Ну, и, конечно, море…

В детстве я был фанатом Древней Греции, да ещё и жил в Крыму, в самой северной части древнегреческой ойкумены, поэтому я всё это обожаю — выжженные солнцем склоны с сухой травой, раскалённые камни… Сосны на горных склонах, которые пахнут точно так же, как и при Одиссее пахли…

В этой древности не было ни Греций, ни Турций, ни Московий. Были ахейцы и прочие минойцы-ионийцы-дорийцы, которые селились, где Зевс пошлёт. Так нынешний турецкий Бодрум, он же греческий Геликарнасс, — родина отца истории Геродота и место, где стояла гробница царя Мавсола, мавзолей то-бишь, по-современному. Троя, Эфес, Пергам, Милет, Аспендос, Олимпос... Это всё знаковые места древнегреческой истории и мифологии. В Эфесе Герострат спалил храм Артемиды, чтобы прославиться… В Олимпосе находится место, где Беллерофонт победил огнедышащее чудовище Химеру, там до сих пор из-под земли вырываются языки её пламени… Ущелье Джехэннем, куда Зевс сбросил Тифона…

Про Трою и говорить нечего… Множество легендарных городов, которые мы знаем по учебникам древнегреческой истории, находятся на территории современной Турции. Так что люблю я, всё-таки, не саму Турцию, а то место, где она располагается. Такой вот парадокс. Не секрет, что турки присвоили себе не только чужую территорию, но и чужую историю и успешно делают на ней свой туристический бизнес.

Есть, например, деревня в горах, малоизвестная туристам. Турки называют её Город Мёртвых. Это бывшая армянская деревня. Таких деревень в Турции много. Оттуда в начале прошлого века турки «депортировали» армян. Депортировали не так, как нормальные люди депортируют — в пустыню, там, или в тайгу глухую, — а прямиком в загробный мир. Дома с тех пор так и стоят пустые. Эту деревню за деньги показывают, как достопримечательность, на входе даже стоит будочка с билетёром. На щите у входа написано что-то вроде того, что жители сами отсюда ушли: то ли из-за чумы, то ли из-за землетрясения... Билетёру был показан средний палец.

Один проевропейски настроенный турецкий студент мне сказал как-то в задушевной беседе: «Я вот беру карту Турции, ладонью разделяю её пополам, сверху вниз, и вот то, что слева — это для меня Турция, а то, что справа — это чёрт знает что такое, какое-то дикое мусульманство, которого я сильно боюсь и вапще не понимаю, как мы с этими чурбанами уживаемся в одном государстве». Извините за неполиткорректность, — «чурбаны» сказал он, а не я. Его русский был вполне приличным, так как он учился в Симферополе.

Но довольно лирики. Как жену-то у тебя украли, расскажи уже, наконец, попросит нетерпеливый читатель. Потерпи, нетерпеливый читатель, глава эта будет длинной. Очень длинной.

Сначала немного антропологии.

Турки, особенно турки из глубинки, народ очень горячий. И трахать им абсолютно всё равно кого — женщин, мужчин, мальчиков, девочек, овец, ослов и далее по списку…

Справедливости ради надо сказать, что турки в этом своем зоофилизме не одиноки. Один восточный человек, с которым я служил в советское время в стройбате, высказался совершенно отчётливо: «Если ти бэлый ослиц нэ трахал, ти нэ мужык!» А потом поделился технологией: белых ослиц, оказывается, надо любить стоя, а вот козочек — на коленках: «Два первий её ног ложыш в сапог, а у неё такой ног, што в сапог не гнутса и идти не можна, и тагда трахаиш».

…Как-то на одной из центральных улиц одного очень южного города (не буду говорить, какого, чтобы не обидеть всех остальных добропорядочных жителей других очень южных городов) ко мне подошли два дядьки и, приняв меня за американца, жаждущего экзотики, спросили на чистейшем английском, не хочу ли я «to fuck the very clean ass»… Я сначала подумал, что речь идет о банальном гомосексуализме и вежливо отказался, но дядьки не отстали и начали в подробностях описывать эту «ass» — какая она причёсанная, помытая, надушенная, вся беленькая и всему очень хорошо обученная, хоть и на четырех ногах…

Каждый третий подвозивший нас шофёр в Турции, считал своим прямым долгом сделать нам незамысловатое предложение. Формы были самые разнообразные — от туманных намёков («А вот в Европе есть такие семейные пары, которые кого-нибудь к себе в постель приглашают, вы не из таких?…») до совершенно гнусных притязаний («Сейчас вот под этим деревом я вас ибат буду!») Один дальнобойщик просто схватил меня волосатой рукой за ногу и сказал на корявом русском, которому его научили дорожные шлюхи где-то под Ростовом: «Секса можна? Сколка?» После этого моя жена, едва выскочив из машины, тут же вытащила из рюкзака длинную юбку до земли и уже больше не спрашивала, можно ли ей носить шорты в такую жару.

Один добрый человек нас научил. Вы, говорит, как только в машину садитесь, ты сразу водителю говори, что это твоя «ханум», то есть жена. Законопослушных турков это дисциплинирует, потому что ханум для правоверного мусульманина — это святое. Впрочем, это тоже не всегда помогало.

С виду очень приличный дядька, какой-то торговый агент кокаколовский, говорит: «Можно я твою жену за пять миллионов лир поцелую в щёчку?» (Пять миллионов — это что-то около трёх долларов). Я ему: «А ю крейзи?» А он такой: «Экскьюз ми! Экскьюз ми, май френд!» Схватил какую-то деревяшку и давай на ходу себя по башке стучать. Машина со скоростью сто километров в час несётся, а он руль бросил, убивается… Едва в кювет не угодили.

Девушки тоже хороши. Автобус из Антакьи в Кемер. Ехать с вечера до утра. Едем, спать пытаемся… Вдруг среди ночи меня кто-то начинает по щеке гладить. Да так нежно, с переливами, что у меня аж вставать начал… «Ничего себе, — думаю — как-то на мою жену это не похоже, не больно-то она ласковая… Приснилось, может?». Сижу, сплю дальше. А меня опять гладить начинают. Сначала по щеке, потом по уху, волосы на голове перебирают.., по подбородку, по шее, по груди,.. уже к соскам подбираются… Ну, нет, не может этого быть! Открываю глаза: жена, как ей и положено, спит на соседнем сидении… Я шевельнулся, и тут же чья-то узкая чёрная ручонка в браслете скользнула мимо уха и скрылась за спинкой кресла. Поворачиваюсь: за нами сидят бабушка лет восьмидесяти, вся закутанная в какие-то платки, и девочка лет четырнадцати. Бабушка явно спит, храпит даже, а девочка равнодушно смотрит в окно, как ни в чём не бывало. И глазом, вообще, не ведет. Я перегнулся через спинку сидения и легонько постучал её по руке, мол, — что это было? Она повернула ко мне недоумевающее лицо, поджала губы и пожала плечами: «Ничо не знаю. Вам показалось…» Бабка проснулась, что-то буркнула. Девочка закрыла глаза.

Я сел в свое кресло и стал спать дальше.

Утром на конечной остановке я рассказал водителю автобуса эту ночную историю. Он не удивился ни капли. Сказал лишь только:

— А-а-а.., у нас таких много…

Ну да ладно, вернёмся к жене, которую украли…

Жена у меня была уже вторая, но всё равно хорошая, качественная. И звали её Наташа. Ну а что означает для турков слово «наташа», вы, наверняка, и сами знаете. Поэтому когда мы с ней путешествовали автостопом по Турции, мы уговорились, что называть прилюдно я её буду Юля.

Историй с этой наташей-юлей и с горячими турками связанных — миллион. Натерпелся я по полной программе, но об этом как-нибудь в другой раз. Потому что про нетуристическую Турцию надо вообще отдельную книжку писать.

…В общем, очередное наше автостопное путешествие по Турции подходило к концу. Закончилось оно в Зонгулдаке, на побережье Чёрного моря. Отсюда ходят грузовые паромы в украинский Скадовск, и теоретически, на них можно вписаться.

Приехали мы в Зонгулдак, а ближайший паром — только завтра вечером. Что делать? Пойдём на городской пляж купаться, а там посмотрим.

Сидим на пляже, купаемся… Вдруг подсаживается к нам парочка турецкая. Сельма и Билят. На вид — нормальные люди. По-английски, правда, почти не говорят. Он — бывший военный, только что на пенсию вышел. Это я теперь знаю, что полицейские и военные в Турции — самое говно-люди, а тогда-то я этого ещё не знал. Разговорились. На пальцах, конечно…

В общем, поехали, говорят они, к нам ночевать, у вас всё равно паром только завтра, а у нас дом огромный и восточное гостеприимство!

Ну, поехали. Тем более, что за две недели путешествия мы с этим восточным гостеприимством сталкивались неоднократно. И уже к нему порядком попривыкли. Оно, конечно, почти всегда с сексуальн