Сатира как творческий принцип

"Сказки" Салтыкова-Щедрина составляют самостоятсльныи пласт его творчества. За небольшим исключением, они созданы в по­следние годы жизни писателя (1883-1886) и предстают перед нами не­ким итогом работы Салтыкова в литературе. И по богатству художественных приемов, и по идейной значимости, и по разнообразию воссозданных социальных типов эта книга в полной мереможстсчитать-ся художественным синтезом всего творчества писателя.

Адресовав "сказки": "для детей изрядного возраста", Щедрин сразу же вводит читателя в особую атмосферу своей книги. На этих страницах к "детям изрядного возраста", то есть ко взрослым, сохранившим наив­ные иллюзии прекраснодушного юношества, обращаются сурово. Им не сочувствуют - их умно и зло высмеивают; розовые очки, охраняющие их нежные глаза от суровой действительности, безжалостно разбивают.

Сатира Щедрина - особое явление в русской литературе. Смех органически присущ нашей культуре. И если Пушкин мог с полным правом сказать:

От ямщики до первого поэта

Мы асе поем уныло.

Грустный вой - песнь русская,

то с немсньшими основаниями можно говорить о смехе: так же, как и грусть, он свойствен всем - "от ямщика до первого поэта". Перу Пушкина принадлежат добрые шутки и резкие эпиграммы; то веселостью, то мрачной иронией блещет желчный Лермонтов; неразрывно слиты смех и слезы в творчестве великого печальника и сатирика Гоголя; смешные - хоть и не всегда симпатичные уродцы сходят со страниц Островского... И русский фольклор насыщен смехом: от шуток-прибауток до целостной системы смехового мира, глубочайший анализ которого дан Д.С. Лиха­чевым в книге "Смеховая культура древней Руси".

Литераторы, принадлежавшие к лагерю революционеров-демок­ратов, культивировали в своем творчестве особую смеховую культуру: они отдавали приоритет сатире, призывали высмеивать и бичевать по­роки общества, "язвы современной жизни". Творчество Салтыкова-Щедрина можно с полным правом назвать высшим достижением социальной сатиры 60-80-х годов, квинтэссенцией сатирического на­правления натуральной школы.         

Ближайшим предшественником Щедрина не без основания приня­то считать Гоголя, создавшего сатирико-философскую картину совре­менного мира.

Однако и от этого ближайшего предшественника Щедрин беско­нечно далек, ибо ставит перед собой принципиально иную творческую задачу: выследить, разоблачить и уничтожить. В.Г. Белинский, рассуж­дая о творчестве Гоголя, определял его юмор как: "...спокойный в своем негодовании, добродушный в своем лукавстве", сравнивая с иным: "гроз­ным и открытым, желчным, ядовитым, беспощадным". Эта вторая ха­рактеристика глубоко раскрывает сущность сатиры Щедрина. Замечательным подтверждением выглядит такая запись И.С. Тургене­ва: "Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова. Было что-то страшное в этом смехе. Публика, смеясь, в тоже время чувствовала, как бич хлещет ее самоё."

Таким образом, для Гоголя смех был путем к нравственному исправлению людей, к возрождению истинной духовности. Салтыков-Щед­рин видел назначение сатиры в ином: она призвана возбуждать негодование, формировать активных борцов с рабством и деспотизмом. Не к исцелению России стремился Щедрин, но к полной гибели сущест­вующей социально-государственной системы и построению на ее месте новой (обратите внимание, как близки его цели "базаровским" нигили­стическим идеям!).

Форма сказки дала Щедрину возможность открыто высказываться по волнующим его и его соратников проблемам. В главе о поэме Некра­сова "Кому на Руси жить хорошо?" мы уже рассуждали о роли и значении жанров фольклора в авторской литературе; определили, что фольклор­ные элементы в рамках авторского произведения не утрачивают своей чужеродности, принадлежности к иному искусству. И, обращаясь к фольклору, писатель стремится сохранить его жанровые и художествен­ные особенности, с их помощью привлечь внимание читателя к основной проблеме своего произведения. "Сказки" Салтыкова-Щедрина по жан­ровой природе представляют собой некий сплав двух различных жанров фольклорной и авторской литературы: сказки и басни. Свободная форма изложения, волшебные превращения, место и время действия, опреде­ляемые как "в некотором царстве" и "некогда", - все это заимствовано писателем у жанра сказки.           

Однако герои Щедрина вовсе не сказочные - это аллегории, сатирические маски басен, где волк, заяц, медведь, орел, ворона и другие звери, птицы и рыбы явственно принадлежат отнюдь не к животному миру. Следуя традициям Крылова, Щедрин не произвольн о надевает на своих персонажей те или иные маски, но стремится "воздать каждому по заслугам": в его сказках в каждой личине сконцен­трированы характерные черты, точно определяющие в своем единстве распространенный социальный или человеческий тип. Вспомним, например, сказку "Самоотверженный заяц". Там "играют" все привычные "сказочные" и "бытовые" черты персонажей. Волк и заяц не только символизируют охотника и жертву: волк кровожаден, силен, деспоти­чен, зол; заяц - труслив, малодушен, слаб. Но эти образы наполнены злободневным социальным содержанием. Волк наслаждается положе­нием властителя, деспота: "За то, что с первого моего слова не остано­вился, вот тебе мое решение: приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания. А так как теперь и я сыт, и волчиха моя сыта, и запасу у нас еще дней напять хватит, то сиди ты вот под этим кустом и жди очереди. А может быть... ха-ха... я тебя и помилую". Посмотрите, этот волк не просто пользуется правом сильного: в его образе воплощены черты представителей власти всех уровней - от жандармского "хватать и не пущать!" до судейского, губернаторского и т.д. манипулирования законом. Вся волчья семья живет по "волчьим" законам: и волчата играюче жертвой, и волчиха, готовая зайца сожрать, его по-своему жалеет... (Как тут не вспомнить грибоедовское: "По-христиански, так, он жало­сти достоин"!) Однако у автора вовсе не вызывает сочувствия заяц - ведь он тоже живет по волчьим законам, безропотно отправляется волку в пасть! Щедринский заяц не просто труслив и беспомощен, он малоду­шен, он заранее отказывается от сопротивления, облегчая волку реше­ние "продовольственной проблемы". И здесь авторская ирония переходит в едкий сарказм, в глубокое презрение к психологии раба.

Злое, гневное осмеяние рабской психологии - одна из основных задач сказок Щедрина. Он не только констатирует эти особенности русского народа - его долготерпение, безответность, не только с тревогой ищет их истоки и пределы, как свойственно было Некрасову. Салтыков-Щедрин безжалостно обличает, едко высмеивает, бичует - ибо видит именно здесь главную беду времени. Сказки - жанр, доступный народу и любимый им. И именно сатирическая сказка, считал Щедрин, быстрее и эффективнее всего дойдет до народа.

Маски животных нужны сатирику не только как аллегория. М. Горячкина справедливо отмечает: "Щедрин в сказках не только идет по линии наделения животного чертами представителя того или иного класса, той или иной политической партии, но и по линии низведения человека, олицетворяющего враждебную народу силу, до положения хищного животного." К этой мысли сам Щедрин старательно подводит читателя: "...будь он хоть орел, хоть архиорел, все-таки он - птица. До такой степени птица, что сравнение с ним и для городового может быть лестно только по недоразумению". Это отрывок из сказки "Орел-меценат", в которой особенно отчет­ливо звучит еще одна важная для Салтыкова-Щедрина мысль. Обратите внимание: автор делает все для деромантизации, депоэтизации при­вычных образов. "Поэты много об орлах в стихах пишут, и всегда с похвалой. И стать у орла красоты неописанной, и взгляд быстрый, и полет величественный. Он не летает, как прочие птицы, а парит, либо ширяет; сверх того: глядит на солнце и спорит с громами. <...> И теперь я думаю об орлах так: "Орлы суть орлы, только и всего. Они хищны, плотоядны. <...> А живут орлы всегда в отчуждении, в неприступных местах, хлебосольством не занимаются, но разбойничают, а в свободное от разбоя время дремлют".

Для чего потребовалось сатирику это развенчание привычно ро­мантических образов? Он считает пагубным само восхищение хищни­ком, пусть даже хищной птицей. Разумеется, поэты в образе орла опоэтизировали не пожирателя мышей; они создали символ гордого одиночества, мощи, тяги к свободе и т.д. Но при всем том орел не переставал быть плотоядным и все так же, говоря словами Пушкина, "кровавую пищу клевал". Вот поэтому-то и возмущает Щедрина любо­вание хищником. Ореолом романтических черт овеян убийца - и автор разрушает ореол. Бог с ними, с птицами - они "имеют свое оправдание, что сама природа устроила их исключительно антивегетарианцами." Но, романтизируя орла, люди одновременно романтизируют и себе по­добных - совершающих преступления. Оправдывая орлов - оправдывают властителей, сильных мира сего. И Салтыков-Щедрин саркастически высмеивает это "вредное заблуждение", не позволяя видеть в поработи­теле героя, "право имеющего". И нельзя не видеть, что это - его решение "наполеоновской темы", что щедринские волк и заяц, орел и мышь, карась и щука иллюстрируют все ту же глобальную, центральную для русской литературы тему, которой Достоевский посвятил "Преступле­ние и наказание": "Тварь ли я дрожащая или право имею".

Показательно, к слову, что Достоевский прибег к "щедринскому" приему, заставив Раскольникова в его теории разделить человечество на "Наполеонов" и "муравейник": то есть на людей и насекомых!

Сказки "о животных" - лишь один тип сказок Щедрина. В сказках другого типа действуют люди ("Дикий помещик", "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" и др.). Их персонажи не при­крыты масками зверей, рыб и птиц, и автор использует иные сатириче­ские приемы: гиперболу, гротеск. Герои этих сказок, однако, тоже явлены как маски-символы: автор создает собирательные образы соци­альных типов.

Такие сказки, как "Добродетели и пороки", "Пропала совесть", можно объединить в отдельный цикл аллегорических сказок. Они на­полнены большим философским содержанием, сказанное в них соотне­сено не только с настоящим моментом, но и с вечными вопросами бытия.