Кризис культуры XIX в.

Рухнула вера в категории разума, оказавшиеся принадлежностью «чисто вымышленного мира», рухнула вера в человека, ставшего «главным промахом Бога», обрушилась вся система традиционных ценностей, выявив свою «нигилистичность», т. е. безжизненность, ушла вера в прогресс, как в автоматическую устремленность мира вперед, к нечто, «и вот наступает сознание, что становлением ничего не достигается, ничего не обретается»; разрушена вера в Бога, «как не заслуживающая доверия». В результате «мы распались на мелкие куски», близится «конечная катастрофа», потеряны все жизненные основания, утрачены все смыслы. (с. 289)

 

Характерное для предшествующего столетия понимание, природы-первотворца уступает место чисто утилитарному ее пониманию как универсальной кладовой, источника материалов и энергий. «Природа не храм, а мастерская и человек в ней работник» — эта базаровская формула как нельзя лучше передает дух этого времени. (с. 289)

XIX в. Все глубже и глубже проникая в тайны природы, человек не становится к ней ближе, напротив, он ощутил свое беспредельное одиночество в мире. Перестав быть домом, храмом, природа превратилась в нечто чуждое, безличное, допускающее лишь деловой, технический подход.

К противоречивым результатам привело стремление человека постичь тайны собственной природы. Развитие науки окончательно лишает человека статуса «венца мироздания», «меры всех вещей», образа и подобия Бога. Все чаще человек предстает как «комбинация физико-химических элементов», носитель подсознательного либидо, разновидность отношений по типу «стимул-реакция», «животное, находящееся в близком родстве с обезьяной». (с. 290)

 

Прогресс, угрожающий смертью культуре, техника, зловеще переворачивающая мир человеческих ценностей, — эта проблема со всей остротой была поставлена XIX в.

(с. 291)

 

XX век

Суть современного гуманизма заключается в его универсальности: он адресуется каждому человеку, провозглашает право каждого на жизнь, благосостояние, свободу.

Идея всеобщего равенства была представлена еще в христианстве. Христос учил: перед Богом все равны, ибо каждый человек, независимо от своего социального положения, обладает бессмертной душой. Однако христианская идея равенства носит скорее мистический характер. Ведь люди равны не в реальной жизни, а в загробной. На земле же каждый должен смиренно нести свой крест, подобно Христу, так как существующие неравенства социальной, классовой жизни, имущественные различия предопределены Богом. (с. 294)

Другим важнейшим итогом развития культуры, воспринятым в 20 столетии, является установка на научно-рациональное познание мира и связанная с ней социокультурная система — наука. Еще в XIX в. появляются первые признаки того, что наука стала мировой, объединив усилия ученых разных стран. Возникла, развилась в дальнейшем интернационализация научных связей. Расширение сферы применения науки в конце XIX — начале XX в. привело к преобразованию жизни десятков миллионов людей, живших в новых промышленных странах, и объединению их в новую экономическую систему.

Мировая научная целостность, сложившаяся в XX в., положила начало экономическому объединению мира, передаче во все уголки земного шара передовых способов производственной культуры. Мы являемся свидетелями растущей интернационализации народнохозяйственных связей. Одним из выражений этого процесса стали транснациональные корпорации с их едиными формами организационной культуры, действующими в десятках стран и на различных континентах. На долю транснациональных компаний приходится более трети промышленного производства, более половины внешней торговли, почти 80% новой техники и технологий. О нарастании интернационализации жизни современного мира свидетельствует всеохватывающий характер научно-технической революции, принципиально новая роль средств массовой информации и коммуникации. (с. 294)

 

Вернадский Ноосфера

Гуманистический оптимизм, радостное и светлое миросозерцание были развиты выдающимся русским мыслителем, ученым-естествоиспытателем, стоявшим у истоков, современной геохимии и биогеохимии, — В. И. Вернадским.

Основной труд В. И. Вернадского — «Научная мысль как планетное явление» — отличается энциклопедичностью в обобщении, синтетическим подходом к эволюции Земли как к единому геологическому, биогенному, социальному и культурному процессу. Осознавая пути эволюции и мировой культуры, мыслитель приходит к выводу о том, что деятельность человека не есть некое отклонение в эволюционном развитии. Под влиянием объединенного человечества биосфера закономерно перейдет в качественно новое состояние — ноосферу (от слова «ноос» — разум). (с. 295)

 

Появление ноосферы связано прежде всего с реальным процессом экспансии разума, сознания в эволюционный процесс.

Важнейшее основание для возникновения ноосферы — объединение человечества.

единение всех людей является природным фактом. Возникает общечеловеческая культура; современные средства передвижения и передачи информации сближают людей; Несмотря на войны, межнациональные конфликты, человечество с необходимостью придет к единению. (с. 296)

 

Кризис культуры XX в.

Культура XX в. отразила кризис, в который медленно входила техногенная цивилизация. Современное производство, породившее новый тип цивилизации, индустриальное общество привело к действительному господству безличных экономических, технологических, политических структур над живой человеческой деятельностью, индивидуальным «Я» подлинной культуры. (с. 297)

 

Человек с присущей ему индивидуальностью и творческим потенциалом оказывается стандартной деталью социальной машины, функциональным придатком технологического процесса. Индивид пассивно воспринимает формы жизни, навязанные ему социумом, и перестает жить самобытной свободной жизнью. (с. 297)

 

Все, связанное с душевными переживаниями и верой, допускается лишь при условии, что оно полезно для поставленных целей.

 

В результате в культуре XX в. развилось противоречие, проявившееся в противостоянии двух установок: сциентистской и антисциентистской.

В основе сциентизма лежит представление о научном знании как о наивысшей культурной ценности. Наука как абсолютный эталон, считают сциентисты, способна решить все проблемы, стоящие перед человечеством, — экономические, политические, моральные и т.д.

Понятие «сциентизм» происходит от латинского слова «seientia» — знание, наука. Сциентисты утверждают: науке все подвластно. Действительно, современная наука проникла во все поры современного общества, пронизывая собой не только промышленность, сельское хозяйство, но и политику, административную и военную сферы. Однако не все в мире — наука. Например, существуют сфера искусства, вера, человеческие чувства и отношения. Антисциентизм появился как реакция на преувеличение роли науки. Для него характерно принижение значения научного знания, обвинения науки в том, что она вызвала всевозможные кризисы: экономический, экологический, национальный. Он утверждает: «Наука — чума XX века». Возникла ситуация, которую обрисовал Ч. П. Сноу: «...На одном полюсе — художественная интеллигенция, на другом — ученые, и как наиболее яркие представители этой группы — физики. Их разделяет стена непонимания и иногда (особенно среди молодежи) антипатии и вражды, но главное, конечно, непонимание. У них странное, извращенное представление друг о друге. Они настолько по-разному относятся к одним и тем же вещам, что не могут найти общий язык». (с. 298)

 

Сложившийся первоначально в Европе, а потом распространившийся по всему миру тип научно-технической культуры очень много дал человеку для развития его свободы. Но вместе с тем он имеет изъяны. Техногенная цивилизация основана на таком взаимоотношении между человеком и природой, при котором природа является объектом эксплуатации. (с. 299)

 

Понимание глубины экономического кризиса кладет конец такому представлению. Отсюда идейное и научно-теоретическое движение последних десятилетий, поставившее проблему создания новой экологической культуры. Экологический кризис намечает границы существующему типу экономического развития. Речь идет о необходимости новых отношений с природой и между людьми. (с. 299)

 

Со времен бомбардировки Хиросимы и Нагасаки ценность науки и научно-технического прогресса поставлена под вопрос. (с. 300)

 

В XX в. человек столкнулся с проблемами, от решения которых зависит судьба цивилизации:

• преодоление экологического кризиса, связанного с катастрофическими последствиями человеческой деятельности (загрязнение окружающей среды, уменьшение озонового слоя атмосферы, парниковый эффект, возникший в результате повышенного содержания углекислого газа в воздухе, и т.д.);

• предотвращение войны с применением оружия массового поражения (термоядерного, химического, биологического), создание безъядерного ненасильственного мира;

• преодоление голода, нищеты, неграмотности, разрыва между богатым Севером и бедным Югом (развивающиеся страны);

• нахождение новых источников сырья, обеспечение дальнейшего развития экономики, предотвращение отрицательных последствий научно-технической революции. (с. 300)

За последние сто лет промышленное производство планеты приумножилось более чем в пятьдесят раз, при этом 4/5 этого прироста получено с 1950 г. Сегодня мировая экономика создает валовой продукции на сумму около 13 триллионов долларов, в ближайшие полстолетия может увеличиться еще в 5—10 раз. Воздействия человека по своим последствиям сейчас сопоставимы с самыми грозными силами природы. (с. 301)

 

Экономическая и политическая взаимозависимость стран дополняется информационной. Благодаря телевидению, спутниковой связи, компьютерным системам события и открытия в мире воспринимаются и распространяются мгновенно. Между тем люди, потребляющие и использующие информацию, не просто живут в разных странах с различным политическим строем, с точки зрения достигнутого ими уровня развития, они обитают в разных исторических культурных эпохах. Родоплеменная община из бассейна Амазонки или Тропической Африки, едва вышедшая из каменного века, находится на расстоянии всего нескольких часов полета от мыса Канаверал или Байконура, откуда человек стартует в Космос. Поэтому понятно, почему мировое сообщество столь сильно озабочено проблемой ядерного терроризма и выступает против распространения ядерного оружия. (с. 301)

Пессимистические модели разрешения глобальных проблем развития человека и планетарной культуры привели к тому, что в 60—70-е гг. возникло множество центров, объединивших ученых, работающих в этой области. (с. 302)

 

Одним из методологических подходов, концептуально осмысливающим происходящие изменения, оказалась теория японского социолога E. Масуды. В 1945 г. он предложил идею, многим казавшуюся фантастической, — теорию «информационного общества». Это общество, объединенное единой информационной сетью, благодаря которой у человечества появится возможность вырабатывать единые цели, а у человека — проявить свои творческие возможности. Внедрение новых информационных технологий, и прежде всего компьютерной техники и систем телекоммуникационных связей, показало , что концепция информационного общества отнюдь не является утопичной.

Возникают новая информационная культура, новые способы получения информации, производственной и научной деятельности. На основе автоматизированного доступа к системам связи индивид или группа лиц может получить информацию, необходимую для решения профессиональных или личных задач. (с. 305)

 

Современная культура, объединяющая человечество, основана на общечеловеческих ценностях, движении защиты прав личности, гуманизме, творческом развитии личности, распространении знания. (с. 306)

 

Человечество сейчас строит единую цивилизацию Земли, где нет места классовой и расовой ненависти, попрания прав человека и народов, нищеты и неграмотности, экономического и культурного колониализма. Эти образцы культуры сейчас являются идеалами, ориентирами в построении единой цивилизации. (с. 307)

Мы являемся свидетелями больших изменений — в экономике, политике, искусстве,

В число этих изменений входят повышение роли информации и знания, гибкие хозяйственные структуры, наиболее оптимально использующие природные ресурсы, время и способности людей.

 

Между социально-экономической сферой жизнедеятельности человека и его духовной культурой существует тесная связь. Изменения в одной сфере связаны с изменениями в другой. Это две стороны одного и того же процесса, происходящего в пространстве культуры. (с. 316)

В середине XIX в. модерн стал приобретать устойчивую тенденцию противопоставлять себя истории и традиции вообще, рвать исторические связи. Модерным начинает считаться только то, что выражает просто «новое». Начинается погоня за «большей новизной» как таковой. Такая модификация модерна ясно представлена, например, в теории искусства Ш. Бодлера — французского поэта XIX в., на которого большое влияние оказал Э. По. Бодлер ориентировал художников на отказ от традиционных норм и образцов. Их творческие установки стали напоминать работу разведчика, внедряющегося в незнакомую сферу, где есть риск внезапных и опасных столкновений. Художнику предлагалось завоевывать пространство и время будущего, не ориентируясь при этом на какие бы то ни было указания. Он не знал никаких правил поведения в этом открытом ему будущем, над ним не тяготели нормы и образцы; он просто рвался к новому, не зная при этом ни пути, ни ориентиров. (с. 325)

 

До конца XIX в. высокая классическая мысль не впускала в сферу своей деятельности проблемы секса, безумия, тюрьмы, а государство репрессивно относилось к этому миру. Но с конца этого периода данные темы стали легализоваться и постепенно расширяться, становясь не только предметом внимания со стороны ученых, но и заполонив практически все искусство. (с. 326)

 

Постмодернизм

Законодательный разум основывается на познавательной деятельности, предполагающей существование некоего устойчивого всеобщего содержания, и метод его постижения называется научным. (с. 329)

Отказ от услуг законодательного разума есть главная характеристика культуры постмодерна. Законодательная парадигма разума была заменена интерпретативной. Произошли глубокие изменения в стиле и методах интеллектуальной деятельности. Прежде всего по-новому стали ставиться и решаться вопросы истины и обоснования знания. Интерпретативный разум перенаправил поиск оснований знания на повседневно-обыденную жизненную практику. Основания знания новый разум искал в коммуникации, общении, диалоге «здесь» и «сейчас» действующих индивидов. (с. 330)

 

Ж. Деррида в своей философии «деконструкции» обосновывает мысль о том, что любое толкование текста ведет не к раскрытию смысла, а к расширению текста, что делает процедуру толкования бесконечной. Перед лицом этой бесконечности теряет смысл сама идея «истинного» толкования с его правом отрицать все альтернативы, как не имеющие силы. (с. 331)

Интерпретативный разум восстанавливает суверенитет обыденного мышления, которое меньше ошибается, потому что не претендует на правило всеобщего поведения.

И если законо-дательный разум требовал, чтобы перед входом в храм философии и науки мыслитель «очищался» от повседневного опыта, то Интерпретативный относится к нему с почтением, признавая его права на высокую роль в жизни общества. Тема повседневности становится центральной. Повседневность — это донаучная естественная установка, актуальное «здесь» и «сейчас» бытие субъекта, включающее весь спектр его личностных предпочтений. Субъект, со всем многообразием его потребностей и интересов, оказывается исходным пунктом философского осмысления социальных проблем. Допускаются различные ракурсы видения проблемы, утверждается множественность взглядов на одну и ту же реальность. В ситуации неопределенности в силу вступает вероятность, как мера превращения возможности в действительность, которая исключает возможность однозначного и точного линейного прогнозирования событий и явлений.

Интерпретативный разум стал искать свои правила интеллектуальной деятельности, новые особенности выражения мышления. (с. 331)

 

Интересным становится то время бытия мышления, когда последнее еще не оформлено, хаотично, пульсирует, нагромождает мысль на мысль, перебивая их образами; мысль здесь течет, еще не подчиняясь строгим логическим правилам и требованиям категориальной упорядоченности, ее форма находится в становлении. Начинаются поиски словесной и категориальной формы для выражения мышления до его логико-категориальной аранжировки, которая, по мнению философов интерпретативного разума, искажает содержание первозданного мышления, вносит изменения в его содержание, лишает его первоначальной полноты. Отсюда резкое различие философских текстов модерна и постмодерна. Распростаненной формой выражения становится вне-рациональная словесная текучесть.

В постмодернистском философском тексте отсутствует все объясняющий концепт: описываемые явления не имеют никакой глубины, сущности, будь то Бог, Абсолют, Истина, Смысл жизни и т.д.; это влечет за собой потерю смыслового центра, создающего пространство диалога автора с читателем, и наоборот. Такой текст допускает бесконечное множество интерпретаций, он становится многосмысленным.

Не претендуя на истинность своих рассуждений, философы-авторы начинают рассматривать себя в качестве участников бесконечной коммуникации, в пространстве которой сообщения бродят по ее каналам, искажаясь, меняя адресата. Источник первоначального сообщения теряется в неопределенном прошлом, постичь которое принципиально невозможно. Авторы текстов получают информацию-послание неизвестно откуда, передают ее дальше наугад, не зная своего адресата и не имея уверенности в том, что они адекватно воспроизвели содержание информации. Именно так, считает Ж. Деррида, писалось даже Откровение св. Иоанна, или Апокалиптическое послание. Проанализировав текст Апокалипсиса, он пришел к выводу: Иоанн пишет не о том, что ему самому непосредственно открывается, а лишь передает содержание которое ему диктуется. Он слышит голос Иисуса, а также голоса ангелов и т.д. Все эти послания постоянно пересекаются и не ясно, кто и кому говорит. Нет никакой гарантии, что именно Иоанн был главным и единственным адресатом этих посланий. (с. 332)

 

Создаваемая столетиями гуманистическая и рационалистическая культура стала восприниматься как «завал» малоинтересных текстов, надуманных и зачастую нерешенных проблем, вникать в глубинные смыслы которых «молодые» XX в. не захотели. постмодерн в своем свободолюбии смешал стили и времена, превратил текст в приключение, в коллаж анонимных цитат, начал играть с языком вне всяких правил грамматики и стилистики, смешал и уравнял святое и греховное, высокое и низкое.

(с. 335)

Желание изменения жизненных событий и процессов нашла к концу XX в. выход в тех сферах, которые не имеют прямого отношения к социальному устройству. Это, например, индустрия моды, темпы изменения которой соответствуют количеству авторов и новых идей.

Культ тела, его желаний, потребностей и инстинктов коррелируется с характеристикой человека нового типа, нацеленного на пользу, свергающего все храмы и религии в своей душе.

Неоязычество конца XX в. воспроизводит набор ритуальных действий, придавая им современную форму. (с. 336)

Язычество не ощущает, в отличие от христианства, зла в демонизме. «Язычник любит своих демонов, молится им; ему немыслимо уничтожить их или лишить силы. Наоборот, демонизм в язычестве — начало религии и красоты.

Современную рок-культуру многие рассматривают как превращенную форму архаики, с соответствующими элементами ритуальности оформления внешнего вида.

 

Итак, культура постмодерна явилась отражением глубочайших сдвигов, происшедших в мировоззрении европейцев, которые М. Хайдеггер называл «онтологическим нигилизмом». Смысл его — в отказе от признания существования объективного Абсолюта, Бога, в потере ощущения того, что есть подлинное бытие, которое является основанием жизни и деятельности людей. Причем, по мысли Хайдеггера, этот «нигилизм» принял всемирно-исторические масштабы и в процесс вовлечены многие народы нового времени. (с. 337)

 

Андеграунд накопил большое актуальное и потенциальное культурное богатство. (с. 338)

 

Массовая постмодернистская культура, сошедшая с экранов телевидения, со страниц журналов, в силу своей примитивности, жестко реализует присущую постмодерну агрессию в негативном отношении к прошлому. Симптоматичен тот факт, что перестройка началась с крестового похода против советской истории, которая была не просто переосмыслена, что всегда сопровождало смену поколений, а дискредитирована, отождествлена с «черной дырой». Произошел какой-то внезапный разрыв с прошлым, поколение молодых кажется утратило полностью историческое чувство. (с. 338)

 

Характерен и другой факт: игра, репетиция, тренировка становятся мировоззренческими доминантами в нашей современной жизни и культуре; все превращается в игру, иногда опасную: бизнес, политика, отношения между людьми вообще, мужчиной и женщиной, в частности. (с. 339)

 

Новые способы интеллектуальной деятельности находят непосредственное отражение в современном искусстве. Приведем несколько примеров. Общеизвестен прием, с помощью которого литераторы создают целостный образ героя — обращение к его воспоминаниям. Но отношение к материалу воспоминаний в культуре модерна и постмодерна разное. Писатели модерна опирались на санкционированное законодательным разумом предположение, что можно выстроить прошлое достаточно полно из материала воспоминаний. Достаточно прибегнуть к помощи логических рассуждений, анализу фактов, наблюдений над настоящим, и т.д. При этом интерес сосредоточивался на вещах и событиях, которые вспоминались. И это не случайно: с точки зрения законодательного разума вещь или событие, вытащенные из «за-бытия», имеют определенное содержание, которое восстанавливается мыслью, даже в том случае, если в памяти не все сохранилось. Гарантом такой возможности является определенная и устойчивая предметная целостность. (с. 340)

Постмодерн назвал подлогом процедуру выстраивания на материале воспоминаний целостной и определенно оформленной картины. Такой подлог, считают представители постмодерна, есть следствие господства законодательного разума, который в своем стремлении к законченной целостности предмета, к воссозданию его структурной и смысловой определенности прибегает к домысливаниям и достраиваниям пробелов памяти. Получаемые картины прошлого не идентичны самому прошлому. Интерпретативный разум отказывается от претензий адекватно восстановить содержание прошлого времени. Описывая воспоминания, следует удерживать себя и своих героев от желания логически реконструировать его содержание, следует просто отдаться потоку памяти и попытаться овеществить его в слове или образе, — такова установка художников постмодерна. Попытки описать нечеткое, зыбкое, расплывчатое, неполное, «чистое», не отягощенное интеллектуальной реконструкцией воспоминание предприняты в литературе, в кино.

Например, фильм режиссера А. Тарковского «Зеркало» — своеобразная развертка памяти героя: образы и события спонтанно возникают и исчезают, не имея ни определенного ценностно-смыслового содержания, ни временной последовательности. Пространство воспоминаний разрастается безо всякой упорядоченности; обрывки звуков и смутных чувств, обломки и осколки вещей, запахи и голоса, лица и связанные с ними эмоциональные ассоциации — все это всплывает из глубин памяти героя, наслаивается, часто соединяется в какие-то фантасмагории. Нет ни сюжета, ни завязки, ни развязки, ни целенаправленных действий и поступков героя; есть только поток воспоминаний.

Художники стали философами: они пытались изображать на своих полотнах не сами предметы, а условия возможности их восприятия. Они стали писать не пейзажи, портреты, натюрморты и т.п., соблюдая правила перспективы, сохраняя пропорции и масштабы, диктуемые законами геометрической оптики, а нечто совсем иное — «строительные леса» художественного творчества и выступали против диктата натуры, гнета со стороны реальности. (с. 341)

 

Главной темой реалистического (в каждую эпоху по-своему «модерного») искусства был мир людей, их отношений к природе, друг другу, себе. Ценилось умение художника правдоподобно изобразить (на холсте, в тексте) или выразить (в музыке, поэзии) этот мир. При этом художник всегда привносил в изображаемое свое видение, свое переживание. Но ему как бы запрещалось ломать при этом «живые формы», выходить за пределы возможности человеческих чувств и сопровождающих их эмоций. Творцы высокого искусства, конечно же, объективировали в произведениях свои душевные смятения и искания, глубина которых зачастую достигала пределов возможного для человеческих чувств; но последние всегда были «угадываемы» в силу своей «человекоразмерности», а потому вызывали сопереживание у зрителя, читателя, слушателя. В большей или меньшей степени искусство это исповедь, в какой-то степени драма, оказывающая психологическое воздействие. (с. 341)

Поэт постмодерна претендует на обладание иной психикой, чем обычная, человеческая. Такого рода претензии не безосновательны, так как действительно требуются какие-то особые формы восприятия, когда погружаешься в мир поэтических метафор, где нет привычных и понятных описаний человеческих переживаний. (с. 343)

 

Поэтическое творчество постепенно осознавалось процессом, который создается сцеплением звуков и слов. Гумилев, Мандельштам, Бродский часто демонстрируют блестяще исполненную, синтаксически увязанную словесно-звуковую ткань, но рисунок ее достаточно сложный, что бы понять логику его построения. (с. 343)