Начальный период реакции

Тема 6.3. Труды прот. Герасима Павского и преп. Макария (Глухарева)

По переводу Библии на русский язык

Краткое содержание, раскрывающее тему

1. Начальный период реакции

2. Жизнь и научные труды прот. Герасима Павского

3. Жизнь и миссионерские труды архим. Макария (Глухарева)

Начальный период реакции

Вначале переводы Российского Библейского Общества были встречены со всеобщим энтузиазмом, успех был безоговорочный. Известны самые благожелательные отклики многих правящих архиереев Православной Церкви. Так, епископ Псковский Евгений (Болховитинов) писал в связи с изданием русского перевода Четвероевангелия: «Польза от сего издания — не только простолюдинам, но и самому духовенству, наставляющему их, очевидна и несомнительна. Давнее уже и нетерпеливое всех ожидание онаго ручается в успехе еще большего распространения Слова Божия в сердцах верующих»[1].

Глубинную суть как самого Священного Писания, так и его нового перевода, передает проникновенное высказывание архиепископа Минского Анатолия (Максимовича): «Сколь не сближен славянский язык с российским в церковных книгах наших, но многое для многих оставалось непонятным даже и в Евангелии по непривычке к славянским изречениям: и от того святая истина не могла действовать на сердца читателей в полной своей силе. Ныне и сие препятствие разрушено. Да кажется язык живой и приличнее Слову Жизни. Слыша сие слово на языке нашем, тем паче можем убедиться, что Бог говорит к нам. Да будет сей новый плод трудов Библейского Общества знамением новой благодати и силы Божией во спасение Россов»[2].

От начального периода перевода Библии на русский язык не сохранилось ни одного отзыва со стороны духовенства, который свидетельствовал бы о неприятии перевода как такового.[ПW1]

Едва ли не единственным сомнением в целесообразности русского перевода, дошедшим от начального этапа его осуществления, остается частное впечатление графа М.М. Сперанского (1772-1839), высказанное им в письме к дочери. Сперанский пишет: «...сегодня, во время обыкновенного моего утреннего чтения, вместо греческого моего Завета, мне вздумалось читать Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении с славенским! Может быть, и тут действует привычка, но мне кажется все не так, и не на своем месте, и хотя внутренне я убежден, что это все одно и то же; но нет ни той силы, ни того услаждения. Вообще я никогда не смел бы одобрить сего уновления; знаю, что оно сделано с наилучшими намерениями; может быть, для тех, кои не привыкли к славенскому языку, это услуга. Но для чего бы, кажется, не оставить их привыкнуть? Это стоит труда. Никогда русский простонародный язык не сравнится с славенским ни точностию, ни выразительностию форм, совершенно греческих ... Читай, продолжай читать Евангелие и весь вообще Новый Завет на славенском, а не на русском языке. ... Язык славенский в последнее время много потерпел от того, что вздумал защищать его человек добрый, но писатель весьма посредственный [адмирал А.С. Шишков]. Для чего Карамзин, Уваров, Жуковский не принялись за сие дело?»[3].

Впрочем, упоминание в письме имен выдающихся мастеров русской словесности позволяет предположить, что М.М. Сперанский готов примириться с самим фактом русского перевода, но ставит требование к качеству его языка, остро ощущая нужду перевода в руке искусного литератора. [ПW2]

Однако с началом «новых настроений», появившихся после приостановки деятельности Российского Библейского общества и восшествия на престол императора Николая I (1825-1855), не замедлила последовать не менее единодушная обратная реакция. Диаметрально поменяли свой взгляд на перевод многие церковные иерархи. Следует отметить разительную смену позиции митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским Серафимом (Глаголевским) (1757-1843), чья подпись стоит под предисловиями ко всем изданиям русского перевода, созданных под эгидой Российского Библейского общества. Его ближайшим соратником по исполнению планов закрытия Российского Библейского общества и прекращения русского перевода Библии стал митрополит Киевский Евгений (Болховитинов) (1767-1837), также в свое время оставивший благожелательный отзыв о первых русских переводах Священного Писания. [ПW3]

По сути, в это время в России открыто утверждается западный средневековый взгляд на Священное Писание как прерогативу духовенства. Многие считали, что Священное Писание предано Богом не народу, а сословию пастырей и учителей, и уже через них народу. Митрополит Санкт Петербургский Серафим (Глаголевский) утверждал, что только Славянская Библия допустима до употребления: “чтобы никто ни под каким видом и предлогом не отваживался посягать на переложение Священного Писания, долженствующего оставаться в том виде, в каком оно принято нами от наших благочестивых предков и до ныне служит залогом нашего благоденствия!”[4]. Активно обсуждалось предложение наложить запрет мирянам читать Священное Писание, а также требование признать за текстом Славянской Библии “исключительно самостоятельного”, то есть канонического достоинства, как это было принято Тридентским собором в отношении латинской Вульгаты.[ПW4]

Противники русского перевода Библии стали связывать с ним целый ряд негативных явлений в религиозной и общественной жизни. В вину переводу вменяли появление новых сект. Широкий резонанс имел случай помешательства двух кадетов в одном военном училище, который военное ведомство представило как результат чтения Нового Завета в русском переводе. Проведенное расследование, однако, определенно установило, что к Новому Завету кадеты даже не прикасались, а причины их умственного заболевания носили бытовой и служебный характер.[ПW5]

Главным идеологом кампании против русского перевода Библии был министр народного просвещения адмирал А.С. Шишков (1754-1841). Он вообще не признавал существования русского языка как самостоятельного и отдельного от славянского: «Язык у нас Славенский и Русский один и тот же. Он различается только (больше, нежели всякий другой язык) на высокий и простой. Высоким написаны Священные книги, простым мы говорим между собой и пишем светские сочинения, комедии, романы и проч. Но сие различие так велико, что слова имеющие одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае»[5]. [ПW6]

Перевод Писания непременно должен, согласно А.С. Шишкову, привести к переходу церковного богослужения на русский язык, о чем нельзя и «подумать без ужаса»: «Подобная мысль, о том, что славянский язык перестал быть понятным поведет нас к заключениям, что и всю церковную службу должно переложить на простонародный язык»[6].Такая позиция решительно отрицала саму возможность перевода и, в конечном итоге, вела к той же тупиковой ситуации, в которой оказалась некогда Католическая Церковь из-за запрета использовать какой-либо библейский текст помимо Вульгаты и читать Священное Писание мирянам. [ПW7]

В пафосе своего неприятия русского перевода и в борьбе за чистоту веры А.С. Шишков, по существу, договаривался до идеи прямого запрета не только на перевод, но и на распространение Слова Божьего: «Переводы Священных Писаний на простое наречие и распространение их в неимоверном количестве экземпляров есть одно из средств, придуманное в Библейских Обществах к поколебанию Веры. Употребляется страшный капитал для напечатания стольких Библий, чтоб Евангелие, выносимое с такой торжественностью, потеряло важность свою, было измарано, изодрано, валялось под лавками, служило оберткою каких-нибудь домашних вещей и не действовало более ни над умами, ни над сердцами человеческими»[7]. [ПW8]

Роль А.С. Шишкова в истории русского перевода Библии не ограничилась теоретическими возражениями. Благодаря его настойчивости перевод был свернут организационно. По всей видимости, по его же инициативе было осуществлено и позорное сожжение уже напечатанного тиража первого тома русской Библии. По выражению свят. Филарета Московского этот перевод «пострадал мученически» [8] .[ПW9]

Так сочетание частных амбиций, страха, консерватизма и некоторых «научных» воззрений привело к официальному неприятию русского перевода Священного Писания в последние годы царствования Александра I и на всем протяжении правления Николая I. За десятилетием работы над русским переводом Библии последовал тридцатилетний период его запрета. О русском переводе Библии не принято было упоминать на официальном уровне. Российское Библейское Общество не фигурировало в публикациях, посвященных эпохе Александра I вплоть до конца 60-х гг. XIX в. [ПW10]

Тем не менее дело русского перевода Библии не угасало: оно было подхвачено трудами отдельных энтузиастов. Переводы Ветхого Завета прот. Г.П. Павского и архим. Макария (Глухарева) в З0-40-е гг. продолжили прерванное начинание. Переводческая деятельность этих подвижников стала связующим звеном между почином Библейского Общества и Синодальным переводом. Переводы прот. Г.П. Павского были напечатаны в последующее время в журнале “Дух христианина”. Перевод архимандрита Макария (Глухарева) был опубликован в журнале «Православное Обозрение» в 1860-67 гг.[ПW11]