Философские концепции конца XIX – XX вв., нашедшие отражение в творчестве А. Тарковского.

Отражение некоторых ключевых идей русской философии можно без труда обнаружить уже в «Ивановом детстве», однако по-настоящему целостное мировоззрение режиссер сумел воплотить во втором своем фильме: именно «Страсти по Андрею» являются подлинным ключом к творчеству Тарковского, без проникновения в философскую подоснову этого фильма очень трудно разобраться в переплетении повторяющихся тем и образов, характерных для художественного мира Андрея Тарковского. В свою очередь для плодотворного анализа идейной структуры и этого, и всех последующих фильмов полезно дать краткий обзор идей и концепций, составивших базис русской философии начала века, а в более широком смысле – базис всего мировоззрения русской культуры XX в.

Начать следует с того принципа, который присутствует в воззрениях практически всех русских философов от П. Чаадаева до С. Франка – с принципа всеединства. Этот принцип имеет давнюю историю в европейской философии. Зародившись в философии Платона, он был впервые ясно проведен в неоплатонизме, затем стал неотъемлемой принадлежностью христианского мистицизма, получил наиболее острое выражение в философии Николая Кузанского и Якоба Беме и, наконец, наряду с рядом других принципов стал основой грандиозных систем немецкого идеализма Шеллинга и Гегеля. Русская философия, начав свое бурное развитие в 30-е гг., восприняла идеи всех упомянутых течений, причем это влияние органично соединилось с собственной и весьма древней традицией русской культуры – с языческим представлением о магическом единстве мира, о взаимосвязи всего со всем.

Характерная для русских философов версия концепции всеединства в качестве своего неявного центра включала представление об идеальном состоянии всего мира, состоянии, в котором была преодолена его раздробленность, отчужденность его отдельных элементов друг от друга. Если бы это всеединое состояние стало реальностью, мир предстал бы абсолютно гармоничным и цельным. В концепции всеединства главный и единственный источник зла и несовершенства в мире – это разделение бытия.

Только за счет сохраняющихся, не вполне утраченных взаимосвязей отдельных вещей и явлений с мировым целым у них сохраняется какой-то смысл, какое-то непреходящее значение. С наибольшей последовательностью эту концепцию воплотил в своем творчестве Владимир Соловьев. Он полагал, что наш мир возник в результате полумистического процесса «распадения», «деградации» идеального всеединства. Однако это всеединство, согласно Соловьеву, продолжает существовать в своей исходной совершенной форме, являясь по отношению к нашему миру некоей трансцендентной основой и целью развития. Это и есть божественное бытие, это и есть Бог, смысл которого только в ограниченной, несовершенной форме выражают все исторические религии и конфессии.

Особенно большое внимание Соловьев, как и вся русская философия, уделял положению человека в мире, его роли в «падении» мира и в его грядущем «возрождении», в достижении вновь состояния идеального всеединства. Собственно говоря, именно определенное представление о человеке было целью всех самых оригинальных построений русской философии и именно в этом элементе наиболее заметно ее отклонение от традиций западного рационализма. На протяжении тысячелетней истории в философии и культуре Европы господствовало убеждение в принципиальной вторичности человека, несущественности его роли в бытии. Представляя себя незначительной частью бесконечного целого мира, человек признавал свою подчиненность многообразным формам и законам мирового целого: этот принцип, составляя незыблемую основу западной цивилизации, обусловил такие известные черты европейца, как практицизм, умеренность, трезвое трудолюбие, умение признать естественной и необходимой свою ограниченность, свое зависимое положение в социальной иерархии. Несмотря на то, что в европейской философии можно найти выразительные примеры совершенно иного, «возвышенного» представления о человеке, она в основном придерживалась именно такой «модели» человека.

На фоне этой господствующей тенденции та концепция человека, которая была создана в русской философии благодаря усилиям Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева, выглядит особенно многозначной. Для Соловьева человек – это особый элемент несовершенного, распавшегося бытия, причем тот элемент, в котором с наибольшей полнотой сохраняется содержание идеального всеединства. Человек – это как бы последний оплот всеединства внутри мира, распавшегося на отдельные элементы, это точка осмысленности и связности бытия. Сохраняя в себе мистическую взаимосвязь с идеальным всеединством, человек спасает весь земной мир от полного распада, хаоса.

Понимание человека как единственной силы, ведущей мир к состоянию идеального, полного всеединства, составляет смысл соловьевской идеи Богочеловечества. С одной стороны, в этой идее заключено убеждение в уже наличном мистическом единстве человека с Богом, или, что то же самое, понимание человека как того элемента, который внутри земного мира сохраняет содержание идеального всеединства, который обеспечивает связность всего мира, предохраняет его от окончательного распада. Но, с другой стороны, в идее Богочеловечества заключено осознание глубокого несовершенства и мира и самого человека, и сколь бы совершенным ни чувствовал себя человек, это чувство обманывает его, поскольку его подлинное и окончательное совершенствование должно подразумевать соответствующее преображение всего мира. Поэтому идея Богочеловечества несет в себе не столько констатацию уже наличного единства Бога и человека, сколько требование к постоянной работе, постоянной борьбе за достижение полноты этого единства.

В рамках этой основополагающей концепции последователи Соловьева (Н. Бердяев, С. Франк, И. Ильин, Л. Карсавин) по-разному понимали и конкретное содержание той «борьбы», которую должен вести человек в мире. Это предполагало также определенное понимание причин, по которым наша земная действительность предстает «зараженной» злом и несовершенством. Несмотря на определенное различие точек зрения отдельных философов на эту проблему, можно выделить общий и очень важный элемент их позиций, который ясно различим уже в мировоззрении Достоевского. Источник и причина зла и несовершенства коренится в том же самом измерении человеческого бытия, где пребывает его божественная сущность, откуда исходит неустанное стремление к совершенству и добру. В конечном счете, этот источник – наша свобода, не объяснимая, не подвластная ничему, иррациональная. Именно открытие глубокой иррациональной диалектики человеческой души, сочетающей в себе добро и зло, своеволие и рабство, любовь и ненависть, составляет главную заслугу Достоевского. Но отсюда следует, что оборотной стороной стремления к совершенству и добру должно являться осознание своей вины за несовершенство и зло мира, причем эта вина носит «сверхэмпирический», абсолютный характер и не должна ограничиваться эмпирической виной за конкретные проступки, творимые отдельным человеком. Этот принцип абсолютной, метафизической виновности человека особенно настойчиво обосновывали в своих философских трудах И. Ильин и Л. Карсавин.

Осознание своей неустранимой вины за зло и несовершенство мира, естественно, должно изменить отношение человека к самому себе, к той системе ценностей, которая обосновывает его жизнь, к целям его жизни и деятельности. Так, Ильин полагал, что это осознание должно вести к решимости всегда и везде выступать активным противником зла. Причем в борьбе со злом человек может и должен использовать все возможные средства вплоть до самых радикальных, включая убийство злодея.

Особенно парадоксальные выводы из концепции метафизической виновности человека сделал Карсавин. Смысл нашей вины в том, что мы своими неправедными поступками вносим невосполнимые «дефекты» в бытие, разрушаем сохраняющиеся в нем элементы совершенства и целостности. Преображение мира невозможно без устранения указанных «дефектов»: необходимо каким-то образом скомпенсировать и каждое неправедное деяние, и виновность человека как таковую. Такая «компенсация» означает не просто некое внешнее упорядочивание и усовершенствование элементов бытия. Полная компенсация возможна только через свободное деяние, имеющее целью отрицание своей свободной неправедности, виновности. Во внешнем, материальном плане это означает жертвование себя миру и всем людям, добровольное избрание пути, на котором человека ждут страдания и смерть, но на котором именно через свободное избрание страдания и смерти преодолевается непреклонность и абсолютность этих негативных характеристик бытия и они превращаются в нечто вторичное и незначительное по отношению к подлинной абсолютности человеческой свободы и человеческого творчества. Символом и высшим примером такого жертвования себя миру и людям выступает Иисус Христос.

Помимо Карсавина, у которого идея жертвенности, жертвенного умирания ради восстановления совершенства мира, была обоснована в рамках очень сложной и содержательной философской системы, ту же самую идею в лаконичных и публицистически ярких работах развивал Александр Мейер. Рассуждения Мейера о неизбежности жертвенных актов (как добровольных, так и предопределенных судьбой) в жизни каждого человека можно рассматривать как попытку осмысления и своеобразного метафизического оправдания того порядка вещей, который сложился в Советской России в 20 – 40-е гг. и обрекал миллионы людей на мучительную гибель или полурабское существование.

Не имеет существенного значения степень непосредственного знакомства Тарковского с сочинениями русских философов начала века. Вся эта система идей не была «придумана» упомянутыми мыслителями – в ней было выражено сокровенное мировоззрение русской культуры, служившее невидимой основой большинства ее творений. Такой чуткий художник, как Тарковский, безусловно, воспринял ее через атмосферу духовных исканий, пронизывающую творчество виднейших представителей русской культуры (в первую очередь Достоевского).