Место человека в бытии и его преобразовании.

Характер отношений человека и мира в условиях совершенства или несовершенства последнего обусловливается прежде всего двумя позициями, с которых Тарковский рассматривает человека. Подобно русским философам начала XX в., Тарковский отверг традиционное представление о том, что человек – это только мельчайшая «песчинка» мироздания, незначительный его элемент, отличающийся и выделяющийся на фоне целого только наличием разума. Для Тарковского человек – это, во-первых, неотъемлемая и органичная часть природы, всего бытия, во-вторых, центр бытия, тот элемент, через который все мельчайшие частицы бытия получают какой-то смысл, какое-то значение, складываясь в гармоничное целое.

Но человек не только един с миром, не только вплетен в бесконечное течение жизни, но и противостоит миру и бессловесной природе, возвышается над ними; он обладает особой ролью и особым значением в бытии. Слитность, нераздельность мира и человека необходимо мыслить не как безразличное, нивелирующее единство (как единство капель в реке и самой реки), а по аналогии, например, с неразрывным единством окружности и ее центра: последний формально отделен от окружности, но не мыслим без нее, точно так же, как она не может существовать без своего центра, который определяет ее сущность. Человек – это метафизический центр мира; если бы не было его, то мир не имел бы ни смысла, ни определенной формы, не было бы в нем ни его несовершенств, дефектов, ни его красоты и возможностей бесконечного совершенствования.

Человек предстает как своего рода «свидетель» всего выступающего в бытие, и своим свидетельством, приятием происходящего в свое сознание, интегрированием каждого явления в целостность своей жизни он придает смысл этому явлению и всему бытию в целом. Поэтому имеет значение не только активное участие в событиях, но и простое созерцание, несущее в себе «озабочение» (по терминологии Хайдеггера) миром и всем случающимся в мире. Более того, активная позиция в мире не может быть поставлена выше созерцания, бездеятельного соприсутствия в нем. Деятельность заставляет человека сконцентрироваться на происходящем, позволяет ему увидеть и осмыслить только то, что дано в его деятельности, в то же время то, что составляет простор бытия, остается вне его внимания и заботы. Наоборот, «озабоченное» внимание, избегающее вмешательства в отдельные явления, охватывает весь горизонт мира и способно при его правильной ориентации схватить смысл каждого события (точнее, придать смысл каждому событию). Такое противопоставление активной позиции, претендующей на то, чтобы задать новые ориентиры, провести новые резкие «борозды» в бытии, и позиции внешне пассивной, но связанной с глубоким приятием мира и выявлением всех его бесконечных смыслов и значений, составляет одну из важнейших линий фильма «Страсти по Андрею». Андрей чаще всего является наблюдателем, свидетелем, только фиксирует все происходящее вокруг; но, соединяя смыслы происходящих событий в некоторую цельную картину, он как бы восстанавливает утраченную бытием полноту, то всеединое состояние мира, идеальный образ которого живет в душе каждого человека.

Все герои Тарковского предстают на первый взгляд как люди безвольные, пассивные – как созерцатели, а не деятели. Но в каждом фильме кульминацией всего происходящего является все-таки действие, решающий поступок, несущий в себе ту самую осмысленность, через которую новый, абсолютный смысл входит в мир и преображает его из хаоса к гармонии, пусть даже в одной очень ограниченной сфере. Особенно наглядно это проявляется в «Солярисе», где долгий период сомнений и нерешительности героя, в течение которого он постепенно отказывается от естественной деятельной позиции и учится слышать голоса Неведомого, завершается долгожданным прикосновением к какой-то осмысленности в том абсурдном пространстве, где царствует иррациональный разум планеты Солярис. Наиболее радикальным этот акт «проникновенной» деятельности предстает в двух последних фильмах Тарковского. И самосожжение Доменико в «Ностальгии», и сожжение своего дома Александром в «Жертвоприношении» — это акты даже слишком радикальные в своей решительности. В двух наиболее сложных и, может быть, наиболее зрелых фильмах Тарковского – в «Зеркале» и «Сталкере» — долгий путь постижения мира, всматривания и вслушивания в него, заканчивается парадоксальным «антидеянием» — отречением от того, что, казалось бы, должно явиться естественным итогом всего предшествующего пути. В «Сталкере» герои отказываются от того, чтобы войти в «комнату желаний», поняв всю глубину ответственности за поступок, который они хотели совершить. В «Зеркале» герой постигает истину о себе, погружаясь в воспоминания, и этот путь заканчивается, смертью, то есть абсолютным «недеянием».

Слабыми и безвольными героев Тарковского считают те, кто окружает, но не понимает их. Эуджения, недовольная Горчаковым, мечтает встретить «настоящего мужчину». Жена Александра постоянно укоряет мужа за то, что он бросил актерскую профессию и стал «всего лишь» критиком. Но Тарковский сознательно делает своих героев слабыми, для него слабость не является недостатком. Слабый человек не обязательно не способен ничего изменить в мире. Сталкер говорит в одном из монологов: «Когда человек родится, он слаб и гибок. Когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко. А когда оно сухо и черство, оно умирает. Черствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит». В сущности, Сталкер излагает мысли древнекитайского мудреца Лао-цзы из 76-й главы его книги «Даодэцзин». В слабости человека одновременно и его сила, та сила, которой и можно удержать мир на краю гибели.

Человек является «самооткровением» бытия, то есть в определенном смысле он и подчинен ему. В «Солярисе» Крис Кельвин только готовился к тому, чтобы принять позицию единства с миром, подчинению миру. В отличие от него Сталкер уже освоился в этой сфере и воспринимает ее как свой подлинный дом, как то место, где он может реализовать себя, где он может быть собой. Но цена этой «адаптации» — полное исчезновение самодостаточного в свое «я». Человек, способный жить в этом мире, — человек, лишенный сильных желаний, стремления к самоутверждению, почти утративший любовь и надежду. В странном мире Зоны выявляется иллюзорность, неистинность, вторичность всех страстей, желаний, целей и идей. Поэтому герои отказываются идти в «комнату желаний». Александр из «Жертвоприношения» осознает свою ошибку – он пытался спасти мир, не изжив своей самодостаточности, самобытности, чувства собственной значимости. Его поступок – акт одиночки. Не случайно в «Сталкере» герои не имеют имен, так как имена – первый признак индивидуальности.

Отказаться от своей самобытности человек готов только в том случае, если взамен ему будут дарованы какие-то еще более высокие ценности. Вера в возможность построения такой системы ценностей, не просто уничтожающей ценность отдельной индивидуальности, но преодолевающей ее ограниченное значение, преобразующей ее в форму абсолютной индивидуальности, пронизывает всю историю европейской культуры. В этом случае «преодоление» индивидуальности выглядит достаточно оптимистично. Человек ничего не потеряет при таком «преодолении», но, наоборот, приобретет то духовное богатство, которое доселе оставалось для него неведомым. Главное в судьбе человека – это трагическое противоречие между нашими устремлениями к добру, к всеобщей целостности и невозможностью их реализации в силу какой-то непостижимой «испорченности» бытия. В «Страстях по Андрею» и «Зеркале» господствовало достаточно оптимистическое представление о будущем человека. Человек, открывая свою подлинную роль в бытии, вовлекая себя в бытие, ничего не терял из своего духовного состояния. Мир становился при этом более «прозрачным», целостным, гармоничным. Бытие, которому открывался человек и которое открывалось человеку, выявляло только светлую, божественную сущность. В «Солярисе» сделан больший акцент на тех трагических проблемах, в которые вовлекается человек в тот момент, когда он пытается преодолеть традиционное разделение мира на «объективное» и «субъективное» и принимает свое новое положение в мире. Однако и здесь чувствуется скрытая вера в то, что все трагедии получат разрешение и в новом мире новый человек обретет высшую гармонию, не утратив ничего из своего внутреннего богатства. В «Сталкере» оптимистическое представление о грядущем человеке полностью развеивается. Открывая себя бытию и отрекаясь от всего внутреннего, «своего» ради высшего единства и высшей подлинности «я», человек не достигает тех целей, ради которых это отречение происходит. «Открывшееся» бытие оказывается несовершенным, нецельным, бессмысленным как в отдельных своих проявлениях, так и в целом. Казалось бы, человек может выбрать между сохранением своего «я», своей «субъективности» и отстранением от «объективности», грозящей бедами и утратами. Но Тарковский не оставляет человеку такого выбора. Мы уже живем в мире, представленном в «Сталкере» Зоной. В этом смысле особенно важным представляется высказывание самого Тарковского: «В «Сталкере» фантастической можно назвать лишь исходную ситуацию… Внутри же самой ткани происходящего никакой фантастики не будет, видимо-реальной будет даже Зона. Все должно происходить сейчас, как будто бы Зона уже существует где-то рядом с нами».

Герои Тарковского, особенно герои последних фильмов, тем или иным путем приходят к пониманию несовершенства бытия, чувствуют свою ответственность (вину) за мир и его будущее, пытаются показать другим всю неправильность нашей цивилизации. Но при этом они осознают, насколько неэффективной будет их маленькая война против большого хаоса. Тарковский указывает нам выход, и этот выход в единении. Поэтому герои Тарковского не только совершают свои, казалось бы, мелкие, незначительные поступки. Они призывают других следовать за ними. Они – учителя. Учителем Сталкера был Дикообраз. Сталкер сам стал учителем для Писателя. Доменико не просто совершил самосожжение как акт самопожертвования (см. следующую главу), он пытался обратить в свою веру и свою семью, заперев себя с женой и детьми в доме. Он старался открыть глаза другим на катастрофу, на грани которой находится мир. Но единственным, кто понял его, стал Андрей, у которого не хватило сил вести за собой других. Его вклад в попытку спасти мир ограничился индивидуальным самопожертвованием.