Полковник А. Муравьев и Герой Советского Союза старший лейтенант П. Шутов.

Фронтовые заметки

Командира взвода разведки 7-й батареи тов. Николаева мы встретили ночью у подножья южного ската высоты.

Николаев был в белом халате. Он сидел за деревом в неглубоком окопчике и изредка покашливал в кулак. Вокруг дерева вьюга намела бугор; дальше к фронту шла ровная снежная целина. На бугре, полукругом были натыканы в снег сучочки, щепочки, кусочки сосновой коры.

Один из дотов в районе Муурила (стр. 37)

Услышав наши шаги, Николаев поправил, не оборачиваясь, лежавший на коленях автомат и только потом, все еще стараясь не шевелиться, не скрипеть на снегу, повернул к нам голову.

— Ну, как? — спросили мы. — Слышно?

Поглядев на щепочки, дощечки, сучочки и веточки, натыканные рядом, Николаев тихо ответил. Все, что надо, было ему слышно, но, к сожалению, ничего не видно.

Где-то, шагах в пятистах от нас, тишину разорвали выстрелы — один, второй. Потом застучал пулемет. Николаев встрепенулся.

— Левый край, — сказал он еще тише. — Вчера тут никого не было.

И воткнул в снег еще одну ветку. Мы с любопытством наблюдали за командиром, который считался одним из лучших разведчиков.

На своем участке Николаев прекрасно знал, где сосредоточены автоматчики, куда передвинуты пулеметы, где стоят противотанковые орудия. Сейчас мы наблюдали метод его работы.

Сбоку, на этот раз вправо от высоты, сверкнули огни и рассыпалась новая пулеметная очередь. Опять так же спокойно Николаев взял веточку и воткнул ее в снег в направлении звука и блеска выстрелов.

Каждый из заговоривших ночью или на рассвете пулеметов, каждый автомат Николаев засекал, устанавливая в створе с выстрелом отметинку. Ночью звуки доходили до него отчетливо и чисто. Пулемет отмечался веточкой, автомат — щепочкой, винтовочная стрельба — сосновой корой, очередь спаренных пулеметов — сучком. Сам Николаев сидел неподвижно, всегда в одном и том же положении. Когда рассветало, он по отметинкам тщательно устанавливал направление, в котором слышал ночью выстрелы, и уже днем вместе со своими разведчиками непрерывно наблюдал в этом направлении. Пулеметный окоп, блиндаж, дзот выдавали себя либо неосторожным движением людей, либо дымком, либо стрельбой. Так устанавливались цели. Таким же способом был обнаружен Николаевым один крупный дот, позднее уничтоженный нашей артиллерией.

Не следует, конечно, думать, что таким методом разведки можно было ограничиться на фронте. Широко применялись все виды разведки.

Незадолго до начала штурма мы обнаружили, что целый ряд укрепленных точек противника нам неизвестен. Участок против высоты 65,5 охраняли не разведанные нами долговременные сооружения. Увидеть или по крайней мере попытаться увидеть их можно было только с самой высоты и ниоткуда больше.

Мы решили занять эту высоту своими наблюдательными пунктами, не останавливаясь перед тем, что она находилась под непрерывным перекрестным огнем финских дотов и минометов. Но без основательного инженерного оборудования таких пунктов нечего было и думать о том, чтобы удержаться на высоте хотя бы 2–3 часа.

Приказ — занять высоту наблюдательными пунктами — получил дивизион старшего лейтенанта тов. Курбатова. Многие, уже ко всему привыкшие люди, считали, что успех этого дела крайне сомнителен. Но другого выхода не было.

Захватив с собой кирки, группа бойцов и командиров ночью выбралась на южный склон высоты. Землю долбили, лежа на боку, голову нельзя было поднять. Работали на совесть, по-шахтерски. Мерзлая земля поддавалась с трудом. Лишь через три часа бойцы получили возможность работать сидя, согнувшись. Только через 5–6 часов они встали на ноги.

Но чтобы вынести наблюдательные пункты на высоту, нельзя было ограничиться отрывкой ям в мерзлой земле. Требовалось устроить крепкие, надежные блиндажи. Для этого на высоту, где не было ни одного дерева, следовало поднести бревна. Мы пробовали их катить — они зарывались в снег и застревали; мы тащили их волоком, на веревках — результат оставался прежним. Бойцы измучились. Тогда мы решили подвезти бревна... на обыкновенных грузовых машинах. Кому пришла в голову эта идея, — сейчас не вспомнишь.

— Чистое нахальство, — говорили нам пехотные командиры.

— Чистейшее, — отвечали мы.

На следующую ночь машины с потушенными фарами, с приглушенными и укутанными моторами сделали подряд четыре рейса на высоту. Подобная дерзость сошла нам с рук. Когда наступил рассвет, оставалось закончить еще одно перекрытие, и мы бросили машины в пятый рейс. На этот раз их заметили. Несколько бойцов выбыло из строя, но задача была выполнена — бревна доставлены.

На виду у противника выросли солидные блиндажи, в которых вскоре стали сидеть уже не только командиры батарей со своими связными, но и командиры пехотных батальонов и рот. Здесь же обосновались пункты медицинской помощи. Высота принимала «комфортабельный», обжитой вид. На северном ее скате были белофинны, на южном — мы.

Из наших пунктов на высоте хорошо просматривались четыре наиболее мощных дота, в том числе знаменитый центральный дот № 006 и дот № 0011.

И вот на пунктах появились наши снайперы и пулеметчики. Артиллерийский наблюдательный пункт стал еще и огневой пулеметной точкой. На траншеях и ходах сообщения противника мы сосредоточили огонь своих тяжелых батарей и огонь пулеметов. Стрельба белофиннов ослабела, и нам стало гораздо удобнее наблюдать и корректировать огонь тяжелых систем.

Один раз мы заметили какое-то странное пятно на одном из соседних бугров. Бугор, кроме того, имел необычную конфигурацию. Но сказать, дот это или не дот, мы еще не могли. Надо было разглядеть его с какой-нибудь другой стороны. Полковник Муравьев зарисовал подозрительный бугор. Лейтенант Жерновой прошел по пехотной траншее метров на четыреста в сторону от высоты и сделал рисунок бугра с другой точки. Сличение обоих рисунков решило вопрос. Мы увидели характерные очертания пулеметного дота.

Позднее, когда была прорвана линия Маннергейма, мы внимательно осмотрели свой южный склон. Вспомнили, как снег на нем шипел, когда велась стрельба. Не было здесь метра площади, не пораженного пулями и осколками. Как могли жить и работать люди?

Но потом мы оглядели свои блиндажи. Перекрытые рядами толстых сосновых стволов, они и сейчас выглядели внушительно. Только так, не считаясь вначале с опасностью, не жалея труда на землекопную «прозу войны», можно было достигнуть успеха и этим сохранить жизнь сотням людей.

Система мелких контрударов белофиннов, вылазок во фланги и в тыл наших войск, система огня финских снайперов, автоматчиков, дзотов и дотов — все это диктовало необходимость умелого инженерного оборудования огневых позиций и наблюдательных пунктов.

Артиллерия была готова в любую минуту оградить и себя, и пехоту от возможного контрудара белофиннов. Каждая наша батарея получала свой номерной участок заградительного огня. Участки эти пристреливались заранее, пристрелочные данные были записаны на щитах орудий. Ночью в каждой батарее имелись дежурные орудия, готовые к немедленному открытию огня. Вся батарея целиком должна была открывать огонь через считанные минуты после сигнала тревоги. Сигнал давал командир пехотного подразделения, с которым батарея держала теснейшую связь.

Огневые позиции были обнесены колючей проволокой. В 50 метрах от орудий начинались заграждения. Проходы в проволоке защищались пулеметами. Вся система обороны батареи была связана в дивизионные узлы, поскольку батареи располагались в 150–200 метрах одна от другой. Оборона дивизиона была круговой.

Разрушенные укрепления белофиннов на высоте 65,5 (стр. 40 — 41)

Практика показала, что такое оборудование огневых позиций было правильным. Не раз белофинны стремились прорваться в наше расположение. Среди финских лыжников, пытавшихся контратаковать наши части, были специальные артиллерийские расчеты, в задачу которых входили захват батарей и ведение огня из наших орудий по нашим же частям. Все подобные попытки приостанавливались у проволоки. В карманах убитых и пленных белофинских лыжников мы находили свидетельства об окончании артиллерийских училищ, заранее выписанные расчеты для стрельбы с наших позиций.

* * *

Неприступно и грозно сосредоточивалась, нависала над финским укрепленным районом мощная большевистская артиллерия. Произведена разведка переднего края. Готовя прорыв, батареи переходили на разрушение.

Каждому, конечно, хотелось внести свою лепту в дело уничтожения дотов — этих «ядовитых черепах», как их называли на фронте. Даже полковая и легкая дивизионная артиллерия стреляла по ним. Приходилось сдерживать благородные, но малообоснованные стремления некоторых командиров, чтобы избежать бессмысленной траты снарядов. Оправданной была лишь стрельба по дотам из тяжелых орудий и малокалиберных противотанковых пушек. Исключительная точность наводки позволяла расчетам последних вести огонь по амбразурам. После прорыва во многих дотах были найдены амбразуры, заклепанные 45-миллиметровыми снарядами.

Одним из лучших средств разрушения дота были, как показал опыт, бетонобойные снаряды 203-миллиметровой гаубицы. Лишь в некоторых случаях разрушительная сила их была недостаточна для окончательного уничтожения наиболее мощных железобетонных сооружений. Тогда удачное попадание 280-миллиметрового снаряда сразу вскрывало «подушку», разрушало напольную стенку мощного дота. 203-миллиметровые снаряды были прекрасным средством разрушения.

Контрналеты финской артиллерии нас беспокоили мало. Тяжелых орудий, о которых можно было бы говорить серьезно, у финнов вообще не было. Многие финские гранаты не разрывались.

С одним из пяти Героев Советского Союза, которые были в артиллерии 123-й стрелковой дивизии, тов. Музыкиным, произошел такой случай. В блиндаж, где он находился, ударил 122-миллиметровый финский снаряд, пробил перекрытие блиндажа, сделанное из трех накатов, но не разорвался и повис между бревнами последнего наката, остановившись буквально в 20–30 сантиметрах от головы Музыкина. Когда бойцы вбежали в блиндаж, то увидели лейтенанта, оглушенного волной воздуха. Остановившимися глазами он разглядывал снаряд, повисший над его головой...

К фронту форсированным маршем подходили резервы. В частях уже знали, что подготовкой решительного штурма руководит товарищ Тимошенко. 10 февраля были подавлены основные оборонительные сооружения первой линии, и утром 11-го началась артиллерийская подготовка перед штурмом.

Утром пал туман. В десяти шагах нельзя было разглядеть соседа.

Начальник артиллерии дивизии тов. Кутейников приказал тяжелой артиллерии открыть огонь по глубине обороны противника. Финны начали отвечать. В белой темноте, словно сотканной из тысячи полос кисеи, рвались снаряды.

Буквально через 15–20 минут после того, как наша артиллерия стала обстреливать глубину расположения финнов, туман начал подниматься вверх. Это было величественное зрелище. Гигантский белый занавес поднимался над полем сражения. Еще через 10 минут сверкнуло солнце, туман рассеялся, и артиллерия снова обрушилась на передний край.

Когда наш артиллерийский огонь стал опять уходить в глубину обороны, финны покинули укрытия и вышли в траншеи, думая, что теперь пойдут вперед наши танки и пехота.

Враг жестоко просчитался. В траншеи, заполненные финскими стрелками, вернулись наши снаряды. Несколько раз тов. Кутейников переносил огонь на 400–500 метров в глубину и возвращал его обратно на передний край. Финны запутались. Они не знали, где начало, где конец артиллерийской подготовки. Пехота финнов несла большие потери. Оставаться в укрытиях было нельзя, так как в любую минуту вслед за переносом огня могла начаться атака, но и сидеть в траншеях, под огнем наших батарей было невозможно.

Ложный перенос огня, умело и точно примененный тов. Кутейниковым, был заимствован из опыта прорыва австрийского фронта летом 1915 года. Русские артиллеристы тогда удачно применяли этот способ подавления переднего края обороны.

Близился момент атаки. Наблюдатели артиллерийских групп сели в машины командиров танковых рот, стали рядом с командирами пехотных подразделений.

Загудели моторы танков. Суровая и сосредоточенная, поднялась пехота.

Взвились ракеты. Бросок!

На наблюдательных пунктах мы следили за сигналами пехотных командиров и наших передовых наблюдателей, которые шли рядом с ними.

Огонь переносился по заранее известным рубежам, и у нас было время наблюдать за действиями пехоты и танков. Пехота продвигалась неудержимо, то исчезая во рвах и воронках от снарядов, то появляясь. Она немного приостанавливалась, вела огонь и снова стремилась вперед. Танки шли спереди и на флангах.

Кстати, тут еще раз подтвердилась способность малокалиберной артиллерии бороться с надолбами. 45-миллиметровые и 37-миллиметровые орудия танков разбивали камни на куски. Танки двигались через проходы, сделанные ими же самими.

Наблюдательные пункты превращались в перерывах между командами о переносе огня в своеобразные «штабы последних известий». В глубину расположения наших частей мы передавали одну новость за другой.

— Подошли к проволоке!.. Вошли во рвы!.. Взяли первую линию траншей!.. Обходят центральный дот!.. На центральном доте — красный флаг!.. Ура, товарищи!

Один из свободных радистов перешел в это время на прием. Утреннее московское радио передавало вчерашнее запоздавшее сообщение: «На Карельском перешейке без перемен».

11 февраля на участке 123-й стрелковой дивизии траншеи и доты главной линии обороны противника были взяты.