Последний гений древнерусской традиции

Потому что XV в. замыкает фигура Дионисия. Ну, он же начинает и XVI в., он же начинает новую эпоху. Это последняя вершина древнерусской традиции, последний гений. Хотя мы знаем, конечно, имена других мастеров, и прежде всего его сыновей Феодосия и Владимира, которые с ним работали, мы знаем потом мастеров Оружейной палаты, тоже очень интересных, но все-таки в древнерусской традиции это – последняя вершина. Можно сказать, что после Дионисия древнерусская традиция постепенно, а потом достаточно быстро начинает снижение. Мы об этом потом поговорим, сегодня мы рассмотрим Дионисия именно как представителя золотого века русской иконописи.

Прежде всего хочется указать на него как на художника. Если Андрея Рублева мы ценим как монаха, исихаста, который этот свой глубинный опыт предстояния богу, созерцания нетварного света выразил в великолепных иконах, то, может быть, Дионисий и был причастен к исихастской традиции, но, скорее всего, он работал для тех монастырей, которые были внутри этой исихастской традиции. Напомню, что конец XV в. – это и первый раскол в русской церкви, это спор между иосифлянами и нестяжателями. Интересно, что Дионисий работал и для тех, и для других. И даже знаменитое послание иосифо-волоцкого иконописца считается адресованным именно мастеру Дионисию. Несмотря на разницу двух путей, которые обозначились, оба эти пути так или иначе возводились к преподобному Сергию. Но, видимо, так практика развела эти пути, что в конце XV в. они уже не узнавали друг друга и стояли на совершенно разных позициях.

Одни – нестяжатели, последователи Нила Сорского. Само название говорит о себе: они были за бедное монашество, которое должно было заниматься только молитвой, изучением Писания, проповедью и т.д. и не заниматься всякими хозяйственными и политическими проблемами. А Иосиф Волоцкий стоял за сильные монастыри, богатые монастыри, влиятельные монастыри и т.д. Мы сейчас не будем углубляться в суть этого спора, но, во всяком случае, это важно, потому что не будь этого спора, как считают многие историки и богословы, может быть, не было бы многих других явлений в нашей церковной истории, в том числе и раскола XVII в. Но нас интересует иконопись.

И вот человек, который работал и для тех и для других, который мог быть внутри этой традиции, и той и другой, представляет собой очень интересную фигуру именно как художник. Это видно, например, на иконе, которую считают чуть ли не одной из первых, им написанных. Мы знаем, что он работал в 70-х годах в Пафнутьев-Боровском монастыре, но там он не является первым мастером, это не самостоятельная его работа. К тому же там много чего не сохранилось. А вот икона «Одигитрия» из Вознесенского монастыря Московского Кремля считается одной из первых его самостоятельных икон. Но интересно, что эта икона – поновление, как тогда говорили, или реставрация, как мы сейчас говорим, старой византийской иконы. И вот таков этот удивительный мастер, что он сохраняет стилистику и дух византийской иконы и даже подписывает ее снова по-гречески – «Одигитрия». Здесь он скорее следует образцу. Она попала в пожар, плохо сохранилась, и он ее восстанавливает. Но если мастера до этого просто брали и переписывали икону по-своему, то Дионисий все-таки чутко относится к первообразцу. И в этом сказывается его тактика, его глубина как художника.

Если мы посмотрим написанные им многочисленные «Богородицы», они совершенно другие! Его стиль абсолютно отличается от иконы из Вознесенского монастыря. Его Богородицы – очень тонкие, очень изящные. Там Богородица монументальная, действительно Одигитрия типа Смоленской, царская такая. Дионисиевские иконы отличаются именно в сторону эстетизации. Это замечают многие исследователи. Он, например, открывает шею Богородицы больше, чем это было обычно, как бы показывая чисто женскую красоту Божьей Матери, ее обаяние. У нее всегда изящные руки, всегда украшен такой дополнительной каймой, орнаментом мафорий Богородицы, у него очень интересные цвета. Например, вот в этой иконе – бирюзовая подкладка, на что совершенно не обращали внимания прежние художники.

И здесь мы видим, что Дионисий – прежде всего художник. Он вводит в колорит иконы, а уж во фресках в большей гораздо мере, много дополнительных цветов, которые раньше не использовали. Нет, он не уходит от символики цвета, основные цвета у него все те же самые, но он много вводит дополнительного, разнообразит палитру. Это говорит о том, что он является действительно таким эстетом, художником по преимуществу. Не в ущерб, конечно, молитвенному образу, но это новая черта.

Отчасти, может быть, это влияние итальянцев. Если мы вспомним, что в конце XV в. Успенский собор, где, кстати, тоже работал Дионисий, потом Архангельский, другие соборы в начале XVI в., кремлевские башни, стены отстраивали итальянцы, то мы многое поймем и в стилистике Дионисия. Потому что, конечно, итальянцы привозили с собой какие-то свои образцы, он мог это видеть.

Влияние на русскую культуру итальянского искусства сегодня только начинает серьезно осмысляться. Недавно, например, Баталовым очень убедительно доказано, что даже знаменитый храм Покрова-на-Рву, известный как собор Василия Блаженного, строили не кто иные, как итальянцы. Хотя нам всегда казалось, что это прямо вершина древнерусского зодчества. Это, конечно, не тема нашей беседы, но присутствие итальянцев в культуре времен Ивана III очень значимо.

Напомню, что он женился вторым браком на Софии Палеолог, племяннице последнего императора. Византия была в 1453 году разрушена, императорская семья жила в Италии в изгнании, и с приездом Зои, или Софии, как ее стали называть на Руси, воспитанной в Италии, вот этот ручеек итальянского влияния очень заметно прибавился. Собственно говоря, может быть, впервые после домонгольской Руси русское, а сейчас московское княжество, Москва, собирает под себя все остальные княжества, становится государством, и это московское государство разворачивается к Европе. Это очень интересный процесс – процесс раскрытия культуры к новым, иным влияниям.

Иконы двух святителей

Ну, вот для Успенского собора, который был построен итальянцем из Болоньи Аристотелем Фиораванти, Дионисий пишет две иконы: святителя Петра и святителя Алексия, митрополитов московских. Это тоже, можно сказать, классика житийных икон: двухметровые огромные иконы, где каждое клеймо больше, чем одна аналойная икона, совершенно классически построенные, удивительно исполненные колористически, потому что все здесь сделано на таком почти чистом левкасе.

Т.е. светлый, белый такой тон, может быть, с оттенком слоновой кости является подкладкой для всех остальных цветов. И это делает икону светоносной. В среднике, в саккосах – митрополиты, каждый из них держит Евангелие, каждый из них с благословляющим жестом, вот такое молитвенное предстояние святителя. А на полях клейма с житийными эпизодами очень подробно рассказывают жития этих святых.

Я напомню, что первый Успенский собор Московского Кремля был заложен как раз митрополитом Петром – он перенес свою кафедру из Владимира в Москву, тем самым определив для Москвы ее такое особое место. Потом на этом основании Москва обосновывает свое первенство среди других русских городов.

Митрополит Алексий тоже очень много сделал для становления московского княжества, особенно в переговорах с Ордой. Он был великим дипломатом, и одним из таких его чудес было исцеление ханши Тайдулы, жены хана Джанибека. И благодаря тому, что слепую ханшу Тайдулу он исцелил, Русь получила большие привилегии, и даже не столько Русь, сколько Москва. Это тоже дало Москве возможность обрести силу и власть и претендовать на первенство. Одно из клейм как раз изображает исцеление ханши Тайдулы.

А другое, очень интересное, изображает беседу митрополита Алексия с Сергием. Мы знаем, что митрополит предлагал Сергию было его преемником на митрополичьей кафедре, но Сергий отказался. И это тоже очень интересно в контексте споров нестяжателей и иосифлян, потому что нестяжатели, конечно, в большей мере могли претендовать на то, что они – преемники Сергия, который отказывался от власти, носил штопаную рясу до конца своей жизни, жил в келье и питался от трудов рук своих. В то же время, конечно, повторяю, к Сергию возводили себя и иосифляне, потому что, если мы вспомним того же Кирилла Белозерского, это был очень крепкий хозяйственник. Другое дело, что внутри первого круга сергиевских учеников как-то это все уживалось – и нестяжательство, и хозяйствование, – а потом все разошлось.