Поэтика пейзажа в романе «Тихий Дон»

Традиция пейзажной живописи в русской литературе идёт от древнейших времён. Непревзойдённые образцы её содержатся в бессмертном «Слове о полку Игореве». Литература девятнадцатого века принесла нам, читателям, лаконичный и предельно точный пейзаж Пушкина, богатство красок пейзажных зарисовок у Лермонтова, задушевную глубину тургеневского пейзажа, горестное слияние бед народных с картинами природы у Некрасова, трагический пейзаж-лейтмотив Достоевского, нерасторжимое объединение картин природы с думами и чувствами героев у Льва Толстого. М. А. Шолохов не просто «освоил и продолжил» эти традиции русской классической и мировой литературы: он выступил смелым новатором, внёс и в пейзажную живопись своё, неповторимое, шолоховское. Б. А. Ларин справедливо заметил: «Не меркнет ни от каких сравнений шолоховский сказ о степных просторах, о курганах и буераках в казачьем краю, о крутых обрывах и вишнёвых садах «по-над Доном». Гений художника в пейзаже может претворить индивидуальное в преходящее и бессмертное» [Ларин: 1956, 6].

В художественных произведениях описания природы являются фоном, на котором происходят те или иные события, помогающие понять и почувствовать глубокие переживания и душевное состояние героев. Автор, используя пейзаж, выражает свою точку зрения на происходящие события и свое отношение к описываемым событиям.

Герои шолоховских произведений не похожи на наших современников, их характеры, быт, повседневные заботы отличаются от наших. Но эти люди становятся нам близкими, их проблемы начинают нас волновать по-настоящему. Отобразить их помогают пейзажные зарисовки. Вспомним грозу над бахчой в «Тихом Доне», когда Наталья проклинает Григория. Своеобразной экспозицией к центральному событию становится пейзаж жаркого солнечного дня. Вроде бы ничего не предвещало бури. Весь мир пропитан ослепительным светом, слышится пение жаворонка.

Пейзажные зарисовки в художественных текстах не только раскрывают характеры и внутреннее состояние героев, но и поэтизируют, предваряют события, происходящие в жизни персонажей произведений. Специфика языка и стиля пейзажей у Шолохова зависит от их значения в произведениях.

В развитии сюжета романа М. А. Шолохова «Тихий Дон» многие пейзажные картины выполняют функцию художественного предварения. Прием этот гармонирует с эпико-трагедийным содержанием романа, выступает как смысловая и лирическая прелюдия к драматическим событиям. В них звучит намек на грядущие страдания, кровь, жертвы. Перед описанием начала первой мировой войны писатель дает развернутую картину природы, в которой, по народным приметам, много недоброго, предвещающего смерти, тяжелые утраты: «Стояло необычайно сухое лето. Мелел Дон…Ночами густели за Доном тучи, лопались сухо и раскатисто громовые удары, но не падал на землю, пышащую горячечным жаром, дождь, вхолостую палила молния. По ночам на колокольне ревел сыч…Худому быть, пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски…» [Шолохов: 1986, 242-243].

В описании гражданской войны прием предварения событий имеет важное значение: пейзажи предваряют собой вереницу кровавых человеческих дел. Гибель отряда Подтелкова предваряет пейзажная зарисовка, которая содержит предчувствие беды: «На западе густели тучи. Темнело…блекло светилось зарево, принакрытое черной пленой тучи…Даже травы, еще не давшие цветы, излучали непередаваемый запах тлена» [Шолохов: 1986, 367].

В композиции романа пейзажи способствуют эпизации событий. Они часто выполняют роль эпического параллелизма, который включается в те моменты развития действия, когда повествование достигает своей кульминации. В эпических параллелизмах образ природы развертывается очень широко, чем и достигается писателем самоценность и художественная значимость образа природы. Образы природы в эпических параллелизмах самостоятельны. В такой полноте, как у Шолохова, эпические параллелизмы не встречаются ни у одного из писателей ХХ века. В них прослежена неотделимость судеб людей, хода исторических событий от вечного движения природы.

В 3-й книге образ бурного течения Дона, вливающегося из широкого русла в узкое горло, дан как параллель нарастающему возмущению хуторов и станиц при известии о расстреле арестованных казаков: «Из глубины затихших омутов сваливается Дон на россыпь. Кучеряво вьется там течение. Дон идет вразвалку, мирным тихим разливом. Но там, где узко русло, взятый в неволю, Дон прогрызает в теклине глубокую прорезь, с придушенным ревом стремительно гонит одетую пеной белогривую волну…в котлованах течение образует коловерть. Завораживающим страшным кругом ходит там вода. Второй член параллелизма: «С россыпи спокойных дней свалилась жизнь в прорезь. Закипел Верхне-Донской округ. Толканулись два течения, пошли вразброд казаки, и понесла завертела коловерть…» [Шолохов: 1986, 147].

В эпических параллелизмах образ природы развертывается очень широко, как бы безотносительно ко второму члену. Это делает образ природы как бы самоценным и художественно значимым, безотносительно к его сюжетно-смысловой функции.

Родство казаков и земли в романе Шолохова «Тихий Дон», ощущение ее одухотворенности подчеркнуто метафорой «луг вздыхал». Рассказывая о характере Григория Мелехова, автор отмечает и свойственное ему чувство нерасторжимой связи с окружающим миром, особенно в эпизоде купания коня: «Григорий долго стоял у воды. Прелью сырой и пресной дышал берег. На сердце у Григория легкая сладостная пустота» [Шолохов: 1986, 36].

Изображение природы в романе Шолохова «Тихий Дон» выполняет различные функции: он не только раскрывает характеры и внутреннее состояние героев, но и поэтизирует события: «Шуршали на кукурузных будыльях сохлые листья. За холмистой равниной переливами синели отроги гор. Около деревушки по нажитям бродили рыжие коровы. Ветер клубил за перелеском морозную пыль. Сонлив и мирен был тусклый октябрьский день; благостным покоем, тишиной веяло от забрызганного скупым солнцем пейзажа. А неподалёку от дороги в бестолковой злобе топтались люди, готовились кровью своей травить сытую от дождей, обсеменённую, тучную землю» [Нянковский: 2001, 118].