Образ природы в картине бытия М. А. Шолохова

Н. А. Бердяев особое внимание уделяет характерной для русского сознания черте: «В душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины. Для русского народа одинаково характерны и природный дионисизм, и христианский аскетизм. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта» [Бердяев: 1990, 8]. Это свойство русского сознания выступает на первый план в творчестве М. А. Шолохова при описании казачьей картины мира. Казачество, эта «маленькая нация», как любовно называл его писатель, составляет этническую часть русского народа, живущую относительно автономно на просторах донского края, в традициях и устоях воинского долга. Но по сравнению с русским человеком, живущим в средней полосе России, казак включает в свое мировосприятие наиболее яркое реальное воплощение «безграничности» и «широты» – донскую степь. Она, по казачьему представлению, не административная территория жизни, а отечество, где он родился, живет и любит, пашет и сеет, воюет за нее. Степной простор связан в произведениях М. А. Шолохова с духовными устоями и обычаями донского этноса – свобода, воля и независимость являются его доминантами. Широта и простор донской степи – это географический и вместе с тем духовно-эмотивный фактор становления казачьего менталитета. Пласт земледельческой культуры и этнические традиции казачества определили своеобразие изображения степи М. А. Шолоховым. Степь обладает сюжетообразующим началом, и предстает как пространственно-временная координата окружающего мира.

Опыт прошлых поколений определяет осознаваемое – любовь к степи, как к родной матери. Казачье восприятие природы – первозданно и целостно, они являются ее органической частью. Поэтому сокровенная жизнь природы – для них открытая книга, и М. А. Шолохов, живущий одной жизнью со своим народом, не мог не отразить этого важного начала.

В лингвистических исследованиях последних лет появилось понятие «текстема» – это слово или сочетание слов, встречающиеся в произведениях писателя в совокупности своих значений: в общеупотребительном прямом и переносном значениях и в собственно авторском, текстовом смыслах. Под авторским смыслом понимается «личностное содержание слова или сочетания слов, которое возникает как истолкование предмета, признака, явления под влиянием целеустановок, замыслов, идей, системы взглядов писателя» [Диброва: 2005, 27].

Текстема «степь» имеет сущностную значимость при осмыслении казачьей картины мира, которую М. А. Шолохов создает в своих произведениях. Степь у него предстает в величии и молчании: величайшее безмолвие степи становится ее главным атрибутом и воплощает мудрость земли, ибо, по народной поговорке, молчание – золото. Писатель трактует мудрость степи подобно казаку-землепашцу. Работник на земле своим трудом раздирает лоно Матери-сырой земли, оплодотворяет, бросая в мягкие борозды золотое зерно, убирает урожай, который породила земля. Но в языке художника слова «степь» может быть амбивалентной, одновременно символизируя противоположности – рождение и смерть, молодость и старость: «На вербах зеленели сережки, липкой духовитой почкой набухал тополь. Несказанным очарованием была полна степь, чуть зазеленевшая, налитая древним запахом оттаявшего чернозема и вечно юным – молодой травы» [Шолохов: 1986, 235].

Тишина в степи – это естественность и бытие природного мира, который противопоставляется человеческому миру войны, насилия и жестокости. Как предзнаменование близкой смерти степь в пейзажах писателя часто связывается с безмолвием и покоем: «Величавая, строгая тишина, предшествующая смерти, покорно и мягко, как облачная тень, легла над степью и логом» [Шолохов: 1986, 66]; «Тишину мартовского степного полдня, нарушаемую лишь свистом полозьев да чавкающим перебором конских копыт, обвальным раскатом задавил гул орудия. Орудийный гул могучей чужеродной гаммой вторгся и нарушил бледное очарование дремлющей в предвесеннем томлении степи» [Шолохов: 1986, 218].

Величие в художественной прозе М. А. Шолохова присуще двум природным мифологемам: «степи (земли)» и «Дона (воды)», запечатлевшим в себе древние предания, которые оказывают влияние на жизнь и быт человека. Мифологемы как особые «схемы человеческого духа» присутствуют в сознании в качестве бессознательного, накопленного веками и хранящегося в памяти. Они получают свое проявление в культуре и языке народа. В языке М. А. Шолохова «земля» соотносится с «водой», но в античном мифе «вода» двупола, в казачьем же мироотражении она воплощает мужское начало: Дон – батюшка, а степь – матушка. «Степь» сопряжена в казачьем представлении с установлением миропорядка, а «Дон» воплощает борьбу за него. Таким образом, «степь» составляет горизонталь казачьего образа мира: «степь – Дон» и предстает опорой вертикальной оси: «степь – небо». Родная степь соединена в казачьем пространстве с низким донским небом, открыта в ковыльный простор, где казакует горький ветер и светит яркое южное солнце. Оппозиция «верх – низ» воплощается и конкретикой вертикали: «степь – солнце». Почти всегда читатель видит степь под солнцем: знойным или холодным, сияющим или лучащим смерть. Горизонтальный ориентир «степь – Дон» описывается М. А. Шолоховым как основа казачьего национального пространства; горизонталь как бесконечность устремляется вдаль и предстает как степной простор: «Впереди, повитая нежнейшим голубым куревом, величественно безмолвствовала степь. В зените, за прядью опаловых облачков, томилось солнце. От жаркой травы стлался тягучий густой аромат. Справа, за туманно очерченной впадиной лога жемчужно-улыбчиво белела полоска Жирова пруда. А кругом, – насколько хватал глаз, – зеленый необъятный простор, дрожащие струи марева, полуденным зноем скованная древняя степь и на горизонте – недосягаем и сказочен – сизый грудастый курган…» [Шолохов: 1986, 28].