Душа» как художественный концепт в поэзии Ф. И. Тютчева

 

То, что болит, и есть душа˗ по определению.
М. Мамардашвили.

  Сущность человека с позиций философии Хайдеггера определяется его экзистенцией как способом быть, при-сутствовать. Однако, решая вопрос о "кто" присутствия как о человеко-самости, мы поневоле выходим к необходимости содержательно-предметного оконкречивания самости; в качестве такового выступает понятие антропологической сущности человека: человеко-самость содержательно и есть антропологическая сущность. В рационально-риторическом дискурсе поэзии Тютчева содержательность человеко-самости уже по самой природе дискурса имеет общезначимый для эпохи характер. Как известно, в поэтическом сознании XIX в. антропологическая сущность человека структурировалась, исходя из традиционно христианской дихотомии души и тела. Однако чтение стихов Тютчева показывает, что эта дихотомия действительно актуализируется в лирике поэта лишь с началом 1850-х годов ("Не знаю я, коснется ль благодать / Моей души болезненно-греховной...", 1851), когда, как писал Б. М. Козырев, в творчество Тютчева активно проникает христианский платонизм, и главное внимание поэта обращается на человеческую душу [Козырев 1988:94-95].

   Индивидуально-психологическая жизнь личности в поэзии Тютчева, не связанной с лично-биографическим сюжетом, оказывается, сведена к минимуму. Ее основным показателем и носителем в стихах 1824-начала 1850-х гг. (до денисьевского цикла) является "душа" (или ее аналог "сердце"), выступающая вне оппозиции с "телом" как отдельный концепт, маркирующий факт тютчевского присутствия в ее содержательной отнесенности к антропологической сущности экзистенциала людей. В большинстве случаев этот концепт в стихах поэта используется в традиционном поэтическом значении - быть центром душевной, индивидуально-психологической жизни человека, свидетельствовать о внутренне-субъективной отнесенности жизни личности и ее интровертной ориентации в мире (последние из указанных смыслов концепта соответствовали традиции романтизма, да, в целом, и предшествующей ей и долго сохранявшей свое значение в русской поэзии сентименталистской "поэзии сердца").

  Своего рода усредненность, обычность для поэзии функционирования данного концепта в лирике Тютчева может интерпретироваться как показатель неактуальности, незначимости для него повседневного присутствия в мире людей. Для поэзии Тютчева важно «предстание сущего бытию как Бытию, а даже не бытию-В-мире или бытию-друг-с-другом» [Топоров 1977:87-90].

  Однако в отдельных стихах Тютчева "душа" (уже именно душа, не сердце!) способна выступать "заместителем" целого – всей внутренней жизни человека, беря на себя свойства и функции как "сердца" (собственно психики как сферы переживаний): Ю. И. Левин пишет о том, что в поэзии Ходасевича "сердце противопоставлено душе как земное небесному"  [Левин 1999:237], так и сознания с его предсознательными и бессознательными сферами; подчас, в этом своем метонимически-символическом значении, человеческая душа у Тютчева заступает место мировой души – проявляется индивидуальное, свойственное именно данному поэту значение концепта (по-видимому, в этом случае можно говорить об индивидуальном поэтическом символе Тютчева, активно воспринятом затем символистами). Подборка контекстов с их краткой сопутствующей интерпретацией такова: "Душа моя, элизиум теней" (душа – вместилище памяти и хранитель индивидуальности личности), "Как жадно мир души ночной" ("О чем ты воешь, ветр ночной?" : душа – поистине мир, "психологический космос", используя выражение И. Козлика [Козлик 1992:21], по своей структуре идентичный структуре мироздания), "Он всю душу мне потряс!.." ("Вечер мглистый и ненастный...": душа - "весь" человек в его эмоционально-реактивной связанности с сущим), "Мужайся, сердце, до конца" ("И чувства нет в твоих очах...": душа, здесь замещенная сердцем, - вновь "весь" человек, но уже в его эмоционально-волевой собранности присутствия), "В душе своей, как в бездне, погружен" ("Святая ночь на небосклон взошла..."): душа–  в том же обобщенном значении, что и в стихотворении "О чем ты воешь...", однако акцент на избыточность бытия в сущем мира усиливается: и сущее, и мирность ушли - в душе как присутствии остается только ужас ничтожащего Бытия.

  Как можно увидеть из этой выборки, в индивидуально-поэтическом функционировании концепта "души" в лирике Тютчева происходит ее (души) выход за пределы чисто антропологической сущности как определяющей быт человека, означивающей присутствие в мире людей. Душа, изоморфная мирозданию, вбирающая в себя бездну бессознательного ночного ужаса перед стихией бытия становится, как само человеческое присутствие в мире Тютчева, только чутким резонатором на Бытие в мире сущего. Если форма-субъект дискурса поэта подчеркнуто отнесена к бытию человека, то душа как содержательная сущность поистине имеет "двойное бытие", категоричность утверждения которого снижена у поэта постоянным маркером его стиля - словом "как бы", знаком "неоконченного, небезусловного, недогматичного" [Маймин 1976:182] – ведь само присутствие в мире Тютчева не имеет своего постоянного, раз и навсегда данного "места".

  В собственно христианском значении, в оппозиции к "телу", концепт "душа" в стихах Тютчева рассматриваемого периода употребляется лишь один раз в стихотворении "Душа хотела б быть звездой...". Причем здесь душа входит в состав пространственно-метафизической оппозиции "земля - небо" (по отношению к "дню – ночи", "северу – югу", "хаосу – космосу" эта оппозиция является скорее дополнительной, очевидно, по причине своей слишком явной христианской интонированности, которую пытается нейтрализовать или преодолеть сам дискурс в других стихах Тютчева; см.: "И гроб опущен уж в могилу...", "Как сладко дремлет сад темно-зеленый...", "Нет, моего к тебе пристрастья..."). Лишь в стихах 1850-х-первой половины 1860-х годов "душа" становится носителем не универсальной одушевленности, "животворности" мира, чисто формально ограниченной рамками индивидуального "я", но выразителем сугубо человеческих и сугубо индивидуальных чувств и переживаний личности, причем острота их чрезвычайно возрастает даже не со встречей, но со смертью Денисьевой: "душа" - это собственно носитель памяти и личной боли в таких стихах Тютчева, как "Певучесть есть в морских волнах...", "15 июля 1865 г.", "Есть и в моем страдальческом застое...", "Нет дня, чтобы душа не ныла...", "Как ни тяжел последний час..." и др.

  Стихотворение "Певучесть есть в морских волнах..." (1865) являет нам встречу двух ведущих значений концепта "душа", связанных с двумя периодами в жизни и творчестве поэта: язычески-пантеистическим и христианским, как называл их Козырев. Коннотации первого значения душа несет в своем первом же употреблении в третьей строфе стихотворения, продолжающей тему разлада, нарушенного соответствия между макрокосмом (мирозданием) и микрокосмом (человеком), которая сформулирована во второй строфе ("Лишь в нашей призрачной свободе / Разлад мы с нею сознаем"). Однако здесь душа еще не индивидуальна ˗˗ это душа "всех нас", общечеловечества (ибо эксплицирован субъект стиха –  "мы", т. е. "размытое", обобщенное "я"), она вызывает ассоциации с платоновской всеобщей или мировой душой: не случайно ее выступание в одном ряду с природной стихией "моря" и "мыслящим тростником" - поэтико-философским символом человека в мире Тютчева ("И отчего же в общем хоре / Душа не то поет, что море, / И ропщет мыслящий тростник?"); душа здесь – это некое бессубъектное всесознание мира, странно, но, по существу, глубоко закономерно отделившееся от всего сущего (непонятность и странность такой ситуации для лирического субъекта подчеркивается риторическим вопросом, начинающим третью строфу: "Откуда, как разлад возник?".

В последней строфе осуществляется акт своеобразной персонификации души. Во-первых, здесь катастрофически раздвигается пространство: "от земли до крайних звезд"; во-вторых, само пространство лишается той предметной наполненности, множественности природного мира, которой оно обладало в первой строфе: мир устанавливается в своих крайних, граничащих пределах и иссушается, обезвоживается, если ранее он был напоен влагой, то теперь это поистине – "пустыня". В-третьих, в пространстве появляется вертикальное измерение, подразумевающее имплицитное введение христианско-религиозной парадигмы взгляда (ср.: "Как души смотрят с высоты..."). Поэтому "глас вопиющего в пустыне, души отчаянный протест" воспринимается как действительный голос индивидуальности, персоны, душа здесь – это голос одного, а не многих, не мира, но личности. "Петь" можно сообща – пусть даже не то, что поет хор ("И отчего же в общем хоре / Душа не то поет, что море..." - из третьей строфы), "вопиять" же – только по одиночке, только по вертикали (здесь естественно возникает ассоциация с Псалмами) - к Богу.

Наконец, в отдельных стихотворениях Тютчева уже в ранний период творчества происходит своеобразное "присвоение" его лирическим "я" души  – рядом с ней употребляется притяжательное местоимение "моя", и концепт теряет свое универсально-обобщенное значение представительства душевной жизни лирического "я" как "общечеловека", как части природной жизни, изоморфной целому (процесс этот мы только что показали в динамике на примере анализа одного стихотворения Тютчева). Кроме контекстов, приведенных выше, это, как наиболее значительные: "Душа моя, Элизиум теней" (1831-1835), "Не знаю я, коснется ль благодать / Моей души болезненно-греховной" (1851), "О вещая душа моя!" (1855), "Душе моей стократно / Любовь твоя была" ("В часы, когда бывает...", 1858) и т.д.; доля "присвоенной" души в сравнении с "просто" душой в творчестве поэта до 1851 г. составляет в среднем 20 %, после же августа 1864 г. тютчевская "душа" определенно становится его и только его достоянием.

  В общую сферу концепта "душа", определяющего антропологическую сущность в поэзии Тютчева, входят также чувства, мысли, мечты, думы, единожды – процессуальное существительное воображение ("Из Шекспира"), однажды в стихах фигурирует концепт совесть ("Бессонница"). В целом психологический язык его лирики носит крайне обобщенный, даже схематизированный характер: сознание реализует свой разговор с психикой в большей степени на уровне представлений внутренней жизни в образах сущего как бытия в природе. Зачастую это отражается в двухчастной композиции стихов Тютчева, о которой уже говорилось выше. Например, как развернутое сравнение по типу параллелизма строится стихотворение "Когда в кругу убийственных забот..." (1849), о котором Е. А. Маймин писал, что оно принадлежит "к распространенному у Тютчева структурному типу, который основан на генерализации и своеобразной мифологизации конкретного психологического факта и наблюдения. В стихах подобной структуры, как бы они внешне не отличались друг от друга, случай из жизни человеческой или просто мысль поэта о человеке через сравнение с аналогичным в природе как бы приобретает все черты истинности, наполняется всеобщим философским содержанием" [Маймин 1976: 164].

Выводы к 2 главе

1.  Концепт "душа" как основная составная часть включен во все религии мира: представление о душе, дарованной Богом, о ее бессмертии является основой священного вероучения. Согласно пониманию некоторых отцов церкви, душа материальна (Тертуллиан), другие же считают ее духовной (Августин), но господствующим в христианстве является понимание души как непространственной, нематериальной субстанции.

2. Как показывают наблюдения, душа субъекта эксплицируется и определяется в художественном дискурсе через эмоционально-экспрессивное пространство, речевым/языковым экспликатором которого выступает континуум особых образных, оценочно-ассоциативных лексических единиц. Каждая конкретная семантико-психологическая и эмоционально-эстетическая реализация концепта "душа" в границах художественного дискурса определяется особенностями языкового сознания личности писателя.

3. Концепт «Душа» выступает чаще всего в паре с каким-либо другим концептом. Отношения внутри такой пары могут быть различными. В одних случаях это будет противопоставление, в других – сравнение, в-третьих – тесная взаимосвязь. Чаще всего «душа» противопоставляется явлениям материального мира. При анализе пословиц и поговорок, мы обнаружили такие основные антитезы: «душа – тело», «душа-плоть», «душа – грех», «душа – богатство». Душа в паремиях выступает в парах с концептом «сердце» и «совесть», причем отношения в этих парах могут быть как сравнительными, равноправными, так и подчиненными, причем «душа» обладает приоритетом.

 На основе анализа русских паремий мы можем сделать вывод, что в данном концепте отразилось понимание души как средоточия психической и эмоциональной жизни человека, как бесплотной и бессмертной сущности, связанной с Богом. Кроме того, душа понимается как ценность, тайна, которую следует тщательно оберегать. Душа выступает мерилом человеческих поступков, и часто в этом контексте «душа» употребляется вместе с концептом «совесть». Также душа понимается как внутренний храм, утрата или осквернение которого ведут к утрате связи человека с Богом и к погибели.
 Мы также обнаружили ряд важных образных воплощений концепта «душа». «Душа» выступает как некое вместилище переживаний, эмоций, а также как синоним жизни, здоровья. Душа – мерило человеческих поступков.
Кроме того, душа может выступать в оппозиции к материальным благам – богатство несовместимо с чистотой души. Концепт «душа» в русской языковой картине мира играет очень важную роль, что связано с христианским мировоззрением и с остатками языческих представлений о мире, которые органично переплелись с христианскими. Душа – важнейший элемент человеческой сущности, без нее невозможен человек.

4. Как известно, в поэтическом сознании XIX в. антропологическая сущность человека структурировалась, исходя из традиционно христианской дихотомии души и тела. Однако чтение стихов Тютчева показывает, что эта дихотомия действительно актуализируется в лирике поэта лишь с началом 1850-х годов ("Не знаю я, коснется ль благодать / Моей души болезненно-греховной...", 1851), когда в творчество Тютчева активно проникает христианский платонизм, и главное внимание поэта обращается на человеческую душу. В общую сферу концепта "душа", определяющего антропологическую сущность в поэзии Тютчева, входят также чувства, мысли, мечты, думы, единожды – процессуальное существительное воображение ("Из Шекспира"), однажды в стихах фигурирует концепт совесть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

 «Язык ˗ символическое руководство к пониманию культуры»; «лексика ˗ очень чувствительный показатель культуры народа» [Сепир 2002:243].
Лингвистические изыскания, осуществляемые на основе художественных текстов, позволяют через слово заглянуть во внутренний мир писателя, а через мир отдельного человека – в мир лингвокультурологического сообщества.

Языковая картина личности выявляет особенности мировоззрения, мировосприятия конкретного человека, его видение мира, что проявляется в выборе отрезков определенным образом членимого им мира, в выборе вещей, в понятиях, стоящих за используемыми им словами, в первую очередь – ключевыми. Из отдельных картин мира складывается языковая картина мира, нации.

 В каждом естественном языке существуют так называемые ключевые слова – слова, «особенно важные и показательные для отдельно взятой культуры» [Вежбицкая 1996:282]. Являясь коренными словами того или иного языка, ключевые слова и воплощенные в них концепты (понятия, образы, символы) отражают различные культурные идеалы, национальный характер и национальные идеи. Они сохраняют в своем значении опыт народа, его нравственную позицию, его, как принято говорить, менталитет [Колесов2004:112].
Концепт есть «понятие, погруженное в культуру». Концептами становятся далеко не все имена-обозначения явлений действительности, а только те, которые для данной культуры представляют наибольшую ценность, имеют максимальное количество языковых единиц для своего выражения (лексических, фразеологических, паремиологических и др.), служат темой многочисленных пословиц и поговорок, поэтических и прозаических текстов, «являются своего рода символами, эмблемами, определенно указывающими на породивший их текст, ситуацию, знания.

 Ключевые для русской языковой картины мира концепты заключены в таких словах как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость (сами эти слова тоже могут быть названы ключевыми для русской языковой картины мира). Такие слова являются лингвоспецифичными … ˗ в том смысле, что для них трудно найти лексические аналоги в других языках.

 «Ключевые слова» – это слова, особенно важные и показательные для отдельно взятой культуры. Действительно, в русской культуре особенно важную роль играют такие русские слова как судьба, душа, тоска, и то представление, которое они дают о культуре, поистине неоценимо. Некоторые слова могут анализироваться как центральные точки, вокруг которых организованы целые области культуры. Тщательно исследуя эти центральные точки, мы, возможно, будем в состоянии продемонстрировать общие организационные принципы, придающие структуру и связность культурной сфере в целом и часто имеющие объяснительную силу, которая распространяется на целый ряд областей.

По словам А. Вежбицкой, «…такие ключевые слова, как душа или судьба, в русском языке подобны свободному концу, который нам удалось найти в спутанном клубке шерсти; потянув за него, мы, возможно, будем в состоянии распутать целый спутанный «клубок» установок, ценностей и ожиданий, воплощаемых не только в словах, но и в распространённых сочетаниях, в грамматических конструкциях, в пословицах и т.д. Например, слово судьба приводит к другим словам, «связанным с судьбою», таким, как суждено, смирение, участь, жребий и рок, к таким сочетаниям, как удары судьбы, и к таким устойчивым выражениям, как ничего не поделаешь, к грамматическим конструкциям, таким, как всё изобилие безличных дативно-инфинитивных конструкций, весьма характерных для русского синтаксиса, к многочисленным пословицам и так далее» [Вежбицкая 1996]. Слово душа связывается в русском языке со своим кругом слов, что позволяет понять его содержательную наполненность, его ментальный ореол.

БИБЛИОГРАФИЯ

 

 1. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Избранные труды. Т.II. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.

 2.Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М., 1990.

 3. Аскольдов-Алексеев А.С. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология / Под ред. В.П. Нерознака. М., 1997.

4. Баранов А. Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Ростов н/Д., 1993.

5. Бахтин М.М. Человек в мире слова. М., 1995.

6. Бердяев Н.А. Судьба России. Самосознание. Ростов-на-Дону, 1997.

7. Бехтерев В.М. Психика и жизнь: избранные труды по психологии личности в двух томах. Т.1. СПб., 1999.

8. Большой академический словарь. М., СПб, 2006.

9.Брагина Н.Г. Фрагмент лингвокультурологического лексикона (базовые понятия) // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.

10. Брудный А.А. Психологическая герменевтика: Учебное пособие. М., 1998.

11. Вартаньянц А.Д., Якубовская М.Д. Пособие по анализу художественного текста для иностранных студентов-филологов. М., 1989.

12. Васильева А.Н. Художественная речь. М., 1983..

13. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

14. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. М., 1980.

15.Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. М., 2005.

16. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.

17.Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв. М., 1959.

18. Воркачев С. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004.

19.Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1968.

20. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

21. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

22. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. М., 1989.

23.Вопросы теории и практики межкультурных исследований // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996.

24. Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., 2000.

25. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картина мира. М., 2005.

26. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996.

27.  Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

28. Караулов Ю.Н. Константы идиостиля в лексикографическом представлении (из опыта работы над «Словарем языка Достоевского») // Русистика сегодня. 1999. №1-2, 4: Сб. статей. М., 2001.

29. Козлик И.В. Психологизм лирики Ф.И. Тютчева // Рус. лит. СПб., 1992.№ 1.

30. Козырев Б.М. Письма о Тютчеве // Литературное наследство. Т. 97. Кн. 1. М., 1988.

31. Колесов В.В. Жизнь происходит от слова, СПб, 1999.

32. Колесов В.В. Ментальность и слово. Пути и источники изучения русской ментальности // Отражение русской ментальности в языке и речи. Липецк, 2004.

33.  Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., 1969.

34. Кондрашова О.В. Семантика поэтического слова (функционально-типологический аспект). Краснодар, 1998.

35. Красных В.В. От концепта к тексту и обратно (к вопросу о психолингвистике текста) // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1998. №1.

36. Кузнецова Л.В. Умозрения и подступы к концепции сапиентемы // Мир русского слова. 2005. № 1-2.

37. Левин Ю.И. Инвариантный сюжет лирики Тютчева // Тютчевский сборник: Статьи о жизни и творчестве Ф.И. Тютчева. Таллинн, 1990.

38. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

39. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997.

40. Лукин В.В. Концепт истины и слово истина в русском языке (Опыт концептуального анализа рационального и иррационального) // Вопросы языкознания. 1993. №4.

41. Львов М. Р. Словарь антонимов русского языка/ под ред. Л.А. Новикова, М., 1978.

42. Маймин Е.А. Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А.С. Пушкин, Ф.И. Тютчев. М., 1976.

43. Матезиус В. О лингвистической характерологии // Язык и наука конца XX века. М.,1995.

44. Михеев М. Ю. Отражение слова «душа» в наивной мифологии русского языка // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.

45. Николина Н.А. Филологический анализ текста. М., 2003.

46. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. чл.-корр. АН СССР Н.Ю. Шведовой. 18-е изд. Стереотип. М., 1986.

47. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1995.

48. Падучева Е.В. Феномен Анны Вежбицкой // Язык. Культура. Познание. М., 1997.

49. Пауль Г. Принципы истории языка: Цит. по: Степанов Ю. С. Изменчивый "образ языка" в науке XX века. // Язык и наука конца XX века. М., 1995.

50. Платон. О душе // Таранов П. Мудрость трех тысячелетий. М., 1997.

51. Попова З.Д., Стернин И.А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999.

52.Попова З.Д., Стернин И.А. Семантико-когнитивный анализ языка. Научное издание. Воронеж, 2006.

53. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / Ответственный редактор Б.А. Серебренников. М., 1998.

54. Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993.

55. Пословицы и поговорки русского народа (из сборника В. И. Даля). М., 1987.

56. Прокофьева В.Ю. Категория пространство в поэтическом тексте: единицы экспликации и лексикографическая практика // Слово. Словарь. Словесность: из прошлого в будущее. СПб., 2006.

57. Проскуряков М.Р. Концептуальная структура текста. СПб., 2000.

58. Рафикова Н.В. Прогностическая функция слова и ее реализация в тексте // Актуальные проблемы психолингвистики. Тверь, 1996.

59. Савина Е. А., Дегтярева Л. Ю. Житейская психология в русских пословицах и поговорках // Человек. 2001. №5.

60. Сгалл П. Значение, содержание, прагматика // НЗЛ. Вып. 16. М., 1985.

61. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 2002.

62. Словарь русского языка: в 4-х т. М., 1957-1961.,Т.1 (МАС).

63. Словарь русского языка в 4-х томах / Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1935. Т.I.

64. Словарь философских терминов. М., 2005.

65. Сорокин Ю.А. Комментарий к трем статьям В.И. Абаева // Вестник Воронежского государственного университета. 2001. №1.

66. Степанов Ю. С. Изменчивый "образ языка" в науке XX века // Язык и наука конца 20 века. М., 1995..

67. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М., 1975..

68. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 3-е изд., М., 2004.

69. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.

70. Тильман Ю. Д. «Душа» как базовый культурный концепт в поэзии Ф. И. Тютчева // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.

71. Топоров В. Н. Об "эктропическом" пространстве поэзии (поэт и текст) // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997.

72. Топоров В.Н. Вещь в антропоцентрической парадигме. М., 1993.

73. Урысон Е.В. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. М., 1995.

74.Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4-х т. М., 1964-1973. Т.1.

75. Философский энциклопедический словарь. М., 1997.

76. Фрумкина Р.М. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сборник обзоров. М., 1992.

77. Чурилина Л.Н. Лексическая структура художественного текста: принципы антропоцентрического исследования. СПб., 2002.

78. Шмелев А.Д. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка?//Мир русского слова. СПб., 2000. №4.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ