Образы и сюжеты античности, библейские образы

Творчество Ахматовой и Цветаевой насквозь пронизано реминисценциями из мировой и русской классической литературы. В первую очередь они связаны с античным искусством и Библией. Ахматова часто сравнивала волнения любви своей лирической героини с великой «Песнью Песней» из Библии.

 

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на «Песне Песней»…

 

Стихи Ахматовой наполнены постоянными пророчествами, предающими библейскую торжественность. Библейские мотивы оживают под её пером:

 

Так много камней брошено в меня, -

Что ни один из них уже не страшен,

……………………………………..

И голубь ест из рук моих пшеницу…

А недописанную мной страницу,

Божественно спокойна и легка,

Допишет музы смуглая рука…

 

В этой жизни я немного видела,

Только пела и ждала.

Знаю: брата я не ненавидела,

И сестры не предала…

 

Ее страстное неприятие войны, как убийства, основано на христианской философии:

 

Низко - низко небо пустое,

И голос молящего тих:

«Ранят тело твоё пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих».

 

Народные страдания и беды во время войны нашли в её стихах такой отклик:

 

Во мне печаль, которою Давид

По - царски одарил тысячелетья

 

Библейские мотивы у Ахматовой – это художественный прием для обозначения масштаба трагедии, переживаемой человеком:

Я гибель накликала милым,

И гибли один за другим,

О, горе мне! Эти могилы

Предсказаны словом моим.

Неотъемлемой частью лирического мира Марины Цветаевой стал античный мир, знакомый ей с детства, с его мифами и легендами, с поэзией Гомера, трагедиями Софокла и Эврипида. С раннего детства она жила в мире мифологии, и даже в семейном быту в доме отца ее постоянно окружали гипсовые и мраморные боги, - домашние знакомые с Олимпа. Сюжеты и образы греческого эпоса встречаются в самых различных ее произведениях: «Психея» (1918), «Амазонки», «Сивилла и юноша», «Орфей», «Хвала Афродите» (1921) «Сивилла» (1922)

«Федра», «Эвридика - Орфею», «Ариадна» (1923)

«Наяда», «Ахилл на валу», «Венера»…

Значительное влияние на формирование духовности Цветаевой оказала христианская мифология и искусство, с ней связанное. Особое место занимала в ее духовной жизни Библия: «Даниил»(1916), «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес»(1916), «У камина, у камина»(1917), «Старинное благоговенье»(1920), «Ученик», «Отрок», «Простоволосая Агарь…»(1921), «Магдалина»(1923) и др.

 

 

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

 

Но пока тебе не скрещу на груди персты, -

О, проклятие! – у тебя остаешься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, -

Оттого, что мир – твоя колыбель, и могила – мир!

Любовная лирика

 

Основное место в лирике Ахматовой, бесспорно, занимает любовная тема. Она говорит о простом человеческом счастье и о простом, интимном и личном горе: разлуке, измене, одиночестве, отчаянии – о том, что близко каждому, что переживает и понимает каждый.

 

На руке его много блестящих колец –

Покоренных им девичьих нежных сердец.

…Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

 

Её любовь почти никогда не изображается в спокойном состоянии. Она изображается в предельном кризисном выражении: взлета или падения, первой счастливой встречи или убивающего разрыва. Обычно ее стихи - начало драмы или ее кульминация.

Вообще, даже самые откровенные любовные стихи Ахматовой – тайные и о тайном, это не крик, даже не слово, обращенное к возлюбленному, как это почти всегда бывает у Марины Цветаевой. Это скорее мысль, чувство, возникшее при встрече с любимым, при взгляде и высказанное в стихе:

 

Тот же голос,

Тот же взгляд,

Те же волосы льняные.

Все как год тому назад.

Сквозь стекло лучи дневные

Известь белых стен пестрят…

Свежих лилий аромат.

И слова твои простые.

 

Душевная буря, смятение чувств, когда падает сердце и холодеет в груди, когда малое расстояние растягивается на мили, когда ждешь и желаешь лишь смерти, передаются Ахматовой скупой подробностью еле заметных, скрытых от чужого, постороннего глаза деталей, в стихах всегда выдается то, чего бы не заметили без стихов:

Так беспомощно грудь холодела.

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

 

Показалось, что много ступеней,

А я знала – их только три!

Между кленов шепот осенний

Попросил: «Со мною умри!

 

Я обманут моей унылой,

Переменчивой злой судьбой».

Я ответила: «Милый, милый!

И я тоже. Умру с тобой…».

 

И в этой постоянной скрытости, завороженности чувства чудится какая-то тайна, изъян, неспособность открыться. Недаром Н. Гумилев сетовал: «Из логова Змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью…».

Ее любовь, как тайная болезнь, скрываемая и изнуряющая, не приносящая утоления.

Тема любви не ограничена лишь изображением отношений любящих. В ней всегда – неиссякаемый интерес поэта к внутреннему миру человека.

 

Своеобразное сочетание женственности, хрупкой нежности с решительным и волевым жестом, прямым и даже «низким» словом, - одна из самых характерных и озадачивающих примет ахматовской любовной лирики. В этом она отчасти похожа на Марину Цветаеву, чей громкий «невоспитанный экспрессивный стих на самом деле выходил из тончайшего, едва ли чем защищенного родничка нежности и отзывчивой грусти».

 

Любовь Цветаевой, напротив, - вспышка, яркая как молния.

А что касается ее души, то ее хватило бы на всех. Душа ее была неистребима, она не сумела бы и не успела бы ее истратить, живя хоть до ста лет. А жить для нее – значило любить. «Без этого (любви) я вообще не живу…».

 

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век

 

Это отнюдь не поэтическое преувеличение, так длилось всю ее жизнь.

«Каждая моя строка – любовь». Возлюбленный лирической героини Цветаевой идеален, совершенен, не сравним ни с кем в этой жизни, его чувства несоизмеримы ни с чьими земными.

 

Ты, меня любивший фальшью,

Истины – и правдой лжи,

Ты, меня любивший – дальше

Некуда! – За рубежи!

 

Ты, меня любивший дольше

Времени. – Десницы взмах!-

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах.

 

Ее романы часто проходили в виде переписки.

«Мой любимый вид общения – потусторонний: сон: видеть во сне. А второе – переписка».  Любовь к Б. Пастернаку зародилась с первых писем. «…Борис Пастернак для меня – святыня. Это вся моя надежда, то небо за краем земли, то, чего еще не было, то, что будет…». Двум поэтам понадобилось очутиться в разных краях, чтобы между ними возникла горячая эпистолярная дружба – любовь.

В 1926 году у нее будет роман с Рильке. «…Всю жизнь напролет пролюбила не тех…и равных себе по силе я встретила только Рильке и Пастернака. Одного – письменно, за пол года до его смерти, другого – незримо…».

Она увлекается молодым поэтом, которому 18 лет – Николаем Гронским.

Встрече с К. Б.Родзевичем – студентом Пражского университета, товарищем Сергея Эфрона - мы обязаны «Поэмой Горы» и «Поэмой Конца».

 

«…Всё дело в том, чтобы мы любили, чтобы у нас билось сердце – хотя бы разбивалось вдребезги! Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые серебряные сердечные дребезги…». Марине Ивановне была нужна игра воображения, ей нужно было заполнить «сердца пустоту», она боялась этой пустоты. «…Это ведь совершенно неважно, с кем роман, роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком; у нее был роман с дочерью Алей, когда та была совсем маленькой девочкой, роман может быть с книгой …». В конечном итоге, это всё равно, с кем, ведь важно только, чтобы не было этой устрашающей пустоты! Душа не терпит пустоты, а для нее, для М.И., пустота – это просто погибель.

Каждое новое увлечение она переживала, словно бы всё было в первый раз, в ней жила неистребимая молодость чувств и восприятия.

В силу своего характера, темперамента, тех бурь, которые бушевали в ней, она, - столь гениально умевшая выразить себя в стихах, - не очень то умела «выразить» себя в жизни…Она и те, с кем она сталкивалась, шли по разным параллелям, она страдала от отсутствия взаимности. 

 

При всех её падениях и взлётах, при всех разочарованиях и увлечениях, всегда присутствует муж, Сергей Яковлевич Эфрон... Он прошел тенью через всю её жизнь. Он был для нее, той спасительной гаванью, где она могла укрыться от штормов и бурь, быть может, при всех ее полетах, поисках, душевных колебаниях, непостоянствах – нужно было иметь что-то постоянное и неизменное. Еще в начале их совместной жизни она сказала: «Только при нем я могу жить так, как живу – совершенно свободная!». Сергей Яковлевич был тем единственным человеком, который действительно ее любил, и чтил в ней поэта, и любил ее саму, то, чего ей в жизни так всегда недоставало. Он был единственный, кто ее понял, и, поняв, любил, которого не устрашила ее безмерность.

 

«Отдаваться с головой своему урагану – для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Сегодня отчаяние, завтра восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день – снова отчаяние… », - С.Я. Эфрон.

«Им обоим не вырваться из рокового круга взаимопритяжения и взаимоотталкивания…».

Он почти всегда отсутствует: война, бегство за границу, занятия в Парижском университете…Он в доме – гость. Но и она в доме тоже гость – душой.

Она готовит, штопает, стирает, но, в то же время, всегда увлечена, в полете, в стихах… Он с головой ушел в политику, она в поэзию - две разные державы, два разных подданства…и всё же – вместе. «Союз одиночеств», - так сказала Ариадна о своей семье.

 

Я с вызовом ношу его кольцо!

- Да, в Вечности – жена, не на бумаге! –

Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге.

…

В его лице я рыцарству верна,

- Всем вам, кто жил и умирал без страху! –

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

( «С.Э.» 3 июня 1914, Коктебель).

7.Октябрьская революция в творческой судьбе поэтесс

Обеим поэтессам выпала на долю сложнейшая трагедийная эпоха, сотрясавшаяся от грохота социальных битв, не щадившая человеческого сердца.

 

Ахматова свою судьбу навсегда связала с судьбой родной земли и когда – после Октября – пришла пора выбирать, она не колебалась: осталась с родной страной, родным народом, объявив об этом решительно, громко:

Мне голос был.

Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернялся скорбный дух.

 

Когда многие из тех, с кем её судьба была связана чрезвычайно прочно, оказались в чужих краях, она нашла в себе мужество, чтобы произнести:

Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам.

Их грубой лести я не внемлю,

Им песен я своих не дам.

 

Она не отказывала революции в величии целей, но утверждению их – была убеждена Ахматова – не могло способствовать поругание человечности, жестокость, которая в то время выдавалась за самое действенное средство утверждения добра и справедливости. В её стихах не говорилось о героических деяниях, была обойдена злободневная тематика, проявлено явное пренебрежение к стихотворной публицистике. Поэтому очень скоро поэзия Ахматовой объявляется достоянием прошлого, враждебного революционной действительности. Ахматову перестали печатать, а её имя появлялось лишь в резко-критическом контексте. Но не каяться, не сдаваться она не собиралась. Силу жить и высоко нести голову давало ей ощущение собственной правоты – давала верность собственному призванию. Лидия Чуковская писала: «Хамству и власти она противопоставляла гордыню и молчаливую неукротимость».

 

Цветаева была художником абсолютного слуха и чутко резонировавшего слова, однако далеко не сразу, лишь пережив драматический период «хождения по мукам» и тягостную неволю эмиграции, она поняла непререкаемую социальную и гуманистическую правоту Революции. Цветаева считала, что как художник она полностью обязана именно Революции. В своей статье «Поэт и время» Марина Цветаева говорила: «Ни одного крупного русского поэта современности, у которого не дрогнул и не вырос голос, - нет».

Если внимательно прочитать стихотворения Цветаевой 1918-1921 гг., то нельзя не заметить, что она находилась в духовной оппозиции существующему укладу жизни, не хотела, да и не могла смириться с насилием, террором, которые были роковым знамением времени. Не желала быть молчаливым свидетелем ужасов гражданской войны, обрушившейся «громом на голову, саблей наголо».

Удачный литературный дебют, счастливый брак, рождение дочери, - всё, что так или иначе составляло радость бытия, «неожиданно подверглось нападению демонических сил». Империалистическая война, уход С.Эфрона на фронт, предчувствие близких перемен, без понимания к худшему они или к лучшему, всё возрастающая тревога:

А этот колокол там,

                    что кремлёвских тяжеле,

Безостановочно ходит и ходит

                                              в груди, -

Это – кто знает? – не знаю, -

             быть может, - должно быть -

Мне загоститься не дать

                         на российской земле!

 

В холодные и голодные революционные годы в Москве она стойко, не бросая творчества, жила в ожидании встречи с любимым мужем Сергеем Эфроном. И когда ради него пришлось уехать из России, Марина Ивановна не усомнилась. Она не родину покидала, а ехала к любимому, который нуждался в ней, но волей судьбы оказался на чужбине.

 

Как правая и левая рука —

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает — и бездна пролегла

От правого — до левого крыла!

Гражданская лирика

В пору своей творческой зрелости, они обе обратились к теме гражданина.

«Земная любовь» у Ахматовой подразумевает и любовь к окружающему человека земному миру. Изображение человеческих отношений неотрывно от любви к родной земле, к народу, к судьбе страны.

 

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

 

Таким образом, поэзия А.А.Ахматовой не только исповедь влюбленной женщины, это исповедь человека, живущего всеми бедами, болями и страстями своего времени и своей земли.

Ярким образцом ее гражданской лирики стала поэма «Реквием».

В основу поэмы легли факты личной биографии Анны Ахматовой: 22 октября 1935 года ее сын, Лев Николаевич Гумилев был арестован, студентом исторического факультета ЛГУ, был брошен в тюрьму, как «участник антисоветской террористической группы».

В этот раз Ахматовой удалось вырвать сына из тюрьмы довольно быстро: уже в ноябре он был освобожден из под стражи. Для этого ей пришлось обратиться с письмом к Сталину. В последствие она опишет это так:

 

Уводили тебя на рассвете,

За тобой, как на выносе, шла,

В темной горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

На губах твоих холод иконки,

Смертный пот на челе: не забыть!

Буду я, как стрелецкие женки,

Под кремлевскими башнями выть.

 

Во второй раз Л.Н. Гумилев был арестован в марте 1938 года и приговорен в 10 годам лагерей, позднее срок сократили до пяти лет. В 1949 году Льва арестовывают в третий раз, приговаривают к расстрелу, который заменяют потом ссылкой. Вина Л.Н. Гумилёва ни разу не была доказана. В 1956 и 1975 годах его полностью реабилитировали (по обвинениям 1938 и 1949 гг.)

Было наконец «установлено, что Л.Н. Гумилев был осужден необоснованно»

 

Аресты 1935 и 38 гг. Анна Андреевна рассматривала, как месть властей за то, что Лев был сыном Н.С. Гумилёва.

Арест 1949 года, по мнению Ахматовой, был следствием печально - известного постановления ЦК 1946 года. «О журналах «Звезда» и «Ленинград». (После этого постановления две готовые к печати книги Ахматовой были пущены под нож, а сама она исключена из Союза советских писателей). Теперь сын сидел в лагере из-за нее.

Пережитое Анной Андреевной в эти годы нашло отражение не только в «Реквиеме», но и в «Поэме без героя», и в цикле «Черепки», и в ряде лирических стихотворения разных лет:

 

Мне, лишенной огня и воды,

Разлученной с единственным сыном…

………………………………….

Вот и доспорился яростный спорщик

До енисейских равнин,

Вам он бродяга, шуан, заговорщик,

Мне он – единственный сын…

(«Черепки»)

Однако было бы неверным сводить содержание поэмы «Реквием» только к семейной трагедии. «Реквием» - это воплощение народного горя народной трагедии, это крик «стомильонного» народа, которому выпало жить в то время,

 

Только мертвый, спокойствию рад

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь,

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

 

Анна Ахматова чувствовала себя в неоплатном долгу перед теми, с кем стояла в тюремных очередях:

 

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со мною

И в лютый холод, и в июльский зной

Под красною, ослепшею стеною.

 

По началу «Реквием» был задуман, как лирический цикл и лишь позднее был переименован в поэму. Первые наброски относятся к 1934 году. Наиболее интенсивно работа над поэмой шла в 1938-1940 гг., но тема не отпускала Ахматову и в 60-е гг. Она продолжала вносить отдельные строфы в поэму. При жизни А.А. Ахматовой в нашей стране «Реквием» напечатан не был, хотя в 60-х гг. был широко распространен среди читателей в «самиздатовских» списках. В 40-х-50-х гг. рукописи «Реквиема» Анна Андреевна сжигала после того, как прочитывала стихи людям, которым доверяла. Поэма существовала только в памяти самых близких, доверенных лиц, заучивавших строфы из нее наизусть.

В 1963 году один их списков поэмы попал за границу.…Там впервые «Реквием» опубликовали полностью (Мюнхенское издание).

 

Восприятие писателей русского зарубежья передает очерк известного прозаика Б.К. Зайцева, напечатанный в газете «Русская мысль»: «…Можно ль было предположить,… что хрупкая эта и тоненькая женщина издаст такой вопль – женский, материнский, вопль не только о себе, но и обо всех страждущих – женах, матерях, невестах, вообще обо всех распинаемых. Откуда взялась мужская сила стиха, простота его, гром слов, будто и обычных, но гудящих колокольным похоронным звоном, разящих человеческое сердце и вызывающих восхищение художническое?

Воистину «томов премногих тяжелей». Написано двадцать лет назад. Останется навсегда безмолвный приговор зверству».

Поразительно точно определено Борисом Зайцевым «величие этих двадцати трех страничек», окончательно утвердивших за Ахматовой звание истинно-народного поэта. В России «Реквием» полностью был опубликован лишь в 1987 году.

Последним стихотворным циклом Цветаевой стали «Стихи к Чехии». Личная драма поэта переплеталась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Трагические события сентября 1938 и марта 1939 года, означавшие оккупацию страны, вызвали в её сердце боль и негодование: она любила Чехию («Родину моего сына»). Трагедия Чехословакии осмыслялась ею широко и точно: она видела, что развязавшаяся вторая мировая война означает рабство многих стран. Она делала заметки о республиканской Испании, где против франкистов сражались ее друзья. К стихам о Чехии Цветаева подошла с хорошим знанием и личным пониманием души ее народа. Более того, она много читала об истории Чехии, ее экономике, искусстве, фольклору… Цикл она писала на протяжении нескольких месяцев, пересылая их своей подруге А. Тесковой, в надежде, что они станут частицей борьбы чешского народа. Стихи к Чехии – это прекрасный образец публицистической, политической лирики Цветаевой. Какой огромный путь прошла она как поэт, от своих первых романтических сборников к этой лирике, обращенной к борющемуся народу, к целой нации и к Европе. В её голосе звучит не только скорбь, но воля и гнев. Народ непобедим! – вот главнейший мотив цикла. Как жаль, что, несмотря на усилия чешских друзей, эти стихи не были напечатаны.

 

О, слёзы на глазах,

Плач гнева и любви!

О, Чехия в слезах!

Испания в крови!

 

Трагедийное начало достигло своего апогея в этом стихотворении 1939 года. Мироощущение человека конца 30х годов не желающего утешать себя иллюзиями и отворачиваться от кошмара, разраставшегося на глазах, выражено здесь с мощью последнего противостояния.

    Зрелая Цветаева – это пульсирующий, внезапно обрывающийся ритм, отрывистые фразы, буквально телеграфная лаконичность, отказ от традиционной ритмомелодики. «Я не верю стихам, которые льются, - писала поэт, - Рвутся – да!». Выбор такой поэтической формы обусловлен глубокими переживаниями, тревогой, переполнявшими её душу.

Звуковые повторы, неожиданная рифма, порой неточная, способствуют передаче эмоциональной информации.

 

 

…Отказываюсь – быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь - жить.

С волками площадей

 

Отказываюсь – выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть –

Вниз – по теченью спин.

 

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ одни – отказ.

Если бы судьба Цветаевой сложилась иначе, какого замечательного поэта-бойца имела бы в своих рядах советская литература в годы Великой Отечественной Войны.