Медные рудники под водой

(из серии «Водолазы и промышленность в античном мире»)

В бумагах покойного проф. Р. А. Орбели сохранилось большое количе­ство выписок, заметок и несколько черновых набросков к статье, посвящен­ной добыче медной руды под водой в древней Греции. Эта статья, очевидно, мыслилась автором как звено в большом цикле исследований, посвященных истории водолазного дела. Статья осталась ненаписанной, однако черновые наброски позволяют определить ее общие контуры. Пишущий эти строки старался сохранить возможно больше подлинных характеристик, определений и формулировок самого Рубена Абгаровича, развив намеки, заполнив про­белы и доведя работу до конца в соответствии с ее первоначальным замыс­лом. Все переводы древних авторов сверены с подлинниками, а непереведенные тексты переведены заново. Внесены пояснения, приближающие текст к пониманию читателя не филолога. В ряде случаев пришлось обратиться к источникам, которые Рубен Абгарович не успел использовать, но к кото­рым, несомненно, обратился бы при своей дальнейшей работе. Так, например, в статью включена выдержка из книги Кальма. В выписках, сделанных Рубеном Абгаровичем, ссылка на эту книгу отчеркнута с пометкой: „Очень важно!" Так же я поступил в ряде других случаев, не останавливаясь и перед внесением новых данных, в особенности в части позднейших опи­саний о. Халки. Повторяю, что общая композиция статьи намечена с доста­точной ясностью в черновых набросках, и она именно взята за основу окончательной редакции текста.

Зубов В.П. ст.научный сотрудник ИИЕ РАН СССР.

Писатель конца II и начала III века до нашей эры Диоген Лаэртий рассказывает, что когда трагик Еврипид доставил Сок­рату одно сочинение философа Гераклита и спросил его мнения об этом труде, Сократ ему ответил: „Здесь нужен делосский водолаз". Водолазы острова Делоса вошли в поговорку. Об этом прямо свидетельствует византийский ученый X века Свида, составитель обширного словаря, сохранившего для нас ценные сведения по истории античной культуры. Применяя к Гераклиту поговорку о делосских водолазах, Сократ имел в виду сложность и темноту мысли, требующие от исследователя умелого погружения в ее глубину. Недаром Гераклит получил у древ­них прозвание „Темного". Но эти же слова о делосских водолазах приходят на память всякий раз, когда мы погружаемся в античные тексты и особенно тогда, когда от исследователя требуется не только уменье „спуститься на дно", погрузиться в глубь, но и расчистить грунт: исправить те много­численные ошибки, которые наслоились на античных текстах в тече­ние веков.

  Два главных врага уничтожали и искажали мысли древних авторов: подлинные варвары различных рангов, истреблявшие ценнейшие руко­писи древних наравне с другими культурными сокровищами при завое­ваниях или в моменты расовых и идеологических приступов мракобесия, и, во-вторых, мелкие вредители—переписчики, пусть в массе и вполне добросовестные, но тем не менее опасные и губительные для книг, для чистоты их смысла. При бесчисленной переписке, производившейся людьми, не всегда стоявшими на высоте образования и не всегда доста­точно внимательными, тексты книг искажались. Можно сказать без пре­увеличения, что каждое сохранившееся в переписанном виде сочинение древнего автора и в целом, и в каждой детали должно быть взвешено и строго проверено. Так обстоит дело и в том вопросе, который нас ближайшим обра­зом занимает — вопросе об эксплуатации морских производительных сил в древней Греции. Как бы далеко мы ни опередили древний мир в отно­шении техники подводной работы, ее оснащения и механизации, область и круг применения почти равны современным. Тем больший инте­рес приобретают отдельные, пусть даже отрывочные указания, которые позволяют расширить этот круг и которые проливают новый и неожиданный свет на такой насущный для нас вопрос, каким является эксплуатация и изучение производительных сил, скрытых в морских глубинах. В частности, здесь я имею в виду свидетельства греческих писателей содержащие указания на эксплуатацию медных рудников с помощью водолазов за несколько сот лет до н. э. Указания эти черпаются из особого рода античной литературы, возникшей в эпоху эллинизма и имевшей целью удовлетворить специ­фическую любознательность грека, вернее, его страсть узнавать, слы­шать новое. Эта психологически-характерная черточка древних греков отображена, между прочим, и в рассказе „Деяний апостольских" о пребы­вании апостола Павла в Афинах: „Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слышать что-нибудь новое".

  До какой же новизны были особенно падки афиняне и вообще элли­нистические греки? Литература того времени, о которой мы говорим, призванная удовлетворять запросы публики на новинки, свидетельствует о высоком культурном уровне „среднего", как бы мы сказали, читателя и вместе с тем показательна для нарастания научных интересов за пре­делами круга профессиональных ученых. В наше время так обслуживает „культурного читателя" научно-популярная пресса, „Популярные библи­отечки", бюллетени и т. п. Главное свое внимание научно-популярная литература эллинистического времени направляла на „удивительное",, „странное", „необыкновенное", идущее вразрез с общепринятым мнением. „Докса"— по-гречески мнение, „парадокс"— то, что выходит за пределы привычного и общепринятого. Отсюда название авторов подобного рода литературы—„парадоксографы", а самой литературы — „парадоксография".

Основоположником „парадоксографии" был Каллимах Киренский, поэт и ученый III в. до н. э. (родился около 300, ум. в 240 г. до н. э.). Знаменитый повелитель эллинистического Египта Птоломей Филадельф, покровитель наук и искусств, пригласил его в Александрию, где он был назначен библиотекарем прославленной Александрийской библиотеки. Каллимах не только систематизировал хранившиеся в библиотеке книж­ные сокровища, не только положил начало описанию книг—библиогра­фии и истории литературы, но и сам составлял интересные для со­временников сборники, частью на основе прочитанного, частью по соби­раемым им самим сведениям, которые отовсюду сами стекались в такой оживленный центр, каким была Александрия той поры. Он сам говорил о себе: „Лаком я до сведений", или: „Люблю я допытываться". К числу подобных сводов любопытных сведений относится его «Сборник удивительных и странных вещей, существующих по всей земле и местностям». Таково название книги, как оно установлено филологической наукой, сама книга до нас не дошла. Однако до нас дошло аналогичное сочинение другого автора III в. до н. э. — Антигона из Кариста (города на о-ве Евбея); оно озаглавлено „Сборник парадоксальных повествований". Сам Антигон указывает, что он пользовался при его составлении (не до­шедшим до нас) сочинением Каллимаха.

 Вот в этом-то сочинении Антигона и сохранился следующий отры­вок из „Сборника" Каллимаха. Мы приводим его, по возможности, в до­словном переводе, с сохранением двусмысленностей и неясностей, о кото­рых дальше: „Из моря около Делоса, острова Кархедонян, водолазы поднимают медь в двух саженях, из каковой меди сделаны и статуи в Файнее, поставленные Гераклом". Неясно, как понимать «в двух саженях» — от берега или глубины. Правильнее, вероятно, второе: на двух саженях глубины. Но главное пока не в этом, а в тех ошибках, которые вкрались по вине перепис­чиков, — тех самых мелких невольных вредителей, о которых мы гово­рили. Уже давно исследователи заметили, что собственные имена в при­веденном отрывке искажены. Речь у Каллимаха идет вовсе не о Делосе, славившемся, как мы видели, своими водолазами. Это становится ясным при сопоставлении с другим произведением, относящимся к той же категории сборников „удивительных историй", а именно с сочинением «Об удиви­тельных вещах, о которых пришлось слышать». Названное сочинение в древности приписывалось великому античному ученому Аристотелю, учи­телю Александра Македонского. Однако уже давно выяснено, что она Аристотелю не принадлежит. Время его написания точно не установлено, с достоверностью можно лишь утверждать, что Антигону Каристскому в III в. оно уже было известно. Антигон ссылается на него в качестве другого источника своего „Удивительного повествования", наравне с Каллимахом.

В этом подложном сочинении Аристотеля также имеется отрывок (гл. IX), касающийся добывания меди под водой. Вот он: „Демонес, остров Кархедонян, получил свое название от Демонеса, который пер­вый его возделал. В этом месте имеются залежи лазоревого камня и хрисоколлы. Последняя особенно прекрасна и стоит золота, ибо является притом и лекарством от болезни глаз. Есть там и медь-водолаз в двух саженях моря. Из этой меди сделана в Сикионе статуя в древнем храме Аполлона и в Фенее так называемые орихалковые статуи. На этих ста­туях надпись: „Геракл, сын Амфитриона, взяв Элиду, принес сей дар. А взял он Элиду, предводимый согласно указанию оракула женщиной, отца которой Авгия он убил". Откапывающие медь приобре­тают остроту зрения, даже если от рождения не имеют ресниц. К тому же и врачи пользуются медным цветом и фригийским пеплом для излечения глаз. Таковы подлинные свидетельства „парадоксографов", в нескольких строчках отметивших действительно удивительный факт—работы под водой в поисках меди.

Саллимах говорит о Делосе, псевдо- Аристотель — о Демонесе. Но внимательном анализе обоих текстов, как мы уже сказали, напрашивается предположение, что и Антигон из Кариста (т. е. Каллимах) псевдо- Аристотель говорят об одном. И действительно, еще в XVI веке, живший в Голландии и Дании ученый Иоанн Мёрзе (1579—1639), более известный в науке под латинизированным именем Мерсия (Meursius), произвел тщательную проверку текстов наших нарадоксографов и предложил читать в тексте Антигона Демонес, вместо Делос, и Феей, вместо Файней т. е. совершенно так же, как у псевдо-Аристотеля. Для подкрепления своих выводов кропотливый Мерсий привлек еще текст писателя V в. н. э. Стефана Византийского. Этот греческий грамматик, родившийся в Константинополе, оставил по себе труд, совершено необходимый для понимания античного мира — географический и исторический словарь под названием „Ethnica". Извлечение из этого труда, сделанное Ермолаем, современником византийского императора Юстиниана, дошло до нас. Здесь под каждым географическим и историческим названием мы находим проверенные и продуманные указания автора, жившего еще под известным влиянием великого прошлого древней Греции. Позднее мы рассмотрим, какое значение в интересующем опросе имеет Стефан Византийский, и убедимся, что Мерсий был прав.

В следующем, XVII, столетии после Мерсия специально занимался Каллимахом ученый филолог Гревиус (Греффе). Одной из своих задач оставил собрать фрагменты не дошедших до нас сочинений Каллимаха. Ему на помощь пришел знаменитый английский ученый Ричард Бентлей (1661 —1742). В сборнике фрагментов, которые Бентлей прислал
Гревииусу, впервые фигурирует приведенный нами отрывок из Антигона, Биографы характеризуют Бентлея как „провозвестника нового критического метода". Острый, смелый и суровый критик, он при тяжелом к тому характере сталкивался со всеми и всюду. Известен его спор с Робертом Бойлем и упреки, обильно посыпавшиеся на него за чрезмерную придирчивость. Вот почему особенно показательно, что именно такой суровый, при­дирчивый критик написал по поводу интересующего нас места т. е. в русском переводе: „Правильно исправляет Мерсий „на Демо­несе" и „в Фенее", по Аристотелю и Стефану Византийскому". Итак, оба свидетельства III в. до н. э. о добывании меди под водой прошли через толкование глубочайшего знатока античного мира, писа­теля V в. нашей эры, Стефана Византийского, прошли через кропотли­вое сопоставление ученого XVI в. Мёрсия и через огненную критику филолога XVII в. Бентлея.

Обратимся же теперь опять к этим текстам, очищенным филологи­ческой критикой, к текстам, которые несравненно менее многословно, чем это пришлось делать нам, „расчищая грунт", сообщают о действительно удивительном факте водолазных работ в медных рудниках, производившихся более чем 2000 лет тому назад. После критики Мёрсия и Бентлея уже не было сомнений, что и Кал­лимах, и Антигон, и псевдо-Аристотель свидетельствуют об одном: в море около острова Демонеса есть медь, добываемая водолазами. Где же находится Дэмонес и кто были „кархедоняне" или „калхедоняне"? Обратимся сначала к упомянутому нами Стефану Византийскому. У него мы читаем: «Демоннс — остров около Халкедона, получивший свое название от некоего Демонеса. В этом месте имеются залежи лазоре­вого камня и хрисоколлы. И золото там находят драго­ценное, которое является лекарством от болезни глаз. Живущий на острове обозначается словом демонесец. Это, в основном, дословная, хотя и сокращенная, передача свидетельства псевдо-Аристо­теля, с тою существенной разницей, что вместо „хрисоколлы, цени­мой наравне с золотом", читаем „и золото", и что вместо „Кархедонян" (Кархедоном по-гречески назывался Карфаген), мы читаем о Халкедоне. Халкедон или Калхедон — греческая колония на берегу Мра­морного моря, Пропэнтиды, как называли его древние греки, при входе в Босфор (Константинопольский пролив). В настоящее время на месте древнего Халкедона находится деревня Кодикой или Кады Киой. Вместе с тем из других источников мы узнаем, что Демонесскими островами в древности назывались нынешние Принцевы острова, рас­положенные у входа в Босфор.  

Так, у Гесихия, автора IV века н. э., составителя обширного словаря, читаем под словом „Демонесская медь": „Существует два острова около Византии, обо­значаемые общим наименованием Демонесских, и тем не менее имею­щие собственные названия, ибо один именуется Халкитис, а другой — Питиуса". Принцевых островов всего девять, из них наиболее круп­ных четыре: Проти, Аятигони, Халки, Принкипо (см. карту, на кото­рой показан и древний Халкедон—Кады Киой). Имеются все основания думать, что нынешний остров Халки и есть именно тот Демонес, о котором говорили Каллимах и псевдо-Аристо­тель, сообщавшие, что около него добывается „водолазная медь", и относившие наименование „Демонес" не к двум, из Принцевых остро­вов, как Гесихий, а только к одному из них. Нынешний остров Халки всего вероятнее может быть отожествлен с островом Халкитис, о котором упоминал Гесихий, и с Демонесом Каллимаха и псевдо-Аристотеля. Показательны ведь уже самые наименования „Халки", „Халкитис"; в основе их греческое слово „халкос", что значит «медь». Самая почва острова окрашена в красноватый цвет из-за наличия в ней меди.

Есть еще одно древнее свидетельство о Халкитис, несколько запу­тывающее положение вещей. Плиний Старший, автор знаменитой «Есте­ственной истории», пытливый энциклопедист, ставший жертвой своей уче­ной любознательности (он погиб при наблюдениях извержения Везувия 19 г. н. э., похоронившего под пеплом Геркуланум и Помпею), Плиний Старший пишет, перечисляя острова в Пропонтиде (V, 151): „Против Вифинии — Демоннес (sic). Также за Гераклеей против Вифинии — Финиада (Phynias), которую варвары называют Вифинией. Есть и Антиохия, и против устья (fauces) Риндака — Бесбик, 18 миль в окруж­ности. Есть и Элея и две Родуссы, Эребинфод, Мегале, Халкитис, Питиодес". В этом свидетельстве Демонес и Халкитис различаются. Однако прав составитель словаря греческой и римской географии Вильям Смит, утверждая, что примирить свидетельства источников — трудная задача. Жадный до знаний Плиний все-таки, в конце концов, компилятор, который не мог проверить всего и которому нетрудно было ошибиться при обширности материала. Основной вывод остается бесспорным. В краткой и изящной формулировке французского акаде­мика XVIII столетия Амейлона он гласит: „11 у avait sur les cotes de Calcedoine une lie nommee Demonese, ou des plongeurs etaient employes a exploiter une mine de cuivre, qui se trouvait sous Геаи", т. е.: „Около берегов Халкедона был остров, называемый Демонес, где водолазы использовались, для эксплоатации медного рудника, находившегося под водой".

В XVI веке посетил остров Халки французский натуралист и вместе с тем большой знаток древних языков Пьер Жилль (Gilles — в латинизиро­ванной форме — Гиллиус). Он подал мысль Франциску I о необходимости обследовать места, являвшиеся некогда ареной античной цивилизации и позднее одичавшие и заглохшие. Главной его страстью было изуче­ние морских рыб. Эту его страсть зло высмеял бессмертный Раблэ в своем „Гаргантюа". Его хорошее знание древности позволило ему написать специальный труд о топографии Константинополя и его древностях, а также сочинение „О Босфоре Фракийском". В этом послед­нем труде содержится описание острова Халки, которое мы и приводим целиком в русском переводе: „Остров Халкитис греками нынешнего времени именуется Халкис, он находится на расстоянии четырех ста­диев от Антигоны. Менипп в «Перипле Вифинии» указывает остров Халкитис против Халкедона и говорит, что здесь имеются медные руд­ники; что Халкитис — тот же самый остров, который у Стефана назы­вается Демонесом, я заключаю из того, что, по словам Стефана, на острове имеются залежи лазоревого камня, хрисоколла, драгоценное золото, которое является целительным для страдающих болезнью глаз. Никакой другой остров около Халкедона не имеет рудников (metalla), кроме Халкитис. Аристотель сходно с этим пишет, что Демонес, ост­ров халкедонян (ибо так следует читать, а не „кархедонян", как в издан­ном списке), получил название от некоего мужа по имени Демонес, и что здесь имеются залежи лазоревого камня, хрисоколла и отличное золото, являющееся лекарством для глаз, имеется и медь, которую Аристотель называет. Отсюда я заключаю, что, как он и сам добавляет, эту медь добывают водолазы моря на глубине двух шагов (passus). Он же присовокупляет, что из этой меди была сделана статуя, поставленная в городе Сикионе в древнем храме Апол­лона. Из вышесказанного явствует, как сильно заблуждался Плиний, который при перечислении островов Пропонтиды говорит, что остров Демонес расположен перед Никомедией, ибо никакого острова нет в заливе Никомедии, в древности называвшемся Астукенским. Но для того, чтобы еще нагляднее показать, что Демонес—тот же самый ост­ров, что и Халкитис, я обращу внимание на следы рудников (vestigia metallorum) и на расположение острова, который вздымается тремя вер­шинами или холмами: один обращен к северо-востоку, другой — к запа­ду, третий — к востоку. Южный берег острова—отвесный и обрыви­стый, скалистый, за исключением залива, позволяющего заходить сюда судам и простирающегося в ту и другую сторону немногим более ста­дия, — залива, огражденного от всякого ветра, исключая южного. Около этого залива имеются насыпи разработок, полные лазоревых обломков-отходов при добыче меди, хрисоколлы и лазоревого камня, и среди этих обломков я подобрал отменный лазоревый камень и отличную хрисоколлу. Если покопать там на отмелях, без сомнения, найдется золото, прославляемое Аристотелем. Насыпи разработок находятся у подножия долины, расположенной над уже упомянутым заливом и пере­секающей остров от южного берега до северного. В средней, припод­нимающейся части этой долины и образующей возвышенность находится обитель монахов греческого вероисповедания, там же устроены большие нимфеи (водометы), тщательно сделанные из сигнина и наполняющиеся водой, стекающей с возвышенности, находящейся в восточной стороне. На берегу, обращенном к восходу солнца, имеется селение, одноименное с островом, а под селением – стоянки для кораблей.

Это свидетельство очевидца для нас очень ценно. Пусть Гиллиус неправильно понял текст псевдо-Аристотеля и говорил о золоте, якобы добываемом на острове. Он засвидетельствовал не только наличие меди, но и наличие следов ее добычи. Указания Гиллиуса подтвердил в 80-х годах прошлого века византинист Шломберже. Вот что он пишет: «Халки, некогда Халкитис или Халкида, обязана своим названием медным рудни­кам, давно заброшенным, которые в древности составили ее богатство. Значительные следы древних разработок можно видеть еще и сейчас, а именно на берегу очаровательного заливчика, находящегося за Коммер­ческим училищем».

Мы определили местонахождение острова. Древние источники, к сожа­лению, подробнее ничего не говорят ни об его рудниках, ни о приемах работ, ни об использовании добытой меди. Но попробуем внимательнее вчитаться в то, что мы имеем.

   Медь приходится поднимать (avatpspeiv) из моря, говорит Каллимах; медь находится в море, подтверждает псевдо-Аристотель. Калли­мах сообщает, что медь поднимают водолазы, т. е. что она находится на глубине и за ней нужно спускаться. В этом же смысле „водолазной меди" нужно понимать и странное выражение псевдо-Ари­стотеля «медь-водолаз». В сборнике «странных» и «удивительных» рассказов следует, правда, быть готовым ко всему, вплоть до того, что не удивляться рассказу о „плавающей меди". Но этому противоречит недвусмысленное свидетель­ство Каллимаха. Далее Каллимах говорит, что из добываемой таким путем меди были сделаны статуи, принесенные Гераклом в дар богам и находящиеся в Фенее. То же сообщает псевдо-Аристотель, добавляя, что эти статуи назывались орихалковыми. Псевдо-Аристотель говорит, кроме того, еще о статуе Аполлона в древнем храме в Сикионе.

  Феней — город в Аркадии, Сикион — город в Сикионии. Показательно, что эти два пункта Пелопоннеса находились на сравнительно большом расстоянии от места добычи. Это свидетельствует о широком распростра­нении той меди, за которой спускались в море Демонесские водолазы. Ближе о названных статуях нам ничего не известно. Правда, Плиний Старший упоминает об удивительной статуе в Сикионе, которая была произведением скульпторов архаической эпохи, Дипэна и Скиллида. Однако издатель псевдо-Аристотеля Бекманн вряд ли прав, отсылая без колебаний к этому тексту Плиния и полагая, что в обоих произве­дениях речь идет об одной статуе. Вот свидетельство Плиния (XXXVI, 4,9—10): „Первые из всех прославились в ваянии из мрамора Дипэн и Скиллид, уроженцы острова Крита, еще во времена владычества мидян, до того как Кир начал царствовать над персами, т. е. примерно около 50-й олимпиады [580—577 г. г. до н. э.]. Они переселились в Сикион, который долгое время был родиной всех подобного рода мастерских. Статуи богов сикионяне публично водрузили в их честь, прежде чем они были окончены, и мастера, обиженные несправедливостью, ушли к этолянам. Засим Сикион постигли голод и неурожай и жестокая печаль. Вопрошавшим о средстве избавления Пифийский Аполлон отве­тил: „Пусть Дипэн и Скиллид кончат статуи богов", что и было достигнуто посредством великих приношений. А были те статуи изображениями Аполлона, Дианы, Геркулеса и Минервы, которую впоследствии пора­зила молния". Поскольку Плиний говорит, что Дипэн и Скиллид „первые из всех прославились в ваянии из мрамора", а вслед затем говорит о статуях Аполлона и других богов, находившихся в Сикионе, высказы­валось предположение, что эти статуи были из мрамора, а не из меди. Нельзя, однако, не вспомнить в этой связи одно свидетельство армян­ского историка Моисея Хоренского, который говорит о медных позоло­ченных статуях Аполлона, Артемиды (Дианы) и Геркулеса, увезенных в Армению из Лидии царем Арташесом (1 в. до н. э.). О статуе Герку­леса говорится прямо, что она была произведением Дипэна и Скиллида. В основе рассказа Моисея Хоренского, видимо, лежит какой-то не дошед­ший до нас античный источник, сильно видоизмененный и искаженный. Армянский историк рассказывает о войне Арташеса с царем Лидии Крезом, причем в этой связи передаются эпизоды» которые Геродот рассказывал в своей „Истории" о персидском царе Кире и лидийском царе Крезе, т. е. эпизоды, рассказываемые Геродотом, перенесены из VI века в I век до н. э. Заслуживает внимания, что статуи, упоминаемые Моисеем Хоренским - статуи тех же божеств, о которых упоминает Плиний (за исключением Минервы, которую, по словам того же Пли­ния, поразила молния). Не попали ли статуи из Сикиона в Лидию к эллинофильскому царю Крезу? Факт позднейшей перевозки их в Армению сам по себе не может быть подвергнут сомнению, какая бы путаница имен и веков ни произошла. Но как бы то ни было, ука­зание Моисея Хоренского на медную позолоченную статую Геркулеса работы Дипэна и Скиллида заставляет нас осторожнее толковать свиде­тельство Плиния: прямых указаний, что упоминаемые им статуи были мраморные, все-таки нет. Так намечаются контуры, правда, проблема­тичной, но интересной судьбы статуй из меди, добывавшейся демонесскими водолазами, — статуй, стоявших в храме Сикиона, затем попавших в Малую Азию и, наконец, оказавшихся на территории нашего Союза.

Пойдем теперь далее в сличении Каллимаха и псевдо-Аристотеля. Оба греческих рассказчика о необыкновенных вещах одинаково неясно говорят, что медь добывается — дословно „в двух саженях", или „в двух саженях моря". Греческая „оргия"—маховая сажень, около 1,85 м. О глубине ли речь или о расстоянии от берега? И здесь более простое построение фразы у Каллимаха подсказывает правильное толкование на глубине двух маховых саженей.

Наконец, в сообщении псевдо-Аристотеля есть подробность, которая вовсе отсутствует у Каллимаха, может быть, в силу занимавшей его тематики (или передававшего его сведения Антигона). Каллимах (Антигон) занят описанием морей и находящегося в них; сообщение псевдо-Аристо­теля находится в ряду известий, относящихся к металлургии. Вот почему у последнего оказалась уместной подробность, относящаяся к характеристике условий труда. Псевдо-Аристотель сообщает, что у занятых добычей Демонесской меди обостряется зрение и вырастают ресницы, даже если их не было, почему врачи и пользуются медным цветом и „фригийским пеплом" при лечении глаз.

Только новые находки в виде рукописей и вещей могли бы нам рассказать подробнее о столь своеобразной, „удивительной", „парадо­ксальной" работе под водой рабов — рабов людей, рабов общества, рабов храмов и статуй, искусства и зарождающейся медицины. Кое-что можно было бы добавить к сказанному, если бы местечко „против Калхедона" было обследовано с точки зрения металлургической при помощи современной подводной техники.

Но, главное, этот вопрос не имеет лишь специальный, узко архео­логический интерес. Древние тексты напоминают о ныне забытой области применения водолазных работ. Изучение покрывшихся пылью учености книг позволяет извлечь из них новые и свежие указания. Такие указания подчас затеряны среди старых филологических и исторических коммен­тариев. У комментатора псевдо-Аристотеля Бекмана в XVIII в. мы встре­чаем, например, мало кому известную ссылку на забытое сочинение шведского ученого Кальма: Expiscantur Angli e mari ad oppidum Harvich pyritas, unde vitriolum elixant. Uid. Kalmii itinerarium Gerraanico editum I,, p. 546", т. е.: „Англичане извлекают из моря около города Гарвич пириты, из которых выделывают серную кислоту. См. путешествие Кальма, нем. перевод I, стр, 546".

Здесь имеется в виду описание путешествия в Северную Америку, совершенного в 1747 —1751 гг. И если от филолога Бекмана мы обра­тимся к натуралисту Кальму, то прочтем у него следующее: „У госпо­дина Сееле, шведа, жившего в Лондоне, мы видели завод, изготовляющий серную кислоту, и весь процесс изготовления. Коротко говоря, он таков: вещество, из которого приготовляется кислота, есть простой серный колчедан различной формы. Его доставляют из Гарвича, находящегося отсюда более, чем в ста английских милях. Там оно добы­вается со дна моря в большом количестве и распределяется по различным заводам в Англии. Некоторые куски этого колчедана имеют совершенно вид дерева и веток, так что можно даже видеть круги или крапины в ветках. Эти куски дерева так пропитались серным духом, что они теперь совершенно превратились в серный колчедан. См. «Минералогию», стр. 340 и т. д. Дальше автор подробнее останав­ливается на описании этого материала и способа его обработки. К сожа­лению, никаких подробностей о его добыче не сообщается. Факт оста­ется интересным и поучительным.

В самом деле, только ли у Демонесса и Гарвича скрыты под водой природные богатства? И не найдутся ли другие указания в книгах, к которым редко кто обращается?