Индивидуальная сессия Тельмы

Тельма начала рассказывать мне, какой бедной и жадной она себя почувствовала, но она думала, что Ив тоже чего-то от меня хотел. Так или иначе, теперь, когда она была здесь одна, она хотела рассказать мне больше о себе, но боялась, что ее будет для меня слишком много и что я буду переполнена. Она принесла с собой множество вещей - фотографии своей семьи: своих родителей, со счастливым видом устраивающих пикник вместе с двумя ее братьями, с энтузиазмом удящих рыбу в водоеме на Хэмпстедской пустоши. Я заметил, что ее мать была гораздо ниже Тельмы и более полной, чем она. На некоторых выполненных маслом миниатюрах мать Тельмы, запечатленная в подростковом возрасте, выглядела грустной и отстраненной, и Тельма, которая в этом же возрасте лицом была поразительно похожа на свою мать, выглядела такой же несчастной. Когда я рассматривала миниатюры, Тельма сказала мне, что ее мать была манерной женщиной, самоуничижительной и склонной к самоубийству. Ее отец тоже был склонен к самоубийству и однажды заперся на чердаке с ружьем. Он был ненадежен и неудачлив. Ее родители, казалось, ненавидели друг друга и часто устраивали ужасные склоки, которые могли быть опасны. Когда Тельма была еще ребенком, она однажды вызвала полицию, но к тому времени, когда появились полисмены, ее родители уже держали себя в руках и заявили, что она ошиблась. Она никогда не видела своих родителей счастливыми, как на фотографии. Об изображениях своей матери и себя самой она сказала: "Я чувствовала себя одержимой мамой. Я смотрела в зеркало и видела ее лицо, ее тонкие светлые волосы. Мне не нравится, как я выгляжу. Мое лицо мне не кажется моим собственным. И я считаю себя слишком высокой".

Ее обвиняли в том, что из-за нее ее матери приходилось оставаться живой. Тельма идентифицировалась с суицидальными наклонностями своей матери, а также с ее необходимостью оставаться живой, но благодаря терапии она избавилась от постоянной озабоченности своими суицидальными чувствами и попытками их не испытывать.

Затем Тельма показала мне фотографию плюшевого мишки в холщовом фартуке и поварском колпаке. Он не походил на доброе и уютное животное. Он выглядел необычайно суровым, неприятно смотрел одним глазом, у него был тусклый мех, а грязный наполнитель выпирал из разорванных швов. Она его колотила. Затем Тельма сказала: "С другой точки зрения я могла бы сказать, что он отображает меня саму - грязную". Я: "А если не с другой точки зрения, то что бы вы сказали тогда?"

Она: "Я могла бы сказать, что она чувствует себя одеревенелой, холодной и заброшенной. Я чувствую себя одеревенелой и неловкой. Вот я сочинила эту музыку".

Я, как она и предсказывала, начала чувствовать себя переполненной. Я сказала: "Я думаю, вы хотите дать мне так много всего, чтобы занять ваше место в случае, если бы я не захотела заняться непосредственно вами".

"Я хочу дать вам картину меня. Моя мать этого не делала. Мой терапевт делает. Вы говорили о важности поддержки. У меня возникла фантазия о разговоре между нею и вами, чтобы вас соединить. Мне действует на нервы, что вы не с ней".

Здесь имела место фантазия-желание, что терапевт Тельмы и я смогут испытывать то, что произошло с Тельмой и ее матерью. Более последовательное истолкование этой фантазии могло бы состоять в том, что ее терапевт и я сумеют оказать совместную поддержку, по отдельности внося свой вклад благодаря нашим индивидуальным различиям, во многом подобно тому, как мать и отец совместно создают условия для развития их ребенка.

Парная сессия

На следующей встрече с парой я использовала это значение ее потребности в поддержке. Тельма начала с рассказа о сновидении, в котором она отправилась искать набор кубиков и забыла, что они остались в моем офисе. Вспомнив о ее первом сновидении, где ей приснился маленький мальчик, который собирал вместе со мной кубики перед встречей с ней, я сказала: "Вы хотите быть здесь ребенком". Она с облегчением воскликнула, что я поняла и теперь могу принимать это во внимание.

Иву тоже приснился сон.

Я всегда благодарна сновидениям, которые могут нас подвести к более глубокому уровню понимания. Но здесь был чуть ли не перебор сновидений. Казалось, Ив и Тельма соперничали между собой, стараясь рассказать мне что-то, что я могла бы оценить.

Ив рассказал свой сон в настоящем времени следующим образом.

"В сновидении - я и отец. Я вижу, что он берет пару плоскогубцев. Он скрывается в кладовой и собирается убить ими свою дочь. Я предупреждаю ее, чтобы она не входила туда, иначе ее убьют. Затем она превращается в женщину с круглым, приятным лицом, высоким, как у Елизаветы, лбом и кучей пакетов".

Я заинтересовалась, не представляет ли меня этот образ британской женщины с высоким лбом.

"Я вижу свою маму, спускающуюся по узкому переулку. Я собираюсь встретить ее и пообедать. Я выбегаю и встречаюсь с ней на главной улице. Мы идем в ресторан, теперь нас шесть или восемь человек. Это приятный ресторан с белыми скатертями. Вдруг появляется мой папа. Я говорю: “Папа, что ты здесь делаешь? Это обед для мамы”. Официант в своем нижнем белье помогает нам найти стол побольше; мы пробуем один, затем другой, и я предлагаю добавить другую опускную доску. Тогда он все же раскладывает другой стол. Гитарист играет и говорит на иностранном языке. По отношению к этому я не испытываю особых эмоций. Я проснулся и некоторое время об этом думал".

Ив продолжил ассоциировать. "Мне понравился трагический элемент. Напоминает о Гамлете. И какой-то другой рассказ. Да! В одной из книг Достоевского средний сын убил своего отца и слугу пестиком ступки! Ну, а в моем сновидении - это убийство плоскогубцами!"

Когда я работаю со сновидениями пар, я предпочитаю услышать ассоциации обоих партнеров, связанных со сном. Я не могу надеяться, что будет достигнуто полное понимание интрапсихической ситуации индивида, как в индивидуальном психоанализе или в индивидуальной терапии. Вместо этого я пытаюсь соотнести то, что было раскрыто во внутреннем мире партнеров, с межличностной ситуацией. На этот раз мне не нужно было просить об ассоциациях.

Тельма сказала: "Сначала ты говорил, что это была маленькая девочка, а затем взрослая". Ив ответил: "Да, это была его дочь, затем женщина. И это было внутри и вне сновидения, и люди перепутались, как в пьесе Шекспира. В прошлые выходные мы смотрели “Сон в летнюю ночь”. О! Я люблю содержательность, запутанность, чрезмерную эмоциональность, раздутый романтизм, юмор и замечательный стиль".

Я про себя подумала: "Почему этот человек продает дома?"

Тельма, возвращаясь к домашнему аспекту его сновидения, продолжила: "Я думала, что добавление новой доски стола связано с нашими отношениями. И раскладывание стола звучит сексуально, как раздвижение моих ног".

"Что ж,- сказал Ив,- обед предназначался только для меня и мамы, и я был удивлен, когда появился папа, и мне понадобился стол больших размеров".

Тельма продолжила: "Я все еще поражена маленькой девочкой и женщиной, которую собирались убить. Я хотела убить маленькую девочку во мне, но было страшно, что ты хочешь убить мою маленькую Шейлу".

"Что? Для меня это не была Шейла".

"Тогда кто же это был?"

"Я не знаю. Упавшая духом женщина, которая вносила раздор между молодым человеком и отцом".

"Каким образом она вносила раздор?" - спросила я, озадаченная. "Они оба соперничали из-за ее любви", - ответил он.

Я начала понимать, что эта девочка/женщина в сновидении для Ива и Тельмы имела общее значение эдипова ребенка, который хочет украсть маму и должен быть убит за это. Про Ива я подумала, что девочка должна быть убита плоскогубцами, чтобы мальчик не был умерщвлен или кастрирован, а мог свободно сбежать со своей матерью, зная, что его отец был чем-то занят.

Ив продолжал говорить, что когда Тельма вставила свое замечание о Шейле, которую убивают в сновидении, он вспомнил, что у него были фантазии о приставании к маленьким девочкам. У него вызвала интерес симпатичная голая двухлетняя девочка. Ив и Тельма согласились, что им обоим нравится вульва без волос. Затем Ив пришел в замешательство и застыл. Вскоре он продолжил. Он сказал, что у него возникали фантазии об убийстве, "когда мешал какой-то козел". У меня появилась мысль, что он использовал фантазии об убийстве, чтобы защититься от инцестуозных или иных неприемлемых сексуальных фантазий.

Затем Тельма рассказала другой сон о том, что меня здесь не было, потому что я легла в больницу, чтобы родить второго ребенка. Мой муж оставил Тельму следить за нашим старшим ребенком, а сам приехал в больницу, чтобы увидеть меня и нового ребенка. Она тревожилась за ребенка, которого оставили с незнакомым человеком. Она также беспокоилась за баранью отбивную, которую она оставила в моем холодильнике, потому что отбивная стоила дорого, а она оставила ее портиться, и это отравляло мой холодильник.

Тельма очень подробно об этом рассказывала, а Ив не прерывал. Теперь Тельма, видимо, приближалась к концу.

"В последней части сновидения,- сказала Тельма,-была моя норвежская подруга Бритт. Я упомянула вашу фамилию, и она сказала: “Шарфф - это ведь и норвежская фамилия?”" Тельма продолжала ассоциировать. "Но я знаю, что это немецкая фамилия. Именно поэтому я обратилась к вам, а не к вашему мужу, потому что я знаю, что вы шотландка. Отбивная из ягненка, агнец божий, кровь ягненка в еврейской пасхе удерживает ангела смерти от убийства первенца, а я - первенец. Мне хорошо известно о Холокосте. Значительная часть моих сновидений - о нацистах, и…"

Я рискнула прервать ее с позиции переноса. "Шарфф - на самом деле немецкая фамилия. К какой стороне она относит ее - к евреям или нацистам?"

"К нацистам,- ответила она без малейшего колебания.- Шотландцы защищали евреев. Наша семья провела свой летний отпуск, путешествуя пешком по Шотландским холмам. Я люблю цветы - Шотландию, людей; я чувствовала себя там в безопасности. Я прикидываюсь, что я не еврейка, чтобы себя обезопасить. С моими светлыми волосами об этом никто не догадывается. У меня никогда не было приятеля-еврея. Ив - не еврей".

Я спросила Ива, есть ли у него какие-нибудь замечания. "Нет,- ответил он,- я думаю о работе". Возвращаясь к нынешнему взаимодействию, он добавил: "Фамилию Шарфф я воспринимал как острый (sharp), резкий, как оружие".

"У меня тоже были такие ассоциации",- согласилась Тельма.

Таким образом, Ив не уделил такое внимание сновидению Тельмы, какое она уделяла его сновидению. Она была обеспокоена оставленным ребенком, отравленными продуктами питания и ее собственным убийством. Я отметила, что она сохраняла меня хорошей, отщепив мою "шарфность" на моего мужа, тогда как я, безопасная шотландка и британка, была идентифицирована как ее подруга и соотечественница. И, тем не менее, я воспринималась ими обоими как кто-то, чье понимание могло пронзить или убить их. В своем сновидении Ив не был убит; вместо этого должна была быть убита какая-то девочка. И в обоих своих толкованиях - сновидения Ива и своего собственного - Тельма ожидала, что это случится с нею.