Архитектура и скульптура

Начнём анализ использования аллегории в изящных искусствах с архитектуры и со скульптуры. Исследование знаков, атрибутов и символов архитектуры в разные эпохи показывает их преемственность и рефлексивную функцию, которая сохраняется и в настоящее время.

Начало формирования атрибутов и аллегорий архитектуры восходит к античности. В средневековой символике отобразилось корпоративное осмысление особенностей зодчества.

Создание греческой цивилизации относится к эпохе "культурного переворота" - VII - V вв. До н. Э. В течение трех веков в Греции возникла новая форма государства - первая в истории демократии. В науке, философии, литературе и изобразительном искусстве Греция превзошла достижения древневосточных цивилизаций, развивающихся уже более трех тысяч лет.

Греческая архитектура была сращена с динамичными общественными процессами. До эпохи эллинизма царских дворцов не строили по причине отсутствия царской власти. Главными зданиями городов вначале были дома божеств, покровителей городов, - храмы. По мере роста благосостояния и развития демократии другой важнейший центр полиса - агора, площадь, где собирался народ для решения, как политических, так и экономических проблем (в частности, для товарообмена), начала обстраиваться зданиями, предназначенными для различных общественных нужд - разного рода правительственных учреждений, собраний и т.п. Это здание городского совета - булевтерий, театр, гимнасий, палестра, стадион. Греческая архитектура сделала ряд оригинальных разработок, в частности, как формы храмов, так и их отдельных деталей. Несмотря на монументальный характер греческой общественной архитектуры классического времени, чувство пропорции не позволяло создавать сооружения, служившие целям подавления и принижения чувств свободного гражданина свободного государства, в отличие от архитектуры древневосточных деспотий, эллинистического и римского времени, где индивидуалистически-монополистические тенденции поощряли гипертрофированную монументальность и колоссальность сооружений. (С эллинистического же времени в греческой архитектуре появляются дворцы царей и виллы царских вельмож и состоятельных людей.) Частные здания вместе с ростом благосостояния общей массы населения демократических полисов также благоустраивались. Города снабжались водопроводом и канализацией. Вновь построенные города (например, Пирей) создавались уже согласно греческой философии архитектуры, наиболее выдающимся представителем, которой был Гипподам из Милета (гипподамова планировка). Античная цивилизация возникла как цивилизация городов-государств и оставалась до своего конца таковой, несмотря на потерю городами права на проведение самостоятельной внешней политики, подкрепленной собственными независимыми вооруженными силами.

Также одним из видимых результатов развития греческой цивилизации стала античная скульптура. С началом классической эпохи, характеризующейся массовым ростом самосознания свободных граждан демократических полисов, скульптура приобретает специфические античные оригинальные черты. Она перестает служить застывшим в деревянной позе символом незыблемости привилегий родовой знати и начинает отражать динамику отношений полноправных граждан полиса.

Искусство древнего Рима как продолжение древнегреческого искусства. Искусство древнего Рима, как и древней Греции, развивалось в рамках рабовладельческого общества, поэтому именно эти два основных компонента имеют в виду, когда говорят об "античном искусстве". Искусство Рима считают завершением художественного творчества античного общества. Правомерно утверждать, что, хотя древнеримские мастера продолжали традиции эллинских, все же искусство древнего Рима - явление самостоятельное, определявшееся ходом и ходом исторических событий, и условиями жизни, и своеобразием религиозных воззрений, свойствами характера римлян, и другими факторами.

Римское искусство как особое художественное явление стали изучать лишь в ХХ веке, по существу только тогда осознав всю его самобытность и неповторимость. И все же до сих пор многие видные антиковеды полагают, что история римского искусства еще не написана, еще не раскрыта вся сложность его проблематики.

В произведениях древних римлян, в отличие от греков, преобладали символика и аллегория. Соответственно пластические образы эллионов уступили у римлян место живописным, в которых преобладала иллюзорность пространства и формы – не только во фресках и мозаиках, но и в рельефах. Изваяния, подобные Менаде Скопаса или Нике Самофракийской, уже не создавались, зато римлянам принадлежали непревзойденные скульптурные портреты с исключительно точной передачей индивидуальных особенностей лица и характера, а также рельефы, достоверно фиксировавшие исторические события. Римский мастер в отличие от греческого, видевшего реальность в ее пластическом единстве, больше склонялся к анализированию, расчленению целого на части, детальному изображению явления. Грек видел мир как бы сквозь все объединявшую и связывавшую воедино поэтическую дымку мифа. Для римлянина она начинала рассеиваться, и явления воспринимались в более отчетливых формах, познавать которые стало легче, хотя это же приводило к утрате ощущения цельности мироздания.

В древнем Риме скульптура ограничивалась преимущественно историческим рельефом и портретом, зато получили развитие изобразительные искусства с иллюзорной трактовкой объемов и форм - фреска, мозаика, станковая живопись, слабо распространенные у греков.

Архитектура достигла небывалых успехов как в ее строительно-инженерном, так и в ансамблевом выражении. Новым было у римлян и их понимание взаимосвязи художественной формы и пространства. Предельно компактные, концентрические в своей сущности формы классического Парфенона не исключали, а напротив, выражали открытость здания просторам, окружавшим Акрополь. В римской архитектуре, поражающей обычно своими ансамблевыми размахами, предпочтение отдавалось замкнутым формам. Зодчие любили псевдоперипетры с колоннадой, наполовину утопленной в стену. Если древнегреческие площади всегда были открыты пространству, подобно Агоре в Афинах или других эллинистических городах, то римские либо обносились, как форумы Августа или Нервы, высокими стенами, либо устраивались в низинах.

Тот же принцип проявлялся и в скульптуре. Пластичные формы греческих атлетов всегда представлены открыто. Образы, подобные молящемуся римлянину, набросившему на голову край одеяния, большей частью заключены в себе, сосредоточены. Римские мастера в скульптурных портретах концентрировали внимание на личных, индивидуальных особенностях человека.

Система римских архитектурно-пластических образов глубоко противоречива. Компактность форм в них только кажущаяся, искусственная, вызванная, видимо, подражанием классическим образцам эллинов. Отношение римлян к форме, объему, пространству совершенно иное, нежели у греков, основанное на принципе прорыва границ и рамок, на эксцентрической, а не концентрической динамике художественного мышления. В этом смысле римское искусство качественно новый этап эстетического освоения человеком реальности. Тяготение римских художников к классическим эллинским формам, вызывающее ощущение двойственности римских памятников, воспринимается сейчас как проявление своего рода реакции на заявлявшие о себе новшества. Осознававшаяся римлянами утрата цельности художественных форм нередко заставляла их создавать постройки громадные по размерам, порой грандиозные, чтобы хоть этим восполнить противоречивость или ограниченность образов.

Возможно, именно в связи с этим римские храмы, форумы, а нередко и скульптурные произведения значительно превосходили размерами древнегреческие.

Все художественное творчество Европы от средневековья до наших дней несет на себе следы сильного воздействия римского искусства. Внимание к нему всегда было очень пристальным. В идеях и памятниках Рима многое поколения находили нечто созвучное своим чувствам и задачам, хотя специфика римского искусства, его своеобразие оставались нераскрытыми, а казались лишь позднегреческим выражением античности.

Историки от Ренессанса до ХХ века отмечали в нем различные, но всегда близкие их современности черты. В обращении итальянских гуманистов XV - XVI вв. к древнему Риму можно видеть социально-политические (Кола ди Риенцо), просветительско - моралистские (Петрарка), историко-художественные (Кирияк Анконский) тенденции. Однако сильнее всего воздействовало древнеримское искусство на архитекторов, живописцев и ваятелей Италии, по-своему воспринимавших и трактовавших богатейшее художественное наследие Рима.

В целом же культура античности явилась основой для дальнейшего развития мировой культуры.

В философии ранней средневековой техники показаны тенденции развития к расщеплению единого ars на искусство и технику. Зодчество как свободное творчество представляла геометрия, что нашло выражение в аллегорических изображениях. В ее описаниях следовали традиции, восходящей к сочинению Марциана Капеллы. В соответствии с ней, аллегория Геометрии представлялась величественной девой со сферой в руках — символом вселенной, линейкой — измерительной тростью, а иногда и циркулем. Эти атрибуты указывали на предназначение геометрии постигать и раскрывать соразмерности. Такой Геометрия изображалась в рельефах и в витражах храмов, в миниатюрах и произведениях прикладного искусства романской и готической эпох. С этими атрибутами она описана и в средневековой литературе. Гугон Викторинец, характеризуя божественное творение и творчество мастера, подчеркивал, что «Всевышний» создает свое творение, разделяя соединенное или соединяя разделенное, т. е. выполняет философскую работу. Земной мастер, в отличие от Бога, затрачивает усилия: Бог сказал — и сделал, а «труды же человеческие представляются долгими и тяжкими», но разум его тем и славен, что проявляет изобретательность для достижения цели. Наставленный Творцом видеть истину, геометр обязан не только созерцать, но и творить истинное как плотник. В это время искусство и делание рассматривались как тождество, основанное на бережно сохраняемых традициях прошлого. Творение человека не случайно называли «устроением», употребляя технический термин, подобный человеческому устроению земледелия и ремесла. Благодаря этому мастерскому и искусному акту созидания, в человеческой природе обнаруживалась сопряженная с ней сила души, первоначально кажущаяся слабой, но в процессе творчества «просиявшая» вместе с совершенствованием своего орудия.

В миниатюрах французских Библий XIII в. Бог в сценах сотворения мира нередко изображался с циркулем в руке. Однако к нему не перешла от Геометрии сфера, характеризующая умозрительный характер этого знания. К XIII в. распространившаяся аллегория зодчества представлена в рельефах и витражах готических храмов мужской фигурой, напоминающей образ Вседержителя как создателя всего сущего с циркулем в руках, а также с линейкой и циркулем, ставшими постоянными практическими атрибутами зодчества.

Ритуал — часть истории каждого народа, каждой цивилизации — выступает как его память и основа самоидентификации. Однако лишенный практической функциональности ритуал становится символом. По такой схеме возникло франкмасонство и сформировалась его символика. Начиная с ХI в. стали создаваться первые сообщества ремесленников (гильдии), в которых мастерство передавалось от мастера подмастерью методом посвящения. В ХIII в. каменщики учредили «вольное братство» и таким образом освободились от сеньоральной зависимости и обрели свободу и место в ряду других городских сообществ. Масонство широко использовало в своем учении древнегреческие мифы. Начиная со знаков и ритуалов, свойственных их ремеслу, мало-помалу вырабатывалась духовная система воплощения в жизнь гуманистических идеалов через фундаментальный символизм, в основу которого были положены обыкновенные строительные инструменты — угломер, циркуль, нивелир, линейка. Как показали исследователи, к таким знакам корпорации масонов относится окружность, в центре которой помещалось тесло — инструмент плотника, окаймленный меньшими окружностями с инструментами каменщика: мастерком, циркулем, измерителем и молотком с вешками. Эмблемы инструментов каменщиков стали символами масонов, их множество. Наиболее распространено изображение храма Соломона, связанное с морально-символическими значениями, показанными в истории строительства этого храма. Наиболее известны следующие франкмасонские знаки: 3 дерева; 3 проема, ведущие в храм; 3 созвездия из 3 звезд каждое.

Вместе с атрибутами и знаками, относящимися к зодчеству, в готике появляются изображения символов и других «механических искусств»: кузнечного дела, ткачества и живописи. Зодчество раньше других практических знаний выделилось и как художественная деятельность, сближаясь с искусствами квадривиума, а иногда и соединяясь с ними. В то же время искусства, составляющие тривиум, долго сохраняли свою определенность и замкнутость. Ярче всего это выразилось в поэзии Средних веков, когда фантазия и схоластическое мышление соприкасались и взаимопроникали. С течением времени квадривиум разрастался; от него отпочковывались и к нему присоединялись другие области знаний. В этом процессе сложение аллегорий искусств отражало изменения в художественной деятельности как части культуры в целом. В XV в. четко просматривается стремление к специализации и выделению художественного творчества в отдельную деятельность с профессиями. Это отразилось в сведениях о творчестве Ф. Брунеллески (1377–1446) и других мастеров раннего Возрождения. Переосмысление зодчества проходило медленно, так как нуждалось в обновлении творческих инструментов. Вопросы зодчества обсуждались при изучении «Десяти книг об архитектуре» Витрувия (вторая половина I в. н. э.) и при исследовании сохранившихся построек прошлого. Осознание необходимости специализации художественных профессий наиболее полно отразилось в произведениях Л. Б. Альберти (1404–1472): «Три книги о живописи» (1436), «О статуе» («О ваянии», 1434–1445), «Пять архитектурных ордеров» (1443–1452) и «Архитектура в десяти книгах» (1442–1452). Последний труд переведен на многие языки и изучен в самых разных аспектах. В. Биерманн показала, что труд Альберти, написанный на латыни, оставался рукописным без каких-либо рисунков до конца жизни автора и стал более доступным после его появления в печатном виде в 1485 г. Только в 1565 г. издатель К. Бартоли впервые включил в текст Альберти поясняющие рисунки.

Рельефы Андреа Пизано, отмеченные еще известной неумелостью в передаче человеческих фигур, движения, пространства, обладают тем не менее большой притягательной силой — настолько жизненно и свежо воплощены в них различные сцены, в которых сквозь запутанный аллегорический смысл пробивается чисто жанровое, народное начало. Таково «Опьянение Ноя» (см. приложение 7), где под виноградной лозой около огромной винной бочки лежит толстый опьяневший крестьянин. Аллегории земледелия и ткачества представляют собой одно из первых изображений труда; в последней сцене, однако, стоящая женская фигура напоминает своими формами античную статую. В «Кузнице», «Гончарной мастерской» с большой Экспрессией и непосредственностью переданы различные жизненные ситуации. В рельефе «Скульптор» показан момент создания статуи.

Андреа Пизано. Аллегория земледелия. Рельеф колокольни собора Санта Мария дель Фьоре во Флоренции. Мрамор. Между 1330 и 1343 гг. (см. приложение 8)

Творчество Нино Пизано (ум. в 1368 г.) отмечено все большим нарастанием декоративных тенденций и усилением линейного ритма, что проявляется в его работах, в частности в «Мадонне» в церкви Санта Мария Новелла во Флоренции, исполненной около 1360 г., близкой к французским готическим статуям.

Амброджо Лоренцетти. Мир. Фрагмент фрески «Аллегория Доброго правления» в Палаццо Пубблико в Сиене. Между 1337 и 1339 гг. (см. приложение 9)

Среди его многочисленных работ особенно замечательны грандиозные фрески, написанные им совместно с братом между 1337 и 1339 гг. на стенах сиенской ратуши, которая являлась своего рода средоточием интереснейших и разных по своему характеру памятников сиенской живописи 14 столетия. Содержание этих росписей, дающих аллегорическое изображение «Доброго и Злого правления и их последствий», сложно и запутанно, как это было свойственно аллегорической тематике того времени, и не всегда поддается разгадке. Тем не менее они привлекают яркостью образов и повествовательным мастерством. В «Добром правлении» выделяется фигура Мира в лавровом венке, знаменующая собой благосостояние государства . Городская площадь с народом, купцами, лавками и особенно сельский пейзаж с правой стороны, где изображены крестьяне, собирающие жатву, являются, по существу, первыми городскими и сельскими пейзажами в итальянском искусстве, хотя в них еще много условных и наивно трактованных подробностей . Несмотря на довольно плохую сохранность, эти фрески дают нам представление о новых художественных замыслах сиенских мастеров, порывающих со средневековыми традициями.

Вторая половина 14 столетия была отмечена усилением готических и церковных тенденций, связанных с реакционной деятельностью монашеских орденов, выступавших против свободомыслия и зарождающегося светского мировоззрения. В живописи эти тенденции выразились в создании больших росписей, отличающихся Эклектизмом и известной банальностью, как, например, «Триумф церкви» кисти флорентийского мастера Андреа Буонайути (упоминается в 1339—1377 гг.; Испанская капелла церкви Санта Мария Новелла во Флоренции). Особое место занимает «Триумф Смерти» в Кампо Санто в Пизе, большая настенная фреска, созданная мастерами болонской школы 14 в. (см. приложение 10)

Назидательный и устрашающий характер этой фрески становится ясным из самого названия. Справа над группой дам и кавалеров, сидящих в саду, витает Смерть со своей косой, тогда как нищие и калеки, помещенные в центре на переднем плане, молят ее о приходе к ним. В левой части — кавалькада нарядных всадников встречает на своем пути три открытых гроба с полуразложившимися трупами. Мрачные и пессимистические образы средневековья с их лейтмотивом «Memento mori» («Помни о смерти») переплетены в этой фреске с наивно натуралистическими подробностями.

Однако наряду с этими консервативными реминисценциями средневековья никогда не исчезали до конца и традиции джоттовского искусства. Наиболее передовыми мастерами второй половины 14 в. оказались два веронских живописца — Альтикьеро и Аванцо, работавшие также в Падуе, где они могли внимательно изучать фрески Капеллы дель Арена. Сведения об их жизни крайне скудны. Можно предполагать, что более молодой и смелый по своим художественным устремлениям Аванцо был учеником, а затем сотрудником Альтикьеро, вместе с которым он участвовал в выполнении многих фресковых работ.

Постройки города, характерные для творчества Д. Гирландайо и Л. да Лаурана (между 1420/25–1479), составили идеальный образ архитектуры XV в., столь отличный от образов зодчества Средневековья. С. Серлио же, издавая «Книгу III…», на титуле представил детали и фрагменты сооружений прошлого в виде идеальной композиции античных руин. С одной стороны, в этом листе отобразилась живость традиций средневековой предметности, а с другой — это было одно из ранних архитектурных сочинений — каприччио. С. Серлио показал вымышленную сцену из фрагментов колонн и карнизов, выполненную объемно, которые символизировали архитектуру как явление. Таким обобщенным образом античных руин и в виде их схематических изображений на других листах книги он представил архитектуру ее собственным творческим инструментом — архитектурной графикой, которая выявилась посредством печати и начала путь своего становления.

В самом конце ХV в. потребность в осмыслении формирующейся деятельности архитектора и в рассмотрении различий архитектуры и зодчества отобразилась в аллегорических иллюстрациях книги Анонима «Анатомия любви», показывающей эти отвлеченные понятия посредством образов монументальных строений. В отличие от многозначного атрибута, смысл аллегории отделен от конкретного образа, и связь между значением и образом устанавливается по сходству (например, правосудие — женщина с весами). Средневековый прообраз Вседержителя, освящавший символы зодчества, перестал соответствовать пониманию новой сущности творчества мастеров ХV–ХVI вв., что и определило поиски новых символов, отображающих архитектуру. В период Средневековья среди атрибутов, относящихся к строительству, циркуль занимал особое место. И в начале ХVI в. он играл важную роль, как это видно из фронтисписа трактата, изданного в 1521 г. Ч. Чезарини (1476/78–1543), «Десять книг… Витрувиуса». Фрагмент фасада миланского собора, геометрические фигуры, детали готической постройки и циркуль, как самая крупная и объединяющая фигура изображения, составили символическую композицию этого листа. В 1548 г. В. Ривиус (ок. 1500–1548) издал свой перевод под названием «Немецкий Витрувий» с аллегорическим листом, восходящим к листу Чезарини, но внес в него изменения, ограничившись начертанием треугольной схемы фасада миланского собора и циркуля. В этих графических произведениях отразилось появление архитектурной графики как инструмента творчества архитектора и символа архитектуры.

По мере сложения деятельности архитектора в профессию понятие архитектуры все более тесно связывалось с обобщенными образами памятников античности. Рисунки и гравюры первой половины ХVI в. отобразили процесс осмысления архитектуры в графике и прежде всего в титульных листах архитектурных трактатов с символическими изображениями. В 1556 г. Д. Барбаро (1514–1570) издал перевод Витрувия с собственными комментариями. Как известно, многие гравюры к этому изданию были выполнены по рисункам А. Палладио. Вполне возможно, что именно ему принадлежит и титульный лист с аллегорическим изображением триумфальной арки с аттиком, в котором помещены название и автор книги; у подножия арки — имя издателя. Полуциркульный арочный проем занимает главная символическая фигура девы с жезлом в руке; по сторонам в нишах устоев арки помещены фигурки дев меньших размеров: одна со сферой в руке, другая с циркулем. В аттике расположены четыре аллегорические фигуры, судя по атрибутам — Арифметика, Геометрия, Астрономия, Музыка. Мотив триумфальной арки и аллегории квадривиума воспринимаются как обращение архитектора к прошлому и сохранение традиций символики Средневековья и античности.

Большой эмоциональной выразительности достигает бургундский мастер XV века, создавший надгробие Филиппа По. Сейчас разве что специалисты-историки вспоминают бургундского феодала Филиппа По, но его имя навсегда вошло в историю искусств благодаря таланту ваятеля. Запоминается не столько Филипп По, лежащий в полном боевом снаряжении на каменной плите, сколько поддерживающие эту плиту плакальщики. Их восемь, по четыре с каждой стороны. Они застыли в скорбном оцепенении. Тела едва угадываются за траурными одеждами, ложащимися на землю тяжелыми, ломкими складками. Лица почти не видны за низко опущенными капюшонами. В наклонах голов, жестах рук есть элементы театральности, которые придают сцене величественность и торжественность.

Надгробие Филиппа По. XV в. (см. приложение 11)

Черты ренессансного мировоззрения с каждым годом все отчетливее проявлялись во всех жанрах французской скульптуры - в портретных бюстах, надгробиях, статуях. В этом легко убедиться, взглянув на произведения Мишеля Коломба (1430/31-1512), работавшего в Туре. Ваятель находит жизненные характеристики, помогающие воплотить новое гуманистическое представление о человеке. Он нередко использует мотивы итальянского Возрождения, но преломляет их по-своему (наиболее известной работой Коломба в Лувре считается рельеф "Битва св. Георгия с драконом"). Эта картина - одно из трех подписанных произведений художника, шедевр зрелого периода его творчества. Она была выполнена в одно время с фресковым циклом, посвященным житию св. Магдалины, для болонской церкви Сайта Мария деи Серви и первоначально относилась к алтарю болонской церкви св. Георгия.

Изображение концентрируется на драматической кульминации борьбы. Скачущий на белом коне витязь как раз поражает копьем дракона. Испуганный конь отворачивает голову, хочет умчаться прочь, но всадник, левой рукой натягивая узду, решительно бросается на врага. О мощи витязя свидетельствует прямая линия несгибаемого копья. Параллельно этой диагонали, но в противоположную сторону, направлено страстное движение отвернутой головы коня. Испуганная ярость дракона с разинутой пастью и выпученными глазами словно передается коню: это выражено в одинаковом типе голов, повернутых в одном направлении. Вверху справа в том же направлении написана склоненная голова королевны, но она поддерживает витязя. Эту диагональную ось пересекает линия тел коня и всадника, крутой склон горы. Эти две оси не только пересекают друг друга, но и одновременно тесно взаимосвязаны. Драматическую напряженность усиливают также динамичный ритм линий, контраст живых, чистых красок. Контуры фигуры витязя тоже весьма динамичны, они четко вырисовываются на темно-синем фоне.

Картина со всех сторон была обрезана. Первоначально ее обрамлял узор в стиле косматеско, часть которого видна вверху справа и слева.

Традиции Коломба продолжают крупнейшие французские скульпторы XVI века: Пьер Бонтан (1507- около 1550), Лижье-Ришье (около 1500-1567), Жан Гужон (около 1510-1566/68), Жермен Пилон (1535-1590). Уроженец Лотарингии Лижье-Ришье, стремясь противостоять итальянскому влиянию, обратился к готическому наследию. Но, используя отдельные образы и приемы прошлого, скульптор насыщал свои работы такой страстной верой в силу человека, которая была незнакома средневековым мастерам и могла возникнуть только в эпоху Возрождения.

Иначе чем Лижье-Ришье отнеслись к итальянскому влиянию Жан Гужон и Жермен Пилон. Они не отмахивались от него, а своеобразно переплетали итальянизмы с французской традицией, создавая некий новый художественный сплав. О произведениях Гужона мы уже упоминали, расказывая о фасаде Лувра и зале Кариатид. Современники сравнивали Гужона с Фидеем, утверждая, что в его руках оживает мрамор. Действительно, подвижное жизнерадостное искусство Гужона является истинным детищем французского Возрождения. Ваятель влюблен в тело человека, не прикрытое тяжелыми доспехами или монашеским одеянием. В статуе Дианы (1558 - 1559) он проставляет его красоту. Исследователи спорят об авторстве статуи; высказываются разные мнения и о прототипе Дианы (существует предположение, что скульптор изобразил Диану де Пуатье, фаворитку Генриха II), но, как бы там ни было, статуя богини-охотницы остается одним из лучших образцов французской пластики XVI века. Гужону бесспорно принадлежат выставленные в Лувре рельефы с фонтана Невинных (1547-1549), построенного Леско. Несколько манерные нимфы, тритоны и нереиды резвятся в воде. Легкие ткани, облегающие фигуры тонкой паутиной складок, усиливают ощущение музыкальности, подчеркивают ритмическое начало.

Ж. Гужон (?). Диана-охотница. Фрагмент. XVI в. (см. приложение 13)

Работам Гужона по стилю близка группа "Трех добродетелей" Жермена Пилона (около 1560) (см. приложение 14). Мраморные девы, напоминающие трех граций античности, несут на головах урну для сердца Генриха II. Группа, заказанная супругой покойного короля Екатериной Медичи, предназначалась для печального обряда (напомним, что традиция отдельного захоронения тела, внутренностей и сердца установилась во Франции в средние века). Но решительно ничто не говорит нам об этом. Юношески стройные тела, красивые лица утверждают радость земного бытия. Однако в дальнейшем ощущение спокойной уравновешенности почти исчезает из творчества Пилона. Выступивший позднее Гужона, он более чутко реагировал на веяния времени. Страна была охвачена волнениями крестьян и горожан, не прекращались дворянские междоусобицы, шли войны католиков и гугенотов. Все это губительно сказывалось на положении народа. Исполненные Пилоном портреты королей говорят об их властности и жестокости. Бронзовая статуя кардинала Рене де Бирага с его гробницы (около 1583) воссоздает облик человека умного, но грубого и деспотичного. Даже молитва не смягчает выражения его лица.

Ж. Пилон. Статуя Рене де Бирага. Фрагмент. Ок. 1583 г. (см. приложение 15)

Велики достижения французских скульпторов XVI века, но их оцениваешь как-то иначе после того, как посмотришь произведения Микеланджело (1475-1564). Лувр - единственный музей мира (кроме итальянских), где находятся столь значительные работы знаменитого флорентийца. Речь идет о статуях рабов (около 1513), названных Ромен Ролланом "самыми совершенными творениями Микеланджело". В 1505 году скульптор прибыл по приглашению папы Юлия II в Рим и получил заказ на папскую гробницу. В его сознании возникла идея грандиозного мавзолея, украшенного более сорока скульптурами. Но пока мастер обдумывал проект, искал материал и исполнял некоторые статуи, папа охладел к заказу. Гениальный замысел остался неосуществленным. О том, каким могло быть это удивительное сооружение, говорят лишь "Моисей" в римской церкви Сан-Пьетро ин Винколи и "Рабы" во флорентийской Академии и Лувре. Микеланджело подарил последних Роберто Строцци, эмигрировавшему во Францию. Затем "Рабы" неоднократно меняли своих владельцев (Генрих II, Монморанси, кардинал Ришелье и другие). В годы Великой французской революции они попали в Лувр.

Микеланджело. Скованный раб. Фрагмент. 1513 г. (см. приложение 16)

Человек всегда был героем Микеланджело. Но в разные периоды мастер видел в нем то победоносного борца, то ослабшего в борьбе титана. В таком различном подходе к образу сказывался уже надвигающийся кризис ренессансного мировоззрения, пошатнувшаяся вера в торжество светлого, гуманистического начала. Луврские "Рабы" подтверждают эту мысль. Один из них пытается освободиться от сковывающих пут. Он резко поворачивает голову, мышцы рук, груди и спины наливаются силой, но уже в нижней части фигуры движение ослабевает, тело (если посмотреть на него справа) кажется бессильным. Бунт кончается поражением. Второй раб не способен протестовать, он умирает. А вместе с тем его молодое тело так совершенно, закинутая за голову и согнутая в локте рука так сильна, а грудь так широка, что мысль о смерти на первый взгляд как бы отступает под напором жизни. Но голова с закрытыми глазами склоняется на плечо, руку сводит судорога, а ноги подгибаются, не могут выдержать отяжелевшего тела. И все же, несмотря на то, что человек повержен, его образ исполнен величия и пластической красоты. Фигуры развернуты фронтально и стоят в Лувре у стены с двух сторон от входа в зал. Но надо обязательно посмотреть на них с разных точек зрения. Тогда они оживают. Повороты головы, торса, жесты рук раскрывают новые грани образов. Они воспринимаются не статично, а в движении, разворачивающимися в пространстве. Такими Микеланджело видел их в мраморном блоке, постепенно освобождая из каменного плена.

Микеланджело. Умирающий раб. 1513 г. (см. приложение 17)

Вся итальянская пластика Лувра не "звучит" рядом с "Рабами" Микеланджело. Портреты, скульптуры на религиозные темы, исполненные в XV веке, возвращают нас в эпоху более спокойную и гармоничную, вошедшую в историю искусств под названием кватроченто. Тогда ведущую роль в итальянской культуре играла Флоренция. Здесь складывалось светское мировоззрение, вырабатывались новые способы изображения действительности. Представление о флорентийской пластике кватроченто дают многочисленные майолики, принадлежащие мастерской делла Роббиа (Луки, Андреа, Джованни), произведения Агостино Дуччо, Бенедетто да Майано, Дезидерио да Сеттиньяно, а также несколько работ, приписываемых Донателло. В образах мадонн и святых чувствуются лиризм, умиротворенность, человечность. Традиционный сюжет богоматери с младенцем оказывается лишь поводом для изображения радостей и горестей материнства ("Мадонна с младенцем" Донателло) (см. приложение 18). Черты нового проявляются и в портрете, который окончательно теряет религиозную оболочку и становится одним из главных жанров искусства. Бюст Филиппо Строцци, принадлежащий Бенедетто да Майано, по прямолинейности характеристики напоминает римские портреты, но образ мягче, а лепка форм обобщеннее, чем у древних римлян. Ренессансный мастер изображает голову и верхнюю часть фигуры, срезая ее снизу по прямой, что придает композиции особую устойчивость. Так же построен и бюст "Прекрасная флорентинка", быть может, вышедший из ателье Дезидерио да Сеттиньяно. Молодая женщина одета в узкое, облегающее платье. Длинная шея поддерживает гладко причесанную голову. Прикрытые тяжелыми веками глаза смотрят уверенно и спокойно, губы чуть улыбаются. Бюст выполнен в дереве, раскрашен и позолочен.

В последних залах галереи скульптуры выставлена французская пластика XVII века. Этот век не случайно вошел в историю искусств под названием "века живописи". На смену линеарно-пластической системе Возрождения пришло иное видение мира, основанное на более динамичном, изменчивом, живописном представлении о вселенной. Новые проблемы прежде всего решались живописцами. XVII век не дал ни одного скульптора, имя которого могло бы быть поставлено рядом с Веласкесом или Рембрандтом.

В 1560-е гг. многие традиции зодчества были живы, но и новые взгляды на приемы творчества архитекторов уже народились, и осмысление этого положения отразилось в аллегорических изображениях архитектуры Ф. Делорма (между 1510/15 и 1570) в его книгах «Как строить хорошо и дешево» (1561) и «Главный том по архитектуре» (1567). Они снабжены иллюстрациями, показывающими архитектуру как результат профессиональной деятельности. В оформлении обложки второй книги автор использовал геометрические атрибуты в виде фрагментов чертежей и объемного икосаэдра и додекаэдра на подставках по сторонам «зеркала» с названием книги. Аттик «зеркала» фланкирован фигурками с традиционными сферами в руках. Таким образом, Ф. Делорм совместил представления своего времени о геометрических построениях с символами и традициями, восходящими к Средневековью. Книга включила и листы с аллегорическими сценами «плохой» и «хорошей» архитектуры. В одном из таких листов он изобразил мастера с циркулем, указывающим на его связь с размериванием и начертанием. В другой гравюре «плохая» архитектура представлена средневековым замком, а «хорошая» показана в следующей гравюре с применением античных форм. Повествовательные сцены «плохой» и «хорошей» архитектуры метафорическими приемами и атрибутами представили постройки, различающиеся стилевыми особенностями. Тем самым рассматривались свойства архитектуры не столько старых и новых построек, сколько их разделение на особые стилевые группы. Примечательно, что в эти же годы Дж. Б. Виньола (1507–1573) в своей книге «Правило пяти ордеров архитектуры» (1562) на титуле поместил свой портрет в проеме ренессансного окна. Эта композиция содержит совершенно новые элементы, указывающие на значение личности архитектора и новое прочтение им прошлого, показанного в графических таблицах, составляющих основное содержание книги. Акцент смещен с архитектуры как таковой на толкование автором наследия прошлого посредством архитектурной графики. Портрет Виньолы помещен в окно со сложным ордерным оформлением и светом выведен вперед. Мастер держит в руках циркуль в рабочем положении, что подчеркивает характер содержания трактата как графической интерпретации теоретических основ архитектуры. По сторонам окна помещены скульптуры дев, одна из них держит в руках угольник, линейку с делениями и циркуль, другая — чертеж и листы с геометрическими построениями. Сверху по сторонам окна спущены сферы, а также привлечены другие традиционные символы меньшей величины. Ес