Конфликт жизнелюбивой религиозности и суровой домостроевской морали (интерпретация Ю.Лебедева)

Необычность восприятия пьесы исследователем сказывается в том, что он сразу отмечает ее главную художественную особенность - песня открывает «Грозу» и сразу же выносит содержание на общенародный песенный простор. За судьбой Катерины, считает исследователь, судьба героини народной песни. Главная мысль исследователя - в купеческом Калинове Островский видит мир, порывающий с нравственными традициями народной жизни. Лишь Катерине дано удержать всю полноту жизнеспособных начал в культуре народной, считает критик, а также сохранить чувство нравственной ответственности перед лицом тех испытаний, каким эта культура подвергается в Калинове.

Нетрудно заметить в «Грозе» трагическое противостояние религиозной культуры Катерины домостроевской культуре Кабанихи – так определяет критик конфликт пьесы («Домострой» - средневековая русская книга о строгом патриархальном семейном укладе).

В мироощущении Катерины гармонически срастается славянская языческая древность, с демократическими веяниями христианской культуры. «Религиозность Катерины вбивает в себя солнечные восходы и закаты, росистые травы на цветущих лугах, полеты птиц, порхание бабочек с цветка на цветок. С нею заодно и красота сельского храма, и ширь Волги, и заволжский луговой простор»[26] - так поэтически, с восхищением описывает героиню критик.

Излучающая духовный свет земная героиня Островского далека от сурового аскетизма домостроевской морали. Далека жизнелюбивая религиозность Катерины от суровых предписаний домостроевской морали, заключает критик.

В трудную минуту жизни Катерина посетует: « Кабы я маленькая умерла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка». « Отчего люди не летают!.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела…»[27]. Как понять эти фантастические желания Катерины? Что это, плод болезненного воображения, каприз утонченной натуры? Нет, считает критик, в сознании Катерины оживают древние языческие мифы, шевелятся глубинные пласты славянской культуры.

Вольнолюбивые порывы Катерины даже в детских ее воспоминаниях не стихийны: «Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега»[28]. Ведь этот поступок вполне согласуется с народной ее душой. В русских сказках девочка обращается к речке с просьбой спасти ее от злых преследователей, пишет Лебедев. Ощущение божественных сил неотделимо у Катерины о сил природы. Вот и молится она поэтому заре утренней, солнцу красному, видя в них и очи Божии. А в минуту отчаяния обращается к «ветрам буйным», чтобы донесли они до любимого ее «грусть тоску – печаль». Действительно, в характере Катерины есть народные истоки, без которых ее характер увядает, как подкошенная трава.

В душе Катерины сталкиваются друг с другом два равновеликих и равнозаконных побуждения. В кабановском царстве, где вянет и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии, считает автор статьи. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса? Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости, пишет Лебедев.

Душевная дряблость героя и нравственная щедрость героини наиболее очевидны, по мнению автора, в сцене их последнего свидания. Тщетны надежды Катерины: «Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела»[29]. «Кабы», «может быть», «какую-нибудь»… Слабое утешение! Но и тут она находит думать не о себе. Это Катерина просит у мужа прощения за причиненные ему тревоги, но Борису же это и голову прийти не может.

Катерина равно героична как в страстном и безоглядном любовном увлечении, так и в глубоко совестливом всенародном покаянии. Катерина умирает столь же удивительно, считает критик. Ее смерть – это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру, к деревьям, птицам, цветам и травам.

Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого: она и мертвая, как живая. «А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови»[30].

       Таким образом, мы видим, что в исследовании Лебедева большое внимание уделяется народным, фольклорным истокам образа Катерины. Прослеживается ее связь с народной мифологией, песней, своеобразной народной религиозностью. Критик воспринимает героиню как женщину с живой и поэтической душой, способной на сильное чувство. По его мнению, она наследует нравственные традиции народной жизни, от которых отказались жители Калинова, увлеченные жестоким идеалом Домостроя. Итак, Катерина в интерпретации Лебедева – воплощение народной жизни, народного идеала. Это свидетельствует о том, что в литературоведении последней трети ХХ века взгляды демократических критиков (Добролюбова, Писарева) переосмысляются и отвергаются.