Особенности экзотической лексики в поэтическом языке Лермонтова

Поэтический язык Лермонтова изучен значительно менее детально, чем язык А. С. Пушкина. Основное внимание исследователи обращали на стиль прозы Лермонтова, а его стихотворческий стиль как лингвистическое целое все еще не описан.

Лексика поэзии отразила следование Лермонтова общим нормам поэтики, освящающим, например, употребление высоких и поэтических славянизмов (уста, младой, очи, ланиты, злато, врата и т.д.). Однако Лермонтов рано начинает использовать славянизмы как зрелый поэт, почти исключительно в индивидуализированных конкретно-стилистических целях, соответственно редуцируя верификационные функции славянизмов. Подобно Пушкину, по мере укрепления на реалистических позициях, он резко сокращает свой "торжественный словарь" (прежде всего экзотизмы типа брег, власы, глас, младость и др.), а такие, напр., слова, как длань, пиит, чертог, не встречаются и в раннем творчестве. Между тем слово очи у Лермонтова так же часто, как у Пушкина, а слова чело или ланиты Лермонтов употребляет даже более чем вдвое чаще. Избегая архаичной лексики и не обнаруживая поэтически значимого интереса к античности (любопытно, что в его словаре нет имен Лета, Эрот, Хлоя), Лермонтов в полной мере использует библеизмы; эпиграф к "Мцыри" ("Вкушая, вкусих..."). [12]

Анализ лексики восточных языков, отразившейся в произведениях М.Ю. Лермонтова, еще не становился предметом специального лингвистического исследования. Так, редактор первого академического издания Лермонтова Д.И. Абрамович в свое время отметил, что в языке этого классика "довольно часто встречаются восточные слова и выражения, которые Лермонтов слыхал на Кавказе" [17, 195-196], и привел небольшой их список.

Первым опытом выявления соответствующих форм в лексике произведений М.Ю. Лермонтова стали статьи Р.И. Бигаева [1947], в которых утверждалось, что у Лермонтова найдено 154 восточных слова. Однако в дальнейшем изложении восточная лексика, присущая произведениям М.Ю. Лермонтова, не конкретизируется. Другая статья содержит в себе вывод о том, что она "вводилась в литературный язык классиками русской литературы крайне осторожно, лишь в тех случаях, когда необходимость введения местного слова диктовалась задачами более живой и яркой передачи характера данной обстановки, природы, быта, людей" [17, 93]

М.С. Михайлов в статье "К вопросу о занятиях М.Ю. Лермонтова "татарским" языком" [1951], анализируя соответствующую проблему, сформулированную в самом заголовке работы, подверг специальному рассмотрению вкрапления из так называемого "татарского" языка в сказке "Ашик-Кериб", четверостишии "Лилейной рукой поправляя" [18, 134].

Исследованию экзотической лексики в произведениях М.Ю. Лермонтова посвящена статья В.И. Филоненко "Восточная лексика в произведениях М.Ю. Лермонтова". В ней экзотизмы подразделяются при этом в основном с психосоциолингвистической точки зрения, на три группы, иллюстрируемые отдельными примерами: 1) слова, вполне нам понятные, восточное происхождение которых в большинстве случаев забыто, и в литературном языке встречающиеся не только в произведениях, говорящих о Востоке; 2) слова, знакомые каждому культурному человеку, но восточное происхождение которых отчетливо осознается; 3) слова, непонятные нам [16, 194], то есть, следуя принятой градации, последние можно причислить к вкраплениям и варваризмам. "М.Ю. Лермонтов обогатил русский литературный язык значительным количеством слов, принадлежащих восточным народностям, особенно тюрко-татарских, потому что татарский язык на Кавказе выполнял роль интернационального языка для сношений русских с горцами". В использовании же восточной лексики он "проявил большое художественное чутье и такт", в отличие, например, от А.А. Бестужева-Марлинского, и "поступил как большой и мудрый художник, неуклонно следуя по пути Пушкина, и в конечном счете намного опередил своего учителя" [16, c.205].

Джаубаева Фаина Ибрагимовна в статье «Этнокультурные явления - способ взаимодействия языков на Кавказе (на примере произведений М. Ю. Лермонтова)» детально описала использование восточной лексики в поэзии Лермонтова. [18]

В Закавказье и частично на Северном Кавказе в начале XIX в. широко распространенным языком торговли и межнационального общения был татарский (азербайджанский) язык. Описывая природу Кавказа, жизнь людей, их обычаи, писатель, естественно, включал в свои произведения местные собственные имена, названия народов, проживающих на этой местности, и некоторое количество этнографической лексики. В рассматриваемый период в России тюркоязычные народы называли татарами (иногда дифференцировали: казанские татары, крымские татары и т.д.). О распространении «татарского» языка в 30-х гг. прошлого века писал сосланный на Кавказ декабрист А.А. Бестужев-Марлинский, владевший свободно этим языком: «Татарский язык Закавказского края мало отличен от турецкого, и с ним, как с французским в Европе, можно пройти из конца в конец всю Азию» [17] В известном письме Лермонтова к С.А. Раевскому (конец 1837 г.): «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе - да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться». [11]

М.Ю. Лермонтов писал, что начал изучать «татарский язык», но не уточнил, какой именно. Среди исследователей творчества М.Ю. Лермонтова нет единого толкования этого высказывания поэта. И.Л. Андроников, М.Г. Рафили, А.В. Попов, М.С. Михайлов и другие полагают, что Лермонтов под татарским языком имел в виду азербайджанский. Однако позже языковед В. И. Филоненко высказал иное мнение: он совершенно справедливо писал, что «в эпоху Лермонтова под татарским языком понимали все тюркские языки Кавказа, а именно: кумыкский, ногайский, балкарский, карачаевский, азербайджанский». [16] Итак, тюркская лексика встречается в речи нерусских персонажей. Автор вводит эти местные слова с целью передать некоторые особенности речи аборигенов.

Важнейшее средство общения и, следовательно, передачи этнокультурной информации - язык. Лингвистический анализ произведений М.Ю. Лермонтова позволяет раскрыть языковое поведение русского человека на Кавказе. Будучи филологически одаренным человеком, М.Ю. Лермонтов, изучив «татарский язык», передал достаточно емкую этнокультурную информацию. Проведенный анализ языковых средств показывает высокую степень знания молодым поэтом повседневной жизни горцев и «глубину» проникновения его в другую этническую среду.

Самобытность горцев, национальный колорит их искусства, произведения устного народного творчества, передаваемые поэзией М.Ю. Лермонтова, явились питательной средой не только для русской поэзии, но и для русского народа. Молодой Лермонтов дает своеобразную характеристику горскому народу, подробно расписывая многие традиции и обычаи. Анализ микроэтнографических текстов М.Ю. Лермонтова показывает взаимоотношения в полиэтнической среде. Этнолингвистический анализ произведений М.Ю. Лермонтова еще раз подчеркивает точность и правильность передачи информации о кавказских горцах читателю России. По материалам кавказских текстов М.Ю. Лермонтова, мы можем сказать, что разные народы, несмотря на военные действия, не прерывали общение. Они продолжали перенимать друг у друга нормы межличностного общения. Активно заимствовались оружие, одежда, пища и некоторые обычаи и нормы поведения. Следовательно, читающая Россия стала изучать Кавказ не по научным трудам, а она познакомилась с Кавказом, именно с этнографией Кавказа, с обычаями горцев через произведения русских писателей.

В поэтических произведениях Лермонтова, особенно в кавказский период его творчества было использовано множество экзотизмов, 8 из которых (экзотизмы абсолютной новизны) вошло в русский литературный язык, его академические словари.

Большая по сравнению с другими часть экзотизмов абсолютной новизны отразилось в русском литературном языке периода дальнейшего развития его лексических норм, будучи употребленной в третий (кавказский) период творчества М.Ю. Лермонтова по преимуществу в произведениях кавказской тематики. Ведущее место среди них занимают различные по происхождению словесные элементы языков тюркских народов Северо-Восточного Кавказа, главным образом кумыкского, а также ногайского, проникшие в большинстве своем через посредство терских русских говоров.

Аналогичная, в принципе, картина наблюдается и в отношении варваризмов и вкраплений, за исключением, прежде всего, установленных турецких форм сказки "Ашик-Кериб", свидетельствующих о соответствующем е происхождении. При этом преобладание в числе вышеупомянутых типов восточных слов лексических элементов названных языков, главным образом кумыкского, известного вместе с тюрки под названием "татарского", объясняется с коммуникативно-прагматической точки зрения той или иной степенью двуязычия самого Лермонтова.

Прочие экзотизмы относительной новизны, укоренившиеся в литературном стандарте, в том числе благодаря своему использованию М.Ю. Лермонтовым, вошли в русский литературный язык в большинстве своем в периоды формирования и дальнейшего развития его лексических норм, будучи употребленными по преимуществу в произведениях кавказской тематики. Основную часть их составляют заимствования из тюркских языков или через посредство последних из других языков.

Сравнительно известные ко времени своего употребления в произведениях М.Ю. Лермонтова экзотизмы относительной новизны составляют около четверти от их общего числа и употребляются по большей мере в произведениях кавказской тематики, созданных преимущественно во второй период творчества их автора.

Вклад М.Ю. Лермонтова в русский язык в связи с употреблением им экзотизмов относительной новизны сводится к использованию: в первый период - ныне канонического варианта мулла при современных ему колебаниях молла/мулла, второй - ориентализма орда в переносном значении, третий - слова газель в переносном значении, чинара в форме ж.р. и лексемы карий в связи с цветом глаз.

В третий (кавказский) период (1837-1841 гг.) произведения условно-ориентальной и неориентальной тематики занимают ограниченное место, и в них обнаруживаются лишь отдельные экзотизмы относительной новизны, закрепившиеся в том числе благодаря М.Ю. Лермонтову в русском литературном языке. При этом соответствующие лексические формы вьюк (стих.1839г. "Три пальмы") и халат (отрывок 1841г. "Штосс") связаны со временем формирования норм последнего. [12] Выявляется и элемент, оставшийся за пределами русского языка и речи, - вкрапление фарис из стихотворения "Три пальмы", восходящее к турецкому языку, в котором из арабского.

Вместе с тем в период первой (1837 г.) ссылки на Кавказ, когда М.Ю. Лермонтов начинает изучать межтюркский письменный язык "тюрки", им была записана действительно турецкая (на это указывает и сам автор) сказка "Ашик-Кериб". [12] Названный источник сказки подтверждается и многочисленными турецкими вкраплениями как исконными (чапра, оглан, ана), так и заимствованными из арабского (селям алейкюм, ашик, мисирское) и персидского (керван) языков. Персидский по происхождению экзотизм абсолютной новизны сааз, вошедший в русский литературный язык лишь в период дальнейшего развития его норм, еще раз подтверждает факт изучения автором "Ашик-Кериба" языка "тюрки".

Среди экзотизмов относительной новизны обнаруживаются лексические элементы, закрепившиеся благодаря М.Ю. Лермонтову в русском литературном языке периода формирования его норм - караван-сарай, их развития впоследствии (в конце ХІХ в.) - бек и в дальнейшем - чауш, газель (впервые в переносном значении), намаз. По происхождению они являются преимущественно иранизмами, проникшими в русский язык через посредство турецкого (чауш, караван-сарай), тюркских языков Восточного Кавказа (намаз), а также арабизмом (газель - через французский) и турцизмом - бек. Вместе с тем антропонимика (Магуль-Мегери, Куршуд-бек, хадерилиаз // Хадерилиаз // Хадрилиаз, Маулям, Аяк-Ага, Ашик-Кериб, Шинды-Гёрурсез, Рашид) и топонимика (Тифлиз, Халаф, Арзинган (-гора), Арзинь-ян, Арзерум и Каре) относится к турецкому языку.

В эпистолярном наследии того же года обнаруживается закрепившийся благодаря М.Ю. Лермонтову в русском литературном языке периода дальнейшего развития его норм экзотизм относительной новизны чурек, представляющий собой усвоение через посредство терских русских говоров из кумыкского языка.

В поздних кавказских поэмах 1838-1840 гг., созданных между двумя ссылками, обнаруживаются оба типа экзотизмов, а также вкрапления и варваризмы. К числу экзотизмов абсолютной новизны следует отнести персизм зурна из поэмы "Демон" (1829-1839 гг.) [13], вошедший в русский литературный язык периода последующего (в начале XX в.) развития его норм и проникший через терские русские говоры из кумыкского или ногайского языков. Вкрапления представлены формами из грузинского - чингур/чингура ("Демон") и мцыри (одноименная поэма), из немецкого - арабизмом муэцин из "Демона". К экзотизмам относительной новизны относятся формы, закрепившиеся в русском литературном язьже периода формирования его норм - шакал ("Мцыри"), их развития впоследствии - гяур ("Беглец" 1837-183 8гг.), но главным образом в дальнейшем - чинара, чадра, чуха, устаревшее папах ("Демон").

В северокавказской по тематике поэме "Беглец" [13] оказывается представленным наряду с ранее употреблявшимся Селим арабское имя Гарун, характерное для указанного региона, закавказской (грузинской) "Демон" - грузинские антропонимы Тамара и Гудал.

Умелое и тонкое использование вышеназванных форм М.Ю. Лермонтовым говорит о непосредственном (пусть даже самом поверхностном) знакомстве автора повести не только с турецким ("Ашик-Кериб", Три пальмы"), но и с кумыкским языками. С носителями последнего либо с лицами, владеющими ими, писатель общался или мог общаться в тот или иной период ссылки.

В дальнейшем в период второй (1840-1841 гг.) ссылки М.Ю. Лермонтова на (Северный) Кавказ познания поэта в местном "татарском" - кумыкском - языке расширяются, как о том свидетельствуют не только соответствующего происхождения варваризм туксус и вкрапления капгар, употребленные в четверостишии-наброске 1841 г. "Лилейной рукой поправляя.", но и закрепившийся в русском литературном языке в дальнейшем, в том числе и благодаря использованию в лермонтовском послании "Я к вам пишу случайно, право." "Валерик" (1840г.) [13], экзотизм абсолютной новизны мюрид. Последний представляет собой усвоение через кумыкское посредство из арабского языка, лишь в дальнейшем вошедшее в русский литературный язык. Сюда же примыкает арабское по происхождению имя Галуб из данного стихотворения, употребленное вслед за А.С. Пушкиным, а также другой антропоним из следующего наброска того же года "На бурке под тенью чинары" - Ахмет Ибрагим арабского происхождения с ранее использовавшейся М.Ю. Лермонтовым частью Ахмет.