IV . Проблемы казуальной детерминации и взаимодействие социальных факторов

Прошедший век в социальных науках и общественной мысли характеризовался небывалым расцветом экономического детерминизма, начало которому положил Карл Маркс своей философией исторического материализма. Как известно, Маркс предполагал следующее.

. Все общества согласно законам исторического материализма последовательно переходят от одной общественно-исторической формации к другой - первобытное общество, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм и коммунизм.

2. Последовательная смена общественно-экономических формаций неизбежна и определяется ростом производительных сил общества (развитием науки и промышленных технологий).

.   Производственные силы и регламентирующие распределение продукта между различными экономическими классами производственные отношения - «базис», который определяет «надстройку» - религию, право, политику, культуру.

Как я уже говорил, Маркс был прав в том, что рост производительных сил со временем привел к появлению избытка средств существования и к накоплению, в результате чего появилась частная собственность, возникли современная форма семьи и государство. Но он никогда не задавался вопросом, почему это происходило у одних племен и не происходило у других. И конечно его теория ничего не может сказать, почему при равенстве производительных сил у ряда азиатских и европейских народов столь различны политические системы, право и мораль (что прямо противоречит ей).

Из сказанного мною в предыдущих разделах ясно, что уровень социального интеллекта племен или народностей определяет уровень развития их регуляторных систем, а слабость и несовершенство этих систем препятствует экономическому прогрессу и росту производительных сил. Однако гораздо в большей степени от уровня социального интеллекта, качества и сложности его этической системы зависит форма правления, причем, как правило, совершенно безотносительно к уровню развития производительных сил. Азиатский патернализм и автократию мы видим как в Древней Персии, так и в современном Сингапуре, а демократию в Афинах времен Перикла, средневековых итальянских городах-республиках и ныне по всей Европе.

Вполне возможно, что к столь прямой и ложной зависимости между развитием производительных сил и производственными отношениями, с одной стороны, и правом, религией, философией, искусством и политикой, с другой, Маркс пришел вследствие того, что средневековая социальная структура и социальные институты были длительно время стабильны. Между тем начиная с периода великих географических открытий и усиленного развития торговли, зарождения капитализма и начала промышленной революции они стали резко и серьезно эволюционировать. Вероятно, за этими столь значительными переменами он просто просмотрел силу культурных факторов и их чрезвычайно сильное влияние на производительные силы, производственные отношения и политику, на которое впоследствии указывал Макс Вебер. Дело в том, что уровень производительных сил в капиталистическую эпоху является переменным фактором - он постоянно повышается, и поэтому его влияние на различные сферы общественной жизни оказывается гораздо более наглядным. В то время как культуры, каким бы сильным не было их влияние, являются гораздо более стабильным социальным фактором, вследствие чего они оказывают неизменное (фоновое) воздействие, например, на экономику, и тем самым как бы скрывают себя. Кроме этого, вероятно Маркс преимущественно имел в виду одностороннюю детерминацию только в долгосрочном (историческом) аспекте - вряд ли можно отрицать то, что в краткосрочном аспекте (например, несколько лет или десятилетий) политика и политические решения имеют существенное влияние на экономику. Вообще, степень односторонности экономической детерминации у Маркса на протяжении долгого времени являлась и поныне является предметом научных дискуссий. Однако некоторые социологи склонны ее излишне занижать (28). Но мы не можем в рамках данной статьи обсуждать этот вопрос. Я лишь отмечу здесь, что косвенно чрезвычайно сильная односторонняя детерминация в числе прочего подтверждается наличием в концепции Маркса у индивидов исключительно классового сознания и его принципиальным отрицанием внеклассовой этики.

Таким образом, в некотором смысле возникла дилемма Маркса-Вебера: один утверждал, что развитие производительных сил и производственные отношения практически односторонне определяют религию, политику и мораль, а другой приводил множество исторических примеров, что последние очень часто в значительной степени детерминируют экономическое развитие. Со своей стороны, я не вижу никакой иной концепции, которая могла бы разрешить эту дилемму, помимо концепции социального интеллекта. Согласно последней социальные интеллекты народов чрезвычайно устойчивы во времени, вследствие чего часть элементов регуляторных систем (в первую очередь, морали) очень стабильна и оказывает существенное влияние на развитие производительных сил и экономическое благосостояние, в то время как другая их часть, напротив, трансформируется под влиянием социально-экономических условий жизни.

Что касается Вебера, то он был убежден, что культура (устойчивые элементы социального поведения) определяется религией, что экономический успех некоторых наций определила «протестантская этика». На самом деле сама реформация - порождение капитализма (в «Протестантской этике и духе капитализма» Вебер косвенно признает это, отмечая, что протестантизм использовался для борьбы с феодальными порядками). С формированием наций начали формироваться и национальные этики, отход от мирского образа жизни и бессмысленные траты богачей, привычные на европейском юге, были не характерны для народов северо-западной Европы, которым была ближе гораздо более строгая этика (мирской труд, бережливость и накопление), чем у южно-европейских народов. Развитие капитализма и формирование национальных этических систем потребовали замены части элементов католической религиозной системы, приведения их в соответствие с новыми социально-экономическими условиями. Это не возможно было сделать в рамках католицизма, ведь он теперь объединял народы с разной национальной культурой и разным уровнем экономического развития и был традиционно догматичен. Помимо этого усиливалась государственная централизация, формировались национальные рынки и интересы, государства стремились ограничить собственную политическую зависимость от Рима или других стран, начинавших все более активно преследовать собственные эгоистические национальные интересы. (Классическим примером здесь служит Англия времен Генриха VIII, которая в первой половине 16-го столетия всеми силами стремилась выйти из сферы политического влияния Рима и Испании. В этот период в Англии приверженность католицизму считалась государственной изменой: самой известной жертвой этих процессов стал канонизированный последствии Ватиканом Томас Мор, не пожелавший перейти в возглавляемую королем национальную церковь). Все перечисленное стало буквально разрывать на части прежде единое и в значительной степени централизованное религиозное пространство западного мира.

Относительно раннее развитие капитализма в северо-западной Европе в действительности, было вызвано более высоким уровнем социального интеллекта и социального капитала в этом регионе, относительно других частей Европы. Вебер просто подметил эмпирическую закономерность - связь между экономическим развитием и протестантизмом и сделал вывод, что последний способствует развитию капитализма, формируя питательную культурную среду. На самом деле, с точки зрения концепции социального интеллекта плодородная почва в виде культуры с высоким уровнем доверия уже существовала до этого и способствовала параллельному развитию капитализма и распространению протестантизма.

Вообще, прежде всего, нужно ясно понимать, что религия и мораль - это различные виды общественных регуляторных систем. Вся совокупность этих систем представляет собою некое органическое целое: проще говоря, эти системы приспосабливаются друг к другу, иначе они будут содержать противоречивые элементы, что существенным образом затруднит регламентацию общественной жизни. Если бы Вебер в достаточной степени это осознавал, тогда для него было бы ясно, что попытка детерминировать индивидуальное поведение и хозяйственную этику религиозными догмами протестантизма изначально ошибочна (очевидно, что детерминирующий фактор и детерминируемое явление должны быть качественно и функционально различны). При правильной постановке проблемы необходимо выявить и описать социальный фактор, который одновременно детерминирует как каждую регуляторную систему в отдельности, так и всю их телеологически целостную совокупность - таким фактором и является социальный интеллект.

Именно по этой методологической причине он не смог понять, что скрывается за выявленной им связью, что определило рассматриваемые им процессы. Мою точку зрения в этом вопросе подтверждают и аномалии концепции Вебера - быстрое развитие капитализма в ряде католических областей, например, в Бельгии или Италии, где протестантизм не был принят преимущественно по политическим соображениям, а уровень социального интеллекта населения оказался высок и привел к быстрому развитию капитализма без влияния реформации. Никакая иная концепция, кроме концепции социального интеллекта, не способна разрешить «веберовские аномалии».

Сопоставляя концепции Маркса и Вебера можно утверждать, что у первого гораздо более жесткий и односторонний экономический детерминизм, в то время как у последнего воздействие протестантского духа (аскезы) на этику, экономику и социально-политическую сферу рассматривается в качестве первого приближения на пути к истине. В частности Вебер говорит следующее: “следовало бы также установить, в какой степени протестантская аскеза в процессе своего становления и формирования в свою очередь подвергалась воздействию со стороны всей совокупности общественных и культурных факторов, прежде всего экономических. Ибо несмотря на то, что современный человек при всем желании обычно неспособен представить себе всю степень того влияния, которое религиозные идеи оказывали на образ жизни людей, их культуру и национальный характер, это, конечно, отнюдь не означает, что мы намерены заменить одностороннюю «материалистическую» интерпретацию каузальных связей в области культуры и истории столь же односторонней спиритуалистической каузальной интерпретацией. Та и другая допустимы в равной степени, но обе они одинаково мало помогают установлению исторической истины, если они служат не предварительным, а заключительным этапом исследования” (29).

В значительной степени ошибки Вебера связаны с его методологией - он был чрезвычайно скептически настроен по отношению к любым теоретическим закономерностям в области социальных наук. В этом он был близок к немецкой исторической школе (что, впрочем, не мешало ему в то же самое время придерживаться методологического индивидуализма Карла Менгера, посредством которого последний призывал открыть новые социальные законы). Описываемая им зависимость этики и политики от религии - это в значительной степени чисто эмпирическая связь. Между тем, когда нет теории, то нет никакой уверенности, что связь действительно существовала и что не какая-либо неизвестная причина породила одновременно несколько рассматриваемых и ошибочно связываемых между собою событий, одно из которых ложно детерминируется другим. Эмпирические закономерности без теории или на основе ложной теории всегда ненадежны. В подтверждении этого здесь можно привести несколько примеров. Например, «железный закон заработной платы», согласно которому уровень заработной платы рабочих не зависит от уровня экономического развития, действовал в 19-ом веке, но перестал действовать в 20-ом столетии. Согласно «кривой Филипса», повышение инфляции должно вести к снижению безработицы: это наблюдалось в США в 60-х годах, но перестало быть реальностью уже в 80-х. Я мог бы здесь привести еще целый ряд аналогичного рода ложных и по этой причине «временно действующих» эмпирических закономерностей.

Из всего сказанного совершенно очевидно, что в теоретическом плане бессмысленно пытаться детерминировать религиозными положениями социальное поведение в виде постоянных частей этической системы (традиций и обычаев) и наоборот. И религиозные догмы, и этические нормы детерминируются социальным интеллектом и экономикой, последние - это два наиболее важных социальных фактора; но первый с социологической точки зрения, вероятно, более значим, так как, во-первых, им детерминируются постоянные части общественных регуляторных систем, а вторым - только частично переменные. (Кроме этого, именно постоянные части указанных систем в большинстве случаев определяют формы политической деятельности и тип правления). Во-вторых, от социального интеллекта зависит уровень благосостояния и экономическое развитие, а они со своей стороны не имеют на него никого самостоятельного влияния.