Традиционное арабское языкознание

Обзор лингвистических традиций Востока.

В мире существуют только четыре центра, в которых автономно зародилась лингвистическая нить. Географически Вы должны начать с Греции и Рима, дальше Арабы, дальше Индия, дальше Китай. Хронологически мы должны начать то ли с Китая, то ли с Индии, такое впечатление, что они спорят, кто был раньше – Панини или неизвестный лингвист китайский. За долгие годы я так и не выяснил, как звали хоть одного китайского лингвиста, который создавал великую китайскую лингвистическую традицию.

Арабы последние по времени, и поэтому правильно было всегда, что лекция по ним читалась в конце сентября, но в этот раз так сложилось. Про Китай никто никогда не говорил, что его традиция лингвистическая выросла на базе какой-то иной. Китайцы всё своё изобрели сами, включая бумагу, фарфор, и лингвистику тоже. Про Индию тоже, Панини ни на кого не опирается, это абсолютно автономная вещь. С греками все тоже понятно, нет у них никакой базы, на которой они могли бы вырасти, сами своё создали. А вот с Арабами, которые последние и лингвистическая традиция возникла в регионе, смотрите, с одной стороны поджимает Индия, с другой стороны поджимает зона распространения эллинистической культуры, и явно обе влияли на складывавшуюся арабскую культуру, поэтому довольно долго европейские ученые пытались найти корни либо там, либо там. Ничего не получилось.

Удивительным образом лингвистику арабы придумали сами, хотя какие-то отдельные детали они взяли. И таким образом получилось четыре центра, из них три на Востоке.

Если Вы меня спросите, почему арабы брали многое из других культур, а в лингвистике они пошли своим путём. Я Вам на это отвечу вот как – «Мы то, что мы едим» - сказал один человек. Это относится как к людям, так и к культурным традициям. Материал, который мы осваиваем и усваиваем, формирует наши представления общего характера. Помните рассказ про 4-х слепых, которые ощупывали слона? У них сложилось 4 разных концепции слона. Либо он такой большой и плоский, из двух частей состоящий, либо он такой мелкий и вьющийся, либо мощный как колонна, либо не помню как они его там описывали. То же самое с лингвистическими традициями. Вы посмотрите, у нас получается, что из четырех традиций две представляют индоевропейские языки. Это античная и индийская. Раз они возникают сами, ни на кого не опираясь, значит, они думают только о своих языках. Поэтому Панини и санскритская грамматика оказалась так востребованы европейской наукой, и настолько легко вписалась, потому что принципы лингвистического анализа вырабатывались на базе языков одного типа. А Китай? По-моему, они называются изолирующие языки, абсолютно другой строй языка, совершенно другая лингвистика. А арабская представляет собой семитские языки, тоже языки иного строя.

Языки, отличающиеся тем, что называется гиперфузия, языки, отличающиеся очень сильным доминированием морфологии, с очень простым линейным синтаксисом. Вспоминайте какие-нибудь античные риторики, где описывается, как строится абзац, целые большие периоды и прочее…сложноподчинённые части предложения между собой, придаточные, причастные, деепричастные – если в русском брать…Похожие вещи есть и в других.

Помните, дерево рисовали в школе: подлежащее, сказуемое, далее стрелочки вниз, вниз, вниз…Абсолютно бессмысленная вещь для семитского синтаксиса. Слова стоят линейкой, паратаксис, сочинение. Очень простой. Положил слова рядом, они как-то между собой организуются в смысл. Но зато морфология настолько развита, что никаким другим языкам это и не снилось.

Соответственно появляется лингвистическая наука, которая в общий принцип возводит строй вот такой. Тем и интересны эти четыре традиции, каждая в копилку общей лингвистики вносит какие-то идеи, которые могли родиться только в ней, потому что только этот материал осмысляется. Первый тезис, я думаю, вам понятен. Это ценно, потому что сейчас, когда всё сложилось в общую единую историю языкознания, оказывается, что принцип, выработанный на языках совершенно другого типа, может оказаться очень продуктивным для других языков, просто нам в голову не пришло такое придумать. Поэтому сейчас один из потенциалов развития лингвистической теории – это освоение достижений национальных лингвистических традиций.

От каждой из 4-х пошли ответвления. И они уже не самостоятельные, они на этой, одной из 4-х основ стоящие, но каждая дала что-то своё. Представьте себе, что какая-нибудь современная лингвистика, описывающая английский, русский или славянский языки – конечно, всё это на античной традиции стоит, но сколько там всяких разных идей понапридумывано.

Арабская лингвистика.

Хронологически 8-15 века творческого развития. После 15-го века сложившаяся наука поддерживается. Как в советское время искусство балета. Питипа придумал, развития не было, зато всё аккуратненько. Точно так же живёт арабская лингвистическая мысль после 15-го века. В 20-м веке попытки есть, но как понимаете, если соединить европейскую традицию с этим, то получаются чудовищные тяни-толкаи, когда две головы в разные стороны смотрят.…Пока я ничего интересного там не вижу…

А вот 8-15 век – это такое творческое развитие. Наверняка, почти все знают Панини…Что нужно знать из арабской традиции? Только 3 имени – Аль-Халиль ибн Ахмад, Сибауйхи, ибн Джинни. Эти двое – 8 век, этот – 10 век. Остальное для несчастных арабистов, все остальные имена. Первые двое – это те люди, которые и создали науку о языке в арабской культуре. Третий, ибн Джинни…(дальше трёп не по делу).

Что сделали Аль-Халиль ибн Ахмад.…Кстати, для простоты, арабы знают его как Аль-Халиль, просто, без «ибн Ахмад». Аль-Халиль и ибн Ахмад – это учитель и ученик. Первый из них придумал систему морфологического анализа арабского, ну и шире - семитского слова. То, что придумал Халиль до сих пор знают не только арабисты, но и ивритисты. Всякие породы глаголов, модели – это всё Халиль. Не только иврит дал эти достижения. Семитские языки вообще, как и индоевропейские, европейские языки опирались на античную традицию, так на арабскую грамматику опирались системы описания семитских языков, в большей или меньшей степени. Очень удобную систему. Он придумал систему морфологического анализа слова, структуры слова. Словообразовательный механизм.

Второе: он придумал теорию словоизменения, падежных флексий. Эта идея не стала эпохальной для семитских языков, потому что странным образом падежи из всей семитской семьи… А Вам когда-то рассказывали о структуре языковых семей и говорили, какие языки туда входят. Так вот, словоизменение из всей семитской семьи есть только в классическом арабском языке. Даже в диалектах арабских его нет, не говоря уже о всех прочих семитских языках типа иврита и т.д. Аккадский, арамейский и прочее. Только в староаккадском (3-е тысячелетие до н.э.) замечены рудименты вроде бы уже исчезнувших падежных систем. Поэтому достижения в этой области, в области создания теории словоизменения остались локальным арабским явлением. Больше никому просто не пригодилось. А вот словообразование – это напротив.

Дальше, он создал первый систематический условный словарь арабского языка. На совершенно непохожем для других традиций принципе, который остался навсегда. У арабов навсегда, до сих пор и вряд ли когда-нибудь он изменится, в иврите есть попытки создать корневые словари (вот этот принцип Халиля). И есть попытки создать алфавитные словари. Они пока что есть и те и другие, но у меня есть впечатление, что основные, Такие хорошие, серьёзные – это всё-таки корневые. Семитский язык, там удобно таким образом. Я объясню, что это такое, попозже. Давайте представим себе, для языков с гиперразвитой морфологией фактически Халиль сделал всё, что надо. Синтаксис он не трогал. Теория словоизменения была интересна для него именно как морфологический механизм.

Сибауйхи. Если кто-то создал теорию синтаксиса арабского языка, то это Сибауйхи. Это первое. И второе его достижение: он создал труд первый и самый большой, больше нет, никому не удавалось перебить его достижение в области объема - грамматический трактат, который стал каноном грамматической науки, как грамматика Панини в индийской традиции. В Средние века книги Сибауйхи называли Коран грамматики. Если что-то в средние века мусульмане называют Кораном – понятен статус. Называется эта книга очень просто – «Книга», или «Китаб». Опять же, ивритисты и арабисты знают, что это за слово. Дело в том, что у неё названия нет. Так сложилось от автора и так и пошло – книга и книга…

Халиль ёщё создал просодическое течение. Знаете, что такое «просодия»? Лингвисты должны знать, что этот термин по-разному интерпретируется, в зависимости от того, на каком языке он говорится. Просодия в лингвистическом смысле – это всё, что относится к звуковому строю языка минус произнесение отдельных фонем. Интонации, ударения, темп – всё-всё. Паузы и т.д. Практически никогда, когда мы говорим по-русски, не употребляется в другом смысле, а вот если вы будете говорить на английском-французском, то procede – это фактически синоним метрики, т.е. системы стихосложения. Как вы понимаете вещи очень близкие между собой. Халиль создал и то и другое. И просодию как просодический строй языка и метрику он создал. Близкие вещи.

Как можно было бы охарактеризовать то учение лингвистическое, которое придумали реально эти два человека. Вам уже понятно, что Халиль – это гений. Что поражало всех арабов, биографов его? Что у арабов не было вообще ничего – ноль. Даже терминов не было. Ничего. И вдруг, неожиданно, всё сразу. Сибауйхи тоже рядом где-то стоит, но Халиль, пожалуй, покруче. В это смысле.

Давайте начнем с самого начала. У нас есть слои языка. Звуковая, морфология, синтаксис, лексика, семантика – пойдем по этим вещам.

Арабская письменность. Сложилось так, что звук она не записывает. Алфавит в полном смысле появляется в этом регионе только уже на европейской почве, хотя на базе финикийского набора графем, который не мелкий. Но арабское письмо не слоговое письмо как у других семитских языков в древности. Оно пошло на шаг дальше. Это морное письмо. Вы знаете, что такое мора? Японисты должны знать. Мора - это единица звучания, длительность звучания, единица длительности звучания, которая в стандартном классическом звучании либо равна краткому слогу, либо долгий слог – это две моры. У арабов это всё немножечко не так, но очень похоже. Вот именно мора и записывается. Система просодического анализа очень хорошо соответствует такой системе письменности, которая что-то отражает в строе семитских языков. В разных книжках, даже очень популярных, я имею в виду в той степени популярности, когда уже ни одного слова правды в них нет, знаете, такие бывают, вы можете встретить абсолютно правильное утверждение, что гласные в семитском строе языковом занимают подчиненное положение. Основа, база – это согласные. Соответственно, гласные – это как приложение к своим, рядом стоящим согласным и из-за этого возникает ощущение единства вот этого согласно-гласного комплекса, который в своем минимальном варианте и есть мора и вот это записывается письменностью и, соответственно, это и легло в основание арабского представления о строе языка.

Было выработано понятие, по-арабски оно называется «харф». Понятие удивительно ёмкое и комплексное – это Халиль. Это то, что обозначает мору, с другой стороны это обозначает единицу алфавита. Графему, фонему – не знаю. А и Б, А,Б,В – вот это мора, «харф». Поскольку арабский алфавит состоит из 28 вот этих единиц, то в разных книгах вы можете встретить, что арабский язык состоит из 28 харф. Харф – это единица письма. То, что записывается – графема – это тоже харф. Представьте сколько вариантов, но по сути это всё вокруг одной и той же идеи крутится, и я думаю, это всё от Халиля.

У него очень интересная получилась система, которая…Знаете чем она отличается от системы нормального морного анализа из другого языка? В греческом стихосложении мора есть, в Японии мора есть, ещё где-то…В санскрите тоже что-то похожее есть, но тут я могу ошибиться. Обычно как – мора равна краткому слогу, две моры – долгому. В арабском языке мора не равна ни краткому, ни долгому. Она меньше, чем то, что можно отдельно произнести. И вот система построена именно на том, что у нас единица счета длительности никогда не может быть реализована по отдельности. Эта странная система, но тем не мене она очень хорошо отражает строй арабского языка. Минимум – это двухморная последовательность. То, что в других языках было бы долгим слогом, это фактически краткий слог. Ничего короче не бывает.

Ещё одна вещь. Я произношу слово «мактб». Письменный слог. «Ма» – согласная с кратким гласным – это мора - харф. Это записывается, это считается…»К» - согласной без всякого гласного – это тоже харф той же длины. По счёту. Так и в системе стихосложения считается и т.д. «Т» - согласная без гласной – одна графема, одна мора. «Б» - опять согласная без гласной, но тем не мене длительность считается той же самой, тоже записывается и т.д. Харфы как просодический счёт очень важны для строя арабского языка.

Я в своё время занимался арабским стихосложением и просто считал, как устроена просодия, которая потом становится основой метрики. Ма – это называется огласованный харф, потому, что есть огласовка, гласный. К – это неогласованный харф, потому что гласного нет. Так вот, семитская просодия и арабская просодия основаны на том, что когда мы произносим согласный с гласным мы остановиться не можем, мы должны дальше идти. Есть просодическая инерция. А когда мы произносим согласные без гласных, то это место минимальной, но слышимой просодической паузы, то есть ритм языка создаётся за счет чередования огласованных и неогласованных харфов. Минимальный сегмент – это два харфа. Огласованный – «бакх», более длинный - например «бабакх», более длинный – «танкобабакх» и т д. Т.е. сколько-то огласованных плюс один неогласованный.

Реальный ритм арабского и других семитских языков – это сегменты в два-три, максимум четыре харфа, являются абсолютно доминирующими, т.е. очень сильно ритмизован язык изначально. Почему вообще в арабском и семитских языках так пышно расцветала поэзия - ритм чувствуется. Для арабов вообще языка вне ритма не существует.

Как Вы понимаете, у нас получается просодическое учение, которое, в общем-то, не уперлось на понятие «слог», столь важном для индоевропейского языкознания. Зачем нужно это понятие – «слог»? Его, кстати, никто не вывел. Нет в арабской традиции понятия «слог». Потому, что харф – мора – это и есть, а сегменты…Реально под слог мы можем подтянуть только двуххарфный сегмент – «пак».(?) Все остальные, они явно с точки зрения слоговой системы должны считаться неэлементарными. А просодические они для арабского языка элементарные. Поэтому есть понятие моры и только метрика придумала понятие, то, что я для себя назвал метрическим слогом. В этом сегменте – два-три харфа. Совершенно другая этимология слога и общий принцип называния другой. Арабская лингвистика сложилась без понятия слога. Это то, что касается просодии.

То, что касается фонетики. Ничего особенного. Система такая и у греков была, и у индийцев; у индийцев, кстати, ближе. Некоторые даже пытались классификацию звуков вывести из индийской. Кто-то это делал более убедительно, кто-то столь же убедительно возражал.

Звуки классифицируются по месту и способу образования. Причем от Халиля всё начинается с максимально глубоких гортанных звуков. Гортанные звуки – это примета семитских языков и арабского языка. В нём это больше всего сохранилось, хотя было исходно во всех. Звуки гортанные, выше, выше, выше.

Место и способ. В этой ситуации с гласными у них была некоторая проблема, потому что где место образования гласного, когда звуковой поток модулируется, трудно сказать. В общем они как-то решали эту проблему, но явно классификация звуков была ориентирована на то, что важнее всего – на согласные. Гласные как-то к этому подстраивались.

Есть две системы классификации звуков – Халилевская и Сибауиховская. У Халиля 8 мест образования, у Сибауихи – 16, развил идею учителя. Ритм создаётся просодическими паузами, на неогласованных харфах, которые цементируют речь. И отсюда пауза становится одним из самых важных элементов вообще организации речи, на всех уровнях. Поэтому, уже в книге Сибауихи большой раздел посвящен паузам, речевым паузам. Не просодическим, например, внутри слова, где вот эти остановки есть, а именно речевым. Кстати, это коррелирует с тем, что в арабском языке существуют контекстные формы слога и паузальные. Слово меняется от этого. В зависимости от того, оно перед паузой или в стыке, в слитном произнесении с другими. Пожалуй, учение паузальное, учение о паузах тоже является оригинальной вещью, которая в этой области может считаться достижением.

Теперь морфология, главное, центр. Первое: Арабская традиция – бессложна. Второе: арабская традиция – безморфемна. Арабская традиция построена примерно так - чего ни хватишься, из базовых, основополагающих терминов, ничего нет. Что такое морфемный анализ? Это анализ линейный. Вот купили вы кулебяку и режете её на куски – горбушечка, серединка, ещё горбушечка – вот это морфемный анализ. Центральная часть – это лексическая морфема, корень. А вокруг те самые грамматические морфемы. Иногда они вставляются внутрь, и тогда называются инфикс, а не префикс, суффикс. Вот, собственно говоря, и всё – так устроены индоевропейские языки. А вот арабский язык, семитские языки устроены не так. Невозможно слово поделить линейно на кусочки. Сказать, вот это морфема такая, а это такая. Есть корень, кстати, понятие корня арабской лингвистике через Испанию дала европейская, у греков не было понятия корня, оно через арабов пришло в средние века, соответственно. Этот корень вставляется в модель – гиперфузия. И получается слово. Представьте себе: вы золото отливаете в форму для кольца, а потом вынимаете кольцо. Вы можете сказать, где там форма, а где золото? Оно там уже сплав. Вот то же самое получается здесь. Корень – это то, что мы бросаем в форму и получаем результат. Используем слово «мактб». «Ктб» – это корень. Всё остальное – это наполнение за счёт модели. Вот попробуйте поделить – у вас не получится. Гласная, разные в разных производных… Вот смотрите – «мактб-кетаба», «кетаб», «куду», «актубу», «тактубу». Всё это слова одного корня, каким-то образом организованные так, что получается определённая словесная модель. Даже идеи не было у арабов, чтобы можно было поделить на морфемы. Там где реально в арабском языке это есть, там они называли каким-то словом, но оно не вытянуло на общий термин «морфема». Например, почти к каждому слову можно добавить, по-нашему, суффикс «ию». Получится относительно. Например, русс – русский, руссию – русский. Русский как человек или русский – как прилагательное. Араб – арабы, арабию - либо арабский, либо араб. Вот это явно совершенно навешивается на слово уже сформированное по какой-то модели. Т.е. Демашт – Дамаск, демаштый – это дамаскинец, житель Дамаска или что-то из Дамаска – мечи дамасские или ещё что-то… И это он как-то анализируют. Таких есть-то всего, наперечёт, не больше пяти чётких, выделяемых элементов. Всё остальное – это конкретная модель. Породы глаголов, те, кто знают, ивритисты, например… Поди в этой сложной породе раздели на грамматические и эксплектические(?).

Другими словами – морфемы нет. А что тогда есть? Есть фактически не синтагматическое расположение элементов структуры слова, а что ли диахроническое, историческое. Есть корень. Знаете, как арабы задавали корень? Его же вне модели как произнести? Они говорили так: отдельно «к», «т», «б». Вне модели он вообще ничто. Это всё три харфа, три звука. Вставляем в модель – уже получается слово. Корень и модель – это то, что соотносится между собой как этапы словообразовательной истории слова, а не элементы его структуры, стоящие перед нами. Чувствуете разницу концепций? Очень хорошо эта идея подходит к семитским языкам. Просто прекрасно. Вот скажите, вам в голову могло прийти посчитать, по скольким моделям может быть образовано русское слово? Если нет, то хорошо, если да, то вы находитесь на том же пути, на котором находятся люди, которые изобретают вечный двигатель. Этого сделать нельзя, потому что самая неупорядоченная часть индоевропейского слова – это корень. Вот морфемы можно посчитать, грамматические. Какого рода будет корень… То есть интуитивно понимаете, абсолютно. А вот для арабского языка это совершенно корректная задача. Существуют работы, ещё средневековые. Просто идет пересчёт – такая модель, такая модель и т.д.

Такая структура слова – она полностью упорядочена. Корень имеет семантику и модель имеет семантику. Вы знаете, что морфема – это значимый элемент структуры слова, обязательно какое-то значение надо приписать морфеме. Тому, что составляет модель по кусочкам – невозможно, только корень имеет семантику, и модель сама имеет семантику. Например, «мактаб» - это место действия, того что названо соответствующим глаголом. «Мукэтам» - писать, значит «мактаб» что может значить? Письменный стол, бюро, офис, какое-то учреждение, где пишут сидят писцы, секретари и т.д. Это всё может обозначаться данным словом, потому что оно обозначает место действия данного глагола. «Маджлис», например – это где сидят, отсюда «меджлис» - это название парламента в некоторых странах. Действительно, что ещё парламентарии делают – сидят. Т.е. по нашей стране судя, они больше ничего не делают, они только сидят. Так что, всё правильно, название верное, точное.

Возникает ощущение очень свойственное всем, кто говорит на семитских языках. Ощущение того, сто связь формы и значения непроизвольна, не случайна. Европейская концепция, что значение – это жидкость, а форма это – стакан, мы можем налить в стакан и вино, и воду, и молоко, и кефир, и кока-колу, и всё что угодно примет форму стакана. Вот это не характеристика строя семитских языков, и не арабского в том числе, и не идея арабской лингвистики. Она всегда исходила из того, что на всех уровнях словообразовательной истории слова значение слова и форма находятся рядом, они органически связаны. Нет такого этапа, где была бы только форма или только значение. Кстати, именно с этим связано в том числе то, что язык как Библии, так и Корана, священный язык; нельзя отделить мессэдж от кода, нельзя отделить язык от того, что инфектум. Только на этом языке это может быть передано. Понятно? Сакральный язык. Фактически это есть только два раза в известном мне регионе. Это еврейская Библия и Коран. Христианская Библия это уже совсем не то. Потому что это индоевропейская языковая среда. Представление о единственном священном языке. Вы знаете, сколько христиане переводят Библию. Всё, что где-то в каких-то традициях становится языком богослужения, как Вы понимаете ни латинский, ни греческий не могут считаться богооткровенными языками.

Вот две вещи: алгебраичность арабской морфологии, всё можно по формуле. Вот смотрите, я сейчас напишу Вам так как арабы не пишут, хотя они эту науку придумали – алгебру. Да, кстати, по легенде Халиль ибн Ахмад был знаком и близко дружил с неким аль Хорезми, который придумал алгебру. Ну, и они идеями какими-то делились между собой. Каждый работал в своей сфере, может быть, это как-то сказалось на представлении.

Смотрите, Вот я вам пишу это слово – это «мактб», записанный как алгебраическое выражение. Это константа, а это «икс, игрек, зэд» - это места, куда мы вставляем три корневых. Получаем искомый результат. Я говорил о слове «мэджлис», лёгкая вариация, другая гласная, там связано с глаголом. Но, в принципе почти алгебра, поэтому во многих книжках вы можете встретить утверждение, что арабский язык – это алгебраичный язык, где всё по формулам. Те, кто учат арабский или иврит знают, что эти формулы у нас представлены в виде таблиц. И единство формы и содержания. Понятно, почему это морфологическое учение, очень соответствующее арабскому и другим семитским языкам не нуждалось в понятии «морфема»? Когда мы пытаемся его, вот современные арабские лингвисты, выучившиеся в Америке и Англии, пытаются как-то соединить, ничего у них не получается. Надо, либо это всё выбросить и делать вид, что арабский язык и другие семитские языки – это языки индоевропейские, либо нет. Тогда непонятно, что сделать со всем этим.

Итак, я сейчас сделаю отскок в сторону. Я не к синтаксису пойду, а я пойду к лексике. До Халиля попытки составить словари арабского языка были. До нас дошел словарь одного бедуина, который называется «Книга лошади», где собраны все слова про лошадь. Бедуин был явно не тренирован в систематическом мышлении – всё, что знал, он выловил: бессистемно и хаотично. Ни по какому принципу всё это не организовано, найти что-либо невозможно.

Словарь был явно тематического плана, собраны все слова про лошадь. Никакой мысли, чтобы собрать все слова арабского языка там не было. Если хотите посмотреть, что было до арабов в семитоязычном регионе, то я вам очень советую посмотреть такую книжку – «История лингвистических учений», часть 1 «Древний Восток». Это было издано в Ленинграде, где-то в 80-е годы. Книжка очень хорошая, потому что для многих открыла вещи, которые они не знали, думали ничего нет, а нет, кое-что было. Что было? Представьте, писцов ведь как-то тренировали в Вавилоне или в Египте. Словари были. Один есть словарик древнеегипетский, он здесь, у нас, хранится. Там 300 слов. Там всё, что касается фараона, поставок к этому двору, провинций Египта и т.д. Тематические слова. Принцип тематический.

Халиль придумал то, чего никогда не было – полный словарь арабского языка. Вот как он это сделал? Ориентироваться ему было не на что. Он в основу положил свою морфологию. Словарь он построил как словарь корней, а не слов. Первый пласт уровней организации словаря – это корни, расположенные в определённом порядке, затем, у каждого корня есть слова, от него образованные. Сгруппированы вместе. То есть «езда, поезд, разъезд» - всё будет в одном месте, потому что один корень. Вот это принцип - он не похож ни на кого (кроме ивритистов), и древние семитские языки уже в наше время делали по этому, а за пределами семитского региона ни у кого нет, потому что нет такой морфологии. И это оказалось очень продуктивной идеей.

Наши арабисты даже никогда не видели алфавитного словаря арабского языка. Хотя они есть. Мунчжак(?) один раз был издан как алфавитный. Но это быстро ушло и никогда больше не переиздавалось. Потому что, представьте себе, модели все вот такие, какие длинные ряды слов будут на «ма»? Там просто запутаешься. По корням гораздо легче ориентироваться. По моделям, ведь реально, если мы берем алфавит слов, очень трудно.

Он положил в основу корневой принцип. Это и стало основным принципом арабской лексикографии. Понятно, что у каждого слова есть корень, значит, по корневому принципу мы можем охватить все слова арабского языка.

Вторая вещь, которую он придумал, не прижилась. Гениальные люди следуют каким-то своим соображениям, практическая сторона их интересует мало. Всегда, всю жизнь, все алфавиты, какие были на Ближнем Востоке в семитоязычном ареале, начинались «алиф». «Алиф» всегда был первым, «бэ» вторым, «абв» - собственно и до нас дошла эта система. Но Халилю это показалось, что это не подходит, мы всё по-научному сделаем. Поэтому он построил свой алфавит вот так: начиная с гортанных и кончая губными. «Бэ», например, оказалось в самом конце, потому что это губной звук. Гортанные звуки я могу произнести, но для большинства из вас это будет такой…то ли услышите, то ли не услышите… Это «хамзагхэ» - это то, что в немецком языке «умлаут». Согласным считается в арабском. Дальше «гхрэ», «гхрай» - вот эти звуки и т.д. Всё. Буквально следующее поколение лексикографов перешло на нормальный алфавит, который до сих пор существует. Но вот он пошёл по своей классификации звуков.

Третье. Вы понимаете, корни-то можно организовать по-разному. Вот то, что пришло в голову Халилю – бзик или гениальное прозрение. Он их организовал следующим образом. Скажем так, вот здесь у нас корень «ктб». Вместе рядом стоят корни «бтк», «ктб», «кбт» и все мыслимые перестановки из этих трёх звуков. То есть кольцевой принцип. Поэтому у него получилось так, что первые секции словаря были очень большие, а к концу всё меньше, меньше, меньше, пока совсем не осталось. Звуки-то входят в разные корни. Конечно, в таком словаре искать что-либо очень трудно. От этого тоже сразу отказались. Но не перешли на нашу систему: первый корневой, второй корневой, третий корневой. На это перешли где-то в 13-ом веке, может быть, под влиянием европейцев. А поначалу словари были построены по очень хитрой системе. Сначала корни были организованы по последнему харфу, потом по первому, а потом по третьему. В истории арабской лексикографии их называют словари-рифы. Потому что последний харф – это словарь рифмующийся, сошлись в одном. Долго-долго вырабатывали, какой алфавит положить и какой порядок. Но корневой принцип никогда и никто не подвергал сомнению. Он настолько удобен – попал на 100 процентов Халиль. Поэтому его словарь назывался «Китаб-аль-Айн». «Айн» - это как раз один из гортанных, первый звук. «Книга Айна».

Ещё одна вещь. Из числа идей лингвистических что-то очень оригинальное. Он прям сам говорит в предисловии к словарю, что я включил в этот словарь корень арабского языка, от которого слова есть и корни арабского языка, от которых слов нет. Вот теперь попытайтесь себе представить, что такое корень языка, от которого нет ни одного слова. Это как – имеет, вообще, отношение к языку или не имеет. Это абсолютно дедуктивный способ. У нас корень из трех харфов. Там есть ещё из четырёх и пяти, но эти редко бывают. Этим, он сказал, я даю только те корни, от которых слова есть, а где три харфа, я даю все. Неважно, есть или нет.

Представьте себе, мы берём все 28 харфов языка, алфавита, и начинаем делать из них механические комбинации по три. У нас получается набор корней арабского языка. В рамках некой концепции. Дальше мы смотрим. Это абсолютно способ дедуктивного мышления. Сначала создаётся некая теоретическая система, а потом так называемая интерпретация. Мы кладем её на материал, адаптируем её к материалу. Посмотрите, что такое дедуктивный способ построения теории, вот это - то самое. Он, вообще был дедуктивист. Возникает вопрос. А зачем он это сделал? А кому эти корни нужны? Это что-то такое рядом с языком. Оказалось, что в этом заложен некий потенциал развития языка. Когда арабский язык начал контактировать с другими языками мусульманских народов, там появлялись новые звуки, входили, образовывались новые, ранее невостребованные корни, из которых механизм словообразования производил массу разных форм. С европейскими языками… Много звуков есть, которых нет. Скажем «пэ», например, в арабском нет, но в персидском есть. В индоевропейских есть.

Арабский язык в силу такой морфологии очень плохо воспринимает чужие заимствования. Слова для них аморфны, если в них не виден чётко корень и модель. А какими могут быть модель или корень в английских или русских словах? Я однажды читал «Бонда» по-арабски, какую-то книжку Флеминга, и там была фамилия Грубозабойщиков. Я помню полчаса её читал. Русская выдуманная фамилия, генерал КГБ был какой-то. Придумал её Флеминг, а записали её по-арабски, когда переводили. Я не понимал, что из этих звуков можно сложить. Потом, когда, наконец, я понял, у меня такое счастье было. Поэтому они очень плохо воспринимают. Они пытаются увидеть в чужом слове (если они его не переводят, не калькируют) корень и модель, обрезая его, постригая, чтоб получилось. И таким образом возникают корни, которых не было изначально.

Короче говоря, я не знаю, что имел в виду Халиль, он не объяснил, почему он это сделал, но он фактически заложил в свой словарь потенциал развития корневой системы арабского языка. Если вы возьмёте книжку Соломона Сергеевича Майзеля «Пути развития корневого фонда (арабского языка?) семитских языков», там как раз разбирается… знаете как, вот в этом языке семантика связана с корнем «ктб», а в другом та же самая семантика связана с «бтк», просто перестановка. Или, скажем, здесь «ктб», а там «ктм». То же самое. Фактически он показал, что в пределах семитского ареала корней больше, чем в любом отдельно взятом семитском языке. В общем, может показаться, что это запрограммированно в Халилевском словаре, но как бы то ни было сразу после него все эти неупотребимые корни, он их так называл, конечно вычистили из словаря, но для практической пользы это конечно не нужно. Это гениальная придумка лингвистическая, но зачем она нужна? Вот такой у него придуман был словарик, который, вот моё утверждение, что Халиль был гений, обретает черты мяса, не просто так. Халиль действительно был фантастический человек по потенциалу мозгов. Он вообще был очень странный, вообще во время не вписывался.

В традиции средневековой культуры, построенной на авторитете и т.д. у него есть два высказывания: «В науке старайся больше понимать, чем запоминать» - абсолютно наш человек. И второе у него есть высказывание: «Плох тот учитель, у которого нет ученика, у которого он мог бы поучиться». Кто вообще говорил, что учитель ученика должен учиться?

Теперь, мы выходим в синтаксис. И здесь мы переходим к Сибауйхи. Синтаксис – его. Как я вам уже сказал синтаксис арабский простой паратактический. Сочинительный синтаксис. Вот этой сложной структуры нет. На письме это выражается знаете в чём? В арабской письменности, как и в других семитских письменностях изначально, нет знаков препинания. Они не нужны. Нет заглавных букв. Фактически, когда мы читаем арабский или другой семитский текст, то никакого синтаксического членения нет. Идет длинный поток слов, которые как-то связанны между собой, ну и всё. Мы можем сказать каковы эти смысловые связи, мы можем выделить смысловые ядра по типам коммуникативных конструкций, но вот сказать, что есть одно предложение, что разные – этого нам практически не дано, невозможно. Я когда преподавал арабский язык, я учил своих студентов переводить одно и то же двумя стилями. Один – стиль «Повестей Белкина», простые предложения. Почитайте, скажем, «Выстрел». На первых двух или трёх страницах один деепричастный оборот и одно придаточное предложение. Всё простые предложения. А впечатления полностью связанного текста. Гениальный Пушкин, который был поэтом, ему легко было работать в короткой строчке. И синтаксис Льва Толстого. Какой-нибудь дуб на полторы страницы. Тут уже вкусовщина: мне пушкинский нравится стиль, а толстовский не нравиться. Но в принципе переводить семитский текст можно и так и так. Ничего не подсказывает как. Это не заложено в самом строе. И, соответственно, как можно было осмыслить такую синтаксическую структуру?

Понимаете, нету понятия «предложения». Помните, нет слога, нет морфемы, нет предложения. Вот то, без чего обошлась арабская грамматическая традиция. Каков тогда синтаксис в исполнении Сибауйхи? Это синтаксис слов без связи между ними. Понятия конструкции нету. Никакой. Там скажем, мы говорим «атрибутивная конструкция», а он говорит «определение определяемого». И другого названия для этого нет. Это слова, связанные между собой определённым образом. В основу была положена связь через падежи. Это как бы центр синтаксиса. Помните падежи в(?) языке, классическом языке, падежи есть, которые описаны в этой системе. Получилась система довольно удобная, которая дожила до нашего времени тоже, абсолютно.

Падежа три в арабском языке. Соответственно, система Сибауйхи, изложение синтаксиса, построена так: каждая падежная форма и способы её употребления. Вот это – центр изложения синтаксиса. По падежной форме. Опять же нет никаких вещей, чтобы ориентироваться. Вот античная традиция нас учит как? Есть абсолютный падеж – это именительный, остальные – это как бы казусы, они от него куда-то отклоняются. Нет, он начинает с винительного падежа. И, в общем, прав, потому что это значимый падеж очень. Причём он делит его на две части: винительный приглагольный, винительный приимённый. Про приглагольный рассказывает сначала, п