Силы на беготню, точно у него здоровья на двоих хватит. Очень он бодрится,

виду не показывает! А ведь и то сказать: в земле ему лучше было бы, чем на

лугу, -- мучается он, как господь на кресте! Только мы-то этого не желаем,

-- какой нам интерес? Даже если б он и не дарил нам столько, мы бы любили

Его не меньше, мы его не из-за интереса держим. Ах, боже ты мой, --

продолжала она, -- только у парижан и бывают такие гадкие болезни! Где они

их только схватывают? Бедный молодой человек! Уж тут добром не кончится! И

Как же она его, эта лихорадка, точит, как же она его сушит, как же она его

изводит! А он ни о чем не думает, ничего-то не чует. Ничего он не

замечает... Только плакать об этом не надо, господин Ионафан! Надо сказать:

слава богу! -- когда он отмучается. Вам бы девятину в церкви заказать за его

Здоровье. Я своими глазами видела, как больные выздоравливают от девятины. Я

Сама бы свечку поставила, только бы спасти такого милого человека, такого

Доброго, ягненочка пасхального...

Голос у Рафаэля стал настолько слаб, что он не мог крикнуть и был

Принужден слушать эту ужасную болтовню. И все же он так был раздражен, что

Поднялся с постели и появился на пороге.

-- Старый негодяй! -- крикнул он на Ионафана. -- Ты что же, хочешь быть

Моим палачом?

Крестьянка подумала, что это привидение, и убежала.

-- Не смей больше никогда справляться о моем здоровье, -- продолжал

Рафаэль.

-- Слушаюсь, господин маркиз, -- отвечал старый слуга, отирая слезы.

-- И впредь ты прекрасно сделаешь, если не будешь сюда являться без

Моего приказа.

Ионафан пошел было к дверям, но, прежде чем уйти, бросил на маркиза

Взгляд, исполненный преданности и сострадания, в котором Рафаэль прочел себе

Смертный приговор. Теперь он ясно видел истинное положение вещей, и

Присутствие духа покинуло его; он сел на пороге, скрестил руки на груди и

опустил голову. Перепуганный Ионафан приблизился к своему господину:

-- Сударь...

-- Прочь! Прочь! -- крикнул больной.

На следующее утро Рафаэль, взобравшись на скалу, уселся в поросшей мхом

Расщелине, откуда была видна тропинка, ведущая от курортного поселка к его

Жилищу. Внизу он заметил Ионафана, снова беседовавшего с овернкой. Его

Проницательность, достигшая необычайной силы, коварно подсказала, ему, что

Означало покачивание головой, жесты безнадежности, весь простодушно-зловещий

Вид этой женщины, и в тишине ветер донес до него роковые слова. Охваченный

Ужасом, он укрылся на самых высоких вершинах и пробыл там до вечера, не в

Силах отогнать мрачные думы, к несчастью для него навеянные ему тем жестоким

Состраданием, предметом которого он был. Вдруг овернка сама выросла перед

Ним, как тень в вечернем мраке; поэтическая игра воображения превратила для

Него ее черное платье с белыми полосками в нечто похожее на иссохшие ребра

Призрака.

-- Уже роса выпала, сударь вы мой, -- сказала она. -- Коли останетесь,

-- беды наживете. Пора домой. Вредно дышать сыростью, да и не ели вы ничего

С самого утра.

-- Проклятье! -- крикнул он. -- Оставьте меня в покое, старая колдунья,

иначе я отсюда уеду! Довольно того, что вы каждое утро роете мне могилу, --

Хоть бы уж по вечерам-то не копали...

-- Могилу, сударь? Рыть вам могилу!.. Где же это она, ваша могила? Да я

Вам от души желаю, чтобы вы прожили столько, сколько наш дедушка, а вовсе не

могилы! Могила! В могилу-то нам никогда не поздно...

-- Довольно! -- сказал Рафаэль.

-- Опирайтесь на мою руку, сударь!

-- Нет!

Жалость -- чувство, которое всего труднее выносить от других людей,

Особенно если действительно подаешь повод к жалости. Их ненависть --

Укрепляющее средство, она придает смысл твоей жизни, она вдохновляет на

Месть, но сострадание к нам убивает нас, оно еще увеличивает нашу слабость.

Это -- вкрадчивое зло, это -- презрение под видом нежности или же

Оскорбительная нежность. Рафаэль видел к себе у столетнего старика

Сострадание торжествующее, у ребенка -- любопытствующее, у женщины --

Назойливое, у ее мужа -- корыстное, но в какой бы форме ни обнаруживалось

Это чувство, оно всегда возвещало смерть. Поэт из всего создает поэтическое

Произведение, мрачное или же веселое, в зависимости от того, какой образ

Поразил его, восторженная его душа отбрасывает полутона и всегда избирает

Яркие, резко выделяющиеся краски. Сострадание окружающих создало в сердце

Рафаэля ужасную поэму скорби и печали. Пожелав приблизиться к природе, он,

Вероятно, и не подумал о том, сколь откровенны естественные чувства. Когда

Он сидел где-нибудь под деревом, как ему казалось -- в полном одиночестве, и

Его бил неотвязный кашель, после которого он всегда чувствовал себя

Разбитым, он вдруг замечал блестящие, живые глаза мальчика, по-дикарски

Прятавшегося в траве и следившего за ним с тем детским любопытством, в

Котором сочетается и удовольствие, и насмешка, и какой-то особый интерес,

Острый, а вместе с тем бесчувственный. Грозные слова монахов-траппистов

"Брат, нужно умереть", казалось, были написаны в глазах крестьян, с которыми

Жил Рафаэль; он не знал, чего больше боялся -- наивных ли слов их, или

Молчания; все в них стесняло его. Однажды утром он увидел, что какие-то двое

в черном бродят вокруг него, выслеживают, поглядывают на него украдкой;

Затем, прикидываясь, что пришли сюда прогуляться, они обратились к нему с