Непосредственно заинтересованных в том или ином исходе, действует каждый

Пустяк, и оттого молодой человек с некоторым беспокойством ждал, пока карета

Не подъехала и не остановилась на дороге. Первым тяжело спрыгнул с подножки

Старый Ионафан и помог выйти Рафаэлю; старик поддерживал его своими слабыми

Руками и, как любовник о своей возлюбленной, проявлял заботу о нем в каждой

Мелочи. Оба двинулись по тропинке, которая вела от большой дороги до самого

Места дуэли, и, скрывшись из виду, появились много спустя: они шли медленно.

Четверо свидетелей этой странной сцены почувствовали глубокое волнение при

Виде Рафаэля, опиравшегося на руку слуги: исхудалый, бледный, он двигался

Молча, опустив голову и ступая, как подагрик. Можно было подумать, что это

Два старика, равно разрушенные: один -- временем, другой -- мыслью; у

Первого возраст обозначали седые волосы, у молодого возраста уже не было.

-- Милостивый государь, я не спал ночь, -- сказал Рафаэль своему

Противнику.

Холодные слова и страшный взгляд Рафаэля заставили вздрогнуть истинного

Зачинщика дуэли, в глубине души он уже раскаивался, ему было стыдно за себя.

В том, как держался Рафаэль, в самом звуке его голоса и движениях было нечто

Странное. Он умолк, и никто не смел нарушить молчания. Тревога и нетерпение

Достигли предела.

-- Еще не поздно принести мне самые обычные извинения, -- снова

Заговорил Рафаэль, -- извинитесь же, милостивый государь, не то вы будете

Убиты. Вы рассчитываете на свою ловкость, вы не отказываетесь от мысли о

Поединке, ибо уверены в своем превосходстве. Так вот, милостивый государь, я

Великодушен, я предупреждаю вас, что перевес на моей стороне. Я обладаю

Грозным могуществом. Стоит мне только пожелать -- от вашей ловкости не

Останется и следа, ваш взор затуманится, рука у вас дрогнет и забьется

Сердце; этого мало: вы будете убиты. Я не хочу применять свою силу, она мне

Слишком дорого обходится. Не для вас одного это будет смертельно. Если,

Однако, вы откажетесь принести мне извинения, то, хотя убийство -- привычное

Для вас дело, ваша пуля полетит в этот горный поток, а моя, даже без

Прицела, -- попадет прямо вам в сердце.

Глухой ропот прервал Рафаэля. Говоря с противником, он не сводил с него

Пристального, невыносимо ясного взора; он выпрямился, лицо у него стало

Бесстрастным, как у опасного безумца.

-- Пусть он замолчит, -- сказал молодой человек одному из секундантов,

-- у меня от его голоса все переворачивается внутри!

-- Милостивый государь, довольно! Вы зря тратите красноречие! --

Крикнули Рафаэлю хирург и свидетели.

-- Господа, я исполнил свой долг. Не мешало бы молодому человеку

Объявить свою последнюю волю.

-- Довольно! Довольно!

Рафаэль стоял неподвижно, ни на мгновение не теряя из виду своего

Противника, который, как птичка под взглядом змеи, был скован почти

Волшебною силою; вынужденный подчиниться убийственному этому взгляду, он

Отводил глаза, но снова невольно подпадал под его власть.

-- Дай мне воды, я хочу пить... -- сказал он секунданту.

-- Ты боишься?

-- Да, -- отвечал он. -- Глаза у него горят и завораживают меня.

-- Хочешь перед ним извиниться?

-- Поздно.

Дуэлянтов поставили в пятнадцати шагах друг от друга. У каждого была

Пара пистолетов, и, согласно условиям этой дуэли, противники должны были

Выстрелить по два раза, когда им угодно, но только после знака, поданного

Секундантами.

-- Что ты делаешь, Шарль? -- крикнул молодой человек, секундант

противника Рафаэля. -- Ты кладешь пулю, не насыпав пороха!

-- Я погиб! -- отвечал он шепотом. -- Вы поставили меня против

Солнца...

-- Солнце у вас за спиной, -- суровым и торжественным тоном сказал

Валантен и, не обращая внимания ни на то, что сигнал уже дан, ни на то, как

Старательно целится в него противник, не спеша зарядил пистолет.

В этой сверхъестественной уверенности было нечто страшное, что

Почувствовали даже форейторы, которых привело сюда жестокое любопытство.

Играя своим могуществом, а может быть, желая испытать его, Рафаэль

Разговаривал с Ионафаном и смотрел на него под выстрелом своего врага. Пуля

Шарля отломила ветку ивы и рикошетом упала в воду. Рафаэль, выстрелив

Наудачу, попал противнику в сердце и, не обращая внимания на то, что молодой

Человек упал, быстро вытащил шагреневую кожу, чтобы проверить, сколько

Стоила ему жизнь человека. Талисман был не больше дубового листочка.

-- Что же вы мешкаете, форейторы? Пора ехать! -- сказал Рафаэль.

В тот же вечер он прибыл во Францию и по Овернской дороге выехал на

Воды в Мон-Дор. Дорогой у него возникла внезапная мысль, одна из тех мыслей,

Которые западают в душу, как солнце сквозь густые облака роняет свой луч в

темную долину. Печальные проблески безжалостной мудрости! Они озаряют уже

Совершившиеся события, вскрывают наши ошибки, и мы сами тогда ничего не

Можем простить себе. Он вдруг подумал, что обладание могуществом, как бы ни

Было оно безгранично, не научает пользоваться им. Скипетр -- игрушка для

Ребенка, для Ришелье -- секира, а для Наполеона -- рычаг, с помощью которого

Можно повернуть мир. Власть оставляет нас такими же, каковы мы по своей

Природе, и возвеличивает лишь великих. Рафаэль мог все, но не свершил

Ничего.

На мондорских водах все то же общество удалялось от него с неизменной