ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. VIA DOLOROSA 4 страница

— Теперь ты мне веришь? — спросил я.

— Да ты просто лжец.

Он произнес это, не задумываясь.

— Многие лгуны, — уверенно произнес я, — обогатили человечество новыми идеями. Вспомни Жюля Верна. Так что Богу стало угодно, чтобы мы сошлись на новом витке…

Юра снял очки и, сощурив глаза, посмотрел на восходящее солнце.

— Никто, кроме Бога, этого не знает, — сказал он, — и верю я только Ему.

— Юра, — сказал я и сжал его правую руку, — не сомневайся во мне. И ничего не бойся.

Он посмотрел мне в глаза через толстые стекла очков своим тяжелым гипнотизирующим взглядом, высвободил свою руку и произнес:

— Я боюсь только смерти. И старости… Меня пугает даже не смерть, а то, что будет со мной, потом, после нее. Оглядываясь назад, я вижу, что у меня может и не быть этого «потом». Поэтому-то я и тружусь, не покладая рук. И в своем деле, заметь, я — лучший…

Я это знал и без его заявления.

— Никто не спорит, — сказал я.

— Мне показалось, ты хочешь мне помешать…

И, похваляясь тем, что в этой жизни его уже не испугает ничто, Юра вдруг перешел на Вейнингера:

— Ты, конечно, помнишь «Пол и характер»… как думаешь, если бы Иисус был женщиной, Он бы…?

Он ещё что-то говорил, но мне было скучно думать о его предположениях насчёт Иисуса. При чём тут Иисус?! Для меня важным было то, что Юра поверил в мою Пирамиду. Я и прибыл сюда сперва к Юре, а потом к Иисусу. И был благодарен Иисусу за то, что Он помог найти Юру.

Глава 19

Потом Юра признался, что самым потрясающим открытием для него из того, что он узнал от меня, стала подробная информация о возможности построения Пирамиды. Не на бумаге, не на песке, а на самом деле. Он понял, что я в этом уверен, и его это понимание потрясло. «И приидет Царствие Твое на земле, как на Небе…» стало для него не просто далекой мечтой, не только еще одной утопической идеей, но настоящей реальностью. Он даже стал рассказывать мне и предлагать различные варианты, как побыстрей это сделать. Его живой ум мгновенно схватил идею, и у него вызрел красочный план строительства новой Атлантиды, который в общем немногим отличался от нашего. Это было самое интересное, сказал он, что он слышал до встречи со мной. Не знаю уж, как ему удалось так быстро переплавить ту отрывочную информацию о Пирамиде, но не было никаких сомнений, что из нее он построил свой дворец и теперь восседал на троне царя, по уши увязши в этой прекрасной идее. Что касается конкретных вещей, то он был в восторге и от нашей искусственной матки, позволявшей как ложки штамповать по заказу младенцев, и от нашей способности быстро взращивать их. Полторы-две недели — и ты человек. Потрясающе, просто невероятно! Его заботило только одно: куда их девать?

— Они же будут расти, как грибы! И, хочешь — не хочешь, — завоюют весь мир, все пространство земли…

— Да, — сказал я, — они заселят эту планету. Здесь важно только одно: чтобы планета эта стала их родным домом, единым экополисом, Атлантидой или Божиим Царством, или Градом, называй как хочешь.

— Это ведь и есть наша Пирамида!

Слово «наша» он произнес с ударением, а «Пирамида» слышалась с большой буквы. Он уже верил в причастность к ее строительству.

— Конечно, — подтвердил я, — это и будет наша новая страна. Без границ, без различий, без…

— И тогда…

— Никому не придется воевать.

— Коммунизм?

— Называй как хочешь.

Мы снова проговорили всю ночь. Светало. За окном обозначились серые силуэты домов.

— Начинается новый день, давай спать, — сказал он, — у нас много работы.

Когда мы выспались, было за полдень, я предложил Юре, раз уж мы решили строить вместе нашу Пирамиду (с большой буквой «П»), я предложил ему вместе, теперь только вместе разыскать и скопировать биополе Христа. Раз уж мы с тобой в Иерусалиме, сказал я, почему бы нам не попробовать. Сканер биополя, как всегда был со мной (рояль в кустах) и мы могли бы его испытать на его, Юриных, глазах. Чтобы еще раз поразить его и уверить в том, что мы на верном пути.

— Биополе Иисуса?!

— А что?

— Что такое это самое биополе? Никто толком не знает.

— Я прочту тебе короткую лекцию.

— Ты всегда отличался тем, что большей частью молчал.

— Биополе для нуклеотидов как матрица для льющегося из ковша металла. По сути — это создание искусственной жизни. Как силовые линии магнита упорядочивают на стекле металлическую крошку, так и биополе структурирует по нашему заказу нуклеотиды в цепочку ДНК с известной последовательностью. Шлифовальный станок для огранки алмазов. Если это биополе Петрарки, Рембо или Дон-Кихота, то это матрица для расплавленной меди или бронзы. А если Сократа, Жанны д’Арк или Леонардо да Винчи — для струящегося тонкой ниточкой золота. Только Биополе Святого Духа — матрица для святых, для Иисуса, для Будды, для Мухаммеда... Космическое же биополе, Всевселенский Разум, Бог структурируют все гены на земле. Осенить Святым Духом — это значит наделить развитие жизни траекторией совершенства.

— Красивая сказка.

— Вся она помещается вот в этот кейс.

— И ты можешь сказать мне, чем я дышу?

— И ты, и вот этот кактус, и даже Джордано Бруно…

Юра помолчал.

— Давай проверим?

Юра подумал. Затем:

— Давай, так давай!

Сонливость слетела с него, как пух с одуванчика при дыхании ветра. Он задал еще несколько вопросов, на которые получил ясные ответы. О чем-то промолчал, потом спросил еще раз:

— Думаешь, удастся воскресить Христа?

Я не стал отвечать, из моих предыдущих ответов это было ясно, как день.

— Ты гений? — спросил он.

— Держи, — сказал я, — протягивая ему его кейс.

— Зачем, зачем мне он теперь?

Я пожал плечами: решай. Мой кейс для сканирования биополя, как ружье, висящее на стене и ждущее своего часа для выстрела, лежал на журнальном столике…

— Ладно, — сказал Юра, — я верю. Я знаю, что это возможно.

Ладно, так ладно. Я не стал его уговаривать, и вместо этого показал ему несколько цветных фотографий биополя увядшей фиалки, клеточек кожи Ленина и Жориного указательного пальца правой руки.

— Это цветы, потерявшие запах, — стал угадывать Юра, а это… эпидермис какого-то упрямца…

— Ты почти угадал. А это?

Юра посмотрел на третью фотографию.

— Я узнал бы его с закрытыми глазами.

Я молча смотрел на него.

— Это Жорин указательный палец.

Это сообщение меня потрясло:

— Как ты узнал?

— Этим пальцем он всегда тыкал мне в грудь…

Я такого не помню.

— Он орал: не женись, не женись!.. Я его не послушал…

Затем мы вспоминали.

— Расскажи и ты тайну своего кейса, — попросил потом я.

— От тебя у меня нет теперь тайн.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. VIA DOLOROSA

Глава 1

На следующий день мы вступили на Скорбный Путь. Была как раз пятница, страстная пятница. Как раз в пятницу, каждую пятницу в три часа пополудни, я это уже знал, отцы-францисканцы и организуют скорбное шествие паломников по Крестному Пути. А сегодня не только пятница, но и преддверие Пасхи.

— Как ты представляешь себе свое будущее? — снова спросил я.

Мне так хотелось услышать: «Я не мыслю теперь свое будущее без Пирамиды». Но Юра был непреклонен:

— Будущее всегда неизвестно, — по-прежнему ответил он.

Солнце уже качнулось к западу, мы шли по безлюдным улицам, город спешил до захода солнца закончить дела…

— От людей я не жду ничего хорошего, — продолжал Юра, — поэтому наше будущее мне кажется беспросветным.

Он все еще был полон тихого бархатного, но и неистребимого пессимизма и, казалось, ничто не могло поколебать эту его унылую неуверенность в преобразовании жизни.

Мы пришли сюда заранее, чтобы насладиться не только прохладой оливковой рощи, но и церковью Святой Анны, и великолепием фасада церкви Всех Наций, и золотыми маковками, увенчанными золотыми крестами русской православной церковки Марии Магдалины. Просто не верится, что когда-то здесь был предан Иисус. До сих пор спорят, было ли это предательство, или же Иуда выполнил просьбу Иисуса. Чтобы сбылось пророчество. Тем не менее, мир до сих пор порицает Иуду, и его именем проклинает каждого, кто уличен в этом мерзком проступке: Иуда!

И тем не менее, здесь же, на Масличной горе, где Иисус проповедовал свои, теперь уже ясно, нетленные истины, где Он оплакивал Иерусалим, был предан и арестован, именно здесь хотят быть похоронены многие евреи, до сих пор ожидающие прихода Мессии, который вот-вот должен появиться, войдя через Золотые ворота. Говорят, и Иосиф Кобзон приобрел себе часть горы, возможно, вон с той, огромной величины корягой, что осталась от масличного дерева, под которым, вполне вероятно, мог отдыхать Сам Иисус? Зачем Кобзону эта Святая земля? Неужто и он надеется воскреснуть, как Лазарь, чтобы напроситься сопровождать Мессию при Его вступлении в город?

Глава 2

Ага, вот и Церковь Доминус Флевит (Скорбящего Господа) с ее светло-коричневатой полусферой, издали напоминающей шоколадную конфету. Приютившаяся на склоне Масличной горы, эта Церковь, кажется, все еще ждет своего Хозяина. Вот на этом самом месте Иисус и скорбел о предстоящем разрушении Иерусалима. «Камня на камне от тебя не останется…». И что же? Стоит Иерусалим! Иерусалим — белый город, центр мира, Пуп Земли… Когда мы были здесь с Жорой, это было лет пять тому назад (или года четыре?), здесь не было еще этих цветников, не было и этой апельсиновой аллеи, ни вон тех высотных домов с виселицами подъемных кранов. Строится город, растет. Не было и этих тенистых пальм. Мы, помню, сидели на этих теплых валунах под палящим солнцем, а теперь они спрятались под сенью молоденьких пальм. Нужно обязательно побывать здесь с Аней, подумал я и тут же ей позвонил:

— Слушай, ты была когда-нибудь в Иерусалиме?!

— Много раз… Я вчера вернулась из Ватикана… Меня представили Папе…

— Папе?! Тебя?!!

— Я рассказала ему о твоей Пирамиде.

— Ты рассказала?..

— Я рассказала, он в восторге! Он готов…

— Он готов отказаться от роскоши и вести полуголодное существование?

— Ты не поверишь: он живет уже так много лет.

— Я не верю.

— Ты бы видел его глаза!

— Не могу понять, почему же?..

— Ты бы видел его глаза! Мы говорили всего несколько минут, он — святой…

— Но как же тогда объяснить?..

— Ты когда вернешься?

— Мы тут с Юрой…

— Я потом тебе все расскажу… Ты когда вернешься?

— Мы тут с Юрой…

— Ты нашел-таки и его?! Поздравляю… Папа ждет твоего звонка.

— Но-о-о…

— Правда-правда. И Тина с вами?

И Аня о том же!.. Ах ты Боже мой!..

— Я готов. Мы тут с Юрой… Хочешь с ним поговорить?

— Хочу. А Тина с вами?

Я не стал отвечать, чтобы не посвящать Юру в наши дела.

Пока они разговаривали, я думал о Папе: неужели лед тронулся?!

О Папе… О Тине… Вперемешку… Может быть, Тина и с Папой на короткой ноге? А что если и Аня, и Тина… У меня голова шла кругом!

— Держи, — сказал Юра, протягивая мне телефон.

— Да… Слушаю…

— Ты мне не ответил, — сказала Аня.

— Что? — спросил я.

— Ладно, — сказала она, — потом… Пока…

И выключила телефон.

Сейчас справа по ходу нашему взору откроется… Так и есть: ах, какая удивительно уютная часовенка! Нежные, хрупкие, изящные колонны…Часовня Вознесения. Отсюда Иисус и вознесся на небо…

— Ты можешь представить себе себя летящим? — спросил Юра.

— Папа Римский с нами, — сказал я, как только у нас представилась возможность немножко поотстать от толпы.

— Как это понимать?

Я только кивнул, мол, я в этом уверен. Никакой Тины, конечно, с нами не было. Да и быть не могло! Почему Юля вдруг о ней спросила?

— Не Юля, а Аня, — подсказала Лена.

— Ну да, да… Конечно, Аня, — сказал я.

Тина не выходила у меня из головы: что если она… Да ладно! Не придумывай себе никаких невероятных стечений никаких обстоятельств. И что, собственно, можно было предположить? Ха! Да ничего особенного! Хотя вот что — Глория!.. Тина — инопланетянка!

Это не укладывалось в голове! Конечно, это полный цугцванг мысли. Нонсенс! Нелепица!..

Нет-нет, только не это…

Я боялся себе признаться: ну, ты, парень, и хватил!

Когда я намекнул об этом Жоре, он ничего не сказал, только пожал плечами и качнул своей большой головой:

— Конечно, — затем сказал он, — Тинка — энэлотичка! Напросись к ней в гости… куда там… Будете лететь — прихватите меня с собой.

Жора иронизировал. Но ничего не отрицал!

Я маялся: что если вдруг?!

Об этих инопланетянах сегодня мусолят на каждом углу. И сколько там правды, в этих баснях и басенках, никто толком сказать не может.

Что если…

Время от времени я думал о Папе. Мне вдруг пришло в голову, что изменить его мировоззрение, воспитывавшееся веками, не так-то просто. Что если он не увидит нашу Пирамиду во всей ее красе? Потом я позвонил Юле. Телефон не отвечал.

— Юле или Ане? — спрашивает Лена.

— Не помню. Мне было всё равно.

Первая остановка на Скорбном пути рядом со школой Эль-Омария. Я смотрю на часы: 14:52. У нас есть восемь минут, чтобы подготовить себя к встрече с Христом. Степенные чинные монахи-францисканцы в черных и темно-вишневых до пола сутанах. Мне кажется, что я каждого из них я уже знаю в лицо. На стенах церкви мозаика, изображающая суд над Иисусом. А в нише над алтарем — сам Иисус. Из белого мрамора. Удивительно тонкая, нежная и изящная работа. Даже терновый венец на Его голове не кажется орудием пытки, хотя Он и не улыбается. Но лицо Его не искажено и страданием, ясный чистый взгляд, устремленный в будущее с надеждой на прозрение и преображение мира. А кто видел Его улыбающимся? Связанные руки не таят в себе никакого напряжения: пальцы мирны и всевластны. Кисти человека, но и Бога. Каждый, кто умеет читать, читает: «Ecce Homo». Вот Человек! Как образец совершенства. Я всегда прихожу сюда прежде, чем пройти Его путь. Сравни себя с Ним здесь, а потом попытайся пережить Его ощущения на каждом этапе Via Dolorosa. Вдумайся в то, о чем думал Он, следуя на Голгофу с крестом на спине. Я всегда пытаюсь понять, что подвигнуло Его утвердить в себе мысль о выборе такого пути. Кто?! С моей стороны, это всего лишь немыслимая попытка перевоплощения, отчаянное сиюминутное желание вырядиться в Его одежды… Жалкая попытка, тщедушное стремление... Курам на смех.

15:00. Что ж, пора…

Почему Юля вдруг вспомнила о Тине?

— Аня вспомнила, — поправила меня Лена.

Да какая разница?!

Глава 3

Когда впервые идешь по Via Doloroza, тебя охватывает странное чувство огромной тревоги и, удивительное дело! — беспощадного стыда за всю предыдущую жизнь. Это чувство не покидало меня никогда, даже если я шел по этой Дороге в третий и пятый, и десятый раз, в одиночку (я специально пришел сюда как-то задолго до восхода солнца) и в унылой толпе паломников, слепо бредущих нескончаемым ручейком друг за дружкой, словно олицетворяя собой стадо без пастыря… Да, чувство стыда и безмерной вины за содеянное!.. Груз креста здесь чувствуешь собственной кожей и невольно клянешься все свои силы положить на алтарь утверждения Духа Христа, воцарения Его идей на Земле. Потом, конечно, клятву чуть-чуть нарушаешь, немножечко, ну, самую малость, и каешься, клятвоотступник, вымаливая у Него прощение… Таков человек! Всегда ведь живешь с оглядкой на покаяние. Будто клятву можно нарушить чуть-чуть.

— Ты в порядке? — шепотом, остановившись и внимательно посмотрев на меня, спросил Юра.

Я тоже остановился и в свою очередь с недоумением посмотрел на него.

— Мне показалось, что тебя пошатывает, — сказал он.

Я не успел даже пожать плечами в ответ, так как шедшие позади нас паломники стали теснить, принуждая двигаться дальше. Может быть, земля и качнулась у меня под ногами, когда стыд в очередной раз переполнил меня, вечный стыд за грехи, от которых никто ведь не застрахован и которые тут, на Этом Скорбном Пути, ощущаются очень остро, и этот самый твой стыд, совершенно не волнующий тебя в повседневности, вдруг берет тебя за горло… Так, что подкашиваются ноги. Да, надо побывать здесь вместе с Аней, решил я, пройти этот Путь… Каковы будут ее ощущения? А что сказала бы Юля?

А Тина?.. Или она у нас безгрешна?

— Я тоже чувствую тяжесть креста, — сказал Юра.

Еще бы! Кому уж кому, а тебе эту тяжесть нужно чувствовать каждую долю жизни, подумал я.

А вот и знаменитая арка, откуда Пилат, указывая толпе на Христа, провозгласил на весь мир свое «Ecce homo!». Если прислушаться — до сих пор эхо этого свидетельства слышится, стелется над головами. И совершенно неважно, что осужденный на распятие Иисус шел чуть в стороне и немного ниже, чем идем мы сейчас. Шаг влево, шаг вправо, не в этом ведь дело. Дело в том, что Духом Христа освящен здесь каждый уступ и выступ, каждая пылинка на камне. Да! Сюда стекаются миллионы паломников, чтобы вдохнуть этот воздух, пропитаться насквозь его святостью. Часовенка Осуждения.

Прислушавшись, можно слышать:

— «Ты Царь Иудейский?».

— «Ты говоришь».

Вот он, Рубеж эр! Здесь кончилась старая эра! (до н. э.). Отсюда покатилось колесо нового времени! (от рождения Христа).

— «Не слышишь, сколько свидетельствует против Тебя?».

— «И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился».

— Кто бы мог подумать, — негромко произнес Юра, повернувшись ко мне, — что вот эти камни слышали Его согласительное молчание.

А я подумал, что своим молчанием Иисус был способен напрочь распороть камень. В те времена здесь был двор претории, где Иисус был допрошен в присутствии толпы соплеменников и римских ротозеев. А вот здесь эти изверги истязали Его розгами и оплевывали, изгаляясь над Ним и играя при этом в кости.

«И раздевши Его, надели на Него багряницу».

В крестики и нолики… Вот на этих самых каменных плитах, где до сих пор сохранились высеченные на камне круги и квадраты, разделенные линиями на сегменты и сеточки. Камень Базилинды. Я наступаю на него, как на змею, осторожничая. Когда-то это была мостовая двора Антониевой крепости…

«И, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову…»

Язычники, дикари…

«… и дали Ему в правую руку трость; и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся Царь Иудейский!».

Варвары. Скот…

«И плевали на Него и, взявши трость, били Его по голове».

Часовня Бичевания в каменной тюрьме двора.

«И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие».

Стены дворика кое-где увиты густым ярко-зеленым в солнечном освещении плющом с устремленными на тебя стрелами веток, увенчанных, словно раненными сердцами, наконечниками кроваво-красных цветов. Черный проем входа в часовню — как открытые двери ада. Вблизи входа — молодое оливковое деревце, единственный признак живой жизни в этом тесном и жарком каменном гробу.

— Я бы не вынес пыток, — сказал Юра.

— Ты же — не Иисус, — сказал я, — тебе нечего и волноваться.

На фронтоне часовенки — крест… Кресты теперь здесь на каждом шагу.

Тут же, рядом, здание греческой православной церкви, построенной на месте бывшей тюрьмы, над входом короткая надпись: «Заточение Христа». Здесь Христос и Варавва коротали время перед казнью, прикованные к стене вот этими металлическими кольцами.

Поворот налево, Армянский патриархат, здесь третья станция. Я вдруг снова подумал о Папе: неужели великий прелат разделяет наши взгляды на жизнь? Неужели лед тронулся?!

И без Тины.

Глава 4

В нескольких шагах от входных ворот на мраморном полу — камень «Помазания» — большая плита беловато-розового мрамора. Здесь Иосиф и Никодим помазали смирной и алоэ тело Христа. Преклонив колени, мы припадаем губами и к этому прохладному камню. Над плитой на четырех столбах укреплен невысокий балдахин. На столбах же висят и неугасимые лампады от главных христианских конфессий. Справа от камня вход в часовню Адама, жившего в Иерусалиме после грехопадения и предсказавшего, что если Иисус будет распят, основание Голгофы даст трещину. В глубине часовни — окно, заглянув в которое, можно видеть эту самую расщелину в камне. Вот и долгожданный Череп, Голгофа! Никакого черепа, конечно, здесь нет (разве что, может быть, где-то череп Адама!). Уникальный архитектурный ансамбль. Все, что можно, упаковано в мрамор. В остальном — чистота и простор. И невероятная легкость собственного тела. Кажется, что еще шаг, и ты оторвешься от земли, воспаришь, как и Он, вознесешься… Как и Он. Такое ощущение. Хотя тяжесть преступления, содеянного против Него, чувствуешь собственными плечами. Объекты всеобщего поклонения — под единой кровлей. Здесь каждый камень соответствует этапам этой священнейшей мировой мистерии: распят, погребен, воскрес… Храм на Голгофе, часовня Гроба Господня, храм Воскресения…

Пахнет прохладной свежестью, небом. Идешь короткими медленными шажками, поглядывая под ноги, словно боясь наступить на череп Адама, захороненный согласно легенде тоже где-то здесь. Прослеживается связь времен: Адам, творение Бога — Иисус, Сын Божий — и ты, Его раб…

Сунув левую руку в небольшой разрез молнии сумки и легким движением пальца повернув рычажок на панели прибора, я чисто автоматически, как это всегда делаю, настраиваю на полную мощность датчик считывания биополя.

— Что ты ищешь? — спрашивает меня Юра, заметив, что я роюсь в сумке.

— Пишу…

— Ты надеешься, что?..

— Нельзя упускать такую возможность.

— А что это у тебя там? — спросил Юра, указывая бровями на мою пирамидку.

— Приют для огня.

— Приют?

— Да, приют, альков, если хочешь — лоно и ясли… Для огня.

— Для огня?

— Ага, — сказал я, — для Огня, — и пояснил, — Благодатного…

Юра тотчас кивнул: ясно, ясно…

Глава 5

Входим в Храм, осторожно — лестница, спускаемся, глядя под ноги, а когда потом поднимаем головы, обнаруживаем просторный, но темный и даже мрачный зал. Его своды покоятся на густо стоящих многочисленных колоннах (в тот раз Жора насчитал их 18 штук) и укреплены дополнительно металлическими лесами. От такой тяжести — колонны в трещинах. Три четверти века тому назад их испытывало на прочность мощное землетрясение. Огромная ротонда, метров тридцать в диаметре, перекрыта серо-голубым куполом. В самом же центре Храма над пещерой Гроба Господня возвышается небольшая купольная часовенка из розового мрамора — Кувуклия.

Ажурная колоннада с каменной резьбой, объемлющая Пещерную Гробницу, образует и Придел Ангела. Этот сияющий беломраморный Ангел сидит на гробовом камне. «Вид его был как молния, и одежда его бела, как снег». Часть затворного камня вмурована в аналой такого же белого монолита.

На «лавице» — каменном ложе, где покоилось тело Христа, ежедневно совершаются католические, православные и армянские литургии.

Храм Гроба Господня — как мемориал Христа. Все здесь, все упаковано в мрамор, зеркала которого, преломляя лучи бесчисленных лампад, озаряют непорочную белизну покоев.

За часовней — притвор греческой церкви, где расположена огромная каменная ваза — символ «Центра Земли». А напротив часовни — притвор русской православной церкви. Среди образов четырехъярусного иконостаса на богато отделанном золотом алтаре покоятся четыре большие иконы с необычайно тонкой работы серебряными окладами. Одна из них — пожертвование императора Александра первого. Три роскошных паникадила — дар Николая первого. В Гробницу ведет низкий проход, проходя по которому невольно склоняешься в низком поклоне. Над входом на мраморной доске надпись по-гречески: «Что вы ищете среди мертвых? Его здесь нет: Он воскрес».

Все здесь связано с Его именем.

В глубине греческого притвора высится Распятие над открытым престолом. Под престолом в полу — яма, окантованная серебром, в которую было врыто основание креста, а рядом — два черных круга, отметины мест, где высились кресты разбойников.

Теперь мы на лестнице, ведущей к месту Обретения Креста Господня. Именно здесь и обнаружила Елена останки Его Креста с не поржавевшими гвоздями. В честь Константина и Елены воздвигнута капелла, принадлежащая армянской церкви, владеющей и Местом Обретения Риз. Здесь легионеры Рима по жребию делили одежды Христа.

Глава 6

Все, все здесь свято: и столб, где Его бичевали, и камень, где Он сидел с терновым венцом на голове, и Голгофа с напрочь распоротым основанием, и камень, на котором Его помазали… И Кувуклия с Гробом Господним, и Величественный Храм Воскресения… Все!..

Мы с Юрой, как по команде, преклоняем колени перед этим камнем, орошая его вдруг навернувшимися на глаза слезами и покрывая поцелуями. А как же! Только так, с поцелуями и со слезами на глазах и не иначе как коленопреклоненными, мы должны чтить памятники человеческого спасения.

Мириады верующих, как ночные мотыльки на свет, устремляются сюда, чтобы прикоснуться, прильнуть, собственными взглядами обласкать блаженно сияющие в свете лампад вечные святыни. Несмотря на раздел церквей и ожесточенные споры по поводу истинного расположения святынь христианства. И если Ватикан и православные со временем и пришли к согласию, то англиканская конфессия все еще настаивает на том, что истинная Гробница, Садовая, находится невдалеке от Дамасских ворот. Но каковы бы ни были противоречия между различными конфессиями, все кажется смешным и наивным перед искупительной жертвой Христа.

Сторож-магометанин каждый день отпирает и запирает Святые Ворота Храма. Вот уже много лет подряд эта мусульманская семья владеет ключами от Храма Гроба Господня, передавая их из поколения в поколение старшему сыну.

Осколки колонны, у которой был привязан Иисус, сегодня хранятся в церквах Испании и Венеции, а Его Плащаница — в соборе Турина. Ее подлинность и по сей день с дозволения Ватикана проверяется современными методами науки.

— Хорошо бы найти чашу Грааля, — произносит Юра, — ее биополе нам бы здорово пригодилось.

Мне нравится Юрино «нам». Оно вселяет уверенность в том, что мысленно он уже с нами.

— Хорошо бы знать, что есть эта самая чаша, — говорю я, — говорят, что вся Франция, а теперь и Европа заселена теперь наследниками Иисуса.

— Да, я слышал…

Чтобы стать еще раз свидетелями чуда схождения Благодатного Огня, мы с Юрой, завоевав себе место у стены с помощью локтей, остались на ночь в Храме Гроба Господня, и уже с самого утра Великой субботы, стесненные со всех сторон немыми и радостными соглядатаями, тянем головы в сторону Кувуклии, выискивая взглядами Патриарха Иерусалимского. Но только часам к десяти тушат свечи и лампады. Полумрак, тишина… Нам удается кое-как протиснуться к Кувуклии, которую, предварительно проверив на наличие источников огня, опечатывают большой восковой печатью. Теперь на эту печать чиновники мэрии, стражи и полицейские ставят свои личные печати. Все! Никакому огню здесь неоткуда взяться! Полный мрак! Тишина!.. Мы ждем чуда, чуда!.. Все!.. Первый сполох… Бархатный зайка… Бабочка… Затем — то там, то тут… Над головами… Все головы задраны, все рты открыты… Блаженные улыбки… Неожиданный вскрик!.. И вот… Все пространство наполняется нежно-сизыми мотыльками… Теперь слышно, как у Кувуклии арабы сперва тихо несут свои молитвы Христу, Марии, святому Георгию, и вот первый удар барабана, который вырывает из заждавшихся глоток веселые возгласы и взрывает тела в неистовых плясках. И только после двенадцати с Патриарха снимают ризы и, обыскав, оставляют в одном подризнике. Ему предоставляют право войти в Кувуклию и молиться, молиться, вымаливая у Него не только чудесный Небесный Огонь, как свидетельство прорастания верующих своими корнями в Небо, но и заслон для прихода Антихриста. Когда, некоторое время спустя, Феофол выходит из Кувуклии с горящей лампадой в руке, раздается всеобщий выдох. Затем шепот, где-то снова одинокий вскрик, и у многих увлажняются глаза.

— Браво, — шепчет мне на ухо Юра, словно это слово единственное из всех слов, выражающих восторг происходящего.

Я только киваю. И смахиваю навернувшиеся слезы миганием ресниц. Потом и наши свечи принимают этот Дар Неба. И мы, не закрывая глаз, омываем этим Небесным светом свои лица: да святится Имя Твое!..

Наконец я переношу Огонь в свою пирамидку: не дай нам сгореть в своих намерениях и надеждах!

Глава 7

Вот и мы прошли этот Путь! Я не мог поступить иначе. Взяв на себя ношу Бога — изменить этот грешный умирающий мир — мне нужно было еще раз пропитать себя Его мыслями и той несокрушимой энергией и крепостью Духа, которые привели на крест. И раз уж и Юра качнулся в сторону совершенства, думал я, то и ему этот Путь поможет утвердиться в верности своего выбора. Я надеялся! Сканер биополя был постоянно включен.

Какое-то время мы шли молча. Здесь каждый немного Преображается. Во всяком случае пока идет по Этой Дороге. Прошло не меньше получаса прежде, чем Юра задал свой вопрос:

— Поразительно, — сказал он, — прошло две тысячи лет с тех пор, как Иисус показал людям дорогу в Небо. Ничего в мире не изменилось. Если бы сегодня появился Сократ, ему тотчас бы насыпали в рот цикуты.

— Налили, — говорю я.

Юра даже не повернул голову в мою сторону.

— Ты же лучше меня знаешь, что до сих пор этот мир грузно заселен не человеками, а какими-то там волками, шакалами, грифами и прочей нечистью, готовой слопать тебя… Или какими-то слизняками, мокрицами и планариями вроде твоего Ергинца… Слушай, где ты его откопал? Ну и вонючка! Они как клейкая масса дерьмом липнут к рукам…