ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. VIA DOLOROSA 8 страница

— Об этой аномалии до сих пор спорят: что это — артефакт, ледник, каменный монолит или останки ковчега? Пока на эти вопросы нет ответов, а турки запретили дальнейшие поиски, сославшись на тревожную обстановку в курдских районах.

— Вит, — спросил Жора, — договоришься с турками?

Вит только молча пожал плечами, мол, о чем с ними можно договориться? Мы не остались в стороне и отправили с экспедицией научного объединения «Космопоиск» своих людей.

— Вит, — сказал тогда Жора, — нам нельзя упускать эту изумительную возможность.

Речь шла о том, чтобы из первых рук разузнать побольше, раздобыть хоть капельку правды об этом ковчеге. Верно ли, что новый виток жизни начался с Ноя и его окружения, разных там тварей, которые до сих пор плодятся на этой земле? С помощью нашего сканера можно было бы записать биополе вокруг вершины горы и пролить лучик света на эту тайну, а возможно и клонировать Ноя. Все-таки он не последний человек на этой планете! Виту не очень нравилось это предприятие, но Жора был неумолим. В конце концов Вит сдался.

— Как прика-ажешь, — пробормотал он, и в тот же день договорился о нашем участии в экспедиции.

А вскоре и Далай-лама согласился-таки нас принять. Да, он читал о наших работах и наслышан о наших успехах. Он считает, что Нобелевский комитет в большинстве случаев верно оценивает значимость работ своих лауреатов. Далай-лама в курсе всех мировых достижений. Интернет? Конечно! Мы такие же, как и вы, сказал он, и достижения цивилизации принимаем как данность времени. Но искусство применения высоких технологий, добавил он, у нас используется только ради простоты доступа и обращения с информацией.

У него были проблемы с правительством Китая, он пообещал не предпринимать никаких мер по выходу Тибета из состава Китая. Сепаратистские настроения, раздуваемые правительством Тайваня, он не разделяет, считая, что народу Тибета абсолютно все равно под чьей юрисдикцией находиться. Светская власть, считает народ Тибета, не имеет над тобой никакой власти, если ты во власти своего внутреннего мира, и можешь не только соперничать, но и жить в согласии с нею. Но ты всегда готов запереться от нее на все засовы, если она вдруг попытается властвовать над тобой по своему усмотрению. Это будет зряшная попытка, считает народ Тибета, даже в случае применения силы, как это правительство Китая объявило тайванцам. Никакая сила не в состоянии победить веру, так как у веры нет точки приложения материальной силы. Вера имматериальна, а значит пуля не найдет цели. Ни пуля, ни бомба, ни петля, ни яд. Эти смертоносные предметы могут разрушить носителя веры, но не суть ее самое. Так, впрочем, считает не только Далай-лама и его народ, мы с Жорой, к примеру, того же мнения. Далай-ламе близки и наши идеи, и он готов строить у себя в горах нашу Пирамиду, только зачем?

— Ведь мы в ней давно живем, — сказал он.— И все ваши затеи с генной инженерией и клонированием у нас уже лет эдак тысяч пять или семь успешно используются для культивирования власти духа над телом.

Мы прожили у него две недели, но я так и смог сесть на шпагат. Зато Жоре удалось разбить камень ладонью. Бить же кирпич лбом он отказался. Мы проговорили с Далай-ламой детали нашего сотрудничества и обмена опытом. Ему любопытны были наши проработки, и он даже согласился показать нам пещеры, где хранится, так сказать, золотой запас генофонда человечества — лежат много сотен или тысяч лет в состоянии анабиоза (я бы так это назвал) обычные люди — неисчерпаемый источник генов. В пещеры, правда, мы не попали, не всем смертным есть туда доступ, но по указанию Далай-ламы нам удалось заполучить уникальный материал — волосок с чьей-то головы кого-то из тех, кто спит вечным сном.

— Будьте осторожны, — предупредил Далай-лама, — ваши попытки вдохнуть в него жизнь могут дорого вам обойтись. Будьте с ним ласковы и обходительны.

Мы обещали. Мы обещали информировать его о каждом шаге этого человека.

— Да, — сказал он, — это обязательное условие нашего сотрудничества.

— А Тина ваша знакома с Далай-ламой? — спрашивает Лена.

— Всегда!..

— Ты в этом уверен?

— Всегда!

— Что всегда-то?! — возмущается Лена.

— Мне кажется, — говорю я, — что Тина всегда была с нами. Понимаешь, всегда. И Далай-лама…

— Конечно, понимаю, — говорит Лена,.

— И Тина, и Лама связаны… одной, так сказать, ниточкой!

— Рест, — ты наткал этих ниточек уже столько, уже столько наплёл сетей…

— Да, — киваю я, — наплёл… Кинул и над Далай-Ламой — попадётся?

— А Тину поймал?

— Далай-Лама увернулся…

Никаких бумаг мы не писали, наш договор основывался на доверии.

Почему Далай-лама поверил нам вот так с первого раза, я не мог себе объяснить. Возможно, он просто видел наши глаза, наши чистые ауры, знал наши благие намерения. Наверняка так оно и было. Так оно и есть. Единственное, что заставило его на секунду задуматься — Жорина фраза о дезинтеграторе тканей.

— Интеграция, — сказал Далай-лама, — вот что важно. Разрушение еще никогда никому не приносило правды знания о жизни, о мире. Разрушение — это правда о смерти. И вы это теперь знаете.

Мы кивнули. Я подумал, что точно так же сказала бы и Тина. Ведь единство — это её лозунг. Девиз! Её страсть!

Вечером я подошёл к Далай-ламе:

— Мы были бы бесконечно признательны Вам за…

Лама качнул головой, его пальцы перестали мерно пересчитывать вишенки чёток. Он словно разгадал мои мысли.

— Не надо ничего говорить, — сказал он, — послушайте…

Он пристально смотрел на меня сквозь стёкла очков своими большими карими глазами, словно проверял мою готовность слышать его. Я весь превратился в слух.

— Я дам вам проводника…

Я слышал, но не совсем понимал: зачем нам проводник? Мы легко найдём дорогу домой! Недоуменно пожав плечами, я всё же благодарно кивнул. Этикет есть этикет! Он продолжал:

— … знающего путь…

— Мы уже, — все ещё благодарно кивая, сказал я, — уже хорошо ориентируемся и без труда…

Он жестом руки остановил мой словесный поток.

— Знающего ваш путь!

При слове «ваш» Лама снова кивнул.

И меня осенило! Меня просто пронзила молния! Да, с головы до ног! Это была… Это был… Это было потрясение! Я вдруг яснее ясного осознал, о чём он говорит: Путь, наш Путь, наш жизненный Путь к нашей Пирамиде!

Я не верил собственным ушам! Мы этот Путь искали по всей планете и тут вдруг… Разве кто-нибудь может знать этот Путь? Только Бог, только Бог! И вдруг… «Я дам вам проводника знающего…». Мы ведь уже столько лбов расшибли, столько жил из себя вытащили, столько соли съели… чтобы найти хоть кого-нибудь!.. Знающего… Мы же… Мы даже… Мы как слепые котята тыкались мордочками во все стороны света!

«Я дам вам…».

Это прозвучало как звон колокола!

Я не верил своим ушам! Дам — как дар! Божий…

Лама ждал, когда я вернусь из ступора, затем, что-то тихо сказал, я не расслышал.

— … и вы теперь, не оглядываясь…

Он ещё что-то говорил, я слушал. Но мне уже не нужны были другие слова, мне достаточно было его «Я дам вам…».

Затем я всё-таки взял себя в руки.

— Но как мы его узнаем?

Лама, видимо, читал мои мысли. Он улыбнулся.

— Вы его знаете, — просто сказал он.

— Но… мы… как… э-э-э-э…

Похоже, я стал заикаться.

Лама только улыбался, затем спрятал чётки, сложил вместе обе ладони и поклонился мне так, как это они обычно делают при прощании.

Я понял, что время нашей беседы закончилось.

И успел тоже поклониться ему.

Все слова благодарности были лишними.

Его пальцы уже снова считали кругляшки чёток.

Мы разошлись…

Утром мы расстались.

— Я искренне желаю всем вам удачи, — напутствовал нас гуру, — пусть счастье сопутствует вашему поиску истины.

Мы стояли перед ним совершенными истуканами со сложенными в прощальном жесте своими ладонями и только кивали и кивали… Своими благодарными головами.

— Ага, — сказал мне потом Жора, — знаешь, я не очень-то верю в удачу.

И снова оседлал своего коня, мол, работа, только работа до капелек пота на лбу приносит удачу. Мол, плодотворно только чрезмерное и т. д. И что если тебе удается чего-то в этой жизни добиться, если ты знаешь, для чего живешь и вдруг осознаешь свое предназначение, и чувствуешь, что на верном пути, и уже близок к цели, вот тогда где-то поблизости с этой целью однажды ты замечаешь, как на лужайке твоих достижений и неожиданных побед в сторонке от пыльных дорог пасется и твоя ненаглядная лань-удача. А рядышком с ней на солнышке, возможно, греется и твое счастье. Только кто мне, говорил Жора, назовет, что есть это самое счастье. Никто не назовет. Но каждый знает, что это такое. Ты же помнишь, что плодотворно только чрезмерное, умеренное же — никогда…

— Как таблицу умножения! Ты со своим чрезмерным уже закатал всех в асфальт.

— Вот если пробьётся твой бурундук сквозь асфальт зеленым ростком, тогда и получишь право на существование. А иначе — крышка.

— Какой ещё бурундук?!

Никакой бурундук меня, конечно, не интересовал.

Я думал теперь только о Ламе…

Вру! Я думал только о проводнике…

«Я дам вам…».

Но как мы его возьмём?!!

Тина?!! Меня просто пронзило молнией: может быть, Тина?!!

Наш проводник!

Меня просто трясло…

Глава 23

Нам вдруг пришло в голову, что в поисках места для своей Пирамиды мы перебрали множество стран и континентов, исчеркали множество географических карт и тысячу раз провертели не один глобус… Многие страны, большие и маленькие, мы объездили сами: Англия, Америка, Аргентина, Армения, Афганистан, да-да, даже Афганистан, затем Бельгия, Бразилия, Белоруссия, Бирма… Можно перечислить все буквы алфавита: Венесуэла, Ватикан… Голландия, Гваделупа…Дания, Ирландия… Израиль, Иерусалим…

— Бесспорно Иерусалим!— сказал Алька Дубницкий.— Где же еще как не в Иерусалиме, в этом белом городе мира строить нашу Пирамиду! Сам Бог, сколько помнится, выбрал эту святую землю для преображения и восхождения человека к Небу.

— Или Багдад, — сказал Стас.— Вавилонская башня, насколько я осведомлен, возводилась именно там. Она не доросла до Неба лишь по одной причине…

— Или Ватикан, — предложила Тамара, — почему не Ватикан?.. Папа, мне кажется, ждет не дождется той минуты, когда сможет все средства этого сундука с золотом бросить на алтарь совершенства.

— Да, и Тибет, и Египет, и Иерусалим, и Ирак, и Ватикан, — сказал Жора, — но…

— И Конго, и Лихтенштейн…

— А как же Кайлас! — воскликнула Инна, — Кайлас!.. Вот где… Вы просто не знаете, что здесь, на этой горе располагается вход в Шамбалу. Где же нам строить наш новый полис, если не…

— О, нет! О, нет-нет! Только не Кайлас! — тотчас возразила ей Мумтаз. — Тайна этой горы до сих пор не разгадана. Даже ламы, проложившие к ее вершине священные тропы, не советуют к ней приближаться. Иначе — беда.

— Ка, эл, эм… — задумчиво лепетала Женя, — каэлэм… Вот же! — Эм! Мадагаскар! Здесь, как вы знаете… Вы когда-нибудь видели лес баобабов?!

Все притихли.

— Их столбы — как столпы!.. Как те три кита, на которых зиждется наша Земля. Вот где надо строить нашу Пирамиду! У них ветви — как руки атлантов…

Все помолчали…

— Я бы ещё взяла Мон-Сен-Мишель, — смело заявила Виктория. — Там она уже давно выстроена. Это же готовый Град Божий! А ещё здесь, на Могильной горе в золотом гробу и золотых сандалиях похоронен сам Цезарь!

— Юлий? — спросил Шут.

Виктория сожгла взглядом этого шутника и ничего не ответила.

Мы бегали по всем параллелям и меридианам, особенно вдоль тридцатой, где расположены египетские пирамиды и Китайская стена, Бермудский треугольник и гора Кайлас, древние города Гелиополь и Эриду, Персеполь и Лхаса… И, конечно же, Филиппины — тысяча островков…

Мы добежали аж до самой Японии…

— И что? — спрашивает Лена.

— Мы примеряли все эти страны и города… Как перчатки… Но прошло еще не меньше трех месяцев, пока мы не остановили свой выбор на Индийском океане, под теплом крыши Жориной ладони. Как он нарек, так и случилось. Мы всей гурьбой — я, Аня, Юля и Нана, Юра и Жора и даже Вит с Ирой летали на вертолете от острова к острову, выбирая лучший, затем изъездили каждый из них вдоль и поперек на джипе, и потом исходили пешком. Чтобы не было никаких недоразумений. Если не хочешь ошибиться, изучай местность легкой трусцой или короткими шажками. Так мы и поступили.

— Вы бы еще проползли по нему на пузе, — подтрунивал Жора, — с севера на юг, потом с запада на восток. Или от самого центра к периметру по спирали.

И мы ползали. Жора не отставал. Он сознавал всю полноту ответственности каждого из нас и смеялся над нами только для того, чтобы нас подзадорить. Остров нравился.

— Интересно, понравился бы он вашей Тине? — спрашивает Лена.

— Тине — не..

Я даже закрыл глаза.

— Тине — непременно! Еще бы!

Я без тебя совсем… я без тебя вообще…

нет у меня проблем… есть миллион вещей…

есть миллионы дел… за день решаю все…

я без тебя — совсем… я без тебя — вообще…

я без тебя не здесь… я без тебя не та…

крови тугая смесь… в сердце частит не в такт…

жизнь заставляя петь… гну бытие в дугу…

я без тебя не здесь… я от себя бегу…

мир без тебя бледней… жжёт мне ступни стерня…

мне без тебя не петь… я без тебя — не я…

Вот остров! Это её остров!

Этот остров нравится мне, нравится! И это значит, что у нас с Тиной вкусы-то не разные — одинаковые! Близкие! Наши острова рядышком-рядышком… Если это не один и тот же наш остров!

— Похоже, — кивает Лена, — есть что-то в вас… Знаешь, я давно…

— Еще несколько недель, говорю я, — мы потратили на то, чтобы обосноваться на этом острове. Теперь, привязавшись к конкретной местности, можно, казалось бы, было заняться строительством…

Мы просто насели на султана Брунея, и наш Хосе дал согласие.

Пока в его хоромах занимались перестройкой его дворцов в лабораторные помещения, на острове полным ходом шло строительство экополиса нового типа. Это не были пещеры, как не были и современные технополисы, города-небоскребы со всей инфраструктурой. Минимум удобств. Мы не монахи, но выше их.

Саша не давала Жоре покоя:

— Ты хочешь превратить страну в большой монастырь?

— Мы должны переспать с богатством и затем подняться над ним. А вообще-то я скажу так: это будет еще один лозунг на нашем знамени: «Нам нельзя быть богаче самого бедного!». В этом — величие любой власти, ее победоносность и совесть, и ее божественный сенс. У власти должен быть стыд, самый обыкновенный стыд. Это главное, что всем нужно понять.

— Так много всего главного, — сказала Валя Пинская.

Жора и тут не упустил возможности наставлять. Он настаивал:

— Погоня за богатством, за успехом и славой обусловлены завистью, только завистью и больше ничем. Победить в себе зависть, когда вокруг столько богатых и сытых, человек не может. Быть богатым и знаменитым — это крик и последний писк нашего времени. Но это не девиз совершенства. Мир наш ором орет: “Стань успешным!”, “Делай деньги!”, “Живешь только раз!”. Мир занят в основном добыванием материальных благ, но нет концепции увеличения духовной прибыли. Церковь? Нет. Она не объясняет преимущества духа над материей. «Блаженны нищие духом!» — вот формула любого успеха и жизни в веках. Иисус никому не завидовал и был беднее самого бедного. Но был совершенен — и этим баснословно богат.

— Это будет страна святых? — спросил Алька.

— Возможно…

— Это будет большой киббуц? Или орден тамплиеров?.. Знаешь, даже безумие должно быть в рамках разумного, — сказала Тамара.

Нужно было показать это преимущество так, чтобы каждый, даже ленивый, захотел там жить!

— Это был бы третий Иерусалим? — спрашивает Лена.

— Ты уже тоже читаешь мои мысли.

— А кто еще?

Тина…

Я не произнёс её имя. Но другое не могло мне прийти даже в голову.

Я бросил всё и улетел на край света. Да, я скучал по одиночеству, как осенний баобаб по дождю, я уже просто требовал для себя одиночества. Все эти ватиканы и мадагаскары, все эти Мон-Сен-Мишели и Бермудские треугольники уже сидели у меня на голове!

И парижи, и ерусалимы!

Даже остров Пасхи мне опротивел!

Свободы!..

Я просто ором орал… Создавая только видимость непомерной тоски и усталости… Тайно же я мечтал…

Вы не поверите — о встрече с той, кто…

Ой, только не травите мне душу!

Я много раз вспоминал, когда в первый раз ее увидел. И никак не мог: то ли сон это, то ли реальность? Чудеса, конечно, случаются и в наши дни! Вот и случилось… Чудо! Одно из ее первых появлений я помню отчетливо. Это был не сон, я рано проснулся…

Вы когда-нибудь видели раннее утро в пустыне? Когда воздух напитан прохладой ночи и ещё виден белесый мигающий блеск западных капелек-звёзд, а восток неба уже разгорается алым пожаром над чёрной ломаной линией горизонта и глаз уже видит в воздухе мириады мельчайших частиц пустынной пыли…

Вы не видели?!

… мириады частиц мельчайшей пыли, приветствующей огромный малиновый диск восходящего солнца и создающих дрожащее марево, рождающее немыслимой красоты миражи…

В звенящей тишине!

Серая ниточка каравана в дальней дали…

Вы не видели!..

И эта живая зыбучесть песка… Самый незначительный ветерок заставляет волноваться поверхность жёлтого океана, и если внизу бархана образуется маленькая неустойчивая пустота, песок начинает струиться-струиться жалким ручейком, который вскоре стекает по склону неторопливым живым оползнем.

Я стоял потрясённый в ожидании…

Я ждал чуда, чуда…

Ни самолётов, ни птиц в этом бездонном сказочном небе…

Я ждал гласа небесного… Кто-то ведь должен сотворить это чудо. Есть же Бог в этом мире!

Бог — есть?!!

Слышал благую весть?

Бог есть.

Кто-то узнал и случайно сказал другим.

Вышел из храма, шёл по снегу босым,

и заметала следы метели седая месть.

Слышал благую весть?

Бог здесь.

Кто-то встречал, даже пил с ним зеленый чай…

Да уж… Пил с ним зелёный чай…

Упав на колени, задрав к небу голову и выпростав в него все свои руки я…

Да: «Да святится имя Твоё, да будет воля Твоя…».

Я вымаливал у Неба чуда: «Да, дай… дай мне днесь…».

И яви…

Я не понимал: как можно было мне отказать?!

И вот оно — чудо явилось…

«Ждите чудес!».

Чайку бы! Зелёненького с Господом Богом!

Я всё еще стоял на коленях, моля и молясь… С закрытыми напрочь глазами, чтобы лучше разглядеть это чудо… В своём воображении.

Я видел, как…

Нет ничего прекраснее, чем власть над собственным воображением, которое даже с закрытыми глазами рисует райские картины твоего желания.

Я представлял себе… Я видел, как…

Желание жажды чуда… Или жажда желания… Упоение от собственного величия…

Ни шёпота, ни шороха, ни звука…

Только губы немо перебирают слова…

Ставит на ложный донос судьбы печать…

Потом я открыл глаза…

Бог-таки есть! Есть…

Кто-то уже строгает ему по росту крест.

И вот…

Если ты жив, нельзя о таком молчать…

Вы и представить себе не можете — вот в этом дрожащем мареве мне навстречу шла девушка. Сначала я решил, что она босая. Но нет — на ее ногах были легкие светлые сапожки из замши. Длинная юбка резво моталась вокруг стремительных ножек, голова и часть лица были плотно укутаны, руки засунуты в карманы-кенгуру на толстовке песочного цвета… Дочь пустыни, подумал я, Принцесса Востока! Она вся, с головы до пят была решена в цветовой гамме пустыни. Кроме белой ткани, обмотанной вокруг головы и скрывающей лицо. Я даже расслышал заунывные звуки музыки… Музыки, завораживающей даже змей…

Я встал и протёр глаза кулаками.

Откуда она взялась?!

Вся пустыня, куда ни глянь, была напрочь пуста! И вот… вдруг… Как снег на голову!..

Она вся уже была высвечена радостным смеющимся солнцем, и впечатление было такое, словно солнце только и взошло ради неё.

Судя по упрятанным рукам, она шла по пустыне ночью.

Одна? Ночью?! Здесь же ночью адский холод... И такая пустынная чёрная ледяная тьма… Ни зги, ни згишечки!.. Она поравнялась со мной, остановилась и, пристально глядя мне в глаза, произнесла:

— Возьми это, будь добр.

С этими словами она вложила в мою, непроизвольно протянутую ладонь, что-то округлое и прохладное, аккуратно прикрыла свой неожиданный дар моими пальцами и добавила:

— Сохрани это.

Затем коротко бросила сиплое "хай" и пошла дальше, не останавливаясь.
Я побежал за нею и схватил за плечо…

За плечо! Я же точно знал: я даже ощущал атласную шёлковость этого плеча… Мне показалось, что я недостаточно нежно обошелся с плечом принцессы, и даже попытался загладить свою беспардонную грубость…

Но как?!

Я нежно и трепетно шевельнул пальцами, чтобы этой трепетностью скрасить вину, всё ещё надеясь на прощение, ожидая его с терпением прикованного к позорной скале Прометея…

Весь дрожа…

И что же?!

Мои пальцы расслышали только шелест песчинок, льющихся между ними, шорох… шелест и шорох песчинок, сыплющихся между ними, как пшено из куля — шшшшиитьььь…

Даже кожа моя, кожа моих жадных чутких пальцев чуть-чуть задымилась…

Вы знаете, как пахнет живая дымящаяся, теряющая плечо женщины, собственная кожа?!

Но я же видел!..

Я трогал!

Я знал!

Вы не знаете, что такое терять!

Совершенно потерянный, я стоял среди моря песка, ослеплённый скалящимся и хохочущим надо мной, теперь уже желтым, как этот злой пустынный песок, как куриный желток, надменным солнцем…

Я спрашивал и спрашивал себя — Бог есть?

И — за что?..

И не искал ответа.

Но я же видел её собственными глазами, я ощущал нервность этого божественного плеча, я вдыхал её пряные пьянящие запахи…

Что смерть? Умрём мы все. Вот если б не было разлуки…

Я отряхнул с ладоней песчинки… рука об руку… Дар Божий…

Я приложил ладони к губам и крикнул что было мочи:

— Но Ты же была-а-а-а-а-аааа…

Во весь свой громовой голос:

— О, Господи, еси-и-и-и-и-ииии… на небеси-и-и…

Вдруг ясно услышал в ответ:

— …не беси меня… небеси…

Мурашки по коже…

С вами тут чокнуться можно!.. В ваших песках, с вашими солнцами и плечами принцесс…

С вашими танцующими в глазах миражами…

Миражами?!

Но разве это мираж — эти плечи, эти запахи, эти стремительно семенящие смелые ножки?..

Это «хай»!.. Эта отягощающая руку, прохладная округлость в ладони!

Не оглох же я, не ослеп!..

Вдруг вот ещё:

И ловлю тебя на острый кончик

В тонкую раздвоенность пера…

Да поймала уже, поймала… Нанизала… Отцепись!..

Ага… Как же, как же…

Расскажу потом, когда захочешь,

Из чего мой лаковый мираж

Соткан был…

Расскажешь-расскажешь… Потом… Когда захочу!..

Да никогда, никогда я уже не захочу тебя слушать! Слушайте, это же… Это какой-то… Неужели нет мне спасения от этих её миражей с раздвоенностью перьев?!

С раздвоенностью мыслей…

Я бродил целый день, целый божий день… Под палящим безжалостно злым, заживо сжигающим, хохочущим и белеющим солнцем…

Босиком…

Совершенно голым… До ниточки…

По бескрайним пескам бесконечных пустынь…

Совершенно осипше-немым…

Часами…

Прислушиваясь к заунывному пению песка, выискивая взглядом потускневших глаз тот рассветный мираж… Страдая от жажды ещё хоть разок… Хоть в прищуре зрачка…

Отчего так ничтожен улов у песочных часов?

Вот уж сказано, так сказано: «Ничтожен улов!». Тютелька в тютельку!..

Я спросил себя, до сих пор ещё сомневающегося: Бог есть?..

И вы ещё смеете спорить со мной — нет Его и в помине!..

Слышал благую весть?

Бог есть. Кто-то узнал и случайно сказал другим.

Вышел из храма, шёл по снегу босым,

и заметала следы

метели седая месть…

Я звал и звал Его: «…если Ты есть!..». «Слышал благую весть? Бог здесь. Кто-то встречал, даже пил с ним зеленый чай…».

Слепая седая месть заметала Его следы… Я искал… Я не оставлял надежду хоть краем глаза разглядеть Его след. Весь мир у Его ног, но я в этой бескрайней пустыне, где нет даже кустика, чтобы спрятаться от палящего солнца, ни столбика, где ты перед Ним, как на ладони, я искал и надеялся… Ну, хоть бы слезинка какая упала из Его глаз, хоть бы волос из Его святой бороды…

Шаром покати…

Жди чудес!..

Кто-то уже строгает ему по росту крест.

Ставит на ложный донос судьбы печать.

Слышал благую весть? Скажи другим!

Если ты жив, нельзя о таком молчать

И выходи из дома его встречать!

Я вышел и так ждал чуда, чуда…

Свет зажигают усталые этажи...

Если ты жив — живи по законам живым.

Тоненько плачет запутавшийся во лжи

И не нашедший Господа херувим.

Неужто и я запутался?

Эти тонкие тихие херувимьи слёзы…

— Не разрыдайся, — говорит Лена.

Вот это и есть вам судьбы печать!

— Наконец, я вспомнил… Я разжал пальцы правой руки, на ладони…

— Что, что, — спрашивает Лена, — что там было на твоей ладони?

— Ты не поверишь…

Я и сам тогда знать не знал!

— Что же?

— Ты не поверишь! Я и сам тогда знать не знал… И вот недавно… Это был круглый фиолетово-бурый комочек-камушек, напоминающий перезрелую сливу, только абсолютно круглый, как инжирина, только гладкий и блестящий, как зеркало и такой тяжеленный… Как ведро ртути…

— Как ведро?

— Только плотный, как гранит, как мрамор…

— Как мрамор?

— Как булат!..

— Что же это было? — спрашивает Лена.

— Ну… та… самая… никем до сих пор не открытая и не обнаруживаемая, скрытая от нас самим Солнцем… Я ж рассказывал…

— Ну?!

— Глория… Ну, ты помнишь, я говорил, что…

— И это была Тина?

— Ну!.. Это стало известно только теперь, совсем недавно… Я ж рассказывал…

— Здоров врать-то! Ничего подобного ты не говорил.

— Говорю!..

Глава 24

— Да кто такая эта твоя Тина?!

Лена просто набрасывается на меня с кулаками!

— Ты можешь мне в конце концов внятно…

— Внятно — нет! …

— Пора бы уже хоть знать, с кем имеешь…

— Дело! — говорю я.

— Ну хоть на кулаках, на пальцах… Хоть проблей… Рест, ну нельзя же так! Вот уже скоро новое лето кончится, а ты мне до сих пор… Да кто она такая эта ваша…

Это — вопрос! В самом деле — Ти, ты кто? А давай-ка я попытаюсь уяснить это и для себя! Давай мы попробуем тебя вылепить. Или нарисовать! Суриком или охрой. Рыжая! Представляю себе: я — Леонардо да Винчи! «Мона Тина»! Или «Тина в гроте». А что! Или Рафаэль? «Сикстинская Тина». Или Брейгель Старший. «Тина на строительстве Вавилонской башни». Наверняка, она бы взяла на себя этот славный труд — руководить строительством: «Э-гей, вы там что расселись?!». Или — «Мою статую тащите на самый верх, на макушку! Золота не жалейте! Я должна венчать эту башню. Сюда же, в лоно шпиля и мой трон! Здесь я буду разговаривать с Ним!». А может, Суриков? Или Гоген? «Тина и таитянки». Нет — «Тина и таитянец»! Наверняка, появись она на Таити, у неё тотчас появился бы и охранник. Что если Босх? Ты будешь не только рыжая, но и немного с приветом… Ну так, чтобы было за что зацепиться… Или Ван Гог: «Тина без уха»! А как бы расписал тебя сам Эль-Греко? Или Гойя? Вот-вот — Гойя! «Тина — картина — паутина — ундина — …». Путина! Тина — как омут, как трясина!.. Это по силам разве что Дали: «Тина и гибкая конструкция с жаренными бобами. Предчувствие гражданской войны». Тина — как предсказатель!

Или, скажем, Никас…

А автопортрет у тебя есть? Есть у Леонардо, есть у Ван Гога, есть у… Даже у Пушкина (кажется) есть! А у тебя есть?

Я бы рассмотрел хоть как следует…

— Рестик, — говорит Лена, — перестань жужжать.

— Да, — говорю я, — конечно…

Или высечь из мрамора… Я — Фидий! Или Пракситель! Может, Микеланджело? Ну хотя бы, на худой конец — Роден! «Весна Тины». Или «Её поцелуй». На худой конец…

А если вылить из бронзы? Не только рыжая, но и бронзовая… Можно и из мрамора или хрусталя… Как рюмка или фужер… Высечь! Ага, высечь! Как искру!

Или — как Эйфелева башня… Только из хрусталя… Вся в бриллиантах и бриллиантиках… С лучом света во лбу — как клинок, как кинжал или меч…

Или сваять бетонную! Как кремень, на века! Как «Свобода» Америки… Или как Иисус в Рио!

— Ты собираешься что-нибудь делать? — спрашивает Лена.

— Да. Вот только выстрою…

А если как Пирамиду Хеопса? Из глыб твоих стихов… Пирамида — полная тайн и тайночек… Сфинкс читает Твои стихи! Лев! Львице о её стихиях: «За окнами чьи-то шаги: надо зажечь свечу. Может быть, это враги? В полночь… Я не шучу… Надо пойти за дверь, проверить свои посты. Может быть, это зверь? А может быть, это ты?».

Как же — жди… Припрусь я к Тебе среди ночи!..