Некоторые предпосылки для понимания эсхатологии

В девятой части речь пойдет о христианской эсхатологии, учении о последних вещах, учении о человеке, поскольку он есть существо, открытое абсолютному будущему, самому Богу. Выясняется, что такая христианская эсхатология пред­ставляет собой не что иное, как повторение всего того, что было до сих пор сказано о человеке, поскольку он является свободным, тварным духом, получившим благодать само­сообщения Бога. Эсхатология, собственно, не есть нечто дополнительное - она еще раз высказывает, каким хрис­тианство понимает человека: существующим в движении от своего теперешнего настоящего к своему будущему. Человек может сказать себе самому, что он есть, только если скажет себе, чего он желает и чем он может стать. И как Божья тварь он может по-настоящему сказать, чего он хочет в своей свободе, лишь в том случае, если скажет себе, на что надеется в своей свободе, чтобы это было ниспослано ему и принято его свободой. Таким образом, христианская антропология в силу сущности самого человека представляет собой хрис­тианскую футурологию, христианскую эсхатологию.

-[595]-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

К вопросу о герменевтике эсхатологических высказываний

Отсюда уже вытекают некоторые герменевтические прин­ципы, позволяющие верно понять христианскую эсхато­логию. Само обличье эсхатологических высказываний Ветхого и Нового Завета подталкивает христианина к тому, чтобы читать и толковать эсхатологические высказывания христианства как репортажи из предстоящего нам будущего, предваряющие сами события, которым еще предстоит произойти. Это почти неминуемо заставляет христианина столкнуться с проблемами и трудностями в отношении достоверности прочитанного таким способом эсхатологи­ческого высказывания, хотя сам предмет вовсе не должен вызывать таких трудностей. Конечно, Ветхий и Новый Завет, а также учение церкви очень много говорят о будущем, о том, что когда-то произойдет, о смерти, о чистилище, об аде, о втором пришествии Христа, о новом небе и новой земле, о последних днях, о знамениях, по которым можно будет узнать о пришествии, то есть о возвращении Христа. Христианская эсхатология говорит о будущем человека, делая высказывания о будущности и будущем человека и всех его измерений.

Поскольку христианская эсхатология высказывается о будущем всего человека в целом, каков он есть, то необхо­димым образом должна существовать такая эсхатология, которая бы делала высказывания о человеке как о свободной личности, как о конкретном, телесном существе в простран­стве и времени, как об отдельном человеке, уникальном, не поддающемся расчетам, и должна быть такая эсхатология, которая делала бы высказывания о том же самом человеке как о члене сообщества, как о моменте коллективной истории, то есть коллективная эсхатология, делающая высказывания о будущем человечества, мира вообще, поскольку этот мир, в христианском понимании, изначально задуман как мир, окружающий трансцендентальный Дух, окружение которого совпадает с реальностью вообще.

ЭСХАТОЛОГИЯ

Если мы пожелаем прочесть эсхатологические высказы­вания Нового Завета правильно, то они предстанут нам необходимыми по самой сути человека следствиями из опыта христианского настоящего. Мы знаем о христианской эсхатологии то, что мы знаем о теперешнем состоянии истории спасения человека. Мы не проецируем чего-либо из будущего в настоящее, мы проецируем наше христианское настоящее в человеческом опыте себя самого, а также Бога в благодати и во Христе на наше будущее, ибо человек и не может понять свое настоящее иначе как возникновение, становление, движение к будущему. Он понимает свое настоящее всегда лишь в том случае, если он видит в нем начало и раскрытие будущего. По этой причине он должен заниматься футурологией, эсхатологией, но об этих «эсха-тонах» он знает в некоем этиологическом предвосхищении именно то, что знает о себе и своем спасительном настоящем здесь и сейчас.

Отсюда, быть может, лучше всего будет видно различие между, с одной стороны, подлинной эсхатологией, а с другой стороны, апокалиптикой как определенным родом бого­словской утопии. В изобразительных средствах эти две величины - эсхатологическое и апокалиптическое высказы­вания - могут и не различаться. Если Иисус Христос говорит, что мы будем сидеть за трапезой в Царстве Божьем, то подобная образность - пусть и в весьма огрубленном виде -может присутствовать и в апокалиптике, которая полагает, что владеет знанием в виде репортажей о будто бы уже известном ей будущем. Мы не намерены рассматривать здесь подробнее сложное понятийное и предметное различие между эсхатологией и апокалиптикой, но апокалиптика, конечно, также может пониматься как тип высказывания, через которое человек действительно всерьез подходит к своему эсхатологическому будущему, не забывая того обстоя­тельства, что окончательное будущее человека происходит на самом деле из его индивидуальной и общественной жизни в настоящем, которая представляет собой окончательность

-Г597Ь

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

его свободного деяния, также радикализированного, ко­нечно, самосообщением Бога. Но эсхатология представляет собой взгляд человека из опыта его спасения, который он приобретает сейчас, в благодати и во Христе, это взгляд на то, каким должно быть будущее, если настоящее как начало будущего таково, каким сознает его человек в своей хрис­тианской антропологии. Поскольку человек всегда вынужден выражать свои мысли в образах и уподоблениях и имеет на это полное право, а также поскольку он должен признать, что человек прежних времен высказывал свою эсхатологию в образах с помощью того наглядного материала, какой был ему дан в его духовно- и общественно-исторической ситуа­ции, мы не можем ожидать, что в способе выражения будет существовать весьма однозначное различие между апокалип-тикой и эсхатологией, такое различие, какое действительно имеет в виду христианство. Но если мы правильно поймем этот основной герменевтический принцип, то есть поймем, что эсхатологические высказывания суть перенесение в будущее того, что человек в качестве христианина пережи­вает в благодати как свое настоящее, тогда мы получим практический и в то же время важный и для осуществления веры в наше время принцип, позволяющий различать в эсхатологических высказываниях способы представления и действительно подразумеваемое содержание. Если мы читаем у Павла, что Христос явится вновь «при гласе Архангела и трубе Божией» (1 Фес 4:16) или если в синопти­ческом апокалипсисе ангелы собирают людей и делят на группы - на злых и добрых, на козлов и овец (Мф 25:32-33), если позднейшая традиция переносит это событие в долину Иосафата, то само собой разумеется, что это образы, которые должны выразить нечто в высшей степени суще­ственное и истинное, но именно то, что может быть сказано через христианскую антропологию об «эсхатонах», и больше ничего. И по меньшей мере в принципе мы можем утверж­дать: то, что этим способом не может быть сказано об «эсхатонах», относится к изобразительному материалу, к

-[598]-

ЭСХАТОЛОГИЯ

образной сфере эсхатологических высказываний, но не к их содержанию.

Конечно, этот принцип также следует проводить с некоторой осторожностью, ибо нечто действительно в принципе достижимо из исходной точки определенной эсхатологии, а потому и относится к содержанию высказы­вания, хотя отдельный богослов и вообще христианин не может в силу собственной неспособности обнаружить такую импликацию «эсхатонов» определенного рода в своей нынеш­ней христианской антропологии. Но приняв это в расчет и потому применяя данный герменевтический принцип с осторожностью, мы вполне можем говорить, что знаем об «эсхатонах» лишь то, что мы знаем о человеке, спасенном, принятом Христом и находящемся в Божьей благодати.

Предпосылка единой антропологии

Но при этом нужно задуматься над тем, какое же основное знание имеет о человеке христианская антропология. Если, например, ясно, что человек не есть дух, в силу какого-то странного и неудачного стечения обстоятельств попавший в тело, в пространство и время, в историю, но что он есть подлинно человек в своем теле, в абсолютном, в последнем счете совершенно неустранимом единстве материи и духа, тогда такая антропология - будучи обращена в «футуро­логию» - необходимым образом должна высказывать нечто о спасении единого и целого человека. Христианская антропология была бы неполной, она даже была бы ложной, если бы желала понимать «эсхатоны» человека, отдельного человека просто как спасение абстрактной души человека, только этой душе приписывала бы бессмертие и делала бы ее судьбу независимой от преображения мира, от воскресения плоти, то есть от спасения человека в его единстве. Если исходить из правильно понятой христианской антро­пологии, то заведомо ясно, что христианская эсхатология не может представлять спасение человека как простое бессмер-

4599]-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

тие души, вставая на просвещенческие и рационалисти­ческие позиции, хотя некоторые, весьма существенные «подводные течения» такого рода в христианском бого­словии присутствуют.

Скрытость «эсхатонов»

Человек проходит во всем, чем он является и чем живет, как бы через нулевую точку смерти, и Бог, который ведь и должен быть абсолютным будущим человека, Он и только Он один остается для такой христианской антропологии, а потому и для эсхатологии, не тождественной апокалиптике, неохватной, молчаливо почитаемой Тайной, так что мы, будучи христианами, не можем представлять, будто мы, так сказать, ориентируемся в небесах. Быть может, христианская надежда порой говорит с известной эмфазой, свойственной посвященному, тому, кто лучше ориентируется у Бога и в Его вечности, нежели в мрачных подземельях настоящего. Но в реальности дело обстоит так, что это абсолютное совер­шение остается тайной, которую мы должны молчаливо почитать, как бы выходя за пределы любых образов в невыразимое.