Г.А.Кравков Человек прозрачный

Часть ІІ Подопытные люди Киев 2007 г.

Автор запису: Iгop �. | 2008-11-27 16:24

 

Предисловие

 

В последние десятилетия прошлого века совершен гигантский прорыв в области наук о человеке, оставшийся неизвестным обществу. Характер сделанных открытий таков, что их широкое практическое применение если и не ставит под угрозу существование человечества, то, во всяком случае, требует установления нового порядка его жизни в наступившем столетии. На сегодняшний день образовался опасный разрыв в знаниях о природе человека между большинством населения и ушедшим далеко вперед осведомленным меньшинством. Собственной безграмотностью общество превращено из субъекта своей судьбы в объект для манипулирования. Для ознакомления людей со сделанными открытиями и пишется данная книга. Не знакомому с первой её частью трудно будет понять, почему обращение с используемыми в экспериментах подопытными имеет столь странную форму и направление и как производятся описанные во второй части манипуляции над ними, особенно считывание мыслей и памяти.

На рубеже 70-х и 80-х годов прошлого века в опытах по радиолокации людей было обнаружено, что отраженная от поверхности тела человека радиоволна информационно модулирована текущим содержанием его мышления, непонятно как попавшим на поверхность кожи. Впоследствии выяснилось, что преобразованные в электромагнитную форму мысли человека излучаются так называемыми биологически активными точками (БАТ) на поверхности кожи (точка акупунктуры, иглоукалывания, в традиционной восточной медицине).

В начале 90-х годов была открыта возможность информационного переноса и навязывания радиоволнами генетической информации от одного организма на другой. Процитируем соответствующее место из первой части:

„Интерес к генетическим последствиям облучения организмов ММ – волнами существовал изначально – об этом свидетельствует опыт Р. Л. Виленской и А. З.Смолянской. Тогда стало ясно, что последствия есть, но в явном виде проявляются во втором поколении, для людей это несколько десятилетий. И вдруг обнаруживается возможность переноса генетических свойств за 30 мин., практически мгновенно. Не знаю, когда она была осознана. Но инициаторы начавшейся в 80-е годы широкомасштабной работы с людьми (она началась после обнаружения возможности считывания мышления) понимали угрозу. Подопытный человек находится под облучением многие тысячи часов на протяжении ряда лет, а иногда десятилетий, до 20 и более лет, есть и такие случаи. Облучают его везде, больше всего в квартире, но также на улице, на работе, в транспорте. Такова специфика способа его удержания под контролем. Считывание мышления, а оно может производиться проходящим или локаторным радиолучом, по его модуляции излучением БАТ, производится непрерывно во избежание неожиданностей, спонтанных попыток бежать от контролирующих (они чаще всего предпринимаются в транспорте, в надежде отсечь хотя бы часть наружно наблюдающих). И если в стационарных положениях, в квартире, на работе, отчасти на улице, риска переноса генетической информации худо–бедно можно избежать, то в салоне троллейбуса или вагоне метро это в принципе невозможно.

Одно дело словесные жалобы на некое „дистанционное воздействие”, облучение и т.п., совсем другое – дети – уроды, мутанты, предъявленные в доказательство облучаемым отцом. Это угроза режиму секретности.

Ещё в начале восьмидесятых годов были приняты меры предосторожности, касающиеся прежде всего подопытных мужчин, но не только их. При подборе кандидатов подыскивали, как правило, одиноких, а с началом открытой экспериментальной работы (всегда бывает предварительное, неощутимое для человека, внутреннее знакомство с ним), применяли режим содержания, если не исключающий, то крайне затрудняющий для подопытного осуществление репродуктивных функций.

Много позже, примерно с 92-93х годов, вдруг проявился интерес противоположного направления, желание проверить репродуктивные способности людей, много лет пробывших под облучением. Может быть, перемена знака обозначает момент осознания возможности информационного переноса генетических свойств.

Сделана эта вставка для подготовки заинтересовавшегося темой читателя к восприятию второй части книги. Слишком уж невероятными могут показаться неподготовленному человеку условия содержания подопытных, придуманные экспериментирующими с ними людьми”.

Начало второй части сборное, составленное из воспоминаний различных людей, далее появляется линия, содержащая свидетельства одного конкретного человека, С., дополненные случаями, узнанными у других пострадавших. В общем получилась схема, но схема верная. Так, или примерно так, и живут подопытные. Убежден: каждый из них пережил что-то из описанного в книге. Наверняка есть подвергшиеся и другим методам давления. Интересно было бы познакомится с ними. Нет свидетельств подопытных женщин. Вряд ли им жилось легче в пробирке, чем мужчинам. Надеюсь, когда-нибудь появятся и их показания.

Книга не завершается второй частью. Революция в науке о человеке совершалась тремя независимыми группами ученых. С работами советских радиофизиков и немецких гомеопатов читатели познакомились в первой части. Об исследованиях американских психиатров во главе с чехом Станиславом Грофом будет рассказано в последней, третьей части книги.

 

Глава 1. Начало

 

Перевод человека, негласно внутренне наблюдаемого, в демонстративно контролируемые может начинаться с показа наружного наблюдения. Две или три легковые автомашины поочередно сопровождают тебя в перемещениях по городу, ты замечаешь слежку и запоминаешь номера. Параллельно производится ежедневная, в одно и то же время, подача звукового сигнала (похоже на щелчки электромеханической трещотки) с чердака или одной из соседних квартир.

После их обнаружения порядок подачи изменяется, выбирается определенное место в квартире, у окна на кухне, например, щелчки звучат в момент посещения наблюдаемым центра наблюдения. Попытка управлять сигналом собственными передвижениями и выходами к окну отметается, сигнализирующие сами определяют, когда, утром, вечером или глубокой ночью включать трещотку. Причина избирательности скоро выясняется, однажды выглядываешь в окно после щелчка и узнаешь по номерам стоящую у дома машину. Потом ситуация повторяется и становится ясно: слежка не плод воображения, а реальность.

Порядок сигнализации вновь меняется, щелчки звучат когда угодно и где угодно. С течением времени выясняется, что наблюдение ведется непрерывно, днём и ночью, объектом его окончательно стал ты сам, а звучит сигнал чаще всего в моменты, когда меньше всего желаешь быть на виду у посторонних людей. Испытываемый в таких положениях страх оказаться наблюдаемым умеют уловить и отвечают щелчком, словно предупреждая: мы видим тебя всегда и везде.

Простейшее объяснение происходящего: сосед снизу отслеживает по звукам шагов перемещения по квартире и по телефону докладывает о них, отбрасывается почти сразу же, начинается поиск скрытых камер видеонаблюдения. Несмотря на неуспех, вероятные места их расположения осветительные приборы, штепсельные розетки и тому подобное, учитываются и влияют на поведение и пространственную ориентацию в неудобные при внешнем наблюдении моменты жизни. Тогда же появляется и первая догадка об использовании радиолокации: за тобой следят, как за перемещениями самолетов в небе.

У советского человека начала 80-х годов особого выбора не было. Богатых бизнес-структур не существовало, возможности преступных группировок настолько уступали способностям главной криминальной организации страны, Комитета государственной безопасности СССР, что долго раздумывать об источниках гонений не приходилось. Поиск причин сводился к догадкам, кто из товарищей куда именно, в партком, райком, горком, или, хуже того, „куда надо”, и что именно настучал. Все само собой смещалось в сферу идеологии, а выход из любой неприятной ситуации виделся в ещё лучшем выравнивании, вплоть до полного слияния, линии собственного внешнего поведения с генеральной линией партии. Так все и поступали, в рассматриваемом случае, совершенно безрезультатно. Оставалось предполагать: в госбезопасности поверили доносу, скрытым наблюдением ничего не обнаружили и решили показать себя и посмотреть реакцию. Нельзя менять поведение, жить как раньше и не замечать слежку.

Форма сигнализации обогащается, помимо щелчков может использоваться негромкий тонкий мелодичный импульсный звук, переменный по частоте и длительности импульсов, но постоянный по месту генерации – из-под пола под кроватью, на которой спишь, или с потолка над ней. Включается он в начале ночи и, постоянно меняясь по характеру подачи, не позволяет уснуть. Похоже на падающие из крана заостренные, в самый мозг проникающие, капли воды.

Однажды ночью положение ещё больше запутывается, опять в ход идут щелчки, центр наблюдения перемещается в спальню и помещается в постель. Любые изменения положения лежащего в ней человека, перевороты с бока на бок, повороты головы, движения ног, даже пальцев рук под подушкой или одеялом, отслеживаются и обозначаются (или не обозначаются, управление сигналами всегда остается на той стороне), подачей щелчка. Странное состояние: или раскручиваешься, все сильнее и сильнее, или цепенеешь, постепенно успокаиваешься и засыпаешь. Остаться изначально спокойным и уснуть, сохраняя свободу движений, в первую ночь невозможно.

Появляется мысль об использовании приборов ночного видения. Непонятно, способны ли инфракрасные лучи проникать сквозь одеяло или подушку и снова приходит на ум слово радио… В радиочастотных диапазонах всегда можно найти длину волны, для которой данная преграда окажется прозрачной. Но на описанную выше первую приспособительную реакцию новость мало влияет. Сохраняется стремление в неудобные моменты становиться лицом к монолитным, сплошь покрытым кафелем, зеркалом или отгороженным занавесочкой (от стены, где подозревают видеоглаз) поверхностям. Больше всего смущает наблюдение за тобой в лучах видимого света. И, конечно же, поражает направление выявившегося интереса: зачем КГБ знать, сколько раз за ночь я переворачиваюсь в постели?

Дальнейшее зависит от личности и поведения самого подопытного. Обычные, средние люди скоро смиряются, изменить положение все равно нельзя. Строже, как на улице или на работе, одеваются и ведут себя дома, избегают излишних раздеваний и переодеваний, все нежелательные при внешнем наблюдении контакты с посторонними производят за пределами собственной квартиры. Продолжают привычный образ жизни и ждут, чем все кончится.

Сверх меры стеснительным намного сложнее. Могут подумать, что охотнее подсматривают за красивыми людьми. Не обязательно, помимо эмоциональной, существует еще и более важная, познавательная сторона эксперимента. Наиболее чувствительны к внешнему наблюдению, а значит, интересны уроды, особенно имеющие физические изъяны, неудобные для показа окружающим. У них нет властных амбиций, чрезмерных карьерных претензий и личных врагов на этой почве, они первыми догадываются, что идеологической подоплеки в происходящем нет, а есть непонятный пока интерес к самой личности преследуемого. К внешности, какой бы страшной она ни была, привыкают, а необычная личность, как язычок пламени в костре, может привлекать внимание своей бесконечной изменчивостью всегда. Тебя втягивают в странный опыт. Госбезопасность лишь обеспечивает его проведение, а наблюдают другие, ученые, психологи и врачи, среди них много женщин. есть и молодые, они тоже тебя видят… И, конечно же. обмениваются мнениями, и о твоих уродствах, и о твоих несомненных достоинствах тоже…

Начинается выгораживание защищенных от подсматривания пространств – шторки на окнах, шторки в ванной, перегородки из стопок книг в комнатах. Но чем больше устраивается препон, тем интенсивнее становится сигнализация. Нельзя показывать собственную слабость, чем активнее ты прячешься, тем интереснее им травить тебя. Но остановиться трудно, тем более, что нужно хотя бы изредка, раз в неделю или две, помыться, а перед тем раздеться. Сколько ни откладывай, как ни перетаскивай помывку с вечера на утро, а с утра на ночь, приходит время совершить неизбежное.

Оскорбляет невозможность избавиться от навязанной извне необходимости производить наиболее интимные физиологические отправления тела и уход за ним обязательно на виду у неизвестных тебе посторонних людей. Волнение возникает уже с первой расстегнутой пуговицей. В голове всегда одно: идет наблюдение, или нет, кто наблюдает, он или она, сколько ей лет, одна она или их несколько, смотрят молча, или обсуждают твою внешность… Нет тяжелее переживания для стеснительного человека, чем ощущение, что твое волнение становится видимым со стороны и нет мгновения горше момента щелчка, подтверждающего: на той стороне заметили твое состояние. Никогда не позволяют себе прикрыться руками, как сделали бы на людях, пытаются сохранить достоинство, игнорируя наблюдение. В крайних случаях, в молодости такое бывает, отворачиваются в укромный уголок и там дожидаются успокоения. Остается надеяться, что подсматривали за тобой не те, кого ты боишься, но не всегда надежда оправдывается. Иногда уже на следующий день приходится узнать из женских уст подробности и впечатления от подсмотренного на автобусной остановке или в „случайно” подслушанном телефонном разговоре.

Если прекратить наблюдение нельзя, нужно лишить наблюдающих возможности видеть тебя. Понемногу избавляются от света, учатся жить в темноте. Завершается учеба через несколько месяцев овладением фигурой высшего пилотажа, бритьем перед зеркалом в ванной, в абсолютной темноте ( стесняются именно женских глаз, а не локаторных лучей. Бритье перед ставшим ненужным зеркалом сохраняют на случай, если видеонаблюдения нет, а на экране локатора отсутствие света в комнате не заметно). Вначале продолжают пользоваться кремом, бреются на ощупь, медленно, тяжело, с порезами. В конце смачивают лицо водой из-под крана, не прикасаясь пальцами к щекам, одной правой рукой быстро, без порезов, снимают щетину, и уже выйдя на свет, проверяют качество работы. Но не дай вам бог, овладев умением, сделать перерыв на две-три недели и снова побриться в темноте с прежней скоростью. Порежетесь, как никогда в жизни не резались.

Так и существует подопытный человек месяц за месяцем, а потом годы и десятилетия вспоминает, как хорошо, вольно и легко жилось ему на свете, когда ничего, кроме наружного наблюдения не было еще.

Чувствительные первыми догадываются об истинном смысле производимых над ними манипуляций и первыми, снабженные соответствующим диагнозом, уходят туда, откуда нет вестей. Некоторые время от времени воскресают, возвращаются в мир живых, и снова уходят в небытие. Получить от них рассказ о жизни микроволновых подопытных в сумасшедших домах не удается. Потому, может быть, что каждый из них знает: достаточно звонка соседа – стукача, и приедет „скорая” и снова отвезет туда, откуда возврата без бумажки с подписью лечащего врача нет. Эта часть истории микроволновой проблемы если и будет когда-нибудь обнародована, то очень не скоро.

Не все так слабонервны, стеснительны и податливы давлению. С., например (мы не раз еще встретимся с ним), сразу решил для себя: раз уж наблюдение неотвратимо, пусть подсматривают за ним именно женщины, обязательно молодые а, в волнующие минуты совсем юные и очень красивые. Он даже синтезировал наблюдательниц в воображении, ждал щелчка от них, но сигналили ему редко. Не зря родной брат обозвал его бревном. Такого, казалось бы, ничем не пробьешь.

Но однажды весенним утром 1982 г. в автобус следом за ним вошла неизвестная старуха, села сзади и не прерываясь ни на секунду, кашляла в спину все сорок минут поездки. Он уже несколько месяцев находился под демонстрируемым наблюдением и выйдя наружу, смекнул: это не спроста, не случайность. Обкашливали его в транспорте все лето, а осенью, когда кашлять начал весь народ, стало совсем худо. Выработался условный рефлекс, спазмы в горле, избавиться от которого можно, лишь откашлявшись самому. Если сдерживаешься, во рту накапливается рефлекторно прибывающая слюна, если глотать её, спазмы усиливаются, избавиться от них можно только кашлем…

С. сумел придумать разумную тактику поведения, кашлял и глотал слюну только в определенные моменты, во время остановок на светофорах, и никогда больше, стабилизировал ситуацию и избежал наихудшего, нападения с кулаками на обкашливающих его, нервного срыва, приближение которого впервые в жизни почувствовал.

Форму давления изменили, новый его максимум был пройден летом и осенью 1984 года. Чтобы понять происходившее тогда, расскажем еще об одном методе воздействия. Начиная с лета 1982 г. стали встречаться на улицах двойники известных людей. Первым был Бэрримор, дворецкий графа Баскервиля, вернее, точная живая копия артиста игравшего роль. Потом встречались более или менее удачные двойники Пугачевой, других звезд эстрады, кино, дикторов телевидения и т.п. Воспринимался наезд скорее с юмором, как простая демонстрация возможностей.

Летом 1984 г. умер отец, которого С. подозревал в доносе на себя. Поздно вечером начался острый приступ стенокардии, приехала скорая, на руках у врачей стенокардия переросла в обширный инфаркт. Во время переноски больного в машину скорой помощи С. держал носилки в голове отца, последний раз видел его живым и хорошо запомнил. Через два дня он умер в реанимации. Были выполнены все полагающиеся формальности, получено свидетельство о смерти. Съехались родственники, решено было исполнить последнюю волю покойного, отвезти его на родину и похоронить там. Когда забирали тело умершего из морга, С. достоверно узнал опухшее и заросшее щетиной лицо отца. Гроб сразу же заколотили, запаяли в оцинкованное железо, погрузили в машину. Дядя, младший брат покойного, отвез его на родину и там похоронил.

Через месяц вдруг появилась твердая уверенность: отец жив, инфаркта не было, это инсценировка с участием врачей. В гробу лежит труп заранее подготовленного двойника. Следует ожидать, что в ближайшее время отец даст знать о себе. До ноября С. ожидал возвращения покойника, видел однажды на улице дядю, в том же коричневом костюме и соломенной шляпе, в которых он приезжал летом, узнал, но побоялся окликнуть. Спас его от сумасшествия или нервного срыва аминазин, сильный психотропный препарат седативного, т.е. успокаивающего и тормозящего действия.

Дважды С. убегал от преследователей. Первый раз идея возникла спонтанно, в автобусе – экспрессе. Вдруг появилась решимость сейчас же проверить окончательно, кто его преследует и каковы их возможности. Он миновал свою остановку, через час вышел на конечной, за городом, укрылся в лесопосадке, дождался темноты, спустился в овраг, прошел по дну, поднялся наверх и углубился в лес. Еще на дне оврага обнаружилась погоня. Сверху, по правому дальнему борту, ехал следом грузовик, время от времени останавливался, разворачивался и включал фары, освещая противоположный борт.

В лесу он бродил всю ночь, заблудился, перед утром нашел дорогу, вышел из леса и сразу же увидел освещенную изнутри легковую машину. Подошел, попросил подвезти, в ответ услышал: „Никто тебя не повезет, иди пешком”. Дошел до городских кварталов и снова заблудился в темноте.

На ближайшем столбе зажегся фонарь, С. двинулся к нему, свет погас, зажегся фонарь на следующем столбе, дождался беглеца и тоже погас, включился следующий… Так, потихоньку, зажигая фонарь за фонарем, его довели до автобусной остановки, там, забившись в уголок, он уснул.

Прошло двадцать лет, зимой 2004 г. С. „жил”, назовем это так, в Москве. Ежесуточно, в 1 час 11 мин. садился на станции метро „Красносельская” в последний идущий в центр поезд, ехал до «Красных ворот», в 1 час 22 мин. выходил наружу и до утра бродил по совершенно безлюдным, заснеженным покровским переулкам. В Москве уличное освещение ночью не тушат, но несколько выбранных фонарей всегда можно вырубить. Когда контролируемый приблизится к одному из них, включить, а когда минует выключить, напоминая: мы тебя видим везде и всегда. Подопытный знал уже, как это делается, но бульдожья хватка пасущих его людей продолжала поражать и теперь.

Вторая попытка побега в восьмидесятые годы, из командировки, по железной дороге, также провалилась. Сделав круг по Украине, где он тогда жил, беглец вернулся домой.

С некоторыми подопытными еще на стадии внешнего наблюдения случались происшествия странные, совершенно необъяснимые, первые предвестники, возвещающие приближение страшной, ломающей жизнь катастрофы, перехода в состояние, возврата из которого не будет никогда. Их поначалу не воспринимали всерьез из-за легкомысленного характера самого явления, но помнили годами.

Сидишь за письменным столом, читаешь роман, доходишь до постельной сцены и в самом интересном месте слышишь щелчок за спиной… Как так могло совпасть, если стол стоит в углу кабинета, перед тобой глухая стена, справа другая, штепсельная розетка в ней закрыта вилкой. Слева, в трех метрах, дверь, замочная скважина прикрыта стальным лепестком, а сзади ты сам загораживаешь книгу корпусом?

Смотришь на проклятую страницу, запоминаешь на всю жизнь ее номер…, захлопнув книжку, относишь и ставишь в шкаф. Поднимаешь голову и поражаешься изобретательности преследователей. Первое побуждение – сейчас же, немедленно, полезть, отодрать пустующий патрон от люстры, посмотреть, если ничего не обнаружится, истолочь молотком пластмассу и керамику в пыль, но найти таки, если не целую видеокамеру, то хоть останки ее…

Но что-то останавливает… Они ведь продолжают смотреть… потом как-нибудь. На радостях откладываешь дело на завтра, а завтра , вернувшись вечером с работы, понимаешь, что искать камеру поздно, ее могли снять в течении дня. Десять лет еще прожил человек в том доме, не раз и не два менял перегоревшие лампы, всегда обходя пустующий патрон, но так и не решился заглянуть в него. Почему, не знает и сам.

 

Глава 2. Обвал

 

Демонстративное внешнее наблюдение может продолжаться, видоизменяясь, годами, но настает день, когда наблюдаемый сознает: что-то необычное происходит вокруг последнее время. Слишком часто подходят на улице незнакомые люди, задают вопросы, переспрашивают и, раздосадованные ответами, уходят. Сослуживцы на полуслове прерывают разговор, выжидают, пристально глядя в лицо и разочарованные, отходят в сторону. Напряжение растет, появляется уверенность: от него чего-то ждут, непонятно, чего.

Наконец делается подсказка, один из сослуживцев упоминает вскользь, намеком, обстоятельства вчерашней демонстрации внешнего наблюдения, произносит со значением некое слово, повторяет его и уходит, оставляя приятеля наедине с его раздумьями, а подумать есть о чем. Вдруг вспоминается, что именно это слово было в мыслях вчера, в момент подачи сигнала. С упавшим сердцем пытаешься понять, как так могло получиться и совпасть, но ничего придумать не можешь. Вечером припоминая разговор, воспроизводишь слово в сознании, получаешь в награду щелчок и теперь только догадываешься, что это может означать… Первая реакция – настойчивое требование немедленно повторить! Снова и снова, в различных вариантах, прокручиваешь слово в мыслях, но ответа нет. Наблюдающие никогда не позволяют наблюдаемым управлять сигналами… Уже в постели вспоминаешь проклятое слово последний раз и мгновенно следует добивающий щелчок… Пытаешься продумать случившееся: „Все мои мысли будут теперь известны им” и немедленно получаешь в подтверждение еще один щелчок…

Потом дают поспать. Ночью, под покровом темноты, позволяют осмыслить вчерашний день и понять, чего можно ожидать сегодня.

Если это правда, как давно идет считывание? Что они успели узнать такого, чего бы им не следовало знать обо мне? Направление интереса гонителей определяет и содержание опасений гонимого. Перед глазами всплывает очень давнее, но до сих пор любимое воспоминание.

Галя… В комнату входит высокая стройная девушка в черном лифчике и черных трусиках. Заведя руку за спину, одним движением снимает лифчик и бросает его на диван. Наклоняется, берет ночную сорочку, подхватывает со столика шоколадку, разворачивает обертку, надкусывает… поворачивает голову и смотрит в твою сторону…

Щелчок! Четкий, громкий, рядом, где-то под полом… Цепенеешь, вслушиваешься в ночную тишину… Такого еще не было, раньше сигнализация шла сверху и была много тише.

Еще раз пытаешься проверить, вызываешь в памяти самое соблазнительное – чудесной формы груди склонившейся над постелью Гали, удерживаешь картинку в сознании, ждешь…

Тишина…

Продолжаешь воспоминание до мгновения, когда прозвучал сигнал, останавливаешься, пережидаешь, потом показываешь им концовку, обнаженную спину бедра в трусиках, ноги, всю фигуру в полный рост, так, как когда-то любовался ею сам... Ушла, заметив тебя, но так и не прикрылась сорочкой. Интересно, почему? Нельзя, нельзя об этом думать сейчас!

Не видят... А мысли, какие слова были в голове во время щелчка, что они могут предъявить сегодня? Галя... Перед глазами вдруг возникает другая Галя, из бухгалтерии. Заглянет сегодня Галочка в кабинет с развернутой шоколадкой в руке, пригласит зайти к ним в бухгалтерию, надкусит шоколадку – и все, конец... Посчитать случайным такое совпадение такого содержания невозможно. Считывание мыслей будет доказано.

Не возникает больше желания возобновить сопротивление, избежать демонстрации, спрятаться, не выйти на роботу. После всего пережитого смерти отца, двух неудачных побегов (мы снова использовали здесь историю С.) происходящее начинает восприниматься как давление громадной, непреодолимой силы. Сохранить себя, попытаться выжить можно лишь приспособляясь к нему. Остается ждать событий.

А их нет, день прошел спокойно. Вечером вызвал директор и велел завтра же ехать в командировку. Значит еще несколько дней, до конца недели, ничего не может случится. На радостях забываешь подумать о предстоящей поездке и лишь ложась спать и планируя завтрашний день, вспоминаешь, что командировочное удостоверение – документ финансовой отчетности, оформлять его придется в бухгалтерии и увидеться там с Галей.

Утром, под душем, в самом неподходящем положении снова на ум приходит Галя. Слышишь щелчок и укоряешь себя: нельзя думать о них в подобных ситуациях! Но тут уже собственное, не привычное к узде сознание, протестует: можно! Даже нужно! Когда еще и думать о них, если не в такие моменты.

Тоскливо на душе все утро, на работе становится совсем тошно и страшно. Нет сил откладывать, тащишься в бухгалтерию. Гали нет, идешь к главбуху, заместитель останавливает, а узнав зачем пришел, сама заполняет удостоверение. Берешь его, поворачиваешь к кабинету главбуха, сзади окрик:

- Куда вы?

Не оглядываясь, машешь в воздухе бумажкой:

- Подписать.

- Не нужно!

- Что не нужно?

- Подписывать. Идите к Александру Федоровичу, завизируйте, и мы вам поставим печать.

По дороге в приемную вспоминаешь: правильно, пустые бланки уже подписаны главбухом. Так было всегда, так и сегодня, вот подпись. Как можно было это забыть?

В приемной здороваешься, показываешь секретарше удостоверение и идешь к директору. Вдогонку кричат:

- Нельзя! Посидите, я вас приглашу.

Сидишь, смотришь на дверь, появляется догадка: Галя там, сейчас что-то будет… Дверь отворяется, выходит главбух, поравнявшись с тобой, здоровается. Приподнимаешься со стула, хочешь ответить и чувствуешь, что не можешь. Пересиливаешь себя и выдавливаешь:

- Здравствуйте, Галина Александровна.

Падаешь на стул и с испугом думаешь: господи, несколько лет работаем вместе. Как же можно было не вспомнить, что она тоже Галя?

- Заходите.

Поворачиваешь голову.

- Можно заходить, Александр Федорович освободился.

Подписываешь удостоверение, возвращаешься в бухгалтерию, в коридоре встречаешь главбуха. Показываешь удостоверение, она возмущается:

- Я спешу! Неужели нельзя было предупредить заранее, вы же видели меня в приемной?!

Идешь за ней, но тебя останавливают:

- Подождите здесь.

Через минуту выносит удостоверение с печатью и выговаривает:

- Нельзя так распускаться, нужно быть серьезным и ответственным.

Молча смотришь на нее, пожимаешь плечами, извиняешься, и уходишь к себе.

Собираешься с мыслями. Что было сказано? Сначала не нужно, потом нельзя, потом можно, дважды нельзя, а под конец нужно… Как это понимать? Неужели все всё знают и каждая отвечала за себя? Бред… Где же Галя?

Облизываешь пересохшие губы, наливаешь стакан воды, поперхнувшись, возвращаешь его на стол. Поднимаешься, подходишь к окну и осторожно накрываешь ладонью лежащую на подоконнике шоколадку. Чуть нажимаешь пальцами, быстро подхватываешь, переворачиваешь… пустышка. Аккуратно сложенная пустая обертка…

Сама по себе шоколадка, или обертка от нее, ничего не значат. И того и другого в буфете наверху навалом, ну и что? Если бы она была надкушена, один единственный раз, с угла, тогда другое дело.

По дороге домой выходишь из автобуса. До рвоты не хочется оставаться среди людей. Идти далеко, но на свежем воздухе легче. Во дворе своего дома вдруг слышишь за спиной окрик:

- Нельзя ковырять в носу! Вон девочка на тебя смотрит. Видишь, какая она опрятная, чистенькая. А ты, свинья свиньей, да ещё в носу ковыряешься!

Дома складываешь вещи в чемодан и обдумываешь события дня. Перенервничал… с перепугу чего не бывает… результат стрессового состояния… На большее у тупых не хватает сообразительности, а у сообразительных смелости.

В первые месяцы достаточно простого воспроизведения вслух текущего содержания мышления, любого слова или цифры, чтобы потрясти человека, и этой возможностью пользуются. Показавшее свою эффективность сочетание наружного и внутреннего наблюдения, совершенствуется и превращается в основной и неистощимый источник материала для повседневных демонстраций считывания мыслей.

Теперь щелчками отмечают не факт пребывания подопытного под душем, например, а отслеживается ход самой процедуры, касание рук к тем или иным частям собственного тела и содержание мышления во время касаний. Перечень и границы неудобных для прикосновений мест определяют, в конечном итоге, наблюдающие, только они решают, какое из движений пометить щелчком, а какое оставить без внимания. Поначалу сигнализируют о любых достаточно длительных посещениях руками запретных зон, напоминая о необходимости не забывать свои мысли в такие моменты. Потом процесс демократизируется, испытуемый сам отслеживает собственное мышление в чреватые наружным наблюдением периоды, исходя из своих комплексов и страхов, подбирает и накапливает в памяти материал, который может быть интересен экспериментаторам, вносит таким образом посильный вклад в общее дело контроля над собой. Остается просмотреть накопленное, выбрать и сообщить щелчком темы завтрашних демонстраций.

Проводятся они в период первичного разоблачения души ежесуточно, иногда по нескольку раз в день, везде: на улице, в транспорте, на службе. Несмотря на безобидный характер предъявляемого (случайные слова, имена, цифры), воспринимается их узнавание посторонними крайне болезненно из-за унижающего достоинство способа получения информации и невозможности не то чтобы воспрепятствовать творимому в отношении тебя безобразию, но хотя бы своими силами не участвовать в подготовке и осуществлении издевательства над собой.

Стараются уменьшить причиняемую им боль, но опорожнить сознание невозможно. Пытаются занять его в рискованные минуты мыслями о работе, любыми находящимися на слуху темами, от новостей футбольного чемпионата до текущих политических событий. Тогда их упоминание посторонними людьми можно посчитать простым совпадением интересов – все сейчас об этом говорят.

Человек не властен над своим мышлением. Полностью избавиться от причиняемой подобного рода давлением боли не удается никому и никогда.