У советских собственная гордость 5 страница

 

С берёз, неслышен, невесом, слетает жёлтый лист…

Старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист…

 

Так же как:

 

Ночь коротка, спят облака,

И лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…

 

Пели это:

 

Прощайте, скалистые горы,

На подвиг Отчизна зовёт,

Мы вышли в открытое море,

В суровый и дальний поход.

А волны и стонут и плачут…

 

И это:

 

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…

 

В Стране Советского Добра в любой компании достаточно было начать любую песню Великой Войны, и её тут же подхватывали – не надо было напоминать ни мелодию, ни припев – их знали все, потому что все были гражданами одной великой Родины и хотели одного, и думали об одном.

Это ведь было!

Да во многом и есть – несмотря на все усилия ельциноидов всех возрастов и уровней.

 

* * *

 

Я МНОГО мог бы ещё написать о той войне Страны Добра с силами Мирового Зла, на стороне которых воевали, между прочим, и наши якобы «союзники», немало поспособствовавшие тому, чтобы Россия вышла из войны максимально ослабленной. Они делали так и потому, что всегда ненавидели Россию, но особенно потому, что теперь она была СоветскойРоссией.

Я мог бы написать ещё много, но пора переходить, пожалуй, к новой главе, а я хотел бы коснуться ещё одной стороны войны – того, как работала во время неё советская наука.

Но вначале я позволю себе привести автоцитату из своей книги «Россия и Германия: вместе или порознь?» – то место, которое будет полезным для уяснения положения науки в царской России и в Советской России:

 

«…В январе 1917 года профессор Богданович на заседании Комиссии по изучению производительных сил России, созданной при Императорской академии наук стараниями академика Вернадского, делал доклад „О месторождениях вольфрама в Туркестане и на Алтае“.

Шла война… Вольфрам – это быстрорежущая сталь и, значит, возможность удвоенного выпуска шрапнели.

Богданович закончил сообщением:

– Итак, господа, для изучения туркестанских руд необходимы 500 рублей.

– А наш запрос в правительство? – поинтересовался профессор Ферсман.

– Недавно получен очередной ответ – денег в казне нет. Собственно, господа, как вы знаете, правительство отказывает нам вот уже два года.

…Богданович не оговорился, и здесь нет описки. У царизма не находилось пятисот рублей на экспедицию. А по росписи государственного бюджета на 1913 год последний царь России Николай II получал 16 миллионов на нужды Министерства Императорского двора, да ещё 4 миллиона 286 тысяч 895 рублей „на известное его императорскому величеству употребление“. И это – не считая его доходов от личных земель и прочего. И это – только царь, а ведь была ещё и свора великих князей и прочих бездельников из „августейшей фамилии“.

Богданович уныло поблёскивал очками, и тогда встал академик Крылов – математик и кораблестроитель. Тоном твёрдым и раздражённым одновременно он сказал:

– Что касается Туркестана, тут всё просто – вот пятьсот рублей. Для спасения армии, погибающей от отсутствия снарядов.

– А Алтай? – не унимался Ферсман.

– С Алтаем сложнее… – Крылов задумался, потом ответил: – Карл Иванович не указал, что рудники находятся на землях великих князей Владимировичей…

И вдруг взорвался:

– Это чёрт‑те что! Царская семья захватила в свои руки ещё и вольфрамовые месторождения Забайкалья! Вот где уместны реквизиция или экспроприация…

Неловко протиснулась в заседание комиссии тишина, но тут же перешли, впрочем, к другому вопросу. Насчёт пятисот рублей было занесено в протокол, а насчёт династии…»

 

Этот эпизод полностью документален, и лишь беллетризован мной – я развернул данные протокола в диалог. Так было в царской России в самый критический для неё период Первой мировой войны.

А вот как выстраивались отношения науки и высшей власти во время Великой Отечественной войны. Все ниже приводимые данные, включая хронологию, взяты мной из изданного в 1996 году издательством «Наука» сборника очерков, воспоминаний и документов «Наука и учёные России в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945…» тиражом 1000 (одна тысяча) экземпляров. Этот сборник не является ни особо ярким, ни особо представительным, ни даже объёмным – менее трёхсот страниц. При этом составители сборника особой любви к СССР явно не питали, что следует из названия, в котором фигурируют ученые России, а не СССР. Что ж, тем более ценной для признания советскойсилы Страны Добра оказывается информация из этого сборника.

Уже 10 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны создал Научно‑технический совет с широкими полномочиями под руководством С. В. Кафтанова. Военная перестройка тематики научных учреждений была проведена по академическим учреждениям к 1 июля, а по вузам – в сентябре 1941 года. В целях обеспечения наилучших результатов наряду с традиционными формами деятельности научных коллективов вводилась новая форма работы в рамках комиссий и комитетов. Они объединяли учёных и специалистов различных учреждений и ведомств и помогали решать все проблемы оперативно и результативно.

Комиссии по целевому назначению и характеру деятельности делились на региональные и проблемные. Региональные комиссии, особенно Комиссия по мобилизации ресурсов Урала, Западной Сибири и Казахстана и Комиссия по мобилизации ресурсов Поволжья и Прикамья, сыграли важную роль в использовании сырьевых ресурсов восточных районов страны на нужды обороны.

В числе проблемных комиссий были созданы Военно‑инженерная, Военно‑санитарная, по военно‑морским вопросам, по авиации, по геолого‑географическому обслуживанию армии (под председательством академика Ферсмана) и другие.

Уже в конце 1941 года усилия учёных‑обществоведов были объединены в Комиссии по истории Великой Отечественной войны!

По поручению правительства регулированием состава и количества научных учреждений в ноябре 1941 года занимался Госплан СССР, и государство тратило на научные исследования даже в самый тяжёлый период войны около 1 миллиарда рублей. Для сравнения сообщу, что в 1940 году государственный бюджет СССР составил 182,6 миллиарда рублей, но в 1941 году доходы бюджета, естественно, резко упали. Достаточно сказать, что к концу 1941 года была оккупирована территория, на которой до войны проживало 42 % советских людей, производилась треть валовой промышленной продукции и имелось 47 % посевных площадей. Так что по тем временам цифра в один миллиард полновесных сталинских рублей – это огромные средства.

Кто‑то, возможно, пожмёт плечами – мол, это же естественно. Разве можно вести современную войну, не финансируя даже во время войны науку? Так‑то так, но в царской России, как мы видели, обходились без науки – как обходятся без серьёзной науки и в нынешней ельциноидной «Россиянии». Чем кончилось это для царской России, мы знаем. Нетрудно догадаться, чем это кончится и для «Россиянии» – если она не станет вновь Советской Россией.

С 30 сентября по 2 октября 1941 года в Казани прошло расширенное заседание Президиума АН СССР, где был утверждён план из 245 приоритетных тем по оборонным проблемам.

Но показателен тот факт, что 20 декабря в осаждённом Ленинграде Институт востоковедения АН СССР провёл торжественное заседание, посвященное 500‑летию со дня рождения Алишера Навои. И уже после начала войны группой исследователей под руководством Т. И. Устиновой была открыта Долина гейзеров на Камчатке.

Основные научные усилия были, конечно, прямо ориентированы на насущные запросы фронта – так, И. В. Курчатов и А. П. Александров провели важнейшие работы по электромагнитной противоминной защите кораблей ВМФ (Сталинская премия 1942 года), академик Е. О. Патон создал новый технологический процесс автоматической сварки под флюсом (Сталинская премия 1941 года), академик Вавилов с группой учёных разработал методы и средства светомаскировки военных объектов…

Но в том же 1941 году велись и работы на перспективу, и фундаментальные работы. Была опубликована работа Курчатова «Деление тяжёлых ядер», где анализировались пути практического осуществления цепной реакции; Я. Б. Зельдович, Ю. Б. Харитон и И. И. Гуревич оценили критическую массу урана‑235 в цепной реакции на быстрых нейтронах. П. Л. Капица наблюдал температурный скачок на границе «твёрдое тело – жидкий гелий» («температурный скачок Капицы»); А. И. Шальников впервые экспериментально показал двухфазную природу промежуточного состояния полупроводников. Были опубликованы работы А. Н. Колмогорова и A. M. Обухова по теории турбулентности, И. Я. Померанчук и А И. Ахиезер провели первые исследования по рассеянию медленных нейтронов кристаллами и ввели представление о «холодных» нейтронах… В конце 1941 года летающая лаборатория на самолёте «Н‑169» обследовала Полюс относительной недоступности в Центральной Арктике…

Это лишь малая часть фундаментальных и прикладных научных результатов, полученных в Стране Добра только в 1941 (тысяча девятьсот сорок первом) году! И в том же году был начат ряд научных работ, успешно завершённых через несколько лет – ещё во время войны или сразу после неё. Так, Акимов в 1941‑м начал и к 1945 году закончил разработку проблемы многоэлектродных коррозийных микроэлементов – важную составную часть электрохимической теории коррозии…

Вот – без комментариев – некоторые события в научной жизни СССР времён войны, взятые из краткой хроники, занимающей в сборнике «Учёные России…» тринадцать страниц.

 

 

Год

Февраль – июль – эвакуация из блокадного Ленинграда на восток ряда академических и отраслевых НИИ и вузов.

3 апреля – образована Комиссия АН по выявлению дополнительных пищевых ресурсов для фронта и тыла.

Май – первый в СССР полёт лётчика Григория Бахчиванджи на реактивном самолёте «БИ‑1» с жидкостным ракетным двигателем.

Ноябрь – при Отделении технических наук АН СССР организована Группа по истории техники.

Ноябрь – постановлением ГКО организован Радиолокационный институт.

Тихоокеанский институт передан в Академию наук СССР для расширения программы исследований по международным отношениям в Тихоокеанском регионе.

З. Н. Красильщиковым разработана прозрачная авиационная броня из органического стекла для остекления кабин самолётов, имеющая высокую стойкость и малый вес.

В Институте экспериментальной медицины под руководством З. В. Ермольевой получен первый в стране пенициллин.

Под руководством Н. Н. Шамарина создана бесследная малошумная электроторпеда (Сталинская премия 1942 года).

Создана комиссия ГКО под руководством А. В. Винтера по разработке плана электрификации на востоке СССР.

 

Год

11 февраля – постановление ГКО о начале работ по созданию ядерного оружия.

Июль – при ГКО создан Совет по радиолокации.

Сентябрь – общее собрание АН СССР в Москве определяет основные направления работ по восстановлению народного хозяйства в освобождённых районах страны.

Н. Д. Папалекси и Л. И. Мандельштам доказали возможность точного определения расстояния до Луны методом радиолокации.

Л. В. Верещагиным разработан метод автофреттажа (упрочнения под высоким давлением) при производстве миномётных и орудийных стволов.

А. И. Алиханов и А. И. Алиханьян в высокогорной экспедиции на горе Алагёз (высота 3250 метров) обнаружили компоненту космических лучей с ионизирующей способностью в три раза выше, чем у мюонов.

В 1943 году А. Н. Тихонов с сотрудниками начинает разработку теории решения некорректно поставленных задач математической физики (Ленинская премия 1966 года).

 

Год

Е. К. Завойский открыл электронный парамагнитный резонанс.

В Москве основан Институт русского языка АН СССР.

22 ноябряорганизован Институт истории естествознания АН СССР под руководством президента Академии наук В. Л. Комарова.

И. Л. Кнунянц и З. А. Роговин разработали методы получения полиамидной смолы капрон.

По инициативе С. И. Вавилова в АН СССР основана книжная серия «Классики науки».

А. А. Ильюшин (учёный‑механик) начал цикл работ в области теории пластичности и конструкций (Сталинская премия 1947 года).

И. Н. Назаровым разработан универсальный карбинольный клей, широко применявшийся для ремонта боевой техники и в народном хозяйстве.

Физиками Д. Д. Иваненко и И. Я. Померанчуком предсказано существование синхронного излучения – торможения электронов в магнитном поле…

 

И так далее…

В 1945 году интенсивность научных работ – и фундаментальных, и прикладных, естественно, лишь возрастала. В июне прошла юбилейная сессия Академии наук, посвященная её 220‑летию. В этом же году большие успехи имели физики‑атомщики. Но в том же году нашей Победы в Москве был создан и Главный ботанический сад Академии наук СССР (директор – академик Н. В. Цицин), а М. С. Молоденский создал теорию точного определения фигуры реальной Земли (геоида). В свет вышла монография П. Ф. Папковича «Строительная механика корабля», получившая в 1945 году Сталинскую премию.

В 1945 году в Государственном оптическом институте был создан первый в СССР электронный микроскоп, в том же 1945‑м образован Институт физической химии АН СССР, а А. В. Пейве сформулировал идею о глубинных разломах земной коры, которые являются ведущими факторами многих тектонических процессов.

Что тут надо сказать?

В годы войны шла активная научная работа в разных странах, но то, как она шла в СССР, по каким направлениям и в какое время, само по себе доказывает, что попытки представить предвоенный СССР как мрачный ГУЛАГ есть не что иное, как подлая и омерзительная в своей антиисторичности гнусность. Да, антисоветчики и антикоммунисты прежде всего омерзительны, ибо они – как в романе Оруэлла «1984» – ложь называют правдой.

Они омерзительны и потому, что развращены интеллектуально и духовно настолько, что, пользуясь определением советского писателя В. Кожевникова, разврат не считают развратом!

Ведь всё то, что описано выше, ни в коей мере не было возможно в России царской, как невозможно ничто подобное сегодня в «Россиянии» ельциноидной! Причём всё описанное выше (а это лишь малая часть того, что было сделано!) было подготовлено ходом и строем жизни в СССР до войны. Ведь без огромной творческой, повседневно созидательной довоенной работы всего советского общества, начиная со Сталина и заканчивая вчерашним рабфаковцем, только‑только переступившим порог МГУ, ничегоиз того, что было открыто, изобретено, сконструировано, рассчитано или предсказано в годы войны, не было бы!

А могло ли где‑либо, кроме Советской Вселенной, стать реальностью то, что свершилось в ней, начиная со второй половины 1941 года, в сфере экономики? С июля по ноябрь 1941 года на восток страны – на Урал, в Сибирь, в Поволжье, Казахстан и Среднюю Азию было перебазировано 1523 промышленных предприятия, из них 1360 – крупных.

По прибытии на место нового дислоцирования сразу же начинался монтаж оборудования – ещё даже до возведения стен. За три недели только на одной уральской новостройке было смонтировано 5800 металлообрабатывающих станков и большое количество промышленного оборудования, прибывшего с ленинградского Кировского завода. И уже в ноябре 1941 года тяжёлые танки с маркой уральскогоКировского завода воевали под Москвой. Последний эшелон с оборудованием Харьковского тракторного завода прибыл на новое место 19 октября, а 8 декабря первые 25 танков «Т‑34» – пока собранные из привезённых агрегатов – ушли на фронт. А ведь даже для сборки танка необходимо хорошо подготовленное производство.

Валовая продукция промышленности в 1942 году по сравнению с 1940 годом возросла на Урале в 2,8 раза, в Западной Сибири – в 2,4 раза и в Поволжье – в 2,5 раза. Уже после войны один из зарубежных наблюдателей признал: «Магнитогорск победил Рур». Ещё бы! Советский Союз имел в годы войны стали в 3–4, а угля в 3–3,5 раза меньше, чем Германия, а произвёл почти в 2 раза больше вооружения и военной техники, чем рейх!

При этом советская военная экономика, хотя две трети её работало на военные нужды, разрабатывала с 1943 года и планы послевоенного развития. К августу 1944 года Госплан СССР подготовил проект перспективного плана восстановления и развития народного хозяйства до 1947 года, по которому национальный доход в 1947 году должен был на треть превысить показатель 1940 года.

Такие результаты обеспечиваются не минутными героическими порывами и не страшными «гулагами», а исключительно сознательными повседневными усилиями всей народной массы, компетентно организуемой на борьбу и труд государственным руководством, которому масса верит и доверяет.

Такие результаты обеспечиваются и не примитивным «надрывом пупка» под расейскую «Дубинушку», а лишь квалифицированным трудом хорошо образованной и развитой народной массы, которая и была характерна для Советской Вселенной в силу развития, обеспеченного за годы Советской власти! Недаром в Англии принимали наших рядовых краснофлотцев, прибывших в составе экипажей для приёмки боевых кораблей по ленд‑лизу, за переодетых офицеров. А на оккупированных территориях своим общим и техническим развитием удивляли германских инженеров простые советские рабочие.

А ведь в Англии и Германии массовые технические традиции имели – в отличие от старой России – давнее, вековое происхождение.

 

* * *

 

ТА ВОЙНА принесла в Советскую Вселенную много горя и утрат. Об этом тоже можно и нужно говорить отдельно. Но очередная глава моей книги заканчивается, и я скажу под конец её лишь об одной судьбе, закончившейся в годы войны.

В суровом 1942 году скончался старый русский моряк с наиболее русской из всех русских фамилий, сын русского учителя, Модест Васильевич Иванов. В 1894 году, девятнадцати лет, он окончил Морской кадетский корпус, служил на Балтике и в Тихом океане, совершил кругосветное путешествие на крейсере «Генерал‑адмирал», окончил Николаевскую Морскую академию, участвовал в Русско‑японской войне 1904–1905 годов в качестве начальника отряда траления в Порт‑Артуре – во время любой войны должность ещё та! Затем командовал на Балтике эсминцем «Сторожевой». С 1909 года Иванов – начальник партии траления и заграждения (то есть минирования) Балтийского флота, с 1914‑го – командир крейсера «Диана»…

Послужной список, казалось бы, отнюдь не революционный. Однако в марте 1917 года революционные матросы Балтики избирают капитана 1‑го ранга Иванова командиром 2‑й бригады крейсеров Балтфлота. На второй день после Октябрьской революции – 9 ноября 1917 года его назначают членом Верховной морской коллегии. С 17 ноября Иванов – товарищ морского министра, с 20 ноября – управляющий Морским ведомством. 21 ноября 1917 года I Всероссийский съезд военного флота постановил присвоить Иванову «за преданность народу и революции» чин контр‑адмирала – впервые после Октября и избрал его членом Законодательного совета ВМФ.

Один из организаторов Красного флота, адмирал Иванов много сил положил для пресечения саботажа служащих Морского министерства и налаживания его работы. Он был неудобен для негодяев, одно время командовал всего‑то транспортом – то ли «Анадырь», то ли «Декабрист», но уже в 1919 году Советская власть направляет его на Чёрное море во главе большой (около ста человек) группы военно‑морских специалистов. Иванов занимал должность начальника обороны Чёрного моря, организовывал морскую пограничную охрану СССР, с 1921 года возглавлял Инспекцию морских войск ВЧК.

С 1922 года Иванов работает во Внешторге, состоя в резерве штаба РККФ, а в 1924‑м увольняется в запас и с 1925 по 1942 год служит уже в торговом флоте – в судостроительной промышленности, капитаном торговых судов, начальником Карской экспедиции. В 1936 году он удостаивается звания «Герой Труда». Это редкое звание, введённое в 1927 году и существовавшее до 1938 года, предшествовало званию Героя Социалистического Труда, введённому в СССР 27 декабря 1938 года, и присваивалось при стаже работы не менее 35 лет.

Подсчитаем… 1927 год минус 35 лет – это 1892 год, а 1938 год минус 35 лет – это 1903 год. То есть СССР признавал как заслугу перед страной и труд его граждан в Российской империи, включая в общий стаж работы и дореволюционный трудовой стаж – если он был, конечно, трудовым. До революции военный моряк Иванов служил, естественно, в царском военно‑морском флоте, но он служил России, и эту его службу Советская Россия зачла ему, как видим, самым лестным образом.

Умер Модест Васильевич в блокадном Ленинграде, на 67‑м году жизни. Верный сын России Вечной, солдат Русского Добра, достойный гражданин Русской Советской Вселенной.

Он ещё услышал сигнал тревоги, который протрубили на всю Советскую Вселенную военные трубачи, но уже не услышал серебряные звуки фанфар, открывших Парад Победы в 1945 году. Однако по тревоге он, как и все честные обитатели Советской Вселенной, успел встать в общий строй.

Кто‑то на войне пал, кто‑то прошагал в этом строю до Победы. И тем, кто победил на войне, теперь надо было восстановить страну и по‑новому утвердить в ней права Добра. Если ещё вчера лозунг был «Отстоим Россию», то теперь – как точно подметил поэт – он преобразовывался в другой: «Отстроим Россию»!

 

ГЛАВА 12

Хороша страна Болгария, а Россия – лучше всех!

 

«МАЙСКИМИ короткими ночами, отгремев, закончились бои…»

Начиналась новая, послевоенная жизнь, слагались новые, послевоенные песни, наиболее «знаковой» из которых оказалась написанная через год после войны – в 46‑м, песня Алексея Фатьянова и Василия Соловьёва‑Седого «Где же вы теперь, друзья‑однополчане?».

Но ещё раньше стала известной та песня, строчка из которой вынесена в название главы… Читатель, хорошо знающий хорошую советскую песню, безусловно, уже заметил, что названия многих глав этой книги взяты как раз из песен. Признаюсь, что вышло так наполовину сознательно, а наполовину – подсознательно. Вначале, обдумывая структуру и предварительный план книги, я подыскивал наиболее удачные и ёмкие, на мой взгляд, заголовки для второй части книги, находил их, а уже потом вдруг обнаружил, что очень уж часто они имеют «песенное» происхождение!

Здесь сработало подсознание – настолько прочно и неразрывно связаны добрые начала в жизни СССР с его лучшими песнями. Но когда я взвесил всё уже сознательно, то утвердился в решении не только сохранить «песенную» линию в той части книги, которую назвал «СССР – Страна Добра», но даже усилить эту линию.

И вот уж это решение пришло ко мне отнюдь не случайно!

Советская песня – отдельное и особое явление советской эпохи. И мы ещё об этом поговорим. Что же до песни «Под звёздами балканскими», строка из которой стала названием главы, то в этой песне Михаила Исаковского и Матвея Блантера пелось так:

 

Много вёрст в походах пройдено

По земле и по воде,

Но советской нашей Родины

Не забыли мы нигде.

 

И под звёздами балканскими

Вспоминаем неспроста

Ярославские, рязанские

Да смоленские места…

 

Действительно, такого чувства Родины, как у русских людей, у других народов, пожалуй, нет. Те же два автора написали в сороковые годы и ещё одну, ещё более яркую и волнующую песню о советском чувстве Родины – «Летят перелётные птицы»:

 

Летят перелётные птицы

В осенней дали голубой, –

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой.

 

А я остаюся с тобою,

Родная навеки страна!

Не нужен мне берег турецкий,

И Африка мне не нужна…

 

Это – не «заказные» строки! Исаковский написал их во Внуковском аэропорту, как раз в преддверии полёта за рубеж. Написал как думал, как чувствовал. Потому они и стали песней, потому эта песня и стала любимой и популярной, что вслед за смолянином Исаковским миллионы его сограждан могли сказать:

 

Немало я дум передумал

С друзьями в далёком краю,

И не было большего долга,

Чем выполнить волю твою…

 

Желанья свои и надежды

Связал я навеки с тобой,

С твоею суровой и ясной,

С твоею завидной судьбой.

 

Прекрасные строки прекрасной песни выражают уже послевоенное осмысление чувства Советской Родины. А сейчас я познакомлю читателя с одним из наиболее основательных и умных наблюдений за этим, тогда всё ещё формирующимся, чувством, которое относится ко временам довоенным…

Путевые очерки «Одноэтажная Америка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова были опубликованы в № 10–11 журнала «Знамя» за 1936 год, а в 1937 году вышли отдельными изданиями в «Роман‑газете», в Гослитиздате, в издательстве «Советский писатель», а также в Иванове, Хабаровске и Смоленске.

Что интересно! Шёл тот самый 1937 год… В изображении нынешних антисоветчиков он был проникнут сплошным всенародным страхом перед стуком в дверь «палачей НКВД». Однако никто в том самом 1937 году не обвинял ни авторов, ни их издателей в пропаганде буржуазного образа жизни, в деятельности в пользу американского империализма и прочем подобном.

В том самом 1937 году!

А ведь новая книга авторов «12 стульев» и «Золотого телёнка» фактически впервые открывала для советских людей подлинную Америку. Это была не агитационная карикатура, не беглая, пусть и точная, зарисовка, а широкая картина, данная двуединым пером блестящих мастеров слова. И эта картина не отторгала советского читателя от Америки, а рождала неподдельный и уважительный интерес к ней. Собственно, очерки Ильфа и Петрова вместе с заметками Горького и Есенина и книгой Николая Смелякова «Деловая Америка» – по сей день лучшее, что написано на русском языке о США как об уникальном явлении мировой цивилизации.

В конце «Одноэтажной Америки» её авторы честно предупредили читателя:

 

«Советский Союз и Соединённые Штаты – эта тема необъятна. Наши записи – всего лишь результат дорожных наблюдений (в которых описания пороков империализма занимали по сравнению с описанием достижений Америки очень скромное место. – С. К.). Нам просто хотелось усилить в советском обществе интерес к Америке, к изучению этой великой страны…

<…>

Американцы очень сердятся на европейцев, которые приезжают в Америку, пользуются её гостеприимством, а потом её ругают… Но нам непонятна такая постановка вопроса – ругать или хвалить. Америка – не премьера новой пьесы. А мы – не театральные критики…»

 

В авторской интонации Ильфа и Петрова никогда не было ни малейшей натужности или ложного пафоса. О самых серьёзных вещах они говорили просто и с улыбкой. Чувствуется эта улыбка и в вышеприведённых строчках. Но далее интонация становится сдержанней, потому что далее следует краткий, однако очень важный вывод:

 

«Что можно сказать об Америке, которая одновременно ужасает, восхищает, вызывает жалость и даёт примеры, достойные подражания, о стране богатой, нищей, талантливой и бездарной.

Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется».

 

В главе 46‑й своих очерков, названной «Беспокойная жизнь», Ильф и Петров дали верное описание состояния души советского человека за кордоном, сказав так:

 

«…Мы проехали десять тысяч миль.

И в течение всего пути нас не покидала мысль о Советском Союзе.

На громадном расстоянии, отделяющем нас от советской земли, мы представляли её себе с особенной чёткостью. Надо увидеть капиталистический мир, чтобы по‑новому оценить мир социализма. Все достоинства социалистического устройства нашей жизни, которые от соприкосновения с ними человек перестаёт замечать, на расстоянии кажутся особенно значительными…

Мы всё время говорили о Советском Союзе, проводили параллели, делали сравнения. Мы заметили, что советские люди, которых мы часто встречали в Америке, одержимы теми же чувствами. Не было разговора, который в конце концов не свёлся бы к упоминанию о Союзе: „А у нас то‑то“, „А у нас так‑то“, „Хорошо бы это ввести у нас“, „Это у нас делают лучше“, „Этого мы ещё не умеем“, „Это мы уже освоили“…»

 

В Америке порой говорят о своей же стране: «эта страна». Для советского человека такой подход выглядел дико! «Моя страна», «наша страна», «мы» – такими были новое мироощущение и новое ощущение себя в мире. Сами оторванные от Родины, пусть временно и по делу, Ильф и Петров нашли для определения своих чувств точные слова:

 

«Советские люди за границей – не просто путешественники, командированные инженеры или дипломаты. Всё это влюблённые, оторванные от предмета своей любви и ежеминутно о нём вспоминающие. Это особенный патриотизм, который не может быть понятен, скажем, американцу…»