Новая драма-2» в Тольятти

Идеологи: Вадим Леванов.

Площадки: Центр «Голосова-20», Литературно-театральный фестиваль «Майские чтения».

Молодой драматург Вадим Леванов, окончив Литинститут, вернулся в родной заводской город и стал искать драматургов-единомышленников. Вернее, убеждать людей писать пьесы. Провинциальные авангардисты от поэзии, графики, рока, презиравшие театр, один за другим пробовали писать пьесы. В упомянутом центре «Голосова-20» своими руками построили маленький театр: сцена в нем была покрыта автомобильным дерматином, а сценическое освещение построено из фар «Жигулей». Местный независимый фестиваль «Майские чтения», созданный как фестиваль поэзии, на третий год незаметно превратился в фестиваль драматургии. А одноименный альманах стал публиковать пьесы.

Из открытых Левановым драматургов сегодня широко известны Вячеслав и Михаил Дурненковы и Юрий Клавдиев. Их пьесы идут в разных российских городах и за рубежом (Клавдиева ставил известный немецкий режиссер Армин Петрас, был спектакль и в Великобритании), а сценарии востребованы в кино.

А Леванов ищет новых драматургов. Вместе с Вячеславом Дурненковым они второй год проводят творческие семинары для подростков.

2. Особенности поэтики «новой драмы - 2».

1. Документальность

Документальный театр, основанный на подлинных текстах, интервью и судьбах реальных людей, является особым жанром, существующим на стыке искусства и злободневного социального анализа. Творческие группы театра создают спектакли на основе встреч с реальными людьми, на самые актуальные и своевременные темы окружающей действительности.

Это своеобразный ответ на всеобщую глобализацию, реакция на тотальную пластификацию жизни, а в нашем варианте – тотальную гламуризацию. Страсть современных людей к документинрованию собственных болей, семейных ситуаций создает среду, для проявления современного героя. Таким героем часто становится сам автор, который начинает работать со своей судьбой. Для зрителя это также является терапией собственного безразличия к жизни.

Пример: Спектакль «Час восемнадцать» в Театре.doc

От театра: «В ноябре 2009 года в «Матросской тишине» внезапно скончался 37-летний подследственный – юрист Сергей Магнитский. Не будучи осужденным, он провел год в тюрьме в пытках и издевательствах и умер в наручниках. Театр взволновала история убийства самого обычного человека, вовсе не героя и не титана, история противостояния системе, которой противостоять, казалось бы, невозможно.

Были прочитаны его тюремные дневники и письма домой, выслушаны свидетели, изучен доклад Общественной наблюдательной комиссии Валерия Борщева. То, что произошло с Магнитским – это не случайность. Тысячи наших сограждан, не таких известных, как Магнитский, унижены, заражены туберкулезом и гепатитом, их пытают рядом с нами – и никому нет дела до них. Это происходит прямо сейчас, рядом с нами – в Бутырке, на Матросской Тишине, по всей стране. Как можно уважать закон, если суд спаян со следствием, следствие - с тюрьмой, а предварительное заключение используется как пытка? Если для подследственного существует «прайс» на все – от стакана горячей воды во время судебного заседания до развала дела?

Особой разговор о касте тюремных врачей, и клятве Гиппократа.
Страдание и смерть сделали Сергея Магнитского героем.Если система, которая убила Магнитского и продолжает убивать людей, по-прежнему еще сильна, то хотя бы в театре мы хотим свидетельствовать против нее».

Жанр спектакля – «Суд, которого не было, но который должен быть».

2. Социальная направленность

Новая пьеса ориентирована на познание человека в рамках современного социума.

Сегодня театроведы, критики пытаются классифицировать темы и героя. Последний вариант – статья П. Руднева «Темы современной пьесы».

3. Разрушение, деконструкция – текста, персонажа, коммуникации героев

Потеря результативно действующего героя, редукция сознания (персонажи пьес никак не могут разобраться в себе, в мире – они, как пластилин, поддаются влиянию обстоятельств, плывут по течению, не рефлектирует, а если и рефлектируют, то готовыми формулами), естественно, отправляет нас к эстетике абсурда. Пьеса начинает существовать как минус-прием, происходящее в ней подчиняется принципу повторяемости событий, монотонной цикличности, из которой невозможно выпрыгнуть. ( «Раз, два, три – ничего не произошло»). За каждой кульминацией следует спад, но ни за одной не наступит развязка.

Пример: Герои-подростки пьесы «Пластилин» В. Сигарева

3. Первые спектакли по «новой драме-2» в России.

ПЛАСТИЛИН

Драматург: Василий Сигарев
Режиссер: Кирилл Серебренников
В ролях: Андрей Кузичев, Марина Голуб, Виктория Толстоганова,

Станислав Мухин, Александра Конникова, Наталья Швец

Центр драматургии и режиссуры Казанцева и Рощина
2001

Рецензия

Виталий Вульф

Им удалось иное рвение
«Литературная газета» 11.07.2001

В Центре драматургии и режиссуры под руководством Алексея Казанцева и Михаила Рощина поставлена пьеса «Пластилин» молодого драматурга (ему 23 года) Василия Сигарева в постановке Кирилла Серебренникова. Небольшой зал Центра В. Высоцкого (он напоминает знаменитую Табакерку) переполнен, у входа толпа. В спектакле заняты малоизвестные актеры.

Андрей Кузичев со сразу запоминающимся лицом, мужественный, темпераментный Дмитрий Ульянов, работающий или, точнее, не работающий в Вахтанговском театре, жалостливый и агрессивный Виктор Бертье — те, кто давно не востребован в своих театрах, если у них они есть. Одна из часто пишущих критикесс заявила, «вот где торжествует воинствующее неофитство, создавшее оду самому себе», автор был назван учеником Коляды, знающим лишь одну черную краску, и немедленно был вынесен приговор — «постановочный фарс выдается за правду жизни, и от него тошнит». Полупрофессиональный разбор спектакля, поставленного К. Серебренниковым, может быть, и не стоил упоминания, если бы его участники были люди прославленные, привыкшие отмахиваться от укусов недоброжелательной критики. С «Пластилином» все обстоит иначе.

В спектакле сплелись два простейших умения — жалеть людей и отстаивать свои права. В страшном мире героев почти невозможно совместить независимость и доброту. Андрей Кузичев, похожий на начинающего актера, а оказывается, ему уже к тридцати, овладевает залом мгновенно, как только появляется на сцене. Пьеса проникнута ужасом перед городской обыденностью и городскими соблазнами. История двух друзей (одного из них играет Сергей Мухин) и все, что происходит с ними, есть, по существу, мучительный крик нерастоптанной человеческой души. Конечно, надо было иметь мужество взяться за постановку пьесы, в которой недостатков больше, чем достоинств. Но спектакль привлекает острым драматизмом, той реальной жизненной ситуацией, в которой сегодня живет вступающее в жизнь поколение, те, у кого нет идеалов, а есть только нерастраченная энергия души. Отрешенно-задумчивый герой, словно бы замерший навек, оказывается насыщен колоссальной жизненной силой. А. Кузичев — это открытие, странно, что никто раньше не замечал этого нервного, талантливого, живого актера. Он играет самоотверженность, вынужденную защищать себя. Виктор Бертье, разговаривающий грубым уличным языком, саркастически играющий пародию, владеет искусством гротеска и фарса. Городская обыденность дана Сигаревым в образах пугающих, брутальных, бесчеловечных. Иногда упрощенных до схемы. Но Виктор Бертье и Дмитрий Ульянов создают свой экспрессионистский канон, он взывает к действию. Сумрачный мир, наполненный глупостью, извращенностью, алкоголизмом, переворачивается в сознании, чувствуется, что в нем оплакивается бессмысленный энтузиазм молодых людей, не знающих, куда себя деть.

В спектакле Серебренникова много юмора, от того зал то смеется, то замирает. Но это не черный юмор Николая Коляды, а скорее легкое неправдоподобие фарса и скрытая в репликах грусть. Мысль о тотальном подчинении человека окружающей его атмосфере и обреченности тех, кто борется с ней, пронзительная и заставляет задуматься о той игре с пластилином истории, которой еще предстоит оформиться. Режиссура Серебренникова полна метафор, что не мешает ему предоставить площадку актерской игре, добиваясь лишь одного — стилистического единства. Спектакль можно не принимать, его можно отвергать, но его необходимо осмыслить.

В «Пластилине» есть своя манера. Обыгрывается жалкий идиотизм, тупость, изголодавшаяся женская страсть, фарс толкает на сцену гомосексуальное изнасилование, что оборачивается ужасом пугающих явлений. Собрав в одну команду Марину Голуб, Владимира Панкова, Викторию Толстоганову — всех тех, кто с трудом пробивается в театральном мире, режиссер построил спектакль, вызывающий отталкивания и восторги, и напомнил театрам Москвы, сколько талантливых людей ютится в их труппах, о них не помнят, их не занимают, а жизнь летит.

Скандальная взвинченность становится искусством, внутренний нерв — актерские рисунки, в них вибрирует дух протеста, и хоть многим язык, которым говорят герои, может показаться непонятным, грубым, уличным языком или жаргоном, но именно этому языку доступны новые темы и новый ритм.