Формально-прагматическое понятие жизненного мира

Таким образом, понятие жизненного мира вводится на основе рассмотрения ситуации коммуникативного действия и тем самым переопределяется. Важно при этом не потерять те его существенные характеристики, которые были выявле­ны его анализом уже в рамках феноменологической социо­логии. Так, Шюц и Лукман, описывая жизненный мир, выде­ляют, прежде всего, три основных момента: 1) наивная изве­стность непроблематически данного фона: "Под повседнев­ным жизненным миром следует понимать ту область действительности, которую нормальный бодрствующий взрос — лый обнаруживает в установке здравого смысла как просто

данную. Как "просто данное" мы обозначаем все, что мы пе — реживаем как бесспорное, всякое положение дел, которое до поры до времени является для нас непроблематическим" '; 2) интерсубъективная значимость жизненного мира: "Таким образом, мой жизненный мир изначально является не моим приватным, а интерсубъективным миром; основные структу­ры его действительности являются общими для нас" ² и 3) его тотальный и вместе с тем неопределенный, ограничивающий и тем не менее "пористый" характер: "Жизненный мир как ресурс знания для мышления следует понимать не как связ­ность, прозрачную в своей целостности, а, скорее, как то­тальность самопонятностей (Selbstverslancllichkeiten), изменяю­щихся от одной ситуации, выделенной из фона неопределен­ного, к другой. Эта тотальность как таковая не схватывается, однако она, переживаемая как прочная, надежная почва вся­кого ситуационно обусловленного толкования, дана вместе (mitgegeben) с течением опыта"³. Рассмотрим более подроб — но, как эти свойства жизненного мира можно интерпретиро­вать в формально — прагматическом плане.

1. Жизненный мир дан коммуникативно действующему субъекту с несомненностью и совершенно не может быть проблематизирован потому, что составные части жизненно­го мира, обладающие для нас непосредственной известнос­тью, не имеют статуса объективных фактов, социальных норм или субъективных переживаний, относительно которых го­ворящий и слушатель могут достигать взаимопонимания. Все составные части некоторой ситуации действия, относитель­но которых участники при помощи коммуникативных выра­жений хотят достигнуть консенсуса, должны допускать по­становку под вопрос; и эта область проблематизируемого ог­раничена той ситуацией действия, которая окружена подвиж­ными горизонтами жизненного мира. Это значит, что жизненный мир образует для актора, который находится в определенной ситуации, тот фон, который, в принципе, дос­тупен, но не принадлежит к области релевантности ситуации действия. Жизненный мир образует интуитивно наличную (и в этом отношении — знакомую и прозрачную) и вместе с тем необозримую сеть предпосылок, которые должны быть выполнены, чтобы то или иное символическое проявление участника коммуникации вообще было осмысленным. При этом жизненный мир в целом постоянно остается фоном, актуализируется лишь непосредственно задействованный

фрагмент. Поэтому жизненный мир дан в том модусе само собой разумеющегося, который всегда находится ниже уров­ня в принципе доступных критике убеждений'.

2. Жизненный мир обязан своей непосредственной и бе­зусловной достоверностью социальному априори, встроен­ному в иитерсубъективность языкового взаимопонимания. Характеризующую жизненный мир общность надлежит по­нимать весьма радикально: она предшествует любому воз — можному разногласию; в отличие от интерсубъективно раз­деляемого знания она не может быть опровергнута опытом, в крайнем случае — лишь шоковым образом разрушена. "Пер­спективность восприятия и толкования, которая связана с коммуникативными ролями первого, второго и третьего лица, является решающей для структуры ситуации действия, по свой жизненный мир члены того или иного коллектива относят к себе в первом лице множественного лица, наподобие того, как отдельный говорящий относит к себе в первом лице един — ственного числа привилегированно доступный ему субъек­тивный мир" ².

3. Ситуации действия сменяют одна другую, но границы жизненного мира при этом не могут быть трапсцендирова— ны. Жизненный мир образует ту среду, в которой смеща­ются горизонты ситуаций, в которой они расширяются или сужаются. Он образует тот контекст, который, сам являясь безграничным, устанавливает границы. Жизненный мир включается в конкретные процессы коммуникативного вза­имопонимания лишь очень непрямым образом и остается поэтому неопределенным: лишь обретая релевантность на­личной ситуации, некий фрагмент жизненного мира попа­дает в поле зрения как такая культурная очевидность, кото — рая опосредуется интерпретацией и в той мере, в какой она тематизируется, утрачивает свой изначальный модус непроб — лематически данного. Постоянно существует опасность, что возникнут некие новые ситуации, ставящие под вопрос со­стоятельность наших прежних представлений, но они не мо — гут, однако, поколебать наивное доверие к жизненному миру. Повседневная коммуникативная практика вообще несовме­стима с гипотезой, что "все могло бы быть и иначе", по­скольку жизненный мир иммунизирован против тотальной проблематизации.

До тех пор, пока мы не выходим за пределы установки вовлеченного в повседневную коммуникативную практику

актора, направленной на ситуации действия, мы вообще не можем увидеть ограниченность жизненного мира, которая определяется конечностью накопленного и всегда еще спо­собного к расширению запаса знаний. Для участника комму­никации жизненный мир образует исключающий обман и принципиально неисчерпаемый контекст, поэтому каждое си­туативное понимание основывается на глобальном пред—по­нимании, а каждое определение ситуации действия есть тол­кование в рамках "уже истолкованного", рефлексивное дви­жение внутри дорефлексивно известной действительности.

Таким образом, отбрасывая понятийность философии сознания, при помощи которой как Гуссерль, так и Шюц ана­лизировали проблематику жизненного мира, мы можем опре­делять его как языково организованный и передаваемый от поколения к поколению посредством культурных традиций запас образцов толкования. При этом статус жизненного мира в структуре коммуникативного опыта все же еще нуждается в уточнении. И, прежде всего, понятие жизненного мира важ­но четко отличать от формального концепта мира, использу­емого в понятийности коммуникативного действования.

Как уже разъяснялось, Хабермас полагает, что говорящий, выполняющий речевой акт, устанавливает посредством пего отношения, во —первых, к чему —то в объективном мире (как совокупности сущностей, относительно которых возможны истинные высказывания), во —вторых, к чему —то в социальном мире (как совокупности легитимно упорядоченных межлич­ностных отношений) и, в —третьих, к чему —то в субъективном мире (как совокупности привилегированно доступных пере­живаний, которые говорящий может правдиво выразить пе­ред публикой). Референтами речевого действия являются для говорящего соответственно нечто объективное, нечто норма­тивное и нечто субъективное. Коммуникативное действова — ние основывается на том кооперативном процессе толкова­ния, в котором участники соотносятся с чем —то в объектив­ном, социальном и субъективном мирах; при этом говоря­щий и слушатель используют систему трех мироотношсиий как рамки интерпретации, в которых они вырабатывают об­щие определения их ситуации действия.

Однако язык и культурное предание, конститутивные для жизненного мира, не совпадают с формальными понятиями мира, с помощью которых участники коммуникации совмес­тно определяют их ситуацию действия, и не встречаются им как нечто в объективном, социальном или субъективном ми­рах. Участники коммуникации, совершая или воспринимая речевое действие, движутся внутри их языка, будучи настоль —

ко погруженными в него, что не могут поставить перед собой интерсубъективное выражение таким же образом, каким они представляют событие как нечто объективное, поведенчес — кое ожидание как нечто нормативное, а желание или чувство как нечто субъективное. Коль скоро акторы сохраняют свою перформативную установку непосредственных участников коммуникации, действительно используемый ими язык оста­ется у них "за спиной"; говорящий в принципе не может за­нять в отношении него никакую внешнюю позицию.

Сказанное справедливо и относительно тех культурных образцов толкования, которые транслируются в этом языке. Естественные языки консервируют содержания традиций, которые вообще могут существовать только в символической форме; в свою очередь, и культура откладывает отпечаток на языке, так как семантический потенциал языка должен соот­ветствовать сложности накопленных культурных содержаний.

Этот запас знаний обеспечивает участников фоновыми убеждениями, которые совместно полагаются всеми участ­никами коммуникации как гарантированные. Из этих убеж­дений образуется соответствующий контекст процессов вза­имопонимания, в которых акторы используют имеющиеся определения ситуации действия или согласуют новые. Если действующие лица выходят за пределы горизонта данной ситуации, они не попадают в пустоту, а оказываются в дру­гой, только что актуализированной, но уже пред—интерпрети­рованной области само собой разумеющегося культуры. В коммуникативной практике повседневной жизни вообще не встречаются совершенно неизвестные ситуации. Новые си­туации возникают всегда на почве жизненного мира, кото­рый построен из нажитого запаса знания. И по отношению к нему участники коммуникации могут запять внешнюю пози­цию в столь же малой мере, как и по отношению к использу­емому естественному языку — средству практики взаимопо­нимания.

Следовательно, категория жизненного мира имеет иной статус, нежели используемые в концепции коммуникативно­го действования формальные понятия мира. Последние, вме­сте с тремя типами доступных критике притязаний на значи­мость, образуют категориальные "строительные леса", кото­рые служат тому, чтобы проблематические, т. е. требующие достижения единства, ситуации вписать в содержательно уже интерпретированный жизненный мир. Благодаря формаль­ным концептам мира говорящий и слушатель могут квалифи­цировать возможные референты их речевых действий таким образом, чтобы тс могли относиться к чему —то объективному,

социальному или субъективному. Напротив, с помощью по­нятия жизненного мира говорящий и слушатель не соотно­сятся с чем-то как "интерсубъективным" — коммуникативно действующие всегда движутся внутри горизонта их жизнен­ного мира и не могут выйти за его пределы. Как интерпрета­торы они сами вместе со своими речевыми действиями при­надлежат жизненному миру, но они не могут соотнестись с "чем—то в жизненном мире" таким же образом, как с факта­ми, нормами или переживаниями.

Пожалуй, можно сказать, что жизненному миру присущ своеобразный квазитрансцендентальный статус по отноше­нию ко всему, что может быть рубрицировано формальными концептами мира. Именно структуры жизненного мира уста­навливают формы интерсубъективности возможного взаимо­понимания, и именно им участники коммуникации обязаны своей внешней позицией по отношению к тому "впутрими — ровому" (т. е. относящемуся к тому или иному "миру"), отно­сительно чего они могут достигать взаимопонимания. "Жиз­ненный мир является как бы той трансцендентальной облас­тью, в которой встречаются говорящий и слушатель, где они взаимно могут выдвигать притязание на то, что их выраже­ния и мир (объективный, социальный или субъективный) согласуются друг с другом, и где они могут эти притязания на значимость критиковать и подтверждать, разрешать свои расхождения и достигать согласия. <...> Жизненный мир конститутивен для взаимопонимания как такового, тогда как формальные понятия языка образуют систему отношений для того, о чем возможно взаимопонимание: говорящий и слуша­тель договариваются из общего для них жизненного мира относительно чего — то в объективном, социальном или субъек — тивпом мире" '.

Формально — прагматически переиптерпретировапное по — иятие жизненного мира может выполнять трансценденталь­ные функции без того, чтобы нужно было постулировать трансцендентального субъекта: благодаря притязаниям на значимость, трансцендирующим все сугубо локальные мас­штабы, напряжение, существующее между трансценденталь -ными предпосылками и эмпирическими данностями, прони­зывает саму фактичность повседневной коммуникативной практики. Теория коммуникативного действования де —транс — цендеициализирует царство умопостигаемого посредством того, что она открывает идеализирующую силу предвосхи­щения в неизбежных прагматических предпосылках рече —

вых актов, т. е. в средоточии самой практики взаимопони­мания (такие идеализации, правда, становятся зримыми лишь в не —повседневных формах коммуникации — в аргумента­ции). "Идея обеспечения открытых критике притязаний на значимость требует таких идеализации, которые, будучи спу­щены с трансцендентального неба на твердую почву жиз — ненного мира, обнаруживают свою действенность в медиу­ме естественного языка" '.