Эта сложная сценическая жизнь есть у каждого героя, и сила спектакля в том, что он не пропустил ни одного изгиба и поворота духовной биографии к а ж д о г о героя

Маленькие истории жителей Чулимска, случившиеся прош­лым летом, вывели к глубоким и сложным нравственным про­блемам времени.

Критик М. Седых писала по поводу спектакля «Прошлым летом в Чулимске»: «Товстоногов относится к драме Валентины как к трагедии. Она обретает размах, но теряет реальность. Становится символом, но разрушается плоть. Она может пот­рясти, но не позволяет сострадать».¹

Товстоногов может, видимо, согласиться с этой мыслью. Ре­жиссер и задумывал именно трагедию. Это жанровое решение

«Театр», 1974, № 9, с. 58.

отметили все критики. «Сыгранный как бытовая драма, — писал критик И. Золотусский,— спектакль вместе с тем возвысился до внутренней трагедийности».¹ Оно вытекало из обостренного от­ношения к самой сердцевине пьесы А. Вампилова, из ее нрав­ственного максимализма, который проверяется образом Вален­тины и воплощается в этом характере. Трагический, идеальный характер призван был контрастировать с тем г л у х и м бытом, заскорузлостью отношений и мировосприятия, которые царят вокруг Валентины.

Режиссер готов понять причины слабости Ш а м а н о в а , эго­изма Зины, одичания П а ш к и , мелочности Мечеткина, душевной жестокости Афанасия, скопидомства отца Валентины и каждому в отдельности д а ж е простить. Однако все вместе они могут соз­дать нравственный климат, несовместимый с н а ш и м и мораль­ными идеалами. Самый сильный сигнал тревоги дает в искус­стве трагедия.

В. Климцев, напечатавший в «Комсомольской правде» под рубрикой «Рецензирует читатель» заметку о сборнике пьес А. Вампилова, верно заметил, что «бытовое и личное у Вампи-лова всегда обнаруживает свою социальную подоплеку».²

Ни Товстоногов, ни Вампилов не разделяют чрезмерно опти­мистическую позицию, предполагающую мгновенное исправле­ние нравов под влиянием даже самого прекрасного во всех отношениях человека. Трагический спектакль понуждает заду­маться, он вызывает душевную боль, которая обостряет внут­реннее зрение. С драматургией А. Вампилова, да простят это сравнение, видимо, будет повторяться сценическая история че­ховской драматургии — произведения А. Вампилова не подда­ются исчерпывающему прочтению, они многозначны, глубоки и художнически объективны: он прежде всего стремится понять жизнь и человека. Такое наблюдение кажется верным, во вся­ком случае для «Провинциальных анекдотов», «Прошлым летом в Чулимске» и «Утиной охоты». К а ж д ы й серьезный режиссер может найти здесь мотивы, которые он посчитает актуаль­ными.

Нетрудно представить себе и несколько иную трактовку пьесы «Прошлым летом в Чулимске», которая будет по-своему правомерной,— спектакль с романтической героиней. Товстоно­гов склонен принять трезвую и ж е с т к о в а т у ю и н т о н а ц и ю драма­турга. Ему более близка эта линия в литературе, недаром вскоре он ставит В. Ш у к ш и н а и В. Тендрякова.

В «Энергичных людях» В. Ш у к ш и н а , в этой «повести для театра в жанре сатиры» (1974), Товстоногов без особого труда устанавливает контакт с залом. Как эстрадный номер, спектакль сразу вводит вас в курс дела, заявляет жанр: действие его —

₂¹ «Комсомольская правда», 1974, 30 марта. «Комсомольская правда», 1976, 4 января.

как в концерте — вынесено на самый передний план, на просце­ниум. Комнаты героя «дефицита», «энергичного человека» Арис­тарха Петровича расположены вдоль рампы — можно спокойно рассмотреть их убранство: модный ныне старинный буфет, холо­дильник, еще один в углу, три люстры, пустая рама, а рядом картина, зеркало в дорогой золотой оправе, бутылки у тахты, под столом, на столе, еще зеркало, еще шкаф, телевизор. Ком­наты буквально набиты этими приметами современного бла­гополучия, они перенасыщены ими. Они выдают жадность и безвкусие хозяев.

«Эстрадность» формы в начале спектакля, весь анекдоти­чески простой сюжет, рассказывающий о том, как испугался Аристарх Петрович, а с ним и его присные, разоблачения, кото­рым пригрозила приревновавшая жена, ставят перед режиссе­ром известные трудности. Эстрадная броскость, конечно, в жанре и в духе пьесы, но она лишает режиссера необходимых сюжетных и психологических загадок, материал может исчер­пать себя на первых минутах представления.

Товстоногов по-своему «обходит» эту сложность — верный себе, он ставит психологический гротеск, ищет внутренних обоснований каждому поступку. Его интересуют не сами махи­нации с дефицитной резиной, не уголовщина, а фантасмагория, циничная бездуховность, предел падения персонажей шукшин­ской истории. Он полностью разделяет авторский гнев — до не­нависти, до побеления пальцев, но хочет еще растолковать нам психологию героев, раскрыть ее в действии.

В спектакле все идет естественно, по нормальной логике, но первая посылка в логической связи — л о ж н а я : они не за тех себя принимают. Непрерывный хохот зала сопровождает драму утраченных иллюзий. Таким богатым, таким уверенным в своей житейской хваткости, в своем практическом уме, в своей даже философии — все им дается с большим трудом. Трудно спеть песню. «Не вышла песня, не сладилась»,— комментирует знако­мый голос Василия Макаровича Ш у к ш и н а . Трудно понять друг друга — общение никак не налаживается. Трудно даже пиджак надеть: Аристарх впопыхах, с сильного похмелья надел вместо п и д ж а к а б р ю к и . Трудно снять эти злосчастные б р ю к и : Е. Лебе­дев показывает своего рода эстрадный шедевр. Трудно выпить рюмку водки — руки дрожат. Тут Е. Лебедев снова разворачи­вает целую пантомиму: он долго борется со стаканом, с соб­ственными руками, прижимает край стакана, чтобы не стучал, наконец, при помощи полотенца удалось притянуть стакан и руку к губам. Все трудно...

Ж е н у уговорить тоже не смогли, даже угроза убийства не подействовала. Кое-как обманули, да и то подозреваю, что ге­роиня Э. П о п о в о й просто сама устала от непривычного напря­жения и позволила себя обмануть.

По квартире развешаны ленты серпантина — праздник жизни тут празднуют, но, как оказывается, трудно даются на этом тор­жестве самые простые и естественные вещи.

Гротеск здесь выражен через действие, он в самом способе актерского существования. «Победители» жизни оказываются амебно элементарными человечками. Последовательно и же­стоко отнимает режиссер у них какие-либо иллюзии. Финаль­ный выход милиции тут, собственно, у ж е не нужен: следствие и суд провел сам режиссер. Присутствовавшие с одобрением встретили приговор.

Нетрудно установить связи природы режиссерского замысла «Энергичных людей», его гражданского пафоса со спектаклем « Б а л а л а й к и н и К⁰», но в а ж н о отметить, что в своем существе, в защите духовности, в протесте против морального опустоше­ния он родствен и вампиловскому спектаклю. Режиссер продол­жает разговор, который кажется ему важным сегодня. Его са­тира одухотворена высокими гражданскими принципами.

«Литературная газета» опубликовала 28 июня 1972 года «Диалог о театре», который провели драматург В. Розов и Г. Товстоногов. «Я представляю себе вас перед премьерой,— говорит В. Розов,— шутка ли, вокруг идет ш у м : «Товстоногов выпускает спектакль...» Ну, поставил пьесу Сидоров. Мы идем, говорим: «Ай да Сидоров!» Но выпускает Товстоногов — и на­чинается: «А-а... Да вы знаете... Нет, «Мещане» все-таки у него были лучше... Э-э, знаете, есть какие-то элементы, но чисто но­вого не так уж много... Большой, конечно, режиссер, но у ж е сработался...» Говорят так, верно?» «Да»,— ответил Товстоно­гов, понимая, что от театральных разговоров н и к у д а не у й т и .

Нет театров без трудностей, нет людей без ошибок, никто, никогда и нигде не шел дорогой сплошных успехов. Нет, ви­димо, и абсолютных мерок в искусстве — потому-то так опасны сравнения и так легки «разговоры». Однако есть реальность се­годняшнего дня искусства, а в ней далеко не всякий может пред­ложить за три года такой разнообразный список спектаклей: «Ханума», «Прошлым летом в Чулимске», «Энергичные люди», «Три мешка сорной пшеницы», «Протокол одного заседания», «История лошади».

Товстоногов вновь показывает пример обдуманной и профес­сионально точной работы — без спешки и суеты.