Мертвый хватает живого 4 страница

пропаганды тетушек” (очевидно, она заблуждалась, ее сбили

с толку их рассуждения, разговоры) или что герой был тетушками проинструктирован

(то есть выслушал их наставления). Он “решил стать писателем”, но

его родственники оказались “весьма скептичны! ”. Тут не надо бы

даже - оказались отчаянными скептиками, в рассказе,

написанном очень иронически и чуть старомодно, верней прозвучало бы: маловерами. Но слова вроде sceptic почти всегда переносят в русский текст нетронутыми

даже хорошие, опытные переводчики.

“Скептичные скелеты

деревьев” - что сие значит? “Она эманировала злобу вокруг

себя” - а может быть, попросту источала злобу, дышала злобой?

В самом современном тексте

незачем человеку стараться “переделать максимум дел в минимальное количество

времени” (да еще “с любезной миной”!). Неудачного

соседства не было бы, если б герой старался втиснуть (уложить, вместить) как можно больше дел (или успеть как можно больше) в

самый короткий срок (в самое малое, короткое время, как можно

быстрее).

И если через несколько

страниц уместно: “иногда мне хочется изобрести такой концентрат”, то

уже не стоит продолжать: “который в минимальном объеме выражал бы максимум

вещей”, а вполне хватило бы в самом малом объеме выражал бы как

можно больше понятий. Вероятно, переводчик соблазнился сжатостью,

“концентрированностью” фразы и не почувствовал, какая она получилась казенная.

А ведь это говорит о себе живой человек - не сухарь-теоретик, а чуткая,

думающая женщина.

Героине современного романа,

женщине работающей, вполне интеллигентной, опостылели капризы докучной

заказчицы. “Бывают дни, когда проблемы мадам (такой-то) меня не

волнуют”, - говорит она. “У вас (свои) проблемы? ” - спрашивает

собеседница. И дальше передаются мысли героини о себе: “Ее проблемы все

те же”... (следует перечень). Неужто не вернее трижды повторенные проблемы заменить

словом заботы?

Не надо хозяйке решать проблему, что сготовить на ужин, достаточно просто решить, что сготовить. В быту француженки или англичанки, в рассказе или романе европейского

автора problem сплошь и рядом означает отнюдь не мировую проблему, а просто

самую обыкновенную задачу!

Почему в переводе человек

“победоносно взглянул на слушателей над архаичными очками”? Да потому,

что в подлиннике archaic. А проще и грамотней было бы: взглянул... поверх старомодных

очков.

“Она не поблагодарила меня за

советы, никак не прокомментировала их”. В подлиннике comment, но

естественней хотя бы: никак на них не отозвалась (ни слова не ответила).

“Не буду вступать с тобой в дискуссию” -

в обычном житейском разговоре простые бесхитростные люди, не книжники и не

чиновники, уж наверно скажут: не стану спорить (а может быть, смотря по

настроению, ввязываться в спор).

Вошла лимфатического вида служанка.

Lymphatic означает вовсе не только внешний вид: она была вялая,

малоподвижная, неповоротливая, медлительная, а может

быть, и ленивая!

“Они впали в панику”(еще пример слепоты и глухоты!). Словом panic у нас тоже часто злоупотребляют,

ведь по словарю паника - это крайний, неудержимый страх, внезапный ужас,

охвативший, как правило, сразу множество людей. Бывает, конечно, что толпу

охватит паника или человек панически чего-то боится. А чаще можно

и нужно сказать хотя бы: ими овладел ужас, они насмерть перепугались,

ему стало страшно, он был в страхе, его охватил ужас, он

страшился, смертельно боялся, отчаянно, до смерти боялся.

Точно так же и sympathy

по-русски далеко не всегда - симпатия, чаще - сочувствие, подчас - приязнь, расположение, доброжелательство (особенно

в прозе писателей-классиков, в книгах о людях и событиях прошлого или

позапрошлого века), и антипатия почти всегда менее уместна в русской

фразе, чем неприязнь.

Не реже попадает в русский

текст еще одно злополучное слово - интеллект. Особенно в

современной научной фантастике, где действуют представители иных миров, наши

братья по разуму. И вот в уста не слишком культурного землянина переводчик

вкладывает такое: “Они странные и красивые, это верно, но с интеллектом не

выше, чем у дождевого червя”. А говорящий явно не способен так выражаться, он

скажет хотя бы: но разума (даже мозгов!) у них не больше...

Бедная, бедная научная

фантастика... Без конца можно черпать из нее примеры канцелярской тяжеловесности,

канцелярской сухости. В любом плохом переводе (а подчас и в неплохом!)

встречаешь кальку вроде “Я не рекомендую тебе с ним связываться”, когда

так и просится: не советую. Но, кажется, только в фантастическом

рассказе можно прочитать, что “мама... иногда чувствовала парадоксальную жалость”

к девочке, – а вернее да и человечней безо всяких непереваренных,

непереведенных paradox: как ни странно, мама порой жалела

девочку.

А вот опять - отнюдь не

фантастическое, повседневное, то, что встречаешь на каждом шагу.

“Припоминаю знаменательный инцидент”.Конечно же, incident равнозначен нашему случай, происшествие,

событие, и нет в нем того оттенка, что в выражении “пограничный

инцидент”.

“Закончил объяснение задач

нашего эксперимента” - а куда лучше: объяснил, для

чего нужен наш опыт. Научности и серьезности это не повредило бы

даже в деловом отчете, а в романе, в разговорах и раздумьях людей - тем

более! Зачем unprecedented experience переводить как беспрецедентный опыт? По смыслу это беспримерное, небывалое, неслыханное событие. Зачастую

experience просто попытка, испытание, проба. Сухой эксперимент

не всегда необходим даже в научном тексте.

“Мы оказались в тисках дилеммы” -

а лучше перед выбором, нелегко нам было сделать выбор, у нас не было выхода.

Когда англичанин восклицает:

absurd! - верней и естественней перевести не абсурд, хотя и

это слово мы тоже позаимствовали из европейских языков, а чушь, вздор,

чепуха, нелепо, смехотворно, в каких-то случаях -

бред (то есть перевести так, чтобы русский читатель воспринимал русское

слово, как европеец воспринимает absurd).

И когда оратор в парламенте

was competent, то есть умно и умело отвечал на запрос, не надо тащить в русский

текст “он был компетентен”, куда вернее: он был на высоте, он говорил толково, дельно, находчиво. А в ином

случае просто - знал свое дело (знал, что говорит).

Привыкнув к иностранным

словам и словечкам, иные литераторы то ли для солидности, то ли, как им порой

кажется, для иронии вставляют их в самые неподходящие речи и описания. Тем

легче поддаются этому соблазну переводчики.

У автора буквально: едва

герой достиг (добрался до) клочка тени, места, где можно укрыться от

палящих солнечных лучей, едва он туда дополз... А у переводчика

“едва маневр был завершен”! У автора: the greatest journalistic scoop.

Тут даже можно бы сказать, что описываемое событие стало величайшей сенсацией

за все время существования газет. Но переводчику этого мало, он вставляет два

иностранных слова: это, мол, был рекорд информации!

В подлиннике просто: How

would you like it? - А как бы вам это понравилось? В переводе:

“Улыбалась бы вам такая перспектива? ”

В подлиннике

suggestions - намеки, можно перевести: напрасно вы намекаете, что

с вами поступили непорядочно, я не хочу этого слушать. А в переводе: “Я не

желаю выслушивать инсинуации (!), что с вами поступили

непорядочно”. О человеке сказано: faithful - верный, преданный, можно бы - воплощенная преданность, но переводчик

ставит: воплощенная лояльность!

Два брата ехали, “оцепенев в

атмосфере темного купе и стараясь симулировать сон”. Через 20 лет при

переиздании “исправлено”: имитировать сон! Одно французское слово

заменили другим, даже менее верным. А смысл этой невнятицы по-русски очень

прост: братья забились каждый в свой угол и притворялись (прикидывались)

спящими, делали вид, будто спят.

Что было бы с человеком,

попади он “в аналогичную ситуацию”? Это уже не из перевода, а из

оригинальной повести. Почему-то хорошему, думающему литератору легче написать

так, чем хотя бы: окажись он в таком же (подобном) положении или попади

он в такой переплет. Тем легче злополучную situation

перетаскивает в русский текст переводчик:

“Братья... когда сумма всех

необходимых факторов с учетом возможных ошибок покажет, что ситуация сложилась

с балансом риска два - один в нашу пользу, мы начнем восстание”.

Это не пародия! Это опубликованный перевод фантастического рассказа, причем

обстановка - средневековая, действуют воины и монахи, а разговаривают они,

как заправские канцелярские крысы XX века.

Увы, так переводят не только

начинающие, и отнюдь не только фантастику (которой и вправду нередко занимаются

неопытные переводчики, непрофессионалы).

“Такую ситуацию нелегко

распутать” - а почему не узел?

“В такой отчаянной

ситуации” - почему не в беде?

“Ситуация не оставляла

мне выбора” - а почему не просто у меня уже не было выбора?

Одаренный переводчик, притом

не новичок, не смущаясь пишет: “Таков был итог трезвого анализа

ситуации корреспондентом”. Хотя вполне в его силах и возможностях

сказать: Вот к чему пришел корреспондент, трезво оценив (обдумав)

положение. Тем более что рядом, в рифму к ситуации, есть еще “кто

согласится быть свидетелем эксгумации? ”. А надо просто: кто

захочет смотреть, как извлекают мертвецов (или трупы) из могилы...

“Он был упрям, но тут он

нарвался на другого упрямца. На этот раз инициатива оказалась в руках

собеседника”. Да, initiative в подлиннике есть. Но не лучше ли, не вернее ли

даже в современном романе о хитросплетениях парламентской политики сказать хотя

бы: Конечно, он был упрям, но тут нашла коса на камень. Хозяином положения оказался

собеседник.

“Командирам предоставили

полную инициативу” - а лучше бы: командиры могли действовать

самостоятельно.

А если переводчик пишет: “Инициатива

разрыва исходила от него”, он еще и глух, ибо не замечает совершенно не

нужную тут рифму!

И не надо переводить буквально:

“отозвался с сарказмом” - не нужен и плохо звучит этот

“свист”. Не лучше ли по-русски: язвительно (а может быть, даже ехидно)

отозвался?

* * *

Есть тут и еще одна беда.

Слова яркие,

нестандартные - те же самые ехидно, язвительно,

едко - становятся редкостью, даже насмешку встретишь не часто:

их вытесняет одна и та же ирония. Пусть и она по-своему неплоха,

но плохо, когда какое-то одно слово заменяет многие, живые и образные, и они

постепенно выпадают из обихода, “вымирают, как мамонт со льда”.

Странно звучит (о человеке,

который считался в определенных вопросах знатоком и высказывался немногословно,

но весьма уверенно): “его спокойный, сдержанный детерминизм”. Философский

термин не очень к месту, вполне хватило бы уверенности или решительности.

Насколько естественней,

когда, скажем, cynical переводится равноценным русским словом (и не всегда

одним и тем же, смотря о ком и о чем речь). Конечно же, у коровы глаза не циничные, а равнодушные, и у какого-нибудь мальчишки физиономия едва ли

циничная - скорее попросту дерзкая, нахальная. И

конечно, ни к чему в хорошем английском рассказе:

“Даже движения его ног

казались циничными”!

“Террор в лесу” -

а смысл: лесные страхи, ужасы.

К сожалению, очень и очень

многие авторы и переводчики уже не ощущают чужеродности заемного слова в

русской фразе - страницы их так и пестрят иноплеменными словами.

В неплохом переводе сложного

и впрямь иронического текста сказано: “Простые механизмы жизни раздирали

деликатную розовую кожицу моего тельца”. Не знаю, как насчет

“механизмов”, но кожица, вероятно, просто нежная (чувствительная).

Из другого, тоже очень

неплохого перевода: “Дом... был одним из тех курьезных зданий”, которые

столько достраивают и переделывают, что в них уже ничего толком не разберешь.

Переводчик не догадался подставить русское: несуразных, нелепых, а может быть, хватило бы и своеобразных.

О ручье: мягкий вкус профильтрованной

листьями воды - а надо бы: процеженной сквозь листья, отцеженной

листьями.

И еще: человек слушал “птиц,

насекомых, нервный шорох сосновых иголок” - вот тоже коварное

слово! Как часто nervous переводят буквально, и оно некстати придает

повествованию то ли медицинский, то ли “дамский” оттенок. Шорох сосновых иголок

скорее уж тревожный, беспокойный. Когда у героя

художественной прозы неспокойно на душе, ходить из угла в угол или постукивать

пальцами по столу ему тоже хорошо бы не нервно, а тревожно,

беспокойно, взволнованно. Но, к сожалению, и в обыденной

нашей речи, и в литературе нервы встречаешь поминутно, словно в истории

болезни.

“Она выглядела, как обычно, цветущей, но издерганной и нервной” - переводчик не

заметил, что это плохо сочетается. А суть в том, что у героини рассказа вид

был, как всегда, цветущий, однако она казалась

неспокойной и озабоченной.

“Она так нервничала” -

а лучше: волновалась, огорчалась, тревожилась, не

находила себе места, не находила покоя (только не “переживала”!).

“Его нервы не

выдержали” - а куда лучше: ему изменило самообладание, не

хватило выдержки, он потерял власть над собой.

“Никто бы не подумал, что он

мог до такой степени распустить свои нервы”. В подлиннике that he

had not been able to trust his nerve (не nerves) - что ему могло

изменить мужество! Это можно бы счесть нечаянной “глазной”

ошибкой, но пристрастие к тому же злополучному словечку обнаруживается снова и

снова. “Он начал нервничать”, а у автора: His nerve began to fail him -

опять-таки мужество ему изменило. Кто-то ухитрился даже космический корабль

окрестить “Нерва”! А это, конечно, “Мужество” или “Отважный”.

“Он нервировал меня”,

а в оригинале he was baiting me - поддразнивал, искушал, в

данном случае - старался вызвать на разговор. Не стоило бы

придираться к этим все же случайным промахам, не будь они так показательны.

Затасканное, стершееся слово употребляют кстати и некстати, уже не вдумываясь,

почти не замечая.

А вот как легко и удачно

избежал его молодой переводчик: “От волнения у нее зуб на зуб не попадал”.

Если книга - все равно,

написанная по-русски или на русский язык переведенная, - пестрит

иноплеменными словами, это всегда плохо. Но есть среди них особенно зловредные,

пронырливые и настырные слова, слова-паразиты, от которых поистине отбою нет.

Они не несут никакой информации, не прибавляют ничего нового. Это -

всевозможные факты, моменты и иже с ними. В 99 случаях из 100 их

можно выбросить без малейшего ущерба для фразы. Словесная труха эта

отвратительно засоряет речь, сушит мысль и чувство, искажает образ, живых людей

с их горем и радостью обращает в манекены.

“Но не сам факт неудачи

послужил причиной отчаяния” - факт совершенно лишний. Лучше: Но

не сама неудача привела его в отчаяние.

“Последнее было таким

постыдным фактом” - а почему не просто: это было постыдно?

“Прокомментировал этот

факт” - господи, да просто: объяснил, в чем тут дело!

“Никогда раньше я не пытался

этого анализировать, просто констатировал тот факт, что не все идет гладко”. Если человек не болен тяжелой формой канцелярита,

он, уж наверно, скажет: ...я не пытался в этом разобраться, видел

(понимал) только...

“Фактически дело

обстояло так...” - а зачем фактически? Дело обстояло так, или:

А на самом деле, или даже просто: Оказалось...

Герой переводного романа

обнаружил, что после грозной катастрофы в живых остался только он с тремя

друзьями. “Меня поразил этот факт, страшный и нежданный”. Право,

уж лучше бы в такую трагическую минуту человека поразило страшное и нежданное открытие!

Негр, всемирно известный

музыкант, вернулся в родной город, на юг США. Он осмелился приехать в спальном

вагоне: “Факт, необычный для негра в этих краях”. Да просто: поступок, для негра в этих краях необычный, неслыханный, либо - такого негры

в этих краях себе не позволяют. Либо - о таком в этих краях

не слыхивали.

“Туземцев... нисколько не

смущал тот факт, что они не понимают языка пришельцев”.

Канцелярский, газетный термин никак не сочетается с неграмотными туземцами. Факт

тут - и еще в сотнях, в тысячах подобных случаев! - мусор,

ненужность, надо сказать просто: нисколько не смущало.

“Он мужественно признал тот факт, что друг для него потерян”. А не вернее ли потрясенному утратой человеку

признать горькую истину?

Роман о Венгрии, крестьянский

быт, позапрошлый век. Читаем: “Саранча из фактора, уничтожающего

пищу... превращается в фактор, создающий ее...”

А вот другой зловредный

паразит нашей речи:

“Самый маленький шанс лучше,

чем полное отсутствие надежды”. А почему бы не сказать: самая малая искра

надежды лучше, чем безнадежность?

Пишут: “не стоит упускать шанс”вместо - упускать случай, возможность; выпал шанс

вместо - выпало счастье, посчастливилось, повезло,

улыбнулось счастье (или удача); “наконец я получил шанс рассказать о

своих похождениях” вместо наконец-то я мог, сумел, мне удалось

рассказать...

“У нас мало шансов на

победу” - а надо бы: едва ли мы победим. “Всегда

есть шанс” - говорит священник (!). Уж конечно, в его устах

естественнее надежда!

И право же, подчас эти шансы

приводят на память речи бессмертного Остапа Бендера или крик воровской души

из ранних стихов Сельвинского: “А у меня, понимаешь ты, шанец жить...”

“У меня не было абсолютно никаких

шансов на спасение” - абсолютно рядом с никаких лишнее,

оно ничего не прибавляет к смыслу, не усиливает интонацию, а, напротив,

разжижает, разбавляет фразу.

“Это абсолютно исключено” -

исключено само по себе решительно и недвусмысленно, абсолютно здесь

лишнее. Говорят, пишут, переводят: абсолютно верно - вместо совершенно

верно, абсолютно невозможно - вместо никак нельзя,

абсолютная темнота - вместо хотя бы непроглядная тьма или темно,

хоть глаз выколи, абсолютно одинокий - вместо очень (совершенно)

одинокий, один как перст. А вместо “это уж абсолютно глупо”

в разговоре куда правдоподобней прозвучало бы - это уж совсем глупо, и даже в ином случае, прошу прощенья, - он просто (круглый) дурак!

“Вся эта болтовня не дала абсолютно

никаких результатов”. Непритязательной болтовне совсем

некстати два таких книжных, официальных привеска, лучше: ничего не дала,

ни к чему не привела, от нее не было никакого толку, либо,

наконец, - все это были пустые (никчемные, зряшные,

пустопорожние) разговоры.

В романе десятки раз

“абсолютно” стояло там, где лучше бы “совершенно”. Оно примелькалось,

обесценилось. И в том единственном случае, когда слово это и впрямь необходимо,

поставлено в своем истинном значении: нечто приобрело “абсолютную ценность” -

оно уже не воспринимается.

Порой доходит до анекдотов.

Пишут: “Никто не предполагал... что какой-нибудь фермер будет начинать с абсолютного

нуля”. Переводчик имел в виду, разумеется, на пустом месте и

не заметил, что в текст ворвалось совсем некстати инородное физическое понятие:

температура -273°!

Юный герой одного рассказа

был “единственным, кого не затрагивала... радостная, праздничная атмосфера”.Вот еще одно слово-паразит! Достаточно сказать: мальчика не заражало общее

веселье, он не разделял праздничного настроения. Иногда

атмосферу лучше передать словом волнение, иногда - обстановка, да мало ли способов избежать чрезмерной учености или казенщины!

Из газетной заметки: “Увы,

дальнейшие события лишь подтвердили, что подобная атмосфера ни от чего

не гарантирует”.

А вот случай, когда атмосфера

употреблена в прямом значении слова, и все-таки в переводе не грех бы ее

избежать. В переводном романе (и даже не очень современном) речь идет о белой

мыши на подводной лодке: “...это создание со своим более хрупким организмом

предупреждало моряков о порче атмосферы”. А надо примерно: по

этому хрупкому зверьку моряки замечали, что воздух становится негодным для

дыхания.

Если

бы начинающих литераторов, редакторов, переводчиков можно было учить за партой,

не худо бы на обложках тетрадей (как для первоклашек таблицу умножения)

помещать примерный список соответствий: слева - образчики того, как чаще

всего переводят (вернее, заимствуют без перевода!) иностранное слово,

справа - как в девяти случаях из десяти (даже в статье или газетном

очерке, а тем более в художественной прозе!) его надо бы перевести. Список

получился бы длиною метра эдак на три. Думается, вышло бы вполне наглядно. И

пусть бы начинающий литератор запомнил как дважды два, что

не стоит писать так:	когда лучше так:
Это полный контраст тому, что было	Совсем не то, что было
аргументы	доводы, соображения
Стол стоял в центре комнаты	Среди, посреди, посередине
оказался в центре событий	в гуще
Не надо совать носа в детали	... в подробности (а может быть, - заниматься мелочами или даже крохоборством)
Они привыкли держаться изолированно	отчужденно, обособленно, разобщенно, привыкли к одиночеству
Он оказался изолирован от остальных	отделен, оторван (или даже просто - одинок)
Сделал паузу	умолк, примолк, ненадолго замолчал
Наступила пауза	На минуту все затихли, стало тихо, настала тишина (затишье), наступило молчание, все смолкло
После небольшой паузы сказал	Немного помолчав, сказал
Заботливо культивировавшиеся цветы	Заботливо выращенные, ухоженные
Сердито отпарировала	Сердито возразила
Скудная растительность вызывала ассоциации с тундрой	напоминала (наводила на мысль) о тундре
Она командует ситуацией	она хозяйка положения
я моментально уснул	мигом, сразу, тотчас же
дождался удобного момента именно в тот момент	улучил минуту как раз тогда, в то мгновение
В этот самый момент раздался стук в дверь	Тут в дверь постучали
Это мне в данный момент не необходимо	Мне сейчас не нужно (ни к чему)
Момент выбран удивительно удачно	Это сделано (вышло) очень кстати

Кстати,

момент - это своего рода пробный камешек, лакмусовая бумажка, по

которой легко отличить переводчика (и вообще литератора) неопытного либо

зараженного канцеляритом.

Мы давно забыли, что и секунда,

минута тоже слова западноевропейского происхождения: они стали у нас

своими, обыденными. В моменте же и сейчас есть призвук официальности,

газетности: данный, текущий сочетается с ним привычнее, чем

роковой. Пушкин покинул своего героя “в минуту злую для него”. А

многие наши писатели всюду, где, смотря по смыслу и настроению, можно и нужно

сказать время, минута, секунда, миг, час,

мгновенье, тотчас же, с той поры, отныне, до тех

пор, обходятся одним и тем же способом:

“В момент, когда

пробьют часы” - а почему бы не как только (или едва) пробьют?

“С того момента, как

мы познакомились” - а не лучше ли: с тех пор, с того дня,

с того часа?

“Бывают такие моменты, когда стихия требует от человека сообразительности и моментальных решений” -

это уже нелепо. А надо бы: В иные минуты стихия требует... мгновенных

(молниеносных) решений.

“Но своего апогея вечер

достиг в тот момент, когда...” - читаем мы в формально

“точном”, буквальном, нетворческом переводе, а по смыслу и тону вернее: Лучшей

минутой за весь вечер была та...

Не странно ли в резком

объяснении между двумя близкими людьми: “Мне кажется, ты мог бы выбрать более

подходящий момент, чтобы предать меня”. Разве не ясней будет

горечь, ирония, если сказать: Удачно же ты выбрал минуту... (или подходящую...)

Бывает даже и так, что в

подлиннике написано “But it isn’t the kind of trouble any of us would want

banging over us when we’re fighting for our skins”. А в переводе: “Но разве можно

допустить, чтобы подобная угроза висела над человеком в критический момент”Даже если бы он был в подлиннике, этот “критический момент”, по-русски он

все равно безлик, невыразителен, и легко заменить его чем-то конкретным,

раскрыть, расшифровать, как алгебраический значок. Но у автора его нет.

Переводчик даже не калькирует, а прибавляет от себя, хотя перевести надо

примерно: