Кое-что про Старую Мэри 20 страница

Старая Мэри продолжает:

– Тяп-ляп состоял из жилых домов по нескольку квартир в каждом и узких улиц, вымощенных брусчаткой.

– Эти дома были построены для ирландских иммигрантов, работавших на сталелитейных заводах, – подхватывает Энджи. – Для ирландских иммигрантов построили их.

– Они жили по тринадцать человек в комнате, – говорит Старая Мэри.

– В одной комнате, отец. И мужчины, и женщины – все теснились в одном помещении, – развивает тему Джедди.

– В тесноте и вонище, – присоединяется матушка.

– По ночам воздух был черный, а днем солнце всегда было оранжевое, – говорит Старая Мэри.

– Я помню это, – кивает матушка, подчеркивая реальность рассказа.

Бойль снова втиснут в диван. Энджи подбрасывает еще фактов:

– В то время плотность населения в Тяп-ляпе была больше, чем в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке, вы говорите? – бормочет Бойль.

Цап! Все, он попался. Рыбка на крючке, и можно подтянуть или ослабить леску. Голова в морозилке подождет. Важный вечерок намечается. Будет о чем рассказать потом.

– Эти дома снесли только в шестидесятые годы, святой отец, – информирует матушка.

– Вы только представьте себе, отец. По ночам улицы освещались редкими газовыми фонарями, и брусчатка блестела под ними, – низким зловещим голосом произносит Старая Мэри.

– В то время кабаки закрывались в девять, – сообщает матушка.

– У меня были две тетушки, отец, – Мэри и Лиззи. Они так и не вышли замуж, – говорит Старая Мэри.

– Они много читали, – вставляет Венди.

– Они умели гадать на чаинках, гадать по руке и все такое, – дополняет картину Донна.

Свои роли Девочки знают назубок – когда вступить, а когда и промолчать, предоставив слово Старой Мэри, когда наклониться вперед, а когда откинуться назад, когда вовлечь Бойля в разговор, а когда отвернуться. Донна таращит неподвижные глаза, а Старая Мэри продолжает:

– Они не пили… но курили много… дымили как паровозы.

– Как фабричные трубы, – уточняет матушка.

– В тот вечер они пошли за сигаретами, – говорит Старая Мэри.

– Они часа не могли прожить без затяжки, – поясняет Энджи. – Без затяжки не могли прожить и часа.

– Они даже домашних тапочек не сняли, – сообщает Линда.

Линда говорит с дивана, куда ее пересадили. Для Бойля она ничем не отличается от своих пышущих здоровьем сестер. Пару раз Бойль взглядывает на Донну в инвалидной коляске, но тут подход может быть только один: «она такая же, как все». Не обращать внимания на кресло на колесах. Не спрашивать, что с ней стряслось. Так должны поступать святые отцы. Серьезно.

– Было уже девять, но без курева они прямо задыхались, – продолжает Старая Мэри.

– На улице ни единой живой души, – говорит матушка.

– Темень хоть глаза выколи, – возвещает Донна, уставившись священнику прямо в глаза.

– И тишина, – дополняет матушка.

Старая Мэри нагибается к Бойлю так близко, что, кажется, еще чуть-чуть – и они поцелуются.

– На Дандиван-роуд Джинни Боги держала лавочку, и постучать в дверь с заднего входа и спросить сигарет можно было в ночь-полночь. Да. Но в тот вечер Мэри и Лиззи постучали, а им никто не ответил.

Тук-тук-тук! – стучит по столу Линда.

Венди поднимается и роется в своей сумке в поисках диска, который она купила по пути сюда.

– Подождите, подождите минуточку, – восклицает она. – С музыкой будет лучше.

Сестры с интересом ждут, пока Венди поставит диск. Хотя они уже сотни раз исполняли эту сценку и роль каждой вроде бы расписана, всегда остается место для импровизации. Ведь всегда можно что-то улучшить.

Звучит Паганини.

Старая Мэри продолжает свой рассказ:

– Тук-тук-тук! Никакого ответа. Вообще ничего, отец. Им показалось это странным, ведь Джинни Боги всегда сиднем сидела у себя в лавке, отлучалась только на свадьбу или поминки.

– На поминки или свадьбу, – эхом отзывается Энджи.

Старая Мэри повествует дальше:

– Так что Мэри и Лиззи повязали крест-накрест свои платки и направились сквозь туман домой. Вы только представьте себе, отец! Зыбкий свет газовых фонарей расплывается в тумане, от фонаря до фонаря все во мраке, и они идут по Баканан-стрит. Представили себе, отец?

– Ого-го-го! – внезапно орет Энджи прямо в ухо священнику. У того душа уходит в пятки.

– Энджи! – укоризненно произносит матушка.

Энджи просит прощения. Глаза у Бойля блестят, и по целому ряду причин. Во-первых, они хорошо представляют свою страшилку. Во-вторых, он чувствует себя во власти окружающих его женщин. Во власти особ противоположного пола.

– Как же они без курева переживут эту ночь – ни о чем другом тетушки и думать не могли. На все готовы были, только бы затянуться, на все, – говорит Старая Мэри.

– На все. – Джедди пододвигается поближе к священнику, не оставляя места для двусмысленности. Ресницы у нее скромно опущены. Никакой демонической силы в ней уже как бы и нет.

– Ну вот. И подходят они к дверям церкви, – рассказывает Старая Мэри.

– Церкви Святого Августина? – уточняет Бойль.

Все разом кивают, словно какой-то единый загадочный механизм.

– Чтобы набрать окурков, – вставляет матушка и делает Старой Мэри знак продолжать.

– И тут в тумане вырисовывается фигура. Тетушки останавливаются, а фигура-то движется прямо к ним. Тяжелая поступь эхом отражается от стен зданий.

Энджи тяжко топает по полу. Все вокруг сотрясается. Старая Мэри взглядом останавливает ее. Роль рассказчицы переходит к Донне.

– Но зданий тетушкам уже не видно – такой густой опустился туман. Правда, бабушка?

Старая Мэри кивает и подхватывает:

– Тетушки уже и понять хорошенько не могут, где находятся. А цоканье все ближе и ближе…

– Тетушкам уж стало казаться, что они потеряли в тумане дорогу и поднялись на вершину какой-то горы, – говорит Энджи. – На вершину горы поднялись в тумане…

Слово опять берет Старая Мэри:

– Они стояли и смотрели. Во мгле слышалось только цок-цок-цок. И вот фигура мужчины выныривает из тумана. На нем цилиндр и фрак.

– Цилиндр и фрак, отец, – произносит Линда с придыханием.

– Одет с безукоризненной элегантностью, – сообщает священнику Венди.

Старая Мэри продолжает:

– Словно принц. Мэри и Лиззи поразились, какие у незнакомца яркие глаза. Роста он был очень высокого.

– Вот такого вот. – Энджи становится на диван и вытягивается во весь рост.

Дирижерская палочка переходит к матушке.

– В те дни в Тяп-ляпе человека во фраке, кроме как на поминках и свадьбах, можно было встретить только в ломбарде.

– «Добрый вечер, сударыни», – вкрадчиво шепчет незнакомец. Произношение у него такое, что не вдруг определишь, из каких он мест, – снова вступает Старая Мэри.

– «Д-д-добрый вечер, сэр, – бормочет в ответ Лиззи и автоматически делает реверанс. – Не п-п-продадите ли сигаретку?» – И матушка, изображая Лиззи, сама делает книксен.

Рассказ, как это всегда бывает, превращается в спектакль.

– Незнакомец улыбнулся им, – вставляет Старая Мэри.

– Скорее осклабился, – уточняет Линда.

Донна и Линда демонстрируют Бойлю тупые ухмылки. Эстафета переходит к Старой Мэри:

– Мэри покраснела и оглянулась. Кругом никого, только фонари да какой-то пьяный распевает вдалеке «Виски в кружке».

Венди принимается исполнять «Виски в кружке», но под укоризненными взглядами остальных умолкает. Импровизация – дело хорошее, а вот выпендриваться ни к чему.

Старая Мэри продолжает:

– Улыбнулся и отвечает: «Сигареток вам продать, сударыни? Да что вы. Я лучше сделаю. Я дам вам сигареты даром».

Старая Мэри поднимается с места, желая сама кое-что изобразить. Кэролайн хоть и не участвует, зато отвлечется от своей драмы. Это хорошо.

Старая Мэри изображает следующую сцену истории.

– Черная рука лезет во внутренний карман фрака и достает портсигар. Из чистого золота, отец, из чистого золота. Тетушки стояли словно зачарованные. Только представьте себе, отец, только представьте. – Старая Мэри достает из кармана воображаемый портсигар. – Он так и сверкал в темноте. Даже туман не мог скрыть его блеска.

Энджи и Джедди встают и превращаются в Мэри и Лиззи. Старая Мэри отступает в тень, чтобы, пока она рассказывает, все внимание слушателей было сосредоточено на Энджи и Джедди.

– Щелк – крышка открывается, а внутри все выстлано мягкой материей, словно в гробу. Незнакомец медленно протягивает им портсигар. Мэри старается рассмотреть, что же под блестящей крышкой, и видит, что в портсигаре полным-полно сигарет. Ряды за рядами. Незнакомец предлагает им самим взять сколько надо. Лиззи опять приседает и берет две штучки. Из вежливости.

Джедди делает книксен и вытаскивает из воображаемого портсигара воображаемые сигареты.

– Затем Мэри протягивает свои загребущие лапы, набирает по полной горсти сначала в одну руку, а потом в другую и прячет в складки платка.

– Будто портсигар бездонный, – поясняет Донна.

– Будто он бесконечный, – шепчет Линда, и дыхание ее пресекается.

Энджи изображает, как жадная Мэри хватает все эти сигареты и прячет в складки платка. Старая Мэри продолжает повествование. Механизм запущен, и его уже не остановить, даже если захочешь. Бойль не смог бы встать с дивана, даже если бы сам Господь был ему в помощь.

– Мэри все тащит и тащит сигареты из портсигара, а их количество не уменьшается. Они стоят рядами, будто маленькие тела. Незнакомец смеется, и глаза его на мгновение вспыхивают огнем.

– Будто у него в голове пылает огонь, святой отец, – говорит матушка.

Старая Мэри зловеще смеется. Мужчина, сидящий на диване, не имеет ничего общего с человеком, который час назад постучал в дверь Кэролайн и степенно представился. Старая Мэри изображает голос дьявола:

– «А не желаете ли, сударыни, выкурить сейчас со мной по сигаретке?» – говорит незнакомец шелковым голосом, будто священник. Извините, отец, я не хотела вас обидеть.

– Ничего, ничего, продолжайте. – Рассказ захватил Бойля.

Кэролайн вручает Старой Мэри зажигалку, чтобы Джедди и Энджи могли разыграть следующую сцену. Когда все готово, Старая Мэри продолжает:

– В глазах у мужчины прыгают красные звездочки. Он протягивает руку с зажигалкой Лиззи. Она берет сигарету в рот и прикуривает. Пламя зажигалки освещает всех троих. При свете видно, что мужчина чертовски красив.

– Такого красивого мужика вы никогда не видели, отец. Красивее, чем парашютист на рекламе «Излишества», – уточняет Джедди.

За спиной Джедди и Бойля Донна катится на коляске к двери. Старая Мэри повествует дальше:

– А кожа у него на лице так и отсвечивает. Прикурив, Лиззи затягивается. Мэри вертит свою сигарету в руках. Лиззи выпускает струйку голубоватого дыма, которая пробивается сквозь желтый туман.

Энджи выпускает в потолок струйку дыма. Все вытягивают шеи и в полном молчании смотрят на дым. Где-то в глубине сознания шевелится мысль, что сейчас неплохо бы ножичком да по вытянутой шее. Тут Донна выключает свет. Бойль так и подпрыгивает от неожиданности, и Девочки смеются над ним. Когда смех стихает, Старая Мэри продолжает:

– Пламя гаснет, и их снова окутывает тьма. Незнакомец поворачивается к Мэри и опять щелкает зажигалкой.

Донна включает свет.

– При свете видно, что он усмехается.

Бойль беспокойно озирается. На лицах у всех Девочек широкие ухмылки.

– И тут Мэри замечает, что у него зловонное дыхание.

– Прямо-таки смрадное, отец, – развивает мысль Джедди.

– Как помойка, – содрогается Линда.

Старая Мэри говорит:

– Она нагибает голову, чтобы прикурить. Пламя у незнакомца в руках так и полыхает. Все прилично, все вежливо. Глаза Мэри скользят вниз по черному шелку его фрака. Вы уж извините меня, отец, если я не так выражусь. Пах… Бедра… Колени… Острая, как бритва, складка на брюках… Брюки отглажены идеально до самого низа.

– Ей нравились мужики, отец, – мурлычет Джедди.

Энджи срывается с места и выбегает на кухню, бормоча: «Иисус, Мария и Иосиф» – и еще какие-то слова из той же оперы. Бойль вертит головой, пытаясь понять, где рассказ, а где реальность. Кэролайн это по душе. На какое-то мгновение она забывает про Бобби, забывает о своих бедах, забывает о голове в морозилке. Присутствие сестер оказывает свое лекарственное действие – боль улетучивается.

Старая Мэри рассказывает дальше:

– Лиззи смотрит на незнакомца, и… либо она сама начинает съеживаться, либо незнакомец растет на глазах.

Джедди жмется Бойлю к ногам и вся скукоживается.

– Отблески пламени дрожат у него на лице. Делается страшно. Даже дух захватывает, до чего страшно, – не остается больше никаких чувств, только чистый страх. И тут снизу доносится звук. Что-то цокает по брусчатке – и Лиззи переводит взгляд вниз.

– И приходит в ужас, – говорит матушка с угрюмой усмешкой.

– И начинает вопить, как привидение-плакальщица, – говорит Энджи. – Как привидение-плакальщица вопит.

– Ведь из-под брюк у незнакомца торчат два раздвоенных копыта, – веско произносит Старая Мэри.

Бойль шевелит губами, повторяя про себя: «Два раздвоенных копыта». Или раздвоённых? Впрочем, неважно.

– Два раздвоенных копыта? – переспрашивает он.

Старая Мэри кивает и ведет свой рассказ к концу:

– Незнакомец разражается безумным смехом. Лиззи хочет убежать, но ноги у нее словно приклеились к мостовой. И тут она замечает, что на лбу у незнакомца появляются две шишки.

– Две ши… шишки? – сглатывает Бойль.

В подтверждение сказанного Линда строит самой себе рожки.

– Тетушки примчались домой, нагрели побольше воды и принялись скрестись дочиста.

– Они вымыли себе рты с мылом, – говорит матушка.

– Они побрызгали друг на дружку святой водой, – сообщает Энджи.

– И комнату окропили, – добавляет Старая Мэри.

– И повесили связки чеснока у дверей и окон, – вставляет Линда.

– От его дыхания их одежда провоняла насквозь, – говорит Старая Мэри.

– Она воняла серой – вот чем пахнет дыхание дьявола, – поясняет Линда.

– И они сожгли ее всю, до последнего клочка. А когда одежда горела, то в пламени проявлялись лики демонов и души истязаемых грешников, – произносит Старая Мэри.

Девочки пускаются в пляс, изображая демонов и истязаемые души.

Наступает очередь матушки:

– Они все были в холодном поту, отец. Отблески пламени плясали у них на коже зеркальными отражениями.

– Было жарко, но они дрожали, – дополняет картину Донна. Глаза у нее опять вытаращены.

– Они сидели голые, обнявшись, и тряслись, – произносит Старая Мэри.

– Что… что с ними потом случилось? – интересуется Бойль.

Но Старая Мэри не может сказать ничего определенного на этот счет. Уехали в Лондон? Да, матушка тоже слышала что-то такое. Так люди говорили. Они кончили свои дни в Лондоне, соглашаются Девочки.

– В непотребном доме, отец, – уточняет Старая Мэри.

– Господи помилуй, – отвечает на это Бойль.

Все наблюдают за его реакцией. В голове у священника крутятся колесики. Все его неверие отступает под натиском примитивного страха и предрассудков.

– Какой страшный рассказ, – шепчет Бойль.

– Мороз по коже, а, отец? – торжествует Донна.

– Прямо на ступенях церкви, говорите? – бормочет священник.

Девочки в унисон кивают.

– И собирали окурки, да? – просит подтверждения Бойль.

– Ну да. А вы, разумеется, думали, что дьявольское искушение – это выпивка, а уж никак не окурки? – саркастически осведомляется Старая Мэри.

– Ну конечно. Никто и не подумает, что дьявол способен на такое, – говорит Донна.

Бойль собирается с силами и пытается выбросить услышанное из головы. Если присмотреться, можно увидеть, как отдельные слова и образы вытекают у него из ушей, когда он трясет головой.

– Вряд ли это правда, – произносит он.

– А откуда вы взяли, что это неправда? – спрашивает Донна.

Бойль говорит, что все это не более чем городская быличка, но Джедди парирует, что даже и слов-то таких нет: «городская быличка».

– Ну, волшебная сказка, – предлагает Бойль новое определение.

Старая Мэри полагает, что вряд ли какой волшебник захочет являться людям в виде красноглазой твари с большими рогами и копытами.

– И вонючим дыханием! – напоминает Донна.

– Я не имею в виду крылья и три желания. Я говорю об обмане. Людям нравится, когда их обманывают… по целому ряду причин, – говорит Бойль.

Старая Мэри ставит святого отца в известность, что откровенную брехню про своих собственных родственников она бы не стала рассказывать ни в коем случае. Да еще священнику. Все остальные поддерживают ее. Разве пристало обманывать духовное лицо? Как на это может пойти женщина, которая во всю свою жизнь ни одной церковной службы не пропустила?

Тут Бойля посещает мысль. Такая же мысль посещает всех священников, когда они попадают в непростое положение.

– Я знаю! Десяток молитв по четкам – вот что нам нужно.

У всех в глазах один и тот же немой вопрос: за каким фигом? Что-нибудь новенькое бы придумал! Но Бойль пытается хоть как-то овладеть ситуацией. На свой манер.

– Мы будем просить Непорочную Деву освятить и очистить от скверны ступени церкви.

– Это наверняка сработает, отец. Тот, чье имя нельзя называть, мало что ненавидит так, как святые четки, – говорит Старая Мэри.

Джедди поворачивается к Венди и осведомляется, где сейчас ее Иегова. Подсуетился бы и избавил их от десяти десятков всей этой святой тряхомудии. На заднем плане Бойль возносит хвалу четкам. Они так успокаивают. Его-то, может, и успокаивают. По мне, так четки еще скучнее нардов. Одно хорошо: времени у него в обрез. Хватит только на десяток молитв. Девочки вздыхают и пытаются скрыть разочарование. Только Энджи произносит свое «О-о-о-х» слишком громко, и Бойль бросает на нее злющий взгляд.

– Следи за собой, Энджи! Он ведь на этой неделе в комиссии по делам несовершеннолетних, если я не ошибаюсь, – шепчет Венди.

Старая Мэри говорит священнику, что именно неразрывная цельность определяет святость четок.

– На самом деле это близость всех людей. Вы правы. Значит, десяток молитв, – резюмирует Бойль.

Все становятся на колени. Джедди располагается совсем рядом со святым отцом. Бойль уже взял четки в руки, когда Джедди ошарашивает его своей просьбой:

– Не могли бы вы сперва благословить мою спину, отец? Она так мне досаждает.

Джедди выгибает спину и демонстрирует священнику зад, тем самым отрезая пути к отступлению. Бойль неспешно поднимается и достает принадлежности для благословения, не успев осознать, что делает. Красивая попа лишает его способности к сопротивлению, и он совершает акт благословения с чрезвычайным проворством.

– Благословляю эту попу… спину до самых плеч во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Пока звучат слова благословения, Джедди строит рожицы Девочкам и облизывает губы.

– Аминь, – произносит Бойль.

– Аминь, – произносят Девочки.

Бойль уже собирается уложить свой скарб обратно, но Старая Мэри решает использовать представившийся случай.

– У нашей Кэролайн сейчас очень трудный период, очень трудный, – говорит она. – Освятите ее дом, пожалуйста.

Вид у Бойля такой, будто он с удовольствием послал бы всех на хер, если бы не сан. Он напоминает присутствующим, что и так опаздывает на поминки, а им еще надо вознести десяток молитв. Старая Мэри отвечает, что Бойль может спокойно отправляться на поминки, а они без него вознесут целых пять десятков молитв насчет церковных ступеней и того, чье имя нельзя называть. Все, что от него требуется, – это благословить дом Кэролайн.

– У меня еще очень много дел сегодня вечером, – недовольно бурчит Бойль.

Все смотрят на него умоляюще, словно маленькие нищенки, выпрашивающие милостыню. Бойль сдается, извлекает кропило и принимается разбрызгивать воду, словно садовник, освежающий летом газон.

– Да избавлен от бед будет этот дом и все обитатели его, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

– Чашечку чая, отец? – спрашивает Энджи.

Нет-нет, ему уж точно пора. Он ужасно опаздывает.

– Я слышала, вы на этой неделе в комиссии по делам несовершеннолетних, отец, – как бы невзначай говорит Энджи.

Да, он правда в комиссии.

– Вести быстро разлетаются по городу. Слишком быстро.

Энджи сообщает, что Десси на этой неделе предстанет перед комиссией.

– Это мой старшенький, святой отец.

– Если я могу чем-то помочь… – говорит Бойль.

Энджи благодарит священника. Бойль желает знать, что такого натворил ее старшенький. Энджи очень хочется сказать, что ничего. И пусть Девочки заткнутся. Но Девочки уже возводят глаза к потолку, и Энджи скрепя сердце раскрывает кое-какие факты.

– Дело было в притоне у Галлахеров, они выпивкой на дому торгуют. Привозят из-за границы и продают, будто у них распивочная. В общем, Десси обвинили, что он ударил того парня молотком, а я всех опросила, и все говорят, что он ничего такого не делал. Это все полицейские! Им только бы засадить моего Десси, неважно за что.

– А, инцидент с молотком. Я слышал об этом. Страшное дело, – говорит Бойль.

– Я знаю, отец, у них всегда во всем виноват мой Десси. Он сейчас в изоляторе. Там одни психи. Дурное влияние, знаете ли.

– Вынести такое ужасно тяжело для матери. Ужасно тяжело. – И Бойль кладет руку Энджи на плечо.

У Энджи создается впечатление, что она, может, чего и добьется от этого болвана. Раз святой отец полагает, что она вне себя от горя, то самое время развернуть панораму во всей неприглядности. Она ведь не спит ночей. Бессонница преследует ее уже несколько недель. Прищурив один глаз, Энджи лукаво смотрит на священника – что он ей сможет предложить в ответ. Девочки только смеются – ничего новенького. Опять про то, какие страдания испытывала Мария, когда пришла пора Страстей Господних. Хрен цена всем этим священным делам. Ну ничего, сейчас она лично этим займется.

Энджи рассыпается в благодарностях, которые внезапно прерываются рыданиями. Джедди шепчет Донне, что Энджи притворяется.

– А-г-а-а-а, – отвечает Донна.

Заливаясь слезами, Энджи убегает в туалет. У Бойля растерянный вид. В туалете слезы у Энджи сразу высыхают, и она, чтобы скоротать время, раскрывает журнал и закуривает сигаретку, не забывая время от времени всхлипывать. Энджи не знает, что в гостиной сестры перемывают ей косточки. Донна вроде бы разговаривает с Линдой, но на самом деле ее слова предназначены Бойлю.

– Сэди Броган рассказывала мне, что когда этот самый Браун отрубился и рухнул на ковер, ее Десси размозжил ему голову молотком.

– Донна! – громко говорит матушка.

– Он нанес три удара.

– Донна!

– Сюда, сюда и вот сюда.

– Линда, да замолчи же ты наконец! – возмущенно требует матушка.

– А что я, – оправдывается Линда, – я просто разговариваю.

Матушка смущенно опускает голову. Из туалета возвращается Энджи – в надежде, что ее план сработал и все каналы – церковный и светский, социальный и юридический – теперь задействованы. Не зря она сюда сегодня пришла. Бойль спрашивает, все ли с ней хорошо. «Да» Энджи не оставляет сомнений, что имеется в виду «нет». Бойль подходит к ней. Вот оно!

– Иисус исцелял тела и души, – говорит Бойль. – Он был истинный Бог и вместе с тем великий человек.

И что? С чего начинали, тем и заканчиваем. Надо бы над ним приколоться. Хоть самую малость.

– Хорошо, отец. Иисус был истинный врачеватель. Вы можете сделать что-нибудь для моего Десси?

– Что-то, наверное, смогу, – говорит священник.

Энджи усмехается Девочкам. Но когда она слышит следующую фразу, ухмылка исчезает у нее с лица.

– Просите, и дано вам будет. Мы не вправе подвергать сомнению слова Иисуса.

Лицо у Энджи мрачнеет. Бойль бочком пробирается к входной двери.

– Если Иисус был такой великий, чего это он не сообщил своим ученикам, что Земля круглая, а не плоская? – интересуется Линда.

Бойль застывает на месте и переспрашивает, что она сказала. Матушка отвечает, что ничего такого, пустая болтовня. Но Бойль очень хорошо расслышал слова Линды. Матушка пытается убедить его, что вопрос задала Донна. Похоже, Бойль склонен поверить этому. И вообще сматываться пора. Если он уйдет сейчас, то сохранит хоть какое-то достоинство. Но – о ужас! – из толпы выныривает Венди. У нее иеговизм в жопе заиграл.

– Вы знаете, отец, я тоже не прочь услышать ответ на данный вопрос. Он меня дико интригует! – объявляет Венди.

Линда радуется неожиданной поддержке. Лицо у Бойля пунцовеет. Теперь он обращается только к Венди.

– Ну уж от вас я этого никак не ожидал. Учительница в католической школе!

– Это абстрактный вопрос, отец. Чисто философский, – говорит Венди.

Бойль знает, что от чисто философской темы никуда не денешься, и в знак прощения одаряет Венди ханжеской улыбкой. За спиной у Венди Джедди корчит рожицы. Смысл у них такой: теперь тебе, когда появишься в школе, не жить. Бойль опять делает шаг к выходу. Но Линда так просто не отстанет.

– Все-таки я хотела бы получить ответ, – говорит она.

Бойль смотрит на часы.

– Ну, хорошо, – вздыхает он. – Есть вещи, знать о которых нам не дано, пока не придет время. Мир тогда еще не был, понимаете ли, готов к знаниям такого… э-э, такого рода. Современники Иисуса знали, что им полагалось знать. И не более того.

В комнате повисает пауза. Все усваивают догмат. Но Линда не дает паузе слишком затянуться. На пике тишины она произносит:

– Просто если бы он сказал им, Христофору Колумбу незачем было бы жопу рвать.

– Донна! – кричит матушка.

– Донна, – укоризненно вторит Старая Мэри.

Бойль застегивает пуговицы на пальто. Он вне себя от бешенства. Джедди тоже решает поучаствовать. Травля священника – вот это развлечение! Забавнее не придумаешь.

– Расскажи ему про Иегову, Венди, – восклицает Джедди.

Венди не обращает на нее внимания. И тогда Джедди начинает петь:

– Иегова! Иегова! Иегова!

Кое-кто подхватывает слова. Бойль окончательно сбит с толку и не видит, как Линда и Донна шепчутся. Плетут заговор.

– Попроси его, – громко говорит Линда.

– Нет, я стесняюсь, – так же громко отвечает Донна.

Донна теперь застенчивая пай-девочка.

– Попросить меня о чем, девушки? – высокомерно осведомляется Бойль.

 

Чудо

 

Линда кивает Донне, сидящей в инвалидной коляске. В Линдиной коляске.

– Она боится попросить вас, отец. Не могли бы вы благословить инвалидную коляску Линды? Что-то она забарахлила. Скрипит ужасно, – говорит Линда.

Линде непривычно называть Донну своим собственным именем, но иначе нельзя: может, священник уже в курсе, что ту сестру, которая в кресле на колесиках, зовут Линда. Старой Мэри любопытно, что это они еще затеяли. Ведь можно зайти далеко, а можно зайти слишком далеко. Но оказывается, задуманное просто переходит всякие границы. Выходит, блин, за рамки, на фиг. Старая Мэри поражена.

– Ну, это уж совсем… – Бойль опять рвется к выходу.

Но Энджи толкает коляску поближе к нему. Теперь Донна и Бойль как бы связаны вместе. Священник может либо прийти ей на помощь, либо демонстративно бросить на произвол судьбы. Бойль сдается, достает епитрахиль, целует ее и откупоривает бутылку со святой водой.

– Наклони голову, Линда, – говорит Бойль.

Донна подмигивает Девочкам и наклоняет голову.

– Еще немного.

– Она стесняется, отец, – сообщает Линда.

– Благословляю это кресло, и его колеса, и все его движущиеся части…

– Скрипит, как старая супермаркетовская тележка, отец, – говорит Донна.

– Дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

– Ее ноги, отец, благословите ее ноги, – громко подсказывает Линда.

Бойль возлагает длани Донне на бедра. Руки у него слегка дрожат. Причиной тому отчасти страх, а отчасти спермотоксикоз. Одновременно он произносит слова благословения. Звучит совсем неплохо.

– Благословляю эти ноги, дабы Линда могла ходить и свободно странствовать по всем закоулкам нашего рая на земле. Да смилуется Господь над этими ногами и да вернет им всю силу и прелесть, каковыми оне когда-то располагали. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

– Аминь, – повторяют все.

– Как замечательно, отец, – восхищается матушка. – Как чудесно.

– Никогда не слышала, чтобы священник говорил такие красивые слова. Разве что на похоронах Мэри Макгинти. – И Старая Мэри вздыхает.

Бойль пакует свои манатки. Девочки с трудом сдерживают смех. Священник уже в дверях, когда Донна кричит ему вслед:

– Я что-то чувствую… По ногам бежит тепло!

– Жми на тормоза! Жми на тормоза! – надсаживается Энджи.

– Тепло наплывает волнами! Пульсирует! Мне кажется, я могу встать, вот что я вам скажу! – восклицает Донна и с усилием привстает.

– Боже Всемогущий! – ахает Бойль.

– Отец… Отец! – взывает Донна.

Опираясь на руки, она таки поднимается с коляски и идет (точнее, ковыляет) к святому отцу, словно симпатичное чудовище. Девочки замирают, единым вдохом набирают в грудь побольше воздуха и исторгают целую какофонию восторженных кличей. Рот у Бойля широко раскрыт, обратившись в черную дыру, и в этой дыре, глубоко во мраке, словно нерожденная галактика, таится его святость, только и поджидая удобного момента, чтобы вырваться наружу и развернуться во всей красе. Вот это, наверное, и есть единственный подлинный побудительный мотив. Он ведь пошел в священники из-за матери. Семья есть семья. Уважение есть уважение. А вот это – настоящее, за этим зовом и следуют все прочие клирики. Да и он сам притворялся, что слышал этот зов. Глас самого Господа Бога.