Как по тому, что люди говорят, определить, что ж произошло на самом деле? Как по слухам оценить реальную ситуацию? Причем количественно, числом?

О таких тонких деталях устройства человеческого сообщества никому до Чернобыля ничего известно не было.

И после Чернобыля - тоже.

За исключением небольшой группы людей.

Именуемых, как вы, наверное, уже догадались…

Обычная картинка:

Экипаж радиационной разведки на БРДМе подъезжает, останавливается, замеряет уровень радиации. Люди, которые рядом работают (если это в зоне) или живут (если это в селе вне зоны), подходят, и… Как оказалось, не просто спрашивают «Сколько тут?» - а говорят обычно: «Тут столько-то таких-то единиц в час, да?»

За десятки разведок - тысячи замеров - наслушавшись, ЧТО ЛЮДИ ГОВОРЯТ об уровне радиации, и ТОЧНО ЗНАЯ (сами меряем), какой уровень радиации на самом деле, мы с удивлением умозаключили:

Чтобы по тому, что люди говорят, оценить, сколько же в этом месте на самом деле, надо…

Ну, читатель! Поднапрягись! Какое надо действие произвести?… Преувеличивают или преуменьшают слухи то, что на самом деле? Недооценивают (возможно) случившееся или, наоборот, его раздувают?

…надо разделить…

Правильно! Конечно, слухи преувеличивают!

…на…

На сколько?

В этом вся соль вопроса. Что слухи преувеличивают - это, в общем, известно… Насколько?

На сколько надо делить то, что люди говорят, чтоб узнать, что на самом деле есть?

Повспоминайте, повспоминайте, окиньте взглядом свой жизненный опыт… Правда, нечасто такое случается, чтоб можно было цифрой, числом и реальное событие, и слух о нем охарактеризовать? И к тому же быть еще совершенно уверенным в цифре, которая реальность характеризует… Далеко не каждому (к счастью!) случается быть в эпицентре слухопорождающего события, знать слухи и иметь ключевую информацию…

Удобнейшая штука - уровни радиации!

Оказалось, чтобы узнать по тому, что люди говорят, что ж на самом деле происходит, надо делить на коэффициент от 4 до 1000.

Коэффициент 4 - это, например, когда вместо 5 мР/ч., которые мы намеряли, подходят и спрашивая-утверждают: «Тут 20 миллирентген, да?» Часто завышают в десятки раз: говорят, например, что уровень сотни миллирентген в час вместо реальных десятков; или что десятки мР/ч., когда «имеют место» единицы мР/ч. Преувеличение в сотни раз - тоже дело обычное: полагают уровень равным полрентгена в час при реальных нескольких миллирентгенах в час; или равным рентгенам в час - при измеренных нами нескольких десятках миллирентген. А коэффициент 1000 (тысяча) - это когда цифру уровня называют правильно или почти правильно… но только считают, что это РЕНТГЕНЫ в час, а не миллирентгены (тысячные доли рентгена), которые на самом деле есть. 1000-кратное преувеличение в чернобыльской теме - сплошь и рядом: «РЕНТГЕНЫ», «тут РЕНТГЕНЫ!», «там РЕНТГЕНЫ!». Причем преувеличивают в совсем немаленькую 1000 раз (сравните покупательную способность 1 доллара и 1000 долларов: ощутите, что называется, разницу!) - завышают уровни радиации в 1000 раз в своем воображении (и рассказах) не только в зоне аварии сразу после взрыва, но и на удаленной за сотни километров местности через десятки лет…

В общем, надо делить то, что «люди говорят», на 4 и на 1000 - и истина почти наверняка будет в промежутке между двумя полученными величинами.

Таким образом, проведенное нами исследование убедительно опровергло классическую теорию поля слухов, формулируемую пословицей «Дыма без огня не бывает» (=Если люди об этом говорят, значит, что-то есть или было). При таком огромном коэффициенте преувеличения, как 1000, естественная пылинка, которая есть в воздухе всегда, превращается в слухах в густую дымовую завесу.

При полном, подчеркнем, отсутствии огня.

«Не очень точное правило», - скажете вы. Ничего не поделаешь.

Его точность в точности соответствует… точности самих слухов.

 

 

Самые спокойные*

 

 

Самые спокойные насчет радиации люди были в 1986 году… где?

Правильно! В самом опасном месте!

В чернобыльской зоне вокруг взорвавшегося атомного реактора.

Там, где этой самой радиации было больше всего.

И где ее - по этой же причине! - меряли чаще всего.

И, оказывается, стоит человеку знать хотя б пару-тройку надежных цифр - где-сколько, где какой уровень, - и он уже не в пугающем тумане невообразимой «невидимой смертельной опасности» (она, кстати, в отдельных местах в центре зоны и на самой АЭС была действительно, без всяких кавычек, смертельной), «опасности, которая везде и навсегда», а уже на конкретной, понятной и очень неоднородной радиационной местности, где уровни со временем меняются, и, в общем и в целом, в сторону благоприятную.

ЗНАНИЕ - хотя б небольшое, но надежное - знание, где-сколько, - и у человека появляются какие-то понятия: что хуже, что лучше, он уже что-то соображает, старается действовать соответствующе…

Это уже не беспросветный ужас полного незнания или (что еще хуже!) «знания» фантастических слухов - нет, это что-то, что можно своими силами преодолеть, избегнуть, обойти…

 

«Заглянуть в мир опасности - значит, в какой-то степени перестать бояться ее».

Монтень, Франция, четыре сотни лет до Чернобыля…

 

 

1500 рентген/час и Сэмова история

 

 

…есть люди, для которых [уровни радиации, которые я мерял] - детские…

Сергей Мирный, Хуже радиации (Повесть, рассказы). Харьков: Каравелла, 2001. С. 54.

 

 

Невезение № 1:

 

 

1986 год. 30 апреля. Последний рабочий день перед майскими праздниками.

Мой приятель Сэм - старший научный сотрудник института медицинской радиологии, остроумный, живой и жизнелюбивый красавец бородач, единственный «дефект» которого (с точки зрения властей) заключался в 5-й графе («Национальность») анкеты, которую в СССР обязательно заполняли всякий раз при поступлении на работу, - Сэм возвращается-прилетает из Вильнюса, с научного конгресса домой, в родной Харьков. И из аэропорта заскакивает на такси на минутку на работу - бумаги оставить, чарку предпраздничную в родном коллективе хлопнуть…

И в эту-то «минуточку» его и берут - прям из родного коллектива. И уже на другом такси - даже не побывав дома - Сэм попадает в чернобыль. Сначала, правда, в хвойный лес под Харьковом, где осуществлялось - уже не учебное - развертывание…

В чернобыле они были 1 мая.

«Наша часть была первой регулярной частью, которая начала вытеснять оттуда разношерстные формирования гражданской обороны», - не без гордости сорвалось как-то у Сэма.

Сэм там (мне рассказывали) был украшением лагеря - бородатый, веселый, бывалый капитан-разведчик…

А «мерки разведки» были тогда совсем другие - не наши летние игрушечные, если в Лесу пешего, без бро-ника Сэма только уровень 50 рентген в час остановил… В нем вообще эта черта очень сильно была развита - любознательность…

 

 

Невезуха № 2:

 

 

Экипаж Сэма получает задание, где в числе прочего - произвести разведку здания АЭС с юга.

Напомню: пролом 4-го - черная дыра провала - открыт на север, на Белоруссию.

А на юг смотрит невинно-белая стена длинню-ю-ющего и высокущего здания «турбинного зала» («машинным» его еще называли) Чернобыльской атомной электрической станции.

Подъехали они под эту стену, как я понимаю, с востока, от восточного торца здания - от площади перед админкорпусом: это место во все времена было одним из самых отмытых, самых безопасных - согласно меркам, опять же, этого «каждого» времени…

Ну и поехали они под этой стеной, делая замеры, я думаю, метров через 100… Может, через 200…

Ну, и ничего особо выдающегося не находя - по майским стандартам, подчеркиваю…

Замер…

Замер…

Замер…

Работа как работа.

«Вылезаю я на броник - мерять - уже на самом последнем диапазоне (в мае, похоже, он для них был и самым рабочим) - а стрелка за шкалу - вылетает! - да с такой силой! (Поясню: бывалый химик-разведчик уже по тому, с какой скоростью стрелка начинает движение по шкале, может определить, на какой отметке она остановится… А последний диапазон у ДП-5 - это 200 рентген в час. ) И стрелка из него - ВЫЛЕТАЕТ! Я в броник - хоп! - люком хлоп!! - и: «ГОНИ!!!» Водила толковый попался… Ну, я вернулся в штаб, доложил…»

Нашли в штабе прибор с пределом 500 Р/ч.

В том месте зашкаливает. (Это уже без Сэма домеряли.)

Еле-еле где-то еще нашли на 1000 Р/ч.

Зашкаливает.

Через два дня привезли откуда-то с пределом ДО ТРЕХ ТЫСЯЧ РЕНТГЕН в час.

Полторы тысячи там оказалось…

«Сэм в тот день вернулся с разведки зеленый », - это уже слова другого моего приятеля, Жени…

И что, вы думаете, произошло в лагере? Вся наличная медицина Сэму бросилась помогать?

Ни хрена подобного! Сэм три дня объяснительные записки писал…

Как его туда занесло, да не было ли в том злого умысла, да не «самострел» ли он, да родственники не за границей ли, да не знаю еще что… Опять же, еврей…

Три дня все эти храбрые чекисты-кагебисты-бюрократы доблестно с него не слезали.

Вот так.

 

Грустная история. Продолжение еще грустнее. Даже не знаю, как писать. Потому что я помню Сэма здоровым, жизнерадостным, бородатым - сочным - человеком. И он еще какое-то время - меньше года, пожалуй - таким оставался. А внешне - ну, полежал в военном госпитале, это дело обычное… Ну, в своем же родном институте медрадиологии полежал - уже как пациент… Тоже, в общем, ничего особенного…

…Мне до сих пор стыдно - за молодость, глупость, неотесанность свою - как я Сэма - приблизительно в это же время, после чернобыля вскорости - приглашал в сауну (мы иногда до того одной компанией ходили, Сэм, собственно, и приобщил меня к этому здоровому делу).

Я приглашал, а он отнекивался, отказывался: «Да ты знаешь, я жару счас плохо переношу», как-то мягко, с неловкостью… А я - идиот! - настаивал: «Ну просто в предбаннике посидишь, с компанией пообщаешься…» - «Да чо ж просто под дверями сидеть», - грустно, по-стариковски усмехнулся Сэм.

И годы должны были пройти, и сам я должен был кой-чего испытать, чтоб узнать - как оно, когда сегодня не можешь какого-то здорового славного дела, которое мог всегда… «Чего я буду в предбаннике сидеть»…

Не буду я дальше про Сэма писать.

Запомните и вы его таким.

Сочным. Ловким. Жизнерадостным.

ЗДОРОВЫМ.

…Старшим товарищем, о котором каждый может мечтать…

 

 

«Рентген»

 

(Пять лет спустя)

 

 

- Вроде не гайморит…

- Это бодрит, - откликнулся я неожиданно в рифму.

- …но лучше на всякий случай сделать снимок, - продолжил врач, мой приятель. - Рентген. Флюорография тут ничего не покажет. Сделаешь?

- Конечно.

Приятель выписал уже не обычное направление, время приема в рентгенкабинете давно закончилось, а записку с личной просьбой.

Дородная тетка - лаборант-рентгенолог:

- Знают же, что прием закончился, а присылают своих… Совести у них нет… Знают, что я никуда не денусь: не дай что-нибудь с моими случится - к ним же идти придется… - бурчала она, но больше так, для виду,

- Ну, одевай вот это, сынок.

Она обвязала вокруг моего пояса что-то вроде юбки - точнее, двух клеенчатых фартуков - один спереди, один сзади - тяжелые свинцовые пластины внутри.

- Ты еще молодой… Садись.

Такую ж конструкцию надевает мне на грудь и спину, узел на плече завязывает…

- Зачем вам, молодым, это лишнее облучение……хорошая такая добрая тетка-рентгенолог…

А я еле сдерживаюсь.

Мне - СМЕШНО.

МНЕ - смешно…

 

 

Ода врачам*

 

(Десять лет спустя)

 

 

Медицинской Сестре Катерине Бондаренко и Доктору Александру Осипову

(а также значительно менее замечательным доктору и медсестре, которых я встретил в медпункте ОГ МО СССР в Чернобыле в период своей «адаптации к радиации»)

 

…О, сучьи врачи! Не знал я вашего белохалатного племени, не знал, какое наслаждение испытываете вы - часто неосознанно, - возвышаясь над ослабевшим сейчас человеком, запрещая ему (часто - навсегда!) есть, пить, делать то, что вам еще можно, в этот миг воспаряя над мелкостью и смертностью своей, над суетностью окольцевавших вас самих проблем, - Бессмертные Боги, знающие - или думающие, что знают, - название той хвори, которая точит человека, согласно замечательной советской традиции именуемого с момента пересечения порога, где он надеется найти помощь: «больной» … И ничем не могущие ему помочь, если, по-простому говоря, здоровья нет… И лишь немногие из вас - в силу особой человечности - или умелости - или усталости от потока стремящихся к ним больных - или от всего этого вместе - просто помогают такому ж усталому от работы человеку, как равный равному, вселяя в него уверенность в обоюдном мастерстве. «Ничо, выкрутимся и в этот раз» - орошая его здоровьем, которого и у самих-то не на два века…

И черпая из этого общения силу жить, которая важней здоровья…

Которая и есть здоровье.

 

 

Живая сила

 

Двадцать лет спустя, или

 

Победители Чернобыля*

 

(Вместо эпилога)

 

 

Проездом в Киеве, узнал о Музее Чернобыля.

Нашел.

Зашел.

На кассе надпись:

«Участникам ликвидации последствий аварии на ЧАЭС ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ»

Предъявил удостоверение. «Проходите, пожалуйста».

Приятно.

Хожу по музею. Чувствую себя немного экспонатом. Забавно…

Попадаю на группу с экскурсоводом - миловидной женщиной:

- …Взрыв 4-го энергоблока Чернобыльской атомной электростанции, как вы знаете, не был взрывом ядерным. Энергоблок был разрушен паровым, химическим взрывом. Это случилось из-за недопустимого, катастрофического перегрева ядерного реактора, а этот перегрев возник из-за недостатков конструкции реактоpa и нарушения правил его безопасной эксплуатации. И то и то было совершенно недопустимым с точки зрения теперешних представлений о безопасности ядерной энергетики… Взрыв выбросил большое количество - десятки тонн! - высокорадиоактивных материалов реактора в окружающую среду. А внутри разрушенного здания реактора оставшееся ядерное топливо расплавилось, и контролировать ядерные процессы в этой массе было почти невозможно. Во всяком случае, до Чернобыля таких задач никто не решал… И возникла опасность, что эта неуправляемая радиоактивная лава стечется в достаточно большою массу, эта масса станет критической - и пойдет ЦЕПНАЯ ЯДЕРНАЯ РЕАКЦИЯ. Произойдет новый взрыв. Не такой, как от бомбы - для этого критическую массу надо продержать вместе достаточно долго, - а просто взрыв от выделения огромного количества энергии уже на первых стадиях цепной реакции… От такого взрыва эта радиоактивная масса разлетелась бы вокруг (и это прекратило бы цепную реакцию), новые радиоактивные тонны поднялись бы в воздух, могли б упасть стены здания (крыши энергоблока уже не было)… А рядом еще три реактора Чернобыльской АЭС! - и неизвестно, какие разрушения этот новый взрыв мог бы им нанести… Трудно себе представить все последствия… Чтобы такой взрыв предотвратить, и чтоб затушить графит, горящий внутри взорвавшегося реактора (а графита в нем до взрыва было 1700 тонн! ), чтобы уменьшить идущие из руин радиоактивные выбросы, - по рекомендации ученых ее начали забрасывать сверху свинцом, бором, доломитом, песком, глиной… С вертолетов. (Фотография: над черным зевом реактора зависла брюхатая стрекоза военного вертолета; от нее к пролому тянется косой пунктир полных мешков…) А вот снимок (фото поменьше, рядом) одного из вертолетчиков, которые «бомбили» тогда реактор… Действиями пилотов, ученых, тысяч призванных к тому времени из запаса людей, работавших в зоне, на АЭС и у самого оголенного реактора, извергающего из себя каждый день огромные количества высокорадиоактивных веществ, - на десятый день после взрыва, 6 мая 1986 года, опасность еще одного чернобыльского взрыва, который мог бы изменить карту Европы - да всего мира, наверно… в общем, ЭТОГО удалось избежать. После чего в зоне были развернуты широкомасштабные работы и сотни тысяч людей ликвидировали последствия взрыва еще несколько лет. Их усилиями удалось ущерб от этой аварии, и так громадный, все же ограничить, многие серьезные и долговременные опасности - предотвратить. Например, подземные воды остались чисты…

- А этот пилот, герой… - прошелестело из толпы. - Он, конечно… умер?

- Он тушит сейчас лесные пожары в Испании. Когда бывает в Киеве, заходит к нам в гости.

Посетители были безмерно удивлены. Я - нет.

…С Колей, водителем нашего лихого 80-го броника разведки, мы встретились (надо ж такому случиться!) точно в 5-ю годовщину Чернобыля, 26 апреля 1991 года: группу нефтяников из Ахтырки (где Коля водит мощный грузовик-вездеход «Урал» с ремонтниками по линиям конденсатопроводов и нефтепроводов) привезли на профосмотр в Харьков именно в этот день… И как.раз открывалась международная выставка экологического плаката «4-й БЛОК» (сотни плакатов из тридцати с чем-то стран мира [67]), организованная ветеранами-чернобыльцами. В ее залах уже я был Колиным «водителем»… А он ходил с достоинством, как и подобает почетному гостю. Ему понравилось. А вечером мы собрались в теплой компании бывших разведчиков (многих из которых я не видел целых пять лет) у Андрея-замполита дома и, признаюсь, крепко «нарушили спортивный режим»…

Бывший замполит Андрей (один из героев рассказа «0,3 мР/ч. Лагерный фон» и других) стал вдобавок и физиком тоже бывшим: строительством сейчас зарабатывает. Крутится, как все.

Сергей - это тот лейтенант, который с бригадами на АЭС работал, химик-органик по мирной специальности, единственный доброволец в нашем батальоне радиационной разведки (рассказы «1 Р/ч.: Вкус радиации», «Шпиономания»), - Серега сейчас командует лабораторией оргсинтеза в фармацевтической компании в Бостоне, штат Массачусетс. В свободное от своих мирных химзабот время написал документальную повесть «Ликвидатор». Рекомендую [68].

Славик (рассказы «Удача…», «Впервые - ОТ», «Мой чернобыль, или Жизнь в миниатюре»), который был главным заправщиком броников разведки, а свои рентгены зарабатывать ездил на ночную разведку АЭС, Славик все эти годы мой хороший товарищ. В первую зиму после чернобыля, 1986/1987 годов (она была очень снежной), он меня заразил катанием на горных лыжах, он тогда начальствовал над трассой спуска на окраине Харькова. Когда я, переодевшись в избушке Славика, перед выходом на склон говорил: «Ну, я пошел бороться с горой» (они все так склон, трассу спуска называли - «гора»), Славик, ничего не говоря, шел к магнитофону… И я со свистом несся вниз по белому, искрящемуся снегу… А из серебристых рупоров над трассой - ярко, ударно, празднично - неслись мелодии группы «Modern Talking» :

 

- YOU CAN WIN - IF YOU WANT! -

 

над серебристыми горизонтами на десятки километров вокруг… ХО-РО-ШО! А потом, уже в уютном тепле избушки Славы, в компании раскрасневшихся счастливых лиц - ужин, чай, а то и доброе винцо… А по весне я Славе добыл классный спортивно-туристский велосипед (это тогда был большой дефицит). Вот так мы с ним хобби обменялись. В «смутные» (как я их называю) времена середины 1990-х, когда всем приходилось трудновато, он много времени в разъездах проводил, зарабатывал с приятелями промышленным альпинизмом: высотные объекты - трубы, градирни, элеваторы - обследовал, ремонтировал, красил… Сейчас он опять «хозяин горы» - того же горнолыжного спуска в Харькове.

Женя (рассказы «Адаптация к радиации», «1500 рентген/час и Сэмова история») - «первый виденный мной облученный человек», как я тогда считал (на самом деле я их много видел в университете и раньше - физиков и химиков, - просто внимания не обращал: люди как люди - преподаватели, профессора, научные сотрудники…), - Женя работает там же, в университете, в научно-исследовательском институте химии: научный сотрудник, диссертацию защитил.

Сэм… Сэм («Главный прибор», «10 рентген/час», «Баня», «1500 рентген/час и Сэмова история») - Сэм, напомню, был у АЭС среди первых разведчиков, в первые дни после взрыва - и крепко облучился там… Через несколько лет уехал в Израиль; говорили, там вроде хорошо умеют лечить лучевую болезнь… Уехал - и исчез: мертвая тишина. И когда я писал последний рассказ о нем, я думал… в общем, из рассказа понятно, что я думал.

А Сэм нашелся! Несколько лет назад, через общих знакомых! В Америке, в Калифорнии: в биотехнологической фирме продолжает биологией заниматься, биотесты для контроля здоровья разрабатывает; женился там - на нашей же… Так что теперь перезваниваемся иногда по телефону.

Художник Олег Векленко (это мой уже послечернобыльский друг, в его мастерской был написан первый черновик этой книги) был в Чернобыле в то же самое, первое после взрыва время, что и Сэм; ему тоже несладко там пришлось, как и многим первым чернобыльцам… Олег сейчас преподает в академии дизайна и искусств: профессор, завкафедрой, заслуженный деятель искусств… Международную выставку-триеннале экоплаката «4-й БЛОК» на себе тянет - председатель оргкомитета. И остается при этом лукавым, «креативным» - сейчас уже, впрочем, чаще ироничным, чем просто бесшабашно-веселым, - художником-дизайнером…

Список, как говорится, можно продолжить… И, честно говоря, очень хочется проехаться по городам и весям, по адресам из моего рабочего чернобыльского блокнота… Не хватает, как всегда, времени. Да и повода какого-то значительного, что ли.

Сам я после Чернобыля переквалифицировался в специалиста по «наукам и политике в области окружающей среды» - официальное название факультета в еще одном (Центрально-Европейском, в Будапеште) университете, который мне пришлось закончить, чтобы разобраться с нашими непростыми чернобыльскими впечатлениями. Написал книгу о состоянии здоровья ветеранов Чернобыля [69] (на казенную медицину ни тогда, ни сейчас надежды никакой) и еще работы о Чернобыле и современных катастрофах, где обратил внимание на очень существенные «мелочи», которые обычно ускользают от внимания исследователей, мало знающих такие события лично. Вместе с коллегами из разных стран мира теперь изучаем, используем опыт Чернобыля, чтобы лучше понимать катастрофы и многие другие современные проблемы, чтоб быстрей, эффективней и безопасней последствия их ликвидировать, а то и вообще не допускать…

А на вопросы о своем здоровье вместо уклончиво-шутливого раньше «Спасибо, эксперимент еще продолжается», я теперь уверенно, честно - и медицински грамотно - отвечаю:

- Здоровье? В пределах возрастной нормы.

 

 

Вопрос дозы: Университет*

 

(Вместо коды)

 

 

Памяти Марка Самойловича Новаковского, доцента кафедры неорганической химии Харьковского университета

 

Год 1975-й. До взрыва на Чернобыльской АЭС - 11 лет. О чем никто знать не может.

1 сентября. «День знаний» - первый день учебного года.

Моя самая первая лекция в университете. По моей будущей специальности - химии.

Между окном и черной доской (по сравнению со школьной она непривычно узкая и длинная) за трибуной-кафедрой стоит низенький лектор - пожилой, одутловатый, в видавшем виды пиджаке:

- Что такое для вас химия?

В залитой солнцем аудитории почти все - вчерашние школьники. Тишина. Призадумались… Сразу несколько ребят:

- Взрывы! «Смех в зале».

Девушка, шутя же, возражает:

- Нет, яды!

«В зале» - хохот. Первый хохот вчерашней абитуры, а сегодня уже полноправных студентов: мы прошли, мы поступили, мы тут учимся, мы тут можем смеяться и даже шутить!

Лектор - размеренным голосом:

- Взрыв - это химическая реакция, идущая с очень большой скоростью… Вы узнаете, какие факторы влияют на скорость реакций, и научитесь ею управлять…

За окном сентябрьское многоцветье доживающей свой век листвы. Доцент смотрит за окно, потом - в аудиторию. Мы - его последний курс, и - здравствуй, пенсия… Продолжает:

- …А вопрос о ядах в химии - это вопрос дозы. Съешьте пачку обычной соли - и вы отравитесь. А ядом мышьяком в малых дозах пользуются как лекарством. Другой известный яд - стрихнин - применялся когда-то как допинг (в очень малых дозах, конечно). В научной литературе описан иной случай: женщина выпила свежий морковный сок - два стакана - и отравилась этим полезнейшим напитком. Насмерть… Ее не очень здоровая печень не выдержала такой витаминной нагрузки… Так что все решает доза. И хорошего, и плохого. Точнее, доза определяет, когда хорошее переходит в плохое - и наоборот, «плохое» становится полезным…

Он оглядывает аудиторию:

- Вопрос ДОЗЫ.

…За окном, очищая места для будущих, после зимы, салатных почечек, слетают разноцветные, отжившие свой век листья и, тихо шурша, присоединяются к своим отлетевшим раньше собратьям, входя в новый круг вечнодвижущейся природы…

 

 

Вместо приложения

 

 

Знаний, как и денег, нужно иметь много - иначе все равно не хватит.

Бабушка Эдит Пиаф

 

 

Сила живого.

 

Радиация - дозы, эффекты, восприятие*

 

(Таблица с примечанием, комментарием и дополнением)

 

 

Действие радиации, как и действие высокой температуры, механического удара, зависит от проникающей в организм энергии - ее дозы.

Эпиграф к рассказу «Король вопросов, или Зачем нужны радиационные карты» (глава «Дорога от Чернобыля»)

 

Радиации никто у нас не боится, считается, что от нее умереть мы не успеем.

Михаил Жванецкий. Собр. произв. в 4 т. Т. 4. Девяностые. Москва: Время, 2001. С. 281.

 

 

Таблица

Клинические последствия острого (=кратковременного) гамма-облучения, равномерного по всему телу человека