Как комплекс государственно-правовой неполноценности // С. 22-29

Понятие «тоталитаризм» было введено в политику Муссолини, использовавшим тер­минологию итальянского философа Дженти- ле, который исходил из того, что нет никаких пределов государственному вмешательству в личную жизнь людей. Такое управление Э. Фромм называет отчужденно-бюрократическим. Отчужденно-бюрократическое управление Э. Фромм характеризует следую­щим образом:

· это однонаправленная система: приказы, предложения, планы исходят с верху пирамиды и направляются к низу. Индивидуальной ини­циативе нет места. Личности - это случаи;

· бюрократическая система является безот­ветственной в том смысле, что не «отвечает» на нужды, взгляды, запросы индивида. Безответ­ственность ее тесно связана с характеристикой человека как случая, становящегося «объектом» бюрократии. Нельзя отвечать на запросы слу­чае но можно - на запросы личности;

· безответственность бюрократа имеет еще один аспект, бывший в течение долгого вре­мени признаком бюрократии. Чувствуя себя частью бюрократической машины, бюрократ чаще всего не хочет брать ответственность на себя, т. е. не хочет принимать решений, за которые его можно было бы критиковать. Он старается избегать принятия любых решений, коль скоро они не сформулированы ясно со­ответствующими правилами, а при наличии сомнений он отсылает человека к другому бюрократу, который, в свою очередь, делает то же самое;

· наша бюрократическая система дает ин­дивиду почувствовать, что он ничего не может ни предпринять, ни организовать без помощи бюрократической машины. В результате она парализует инициативу и порождает глубокое чувство бессилия.

Основная черта, характеризующая отчуж­денно-бюрократическое управление - это по­ложение человека - винтика данной системы. В то время как гуманистическое управление характеризуется тем, что индивидуальный участник отстаивает свои права перед уп­равляющими обстоятельствами и машинами и перестает быть бессильной частичкой, не принимающей активного участия в процессе. Только благодаря подобному утверждению своей воли можно высвободить энергию инди­вида и восстановить его душевное равновесие; в то время как у отчужденной бюрократии вся власть нисходит сверху вниз, в гуманистиче­ском управлении это улица с двусторонним движением; «объекты» принятого наверху решения реагируют в соответствии с собс­твенной волей и озабоченностью; их ответ не только достигает вершины пирамиды при­нимающих решения, но и, в свою очередь, заставляет их реагировать. «Объекты» при­нятия решений имеют право бросить вызов принимающим решения.

К. Поппер в работе «Открытое общество и его враги» трактует тоталитаризм как явле­ние, присущее всей истории человечества. Он делит общества на:

закрытые - это коллективистские, племен­ные общества;

открытые - в которых произошел отказ от коллективизма и индивид вынужден сам при­нимать решения: «В дальнейшем магическое, племенное или коллективистское общество мы будем именовать закрытым обществом, а общество, в котором индивидуумы вынужде­ны принимать личные решения, - открытым. К. Поппер, говоря о закрытом и открытом обществах, обозначает переход от закрытого к открытому обществу как величайшую революцию в судьбах чело­вечества, в результате которой происходит «перенапряжение цивилизации». Тоталитаризм он рассматривает как возврат к «закрытому обществу», как новый племен­ной дух, а истоки тоталитаризма проявились еще в трудах Платона, который говорил, что справедливым является то, что полезно госу­дарству. К. Поппер вводит термин социальная инженерия, при помощи которой власти пыта­ются осчастливить народ, что ведет к опасной догматической приверженности схеме, во имя которой приносятся многочисленные жертвы. Социальной инженерии он противо­поставляет постепенную инженерию, которая стремится постепенно облегчить страдания этого народа.

Ханна Арендт в книге «Истоки тоталитаризма» приводит еще одну черту то­талитаризма - поддержка широких масс. Это происходит в результате превращения классов в массы. Масса стала возможной в результате искоренения всякой групповой солидарности и наличия аморфной структуры общества. Мас­са требует тоталитарного вождя, который мало чем отличается от прежних вожаков толпы. Вождь и толпа зависят друг от друга, вождь без масс никто, масса без него бесформенная, рыхлая орда. Причины, которые привели народ к массе, Х. Арендт видит в крушении соци­альных институтов и социальных традиций в XX в., в потере широкими массами почвы под ногами, в ощущении своей ненужности.

Власть вождей основана на создании выду­манного мира, способного конкурировать с реальным, в который верит масса, и крушение этого мира возвращает массу к прежнему со­стоянию одиноких индивидов.

Х. Аренд, анализируя причины появле­ния тоталитарного государства, использует понятие «толпа» для определения того, что произошло с народом в ХХ в. и не считает ее ни народом, ни рабочим классом, а называет их «отбросами» всех классов. Она констатирует их глубокую безответственность, поддержку ими диктатора. Толпа является не только частью общества, но и порождением его. Породили толпу нестабильность, вызванная Первой мировой войной и страданиями, связанными с войной, разрушения общепринятых норм и правил. Война привела к распаду классов и превращению их в массу, так как человек во время войны стал винтиком военной машины, массовых военных событий и стремился быть анонимным, безликим, незаметным. После войны появилось много людей, выброшенных из своих стран, потерявших гражданство, отколовшихся от своей нации, культуры, не имеющих корней. Поэтому у них не было чувство гражданственности, принадлежности государству. «Парадокс, заключенный в поте­ре человеческих прав, таков, что эта потеря тотчас же сопровождается превращением человека в биологическую особь, в человека вообще - без профессии, без гражданства, без мнения, без дела, по которым можно узнать и выделить самого себя из себе подобных... при отнятой возможности выразиться внутри некоего общечеловеческого мира и воздей­ствовать на него... опасность в том, что ми­ровая всеохватывающая цивилизация может порождать варваров из самой себя, вынуждая миллионы людей жить в условиях, которые вопреки видимости суть условия для дикарей». Послевоенное время еще более усугубило ситуацию в связи с разразившемся экономическим кризисом. Безработица, сопро­вождающая экономический кризис, сделала миллионы людей экономически лишними, социально обременительными. В связи с таким положением права человека не имели полити­ческих и экономических гарантий и потеряли свою значимость. Именно такая ситуация вела, по мнению Х. Аренд, к порождению огромного количества живых трупов и самой возмож­ности концлагерей с их «безумным массовым производством трупов».

В. С. Нерсесянц, характеризуя период ста­линизма, называет черты тоталитаризма, кото­рые он связывает с отсутствием государства в привычном смысле слова. «Этот тоталитаризм означает, по сути дела, отсут­ствие государства, насильственно-револю­ционное разрушение государственности и ее замену системой экстраординарных уч­реждений партийно-политической диктату­ры... Тоталитарная диктатура так же не была государством, как и ее командно-приказные акты и требования (нормы) не были правом». Право определялось как форма выражения насилия, вместо законов действо­вали приказы - указное право как комплекс государственно-правовой неполноценно­сти (в заголовке используется определение В. С. Нерсесянца).

Э. Канетти, характеризуя тоталитарное уп­равление, говорит о массе, которая стала осно­вой такого управления, и анализирует причины появления такого состояния человека в ХХ в. При определении массы за исходный пункт он берет психологический момент - страх человека перед соприкосновением с другим. Человек старается держаться от других людей на некотором расстоянии, дистанцироваться от них. В массе же этот страх соприкосновения снимается, все дистанции перестают сущест­вовать. Стоит однажды почувствовать себя частицей массы, как человек перестает бояться соприкосновения, он ощущает себя равным другому. Все различия, в том числе и различия пола, как бы перестают существовать. Более того, масса предстает как примитивная форма защиты от смерти. В тесноте, когда между людьми уже нет расстояния, каждый ощу­щает другого как самого себя, что приносит ему огромное облегчение. Ради этого люди и соединяются в массы.

Итак, тоталитарное управление превращает личность в объект, средство для достижения собственных целей - власть ради власти, ко­торая опирается на безликую массу (толпу), прибегает к террору, указному праву, разруша­ет культуру (господствует идеология), семью, личность, частную жизнь.

Х. Ортега-и-Гассет говорит о том, что в ХХ в. к власти пришел человек, не знакомый с принципами управления: «Все прошлые цивилизации погибали по причине недоста­точной обоснованности своих принципов, похоже, что европейской цивилизации грозит противоположное. Теперь уже сам человек не успевает шагать в ногу с прогрессом, по пути которого неуклонно следует цивилизация. Цивилизован мир, но не человек, живущий в нем; он даже не замечает того, что живет в цивилизованном мире, пользуясь дарами цивилизации, как пользуются природными дарами. .Бразды правления в обществе взяли в свои руки люди, незнакомые с принципами развития цивилизации». Х. Ортега- и-Гассет называет характерные черты такого человека. Он вводит термин человек-масса для характеристики тоталитарного человека, кото­рый не способен понять принципы, на которых держится цивилизация; толпа навязывает свое право на вульгарность и провозглашает вульгарность как право. Автор вводит поня­тие герметичность души для характеристики среднего человека, отмечая неспособность его внимать чужому мнению и подчиняться: «В этом случае - интеллектуальная герметич­ность. Человек чувствует, что в него заложено некое количество идей. И он удовлетворяется этим, считая, что в интеллектуальном плане уже ни к чему стремиться не надо. Посколь­ку он не чувствует необходимости узнать что-то новое, не имеющее к нему прямого отношения, он тем самым замыкается в себе, вынужденный вновь и вновь - обращаться к тем же идеям, - вот вам весь механизм гер­метизации души». Говоря об уровне его воспитания и образования, автор отмечает радикальную неблагодарность человека по отношению к тому, что сделало возможным его существование; перед человеком-массой исчезли преграды; этот человек потерял спо­собность оценивать собственные силы и поэ­тому не обращается ни к каким авторитетом, кроме собственного; человек, принадлежащий к избранному меньшинству, требует от себя очень много, человек толпы ничего от себя не требует, а удовлетворяется тем, что имеет, и сам собой доволен; «Человек-масса чувс­твует себя совершенным во всех отношениях. Человек избранного меньшинства, для того чтобы чувствовать себя совершенным, дол­жен быть очень тщеславным. Уверенность в своем совершенстве не составляет его сути, как у человека-массы. У человека избранного эта уверенность основывается на тщесла­вии, и даже ему самому она кажется чем-то надуманным, нереальным и сомнительным. Поэтому тщеславный человек нуждается в окружающих, ищет в них подтверждения того представления, которое сложилось у него о самом себе». Человек-масса умен, но не использует своего интеллекта. Масса отри­цает сосуществование с кем-либо, кроме нее самой, - ее питает смертельная ненависть ко всем, кто к ней не принадлежит.

Ж. Бодрийар в работе «В тени молчаливого большинства, или конец социального» гово­рит о массе как о народе, в котором угасла социальная энергия: «Масса является массой только потому, что ее социальная энергия уже угасла. Это зона холода, способная поглотить и нейтрализовать любую действительную активность». Привыкшая подчинять­ся, масса становится неуправляемой в силу того, что она потеряла энергию. Она теперь не является ни субъектом, ни объектом, так как не способна быть носителем автономного сознания. Любое воздействие на массу, попа­дая в поле ее тяготения, начинает двигаться по кругу: оно проходит стадии поглощения, отклонения и нового поглощения. Власть, подавляя массы, считала, что так ими будет легче управлять, но произошло противоположное управляемости масс явле­ние: безразличие масс, которое она активно поддерживала, предвещает ее крах. «От масс постоянно требуют, чтобы они подали свой голос, им навязывают социальность избирательных кампаний, профсоюзных акций, сексуальных отношений, контроля за руководством, празднований, свободного выражения мнений и т. д. Молчание масс, безмолвие молчаливого большинства - вот единственная подлинная проблема современ­ности». Конец социального означает распад структуры общества и превращение его в аморфную, неуправляемую, ко всему равнодушную массу.

Тоталитарный режим привел к отчужде­нию человека от труда. П. К. Кеннеди в книге «Вступая в двадцать первый век» отмечает, что жалкие потребительские товары, ужасающие жилищные условия и убогое здравоохранение являли собой каждодневное опровержение заявлениям режима о превосходстве систе­мы, что привело, в конце концов, к широкому отчуждению не только от тяжкого и нудного повседневного труда, к отсутствию мотиваций к труду на предприятиях и в учреждениях, к утрате гордости за свою работу. Отчуждение человека, возникающее из-за жестоких репрессий, приводит к циничному отношению к политике, к замкнутости челове­ка в самом себе и своих мыслях, к нежеланию что-либо изменить.

Т. Адорно в книге «Исследование автори­тарной личности» характеризует тоталитар­ную личность как склонную к подчинению: «Индивид только тогда может осуществить собственное социальное приспособление, если ему по душе послушание и подчинение; садомазохистская структура желаний является поэтому и тем и другим, и условием и результа­том общественного приспособления. В нашей общественной форме находят удовлетворение как садистские, так и мазохистские склонно­сти».

Э. Фромм в работе «Бегство от свободы» ставит вопрос не только о том, как и почему фашизм нашел такую поддержку в массах, но и, как и почему специфические силы чело­веческой энергии воздействуют на социаль­ные процессы, формируют их, определяют специфику их проявления. Человек должен принадлежать к какой-либо общности, без ко­торой у него возникает чувство ничтожности. «Человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то системе, которая направляла бы его жизнь и придавала ей смысл; в про­тивном случае его переполняют сомнения, которые в конечном счете парализуют его способность действовать, а значит, и жить». Человек стремится к подчине­нию, уничтожая собственное «Я», порой представляет собой попытку «превратиться в часть большего и сильнейшего целого, по­пытка раствориться во внешней силе и стать ее частицей... Индивид целиком отрекается от себя... от собственной свободы, но при этом обретает новую уверенность и новую гордость в своей причастности к той силе, к которой он теперь может себя причислить». Но наряду со стремлением к подчинению человек стремится и к господс­тву, к власти. Жажда власти и ее оправдание достигли в ХХ в. невероятных размеров.

М. Фуко в работе «Интеллектуалы и власть», говоря о роли интеллектуалов в управлении государством, отмечает, что всегда политика была делом умных людей, они разъясняли воп­росы управления народу и сами занимались политикой, не доверяя это сложнейшее дело выходцам из низов. Но сегодня все измени­лось: «.интеллектуалы поняли, что массы ради знания в них уже не нуждаются. Дело в том, что массы сами прекрасно и отчетливо все знают, знают даже намного лучше, чем интеллектуалы, и гораздо лучше могут это вы­разить». «Развитая индустриальная цивилизация - это царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической не­свободы, свидетельствующей о техническом прогрессе» так как уничтожается индивидуальность. Если управление обеспе­чивает человеку нормальные условия жизни, то ему безразличны методы управления: «В этом отношении, по-видимому, вполне без­различно, обеспечивается ли возрастающее удовлетворение потребностей авторитарной или неавторитарной системой. В условиях повышающегося уровня жизни неподчинение системе кажется социально бессмысленным, и уж тем более в том случае, когда это сулит ощутимые экономические и политические не­выгоды и грозит нарушением бесперебойной деятельности целого». Вопрос о сво­боде и правах личности уходит на второй план и перестает быть актуальным. Но при этом мы можем констатировать, что в обществе матери­ального благополучия навязываются именно материальные, экономические потребности. На возникновение таких потребностей направ­лена целая индустрия рекламных агентств. Но такие потребности не могут быть истинными, соответствующими онтологическим устрем­лениям личности. «Мы можем различать истинные и ложные потребности. „Ложными" являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его подавления: это потребности, закрепляю­щие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость. Утоляя их, индивид может чувствовать значительное удовлетворение, но это не то счастье, которое следует оберегать и защищать, поскольку оно (и у данного, и у дру­гих индивидов) сковывает развитие способ­ности распознавать недуг целого и находить пути к его излечению. Результат - эйфория в условиях несчастья». «Свободный выбор среди широкого разнообразия това­ров и услуг не означает свободы, если они поддерживают формы социального контроля над жизнью, наполненной тягостным трудом и страхом, т. е. если они поддерживают от­чуждение». Для человека важнее быть самим собой, должны быть условия для самореализации, его интересы не должны быть детерминированы извне. «Здесь реальная основа понятия „внутренней свободы": оно обозначает личное пространство, в котором человек имеет возможность оставаться „самим собой"».