Краткий экскурс в эпистемологию

Если бы видимость не отличалась от действительности, наука не была бы нужна.

Карл Маркс

 

Мы полагаем, что НЛП – как в своей основной деятельности, моделировании, так и в его приложениях – можно представить себе как операционную эпистемологию высшего порядка. Это утверждение имеет несколько значений: во-первых, утверждается, что операции, составляющие моделирование и приложение ряда возникающих из него кодированных паттернов превосходства, – это операции возражения. Они предназначены возражать против тех самых процессов, с помощью которых образуются части наших мысленных карт, обычно принимаемые как очевидные. Эти возражения имеют целью вынудить нас к критическому пересмотру значительных частей наших мысленных карт, побуждая нас посмотреть свежим взглядом на отношения между заключениями, обычно извлекаемыми из опыта, и данными, служащими для оправдания таких обобщений. В действительности такие возражения делают нас более чувствительными к операциям отображения, начинающимся с наших рецепторов и заканчивающимся кодами высшего уровня, с помощью которых мы сознательно пытаемся придти к разумным решениях о нас самих, о других людях и о мире вокруг нас. Таков смысл термина операционный в предлагаемой нами характеристике НЛП.

 

Далее, говоря вэтой характеристике о высшем порядке, мы обращаем внимание читателя на то, что паттерны, находящиеся в центре внимания НЛП – это не те паттерны физического мира, которые относятся к области физики и связанных с ней дисциплин. Паттерны, которыми занимается НЛП – это представления, уже подвергшиеся преобразованиям в нервной системе, прежде чем мы их впервые воспринимаем – что называется в этой книге Первым Доступом (ПД). Чтобы понять содержание этой книги, потребуется краткий экскурс в область эпистемологии. Мы опишем нашу позицию, не пытаясь мотивировать ее сколько-нибудь глубоко. Читатель, заинтересованный в полной аргументации, найдет ее в книге RedTail Мath: эпистемология повседневной жизни (предварительное название), Гриндер и Бостик, 2002.*

 

Эпистемологическое положение НЛП может быть описано очень просто. В нормальных условиях то, что мы как индивиды считаем нашим переживанием в мире, является в действительности множеством событий, уже подвергшихся значительному преобразованию по отношению к миру. Обработанные таким образом события мы называем событиями Первого Доступа (ПД).

 

Чтобы помочь читателю ориентироваться, приведем, забегая вперед, различения, занимающие главное место в эпистемологическом разделе. Мы утверждаем, что есть существенное различие между преобразованиями, выполняемыми нервной системой между поверхностью контакта внешнего стимула с рецептором и точкой, где мы впервые получаем доступ к опыту, и всеми преобразованиями, происходящими после этого, – которые называются здесь лингвистическими преобразованиями. Вначале мы сосредоточим внимание на преобразованиях, выполняемых нервной системой. Метафора ястреба, с которой мы начали эту главу, представляет собой, разумеется, интеграцию этих двух больших классов преобразований, что и происходит обычным образом в нашем повседневном опыте. Что касается опыта кролика, то он не меняется от того, как его описывают наблюдатели.

 

В предыдущем абзаце мы воспользовались термином отображение; эта концепция проходит через все наше мышлении и изложение нашей книги. Чтобы достигнуть одинакового понимания этого термина автором и читателем, мы предлагаем следующее неформальное объяснение:

 

Отображение – это способ, сопоставляющий элементам одной совокупности элементы некоторой другой совокупности. Областью определения отображения являются элементы первой совокупности, тогда как образом является совокупность элементов второго множества, сопоставленных элементам первого. Термин функция иногда употребляется как синоним отображения. Описание конкретного правила, связывающего эти две совокупности, представляет собой определение рассматриваемого отображения.

 

Рассмотрим в виде примера совокупность спортивных болельщиков и совокупность мест на стадионе. Существует алгоритм распределения (может быть, непонятный для нас, болельщиков), по которому администрация стадиона продает билеты желающим присутствовать на определенном соревновании. Когда вы покупаете билет, на нем напечатан номер яруса, секции, ряда и места. Таким образом, мы имеем отображение или сопоставление болельщиков местам на стадионе, такое, что каждый болельщик сопоставляется одному и только одному месту. Далее, если купленный мной билет имеет номер места, расположенного непосредственно справа от места, номер которого стоит на вашем билете, то я во время игры буду сидеть справа от вас. Таким образом, различия в номерах на билетах и на соответствующих местах (отношения, выражаемые терминами справа, слева, сверху, снизу, с бóльшим номером, с такой-то буквой) сохраняются при реальном расположении болельщиков, которым достались эти билеты.

 

Заметим, что некоторые отношения между билетами (и соответствующими им местами) при таком отображении сохраняются – такие как в предыдущих примерах справа от… Другие же отношения не сохраняются. Например, все билеты (и соответствующие сидения) имеют одинаковый вес, но не у всех болельщиков, имеющих эти билеты или сидящие на этих местах, одинаковый вес.

 

Часто встречаются некоторые (привилегированные) отображения, которые следует упомянуть здесь, так как нам придется постоянно пользоваться ими в дальнейшем изложении. Отображение называется изоморфным, если все отношения между элементами исходной совокупности воспроизводятся отношениями между соответствующими им элементами второй совокупности. В приведенном выше примере отношения между номерами билетов (соответствующие физическому расположению мест на стадионе) сохраняются в физическом расположении болельщиков, занявших свои места. Например, чем больше номер на билете болельщика, тем дальше он будет сидеть вправо или влево на стадионе. В таких случаях отображение называется изоморфным по отношению к входящим в него численным или физическим переменным. В построениях этого рода тот факт, что все билеты имеют одинаковый вес, а болельщики разный, истолковывается как отсутствие изоморфизма по отношению к этому свойству.

Данные, сходящиеся к Первому Доступу (ПД).

События, которые представляются нам на Первом Доступе (ПД), являются продуктом ряда преобразований, выполняемых нервной системой, начинающихся с момента, когда наши рецепторы сталкиваются со стимулами внешнего мира, и кончающихся в соответствующих отделах коры мозга. Рецепторы и кора связаны рядом нервных структур, функции которых мы будем называть неврологическими преобразованиями.

 

Например, фотоны (единицы электромагнитной энергии) с длиной волны от 400 до 700 нанометров* ударяют в рецепторы сетчатой оболочки глаза. Все длины волн за пределами этого диапазона проходят мимо нас, как незаметное дуновение ветра, поскольку мы не воспринимаем их, и неспособны их непосредственно воспринять. Фотоны же, входящие в этот узкий диапазон, обнаруживаются нашими рецепторами, общими или специализированными, и преобразуются в электрические импульсы, начинающие свой долгий путь по оптическому нерву. Эти импульсы проходят через целый ряд сложных структур (например, отдельные нервы, латеральные коленчатые тела, гипоталамус и т.д.) и через следующие за ними отделы нервной сети, ведущие к затылочным долям. На каждой стадии этого сложного процесса новости о происшедшем в мире изменении подвергаются отображениям в нервной системе, таким как суммирование, латеральное торможение и т.д., в том числе удалению, изменению или прибавлению к потоку данных, первоначально поступающему на рецепторы.

 

Оптический нерв – это джунгли из сотен тысяч клеток, образующих сложные связи и комбинации, где входные данные преобразуются еще непонятными для нас способами. Структурное расположение этих нейронов, а также биохимические условия каждой из соединяющих их связей (синапсов) определяют, пройдет ли этот поток данных, и в какой специфической форме.

 

Кто знает, какие данные в действительности находятся перед моими глазами? Какова бы ни была природа этого входного потока, эти данные регистрируются моей сетчаткой, передающей их в свою очередь поразительно сложному пучку нервных тканей – моему оптическому нерву – по которому они в конечном счете достигают затылочной доли. В затылочной доле данные, которые являются потоком электрических импульсов от двумерной поверхности сетчатки, должны быть отображены (по некоторому набору правил, способному пристыдить изощренную технику всех западных художников с самой эпохи Возрождения) на затылочную кору мозга, где они превращаются в трехмерное представление находящихся передо мной первоначальных данных, и тогда, только после этого, я вижу.

 

Аналогичные последовательности преобразований происходят и во всех других сенсорных каналах. Продукты всех этих последовательностей преобразований во всех сенсорных каналах доставляют наш первоначальный опыт. Это и есть наше первое соприкосновение, то есть Первый Доступ окружающего нас мира к любой сенсорной системе – зрительной, слуховой, кинестетической и т.д.

 

Каждая такая последовательность преобразований в каждом сенсорном канале происходит до нашего осознания преобразуемых данных, перед нашим доступом, перед тем, как мы способны его воспринять. Каждый сенсорный канал имеет свою специфическую проекцию на кору. В тех местах, где импульсы, параллельно проходящие в различных сенсорных модальностях, проектируются на соответствующие различные области коры, происходит сложная операция синтеза (несомненно включающая синестезию, то есть отображение, соединяющее различные модальности); эта операция, которую мы, мягко выражаясь, плохо понимаем, приводит к безупречной иллюзии интегрированного опыта, и мы получаем Первый Доступ.

 

Мы «видим» образы предметов, находящихся, как мы полагаем, перед нами; мы «слышим» звуки, происходящие от непосредственно непознаваемых событий внешнего мира; мы «ощущаем» различия в температуре, структуре поверхности, влажности и т.д., и все это сложные продукты первоначальных стимулов, взаимодействующих с различными неврологическими преобразованиями в цепи событий, происходящих в нашей зрительной, слуховой и кинестетической системе.

 

После этого, и только после этого мы получаем Первый Доступ (ПД)¹ *

Все это, как правило, происходит при нашей полной неспособности повлиять на этот процесс, и безусловно без всякой возможности прямо узнать в реальном масштабе времени, что происходит. Мы можем заверить читателей, знакомых с моделями эриксоновских гипнотических паттернов в НЛП, что при надлежащей дисциплине можно научиться влиять на некоторые из этих событий даже до ПД, но типичная ситуация состоит в том, что этих событий мы вовсе не сознаем.

 

Образ, который мы видим, который мы принимаем за изображение находящегося перед нами, в действительности находится позади нас, в наших затылочных долях. Мы «знаем», что этот образ в затылочной доле соответствует некоторому событию, происходящему перед нами: мы знаем это посредством обучения, и в особенности в результате многократных описаний нашего восприятия мира. Эти описания создаются сравнением продуктов неврологических преобразований, составляющих отдельные сенсорные модальности – в частности, сравнением результатов зрения с результатами осязания и слуха. Звук, который мы слышим как доносящийся сзади, – это в действительности событие, происходящее в нашей височной доле, но, как и в случае зрения, мы научились определять, где в окружающем пространстве находится источник звука, – посредством координации с другими модальностями, и в особенности по различию во времени поступления звука в оба уха, весьма утонченному, так как оно составляет 1/250000 секунды. Аналогичные описания есть и для других сенсорных каналов.

 

Для нашего анализа решающее значение имеет тот факт, что ПД происходит превербально, до вмешательства языка, по самой своей природе выполняющего единственное в своем роде преобразование.

 

Различные сенсорные каналы, которыми мы располагаем – это маленькие окошки в поток окружающего мира, который, как мы полагаем, протекает вне нас. Попросту говоря, мы ни при каких условиях не имеем к этому миру прямого доступа. Все, что мы можем получить – это Первый Доступ. Но каковы эти события на стадии ПД и, в частности – что составляет решающий эпистемологический вопрос –

Каково отношение между событиями в мире и представлением этих событий в ПД?

Ограничения данных, поступающих в ПД.

 

При попытке ответить на только что поставленный вопрос мы сталкиваемся с двумя заметными ограничениями: во-первых, подавляющее большинство событий, происходящих вокруг нас, в буре электромагнитных явлений, мы попросту НИКОГДА не обнаруживаем, потому что они не попадают в узкую полосу доступа, составляющую наши сенсорные каналы; во-вторых, эти резко сокращенные множества явлений, входящие в область наших сенсорных восприятий, обрабатываются множеством неврологических преобразований, конкретное действие которых нам еще мало известно – мы попросту НЕ знаем, как эти обрабатывающие механизмы влияют на входящий в них поток данных:

Первое ограничение на ПД.

 

Первое ограничение состоит в том, что подавляющее большинство событий, происходящих вокруг нас, попросту исключаются из нашего опыта ограниченными возможностями, присущими нашим связям с внешним миром – нашим сенсорным каналам.

 

Рассмотрим такое вещество, как нержавеющая сталь, столь обычное в технически развитых обществах. В чем состоит характерное преимущество нержавеющей стали перед другими материалами – например, в таких обычных применениях как посуда, машины некоторых типов, тюремные решетки, банковские сейфы и сливные трубы? Как знают все знакомые с этим материалом, ответ состоит попросту в том, что нержавеющая сталь не ржавеет.

 

Недавняя публикация в Сайентифик Американ (август 2001, стр. 96) предлагает следующее описание:

 

Эта форма стали (нержавеющая сталь – объяснение авторов) не ржавеет вследствие взаимодействия между входящими в нее элементами сплава и окружающей средой. Нержавеющая сталь содержит железо, хром, марганец, кремний, углерод и в ряде случаев значительные количества никеля и молибдена. Эти элементы, реагируя с кислородом воды и воздуха, производят очень тонкую, устойчивую пленку, состоящую из таких продуктов коррозии, как окиси и гидроокиси металлов. Решающую роль в образовании этой пленки играет хром, реагирующий с кислородом. И в самом деле, любая нержавеющая сталь по определению содержит не менее 10% хрома.

Эта устойчивая пленка препятствует дальнейшей коррозии, действуя как барьер, преграждающий доступ кислорода и воды к лежащей под ним металлической поверхности. Поскольку пленка образуется быстро и плотно покрывает поверхность, даже немного атомных слоев материала снижают уровень коррозии до очень низкой величины. Пленка намного тоньше длины волны видимого света, так что ее трудно увидеть без помощи современных приборов. Таким образом, хотя сталь в действительности коррозирована на атомном уровне, невооруженному глазу она кажется нержавеющей.

Заключения: Почему нержавеющая сталь не ржавеет?

Майкл Л. Фри (автор), Нэнси Эвери (редактор).

 

Решающее место содержится во фразах:

 

Пленка намного тоньше длины волны видимого света

и

Таким образом, хотя сталь в действительности коррозирована на атомном уровне, невооруженному глазу она кажется нержавеющей.

 

Иными словами, пленка ржавчины имеет толщину ниже порога человеческой видимости (меньше 400 нанометров), а потому не обнаруживается и не может быть обнаружена нашей зрительной системой. С нашим обычным пренебрежением (или неведением) подлинного положения вещей мы принимаем за действительность ситуацию, какой она нам кажется (а в этом случае даже не кажется) и называем этот материал нержавеющим, вместо того чтобы назвать свое описание неосновательным. Различие яснее выражается по-испански – acero inoxidable – что буквально означает «неокисляющаяся сталь».

 

Но нет надобности в таких экзотических примерах; мы живем среди подобных явлений:

 

Вероятно, вы сидите и держите в руках эту книгу, читая эти слова. Вы ощущаете много разных вещей; большей частью они происходят без вашего ведома; некоторые пробивают себе путь в ваше сознание. Мы просим вас выйти на минуту из вашей нынешней позиции восприятия и посмотреть на этого читателя, удобно сидящего в кресле и держащего книгу. В каком более широком контексте вы наблюдаете этого человека, держащего книгу?

 

Читатель, которого вы наблюдаете, погружен в море электромагнитной энергии – весь спектр электромагнитных колебаний проявляется в нем и вокруг него, его кресла и его книги. Читатель имеет весьма ограниченный доступ к эту широкому спектру событий. Его глаза способны обнаружить длины волн от 400 нанометров до 700 нанометров. Его уши регистрируют поступление звуковых волн, чередующиеся уплотнения и разрежения воздуха с частотой от 20 до 20000 периодов в секунду. Тактильная чувствительность его кожи реагирует на различия в положении, температуре, влажности и т.д. в крайне ограниченных пределах. Остальная часть происходящего – в действительности подавляющее большинство событий в электромагнитном спектре, составляющем подлинный мир – происходит без его ведома, и в самом деле о них невозможно узнать непосредственно (то есть без приборов). За время чтения последнего абзаца через его тело буквально прошло огромное число субатомных частиц.

 

Его каналы доступа – то есть его сенсорный аппарат – открывают для него лишь маленькие отверстия, позволяющие ему заглянуть в этот кипящий поток движения и энергии, пытаясь беглым взглядом охватить эту большую игру, разыгрывающуюся вне нас.

 

Но даже если мы на время ограничим наше внимание этими маленькими отверстиями, через которые мы получаем новости о событиях в широком электромагнитном спектре, этот весьма ограниченный поток информации уже вызывает серьезные эпистемологические вопросы.

Второе ограничение на ПД.

 

Второе ограничение, на которое мы укажем, состоит в том, что представления ПД (те части электромагнитного спектра, которые попадают в пределы нашей способности обнаруживать события), как можно показать, весьма существенно отличаются от подлинного мира: по убедительным доказательствам, этот мир – хаотический ветер, бушующий вокруг нас – не похож на показания наших органов чувств. Различия наиболее заметны в случае так называемых иллюзий и в особенности проявляются при сравнении с результатами специального множества так называемых эпистемологически привилегированных операций – а именно операций, связанных с применением приборов и измерением.² Заметим, что выражение эпистомологически привилегированные операции не означает, что такие операции (применение приборов и измерение) раскрывают «истинную» природу мира вне нас; мы хотим этим сказать, что они резко отличаются рядом характеристик от натуралистического наблюдения, выполняемого людьми:

 

1. Рассмотрим простое представление черного ящика, согласно показаниям наблюдающих людей и некоторых простых приборов – например, описанных дальше пружинных весов. В обоих случаях входными данными являются некоторые элементы мира – в случае человека это стимулы, поступающие в различные рецепторы в пределах доступных нашим рецепторам границ; в случае пружинных весов это сила тяжести, действующая на массу предмета, помещенного на платформу весов. Существенная разница состоит в том, что в случае пружинных весов мы в точности знаем, какой ряд преобразований происходит между входом – предметом, помещенным на платформу весов – и выходом – числом единиц веса, указанным на шкале и получаемым при операции взвешивания. Пружинные весы изготовлены нами; мы калибровали их по некоторому независимому образцу; мы сконструировали их и явным образом знаем механические преобразования, которые они производят. Напротив, в случае человека как раз отсутствует явное знания о природе неврологических преобразований, происходящих между входом и выходом (нашим переживанием мира), и о вкладе, который они вносят. Это составляет преграду, лишающую нас сколько-нибудь глубокой уверенности в наших мысленных картах, совокупность которых мы называем миром.

 

2. Пружинные весы имеют строго ограниченный и однозначный словарь, в котором выражаются их отсчеты – это система чисел. Как бы ни была сложна система преобразований, встроенная в структуру некоторого прибора, результат выражается строго ограниченным множеством однозначных символов. Эти символы – числа, указывающие некоторый одномерный количественный аспект изучаемого предмета. В случае пружинных весов результат операции измерения – это число граммов, унций и т.д. Заметим, что этот единственный ясный отчет о количественном аспекте измеряемого предмета достаточно резок, чтобы пройти без заметного искажения через преобразования человеческой нервной системы.

 

Между тем, когда люди дают отчет о воспринятых ими входных данных, они делают это на естественном языке со всем его богатством, неясностью и неопределенностью. Далее, чтобы понять содержание такого отчета, мы должны привести в действие сложные процессы осознания смысла. Такие процессы до сих пор очень мало понятны.

 

3. Измерительные приборы не подвержены внутренним сдвигам того же логического типа, как человеческие. Можно заметить, что фактическая работа пружинных весов меняется в зависимости от влажности, от наличия ржавчины на пружине, от направления силы ветра в месте взвешивания и т.д. Однако эти вариации можно понять и в конечном счете учесть вполне определенным образом, что позволяет достигнуть требуемой точности. Напротив, сдвиги в человеческих состояниях, глубоко влияющие на отчет человека о его переживаниях в мире личного опыта, плохо поддаются пониманию. Вдобавок отсутствуют отчетливые формулы, позволяющие учесть вклад этих переживаний, что мешает их корректировать и получить точный ответ.

 

Есть и другие важные различия между этими двумя классами событий (человеческой чувствительностью и отчетами о ней с одной стороны, и инструментальными измерениями – с другой), но сказанного достаточно, чтобы оправдать наше различение. Мы не хотим этим сказать, что приборы и измерения с помощью приборов раскрывают подлинную природу мира вокруг нас; мы утверждаем лишь, что они в некоторых отношениях явно отличаются от прямой человеческой чувствительности, а потому доставляют другое описание частей мира, к которым они применяются. Между прочим, здесь видна настоятельная необходимость критического подхода будущих эпистемологов к проектированию приборов, составляющему существенную часть развития разумной эпистемологии.

 

Рассмотрим одну из специальных эпистемологических операций, стандартизованное измерение – применение простых пружинных весов для взвешивания ряда предметов. Попросим наивного субъекта поднимать эти предметы по два одновременно и решать в каждом случае, имеют ли эти два предмета одинаковый вес или разный. Если человек говорит, что «разный», он укажет, какой из них тяжелее. В конце этого процесса сравним результаты, полученные при использовании в качестве измерительного прибора человека, с результатами нашей специальной эпистемологической операции – взвешивания на стандартизованных весах. Мы обнаружим при этом некоторый паттерн.

 

Паттерн состоит в том, что психофизики больше ста лет называют едва различимым отличием. Если различие в весе между двумя поднятыми предметами превосходит определенный процент веса более тяжелого из двух ящиков, то различие будет обнаружено. Если же различие в весе между двумя предметами меньше определенного процента веса более тяжелого из них, то различие не будет обнаружено, и человек опишет эти предметы как имеющие одинаковый вес. Таким образом, сравнивая результаты двух операций измерения – операции взвешивания пружинными весами и операции, использующей человеческую способность обнаруживать различия – мы приходим к выводу, что человек систематически считает равными веса, которые по данным пружинных весов оказываются различными. Как показывает этот опыт, отдельные события в мире, различимые при измерении приборами, воспринимаются человеком как одинаковые.

 

Этот простой эксперимент можно повторять в любом сенсорном канале: в слуховом канале, где сравниваются громкость или высота двух звуков; в зрительном канале, где сравнивается яркость двух источников света. Для большинства наблюдаемых явлений имеется постоянное отношение разности, аналогичное тому, какое получается в эпистемологическом акте взвешивания ящиков стандартными весами; это отношение предсказывает, какие пары ящиков будут описаны человеком как одинаковые, и какие как разные.³

 

Таким образом, даже в простейших суждениях мы находим в любой сенсорной модальности различия между тем, что может быть доказано измерением с помощью приборов – и тем самым существует в мире – и нашим опытом, то есть представлениями ПД. Хотя существование таких различий нетрудно доказать, точная природа различий между ПД и окружающим миром, за исключением простейших случаев, еще мало изучена. Поэтому мы в настоящее время не в состоянии объяснить, каково точное соотношение между элементами нашего опыта (ПД) и подлинным миром.

 

Вряд ли наши читатели производили (или хотели произвести) опыт, описанный выше, то есть поднимали по два объекта сразу. Обращаясь к более обычным примерам иллюзий, происходящих в нашей повседневной жизни, рассмотрим следующие примеры.

 

Предположим, что вы сидите в машине перед светофором. Слева от вас находится большой автобус, поворачивающий влево. Вы впадаете в типичный транс водителя, думая о чем угодно, пока красный свет не превратится в зеленый. И вдруг вы чувствуете, будто ваша машина движется назад, и быстро нажимаете на тормоз. В действительности, конечно, автобус начал двигаться вперед, поворачивая влево. Ваше периферийное зрение подсознательно обнаружило движение автобуса вперед, и неврологические преобразования превратили это в синестезию – зрительно-кинестетическое ощущение вашего движения назад. Движение автобуса было подлинным; ваше переживание движения назад было следствием рассматриваемого нами неврологического преобразования. Коллеги, проживающие в Париже, Вене или другом большом городе с развитой системой метро, испытывают ту же иллюзию, когда два поезда вначале стоят рядом, а потом начинает двигаться НЕ ваш поезд.

 

Конечно, трудность состоит попросту в том, что нервные, физиологические, анатомические и биохимические структуры, передающие новости о различии от сенсорных рецепторов первому доступу (ПД), – это не просто пассивные проводящие пути, через которые проходит поток данных, это в действительности ряд неврологических операций над поступающим потоком данных, преобразующий их еще не изученными способами. Пока не выполнены фундаментальные исследования, как именно преобразуется этот поток данных между сенсорным рецептором и ПД, нам приходится ограничиться утверждениями о структуре преобразованного потока данных, но не о структуре источника этого потока, которым является окружающий мир.⁴

В то время как бóльшая часть явлений происходит без ведома читателя, многие из вещей, попадающих в узко ограниченные пределы чувствительности его сенсорного аппарата, не могут быть обнаружены, потому что они происходят слишком быстро или слишком медленно, в слишком большом или слишком малом масштабе.

 

Вернемся к представлению, что читатель сидит в удобном кресле, держа в руках по-видимому неподвижную книгу. Если эту сцену увидит физик, он убедит этого человека, что все это иллюзии – и неподвижная книга, которую он держит в руках, и кресло, в котором он удобно сидит, и пол, на который опирается его кресло: в действительности, если бы можно было остановить на мгновение все движущееся в этих предметах, то оказалось бы, что в них гораздо больше пустого места, чем вещества. Твердость каждого из этих предметов – это следствие или артефакт огромных скоростей, с которыми движутся их отдельные компоненты, и соответствующих ограничений сенсорного аппарата читателя.

 

Чтобы дальше разъяснить этот вопрос, мы попросим вас вспомнить, как вы впервые приблизились к вращающейся двери. В каком возрасте это произошло? Может быть вы стояли в страхе перед вращающейся дверью и просто смотрели какое-то время, как люди входили в секции с одной стороны и выходили с другой. Может быть вы держали кого-нибудь за руку. И вы, и человек, с которым вы были, калибровали движение двери, подсознательно зная и полагаясь на то, что эта вращающаяся дверь была сконструирована людьми для людей, в масштабе событий, доступных нашему сенсорному аппарату. В тот день дверь двигалась со скоростью, не выходившей за пределы вашей способности различения. Поэтому вы могли судить, в какой момент следует войти в пространство одной из секций вращающейся двери, чтобы затем безопасно выйти из этого пространства.

 

Предположим, что вы стоите сейчас перед вращающейся дверью, но вращение двери ускорилось и явно выходит за пределы времени ваших реакций. Такая дверь представляет опасность. Вы не сможете судить, когда можно безопасно войти в проходящую секцию, и не сумеете выйти из нее вовремя, чтобы стенка секции не ударила вас сзади.

 

Если бы можно было ускорить эту же дверь до скоростей атомных электронов, она превратилась бы в непроницаемый барьер. Такая дверь не представляла бы теперь опасности для нас, поскольку вся огромная скорость ее движения создавала бы для нашего сенсорного аппарата впечатление твердости – теперь она была бы попросту закругленной частью стены, в которую она встроена. Мы могли бы опираться на нее, толкать ее, отбивать от нее мяч и т.д., опасаясь ее не больше чем кресла, в котором вы теперь сидите. То, что мы как индивиды считаем окружающим миром, есть система сложных динамических отношений между тем неизвестным, что там действительно есть, и нашими способностями подвергать сенсорной и неврологической обработке некоторую небольшую избранную часть происходящих событий.

 

Посмотрите в окно; предположим, что вы видите там дерево. Растет ли оно? Вы видите сочные молодые листья, появляющиеся весной, но можете ли вы видеть, как дерево растет? Чтобы ответить на эти вопросы, мы можем позвать натуралиста, который произведет измерения, доказывающие, что дерево возле нашего дома все время растет, но и в этом случае наши чувства нас обманывают. Мы просто не можем обнаружить этот рост без помощи приборов, раскрывающих масштабы различий, выходящие за пределы нашей нормальной сенсорной восприимчивости. Не удивительно ли, насколько вырастает ваш ребенок, или внук, или племянник, или племянница, пока вы были несколько дней в отъезде?

 

Когда вы смотрите на восток и видите восходящее солнце, можете ли вы ощутить, что вы движетесь «вперед и вниз» по отношению к солнцу; что вращение Земли попросту переводит вас в новую позицию восприятия, с которой солнце выглядит выше?

 

Выберем определенную нервную клетку в сложном нервном пучке, проводящем зрительные восприятия, в любой точке между перекрестом зрительных нервов и затылочной долей. При каких условиях эта нервная клетка испускает свой импульс? Требуется ли для этого входной стимул от одной предыдущей нервной клетки, или от некоторой комбинации нервных клеток? Запускается ли эта нервная клетка наподобие логической связки И – то есть требуется почти одновременное поступление стимулов от всех предшествующих нервных клеток – или она запускается как связка ИЛИ в формальной логике, для чего требуется воздействие лишь некоторой части этих предшествующих нервных клеток? Если требуется лишь действие некоторой части этих клеток, то каких именно и при каких условиях?

 

Эти вопросы, по-видимому, определяют некоторые важнейшие исследования в неврологии. С нашей точки зрения они в то же время определяют некоторые из самых важных задач эпистемологии.

 

Таким образом, в настоящее время невозможно сказать сколько-нибудь точно и полно, какие части мира в конечном счете представляются нашими отображениями, какие элементы мира, напротив, очевидным образом не отображаются в наших представлениях (что отчасти известно в простейших случаях), и какие элементы наших отображений являются всего лишь вкладом наших механизмов обработки.

 

Отсюда вытекает очевидный вывод – что ПД является уже множеством преобразованных представлений, продуктом преобразований входного потока данных. Эти преобразования не составляют простого изоморфного отображения того, что нас окружает. Мы знаем, что подавляющее большинство происходящих явлений никогда не попадает в сферу нашего представления, никогда не проходит путь через наши сенсорные каналы, а потому не проникает в наши представления, в наши мысленные карты, поскольку структура наших сенсорных рецепторов попросту не способна обнаружить их и свидетельствовать об их наличии. Далее, даже резко ограниченное множество событий, попадающих в область нашего сенсорного восприятия, лишь частично нам сообщается, поскольку такие переменные как скорость и масштаб представления еще более сужают область, которая может быть обнаружена и воспринята.

 

Наконец, что более интересно, отчеты о событиях, проходящих через эти первоначальные фильтры, составляют входные данные последовательности сложных неврологических операций, структуру которых еще предстоит выяснить. Эти преобразования делают совершенно невозможным простое соответствие между тем, что есть, и тем, что мы воспринимаем.

Второе множество преобразований: лингвистически опосредованный опыт.

 

До сих пор мы сосредоточивали внимание на примерах неврологических преобразований – то есть операций, предшествующих любому осознанию, выходящих за пределы нашего возможного влияния⁵, предшествующих ДП, и заведомо предшествующих любым лингвистическим отображениям.

 

Теперь мы дошли в нашем описании до той стадии процесса обработки потока входных данных, где мы применяем второе множество преобразований; это преобразования естественного языка с его производными формами – такими формальными системами как логика, алгебра, геометрия, теория автоматов и т.д. Спешим пояснить: мы НЕ утверждаем, что множество указанных формальных систем зависит в каком-либо обычном смысле от языка – мы вполне сознаем, что математики, физики и логики, точно так же как архитекторы, вполне способны к эффективным и творческим способам визуального мышления, и в действительности затрачивают значительную часть своей профессиональной жизни на такое мышление, не использующее естественного языка. Подобным же образом танцоры и атлеты в совершенстве думают своим телом, без помощи языковых форм – и в самом деле освобождаются от такой «помощи» в важнейших частях своей профессиональной жизни, при исполнении. Композиторы и музыканты испытывают глубокое удовлетворение в своей профессиональной деятельности, воздействуя на слух без языка. Мы утверждаем здесь (см. более подробное изложение в книге RedTail Math: Эпистемология повседневной жизни (предварительное название), Гриндер и Бостик, 2002), что естествен