ГАЙАВАТА ФОТОГРАФИРУЕТ

В нашу пору подражанья нам претендовать негоже на особые заслуги при попытке несерьёзной совершить простое дело. Ведь любой же стихотворец, мало-мальски с ритмом сладя, сочинит за час, за пару, вещь в простом и лёгком стиле, вещь в размере «Гайаваты». Говорю официально, что совсем не притязаю на особое внимание к нижеследующим строкам ради звучности и ритма; но читателя прошу я: пусть оценит беспристрастно в этом малом сочиненье разработку новой темы.

 

 

Скинул сумку Гайавата,

Вынул камеру складную:

Палисандровые части,

Всюду лак и полировка.

У себя в чехле детали

Были сложены компактно,

Но вошли шарниры в гнёзда,

Сочленения замкнулись;

Вышла сложная фигура —

Куб да параллелепипед

(См. Евклид , Вторая книга).

Всё воздвиг он на треногу,

Сам подлез под тёмный полог;

Поднял руку и промолвил:

«Стойте смирно, не топчитесь!»

Колдовством процесс казался.

Всё семейство по порядку

Перед камерой садилось,

Каждый с должным поворотом

И с любимым антуражем —

С остроумным антуражем.

Первым был глава, папаша;

Для него тяжёлой шторой

Обернули полколонны,

Уголком и стол в картинку

Пододвинули поспешно.

Он рукой придумал левой

Ухватить какой-то свиток

И в жилет другую сунуть

На манер Наполеона;

Созерцать решил пространство

С изумлением во взоре —

Как у курицы промокшей.

Вид, конечно, был геройский,

Но совсем не вышел снимок,

Ибо сдвинулся папаша,

Ибо выстоять не мог он.

Следом вышла и супруга,

Тоже сняться пожелала;

Разоделась свыше меры —

Вся в брильянтах и в сатине,

Что твоя императрица.

Села боком, изогнулась,

Как не каждый и сумеет;

А в руке букетик — впрочем,

На кочан похож капустный.

И пока она сидела,

Всё трещала и трещала,

Как лесная обезьянка.

«Как сижу я? — вопрошала. —

Я достаточно ли в профиль?

Мне букет поднять повыше?

Попадает он в картинку?»

Словом, снимок был испорчен.

Дальше — отпрыск, студиозус:

Складки, мятости, изгибы

Пронизали всю фигуру;

Проведи по каждой взглядом —

Приведут тебя к булавке,

Сами сходятся к булавке,

К золотой булавке в центре.

(Парня Рескин надоумил,

Наш эстет, учёный автор

«Современных живописцев»

И «Столпов архитектуры»).

Но студент, как видно, слабо

Взгляды автора усвоил;

Та причина, иль другая,

Толку мало вышло — снимок

Был в конце концов загублен.

Следом — старшая дочурка;

Много требовать не стала,

Заявила лишь, что примет

Вид «невинности покорной».

В образ так она входила:

Левый глаз скосила книзу,

Правый — кверху, чуть прищуря;

Рот улыбкой растянула,

До ушей, и ноздри тоже.

«Хорошо ль?» — она спросила.

Не ответил Гайавата,

Словно вовсе не расслышал;

Только спрошенный вдругорядь

Как-то странно улыбнулся,

«Всё одно», — сказал с натугой

И сменил предмет беседы.

Но и тут он не ошибся —

Был испорчен этот снимок.

То же — с сёстрами другими.

Напоследок — младший отпрыск:

С непослушной шевелюрой,

С круглой рожицей в веснушках,

В перепачканной тужурке,

Сорванец и непоседа.

Малыша его сестрицы

Всё одёргивать пытались,

Звали «папенькин сыночек»,

Звали «Джеки», «мерзкий школьник»;

Столь ужасным вышел снимок,

Что в сравненье с ним другие

Показались бы кому-то

Относительной удачей.

В заключенье Гайавата

Сбить их гуртом ухитрился

(«Группировкой» и не пахло);

Улучив момент счастливый,

Скопом снять сумел всё стадо —

Очень чётко вышли лица,

На себя похож был каждый.

Но когда они взглянули,

Мигом гневом воспылали,

Ведь такой отвратный снимок

И в кошмаре не присниться.

«Это что ещё за рожи?

Грубые, тупые рожи!

Да любой теперь нас примет

(Тот, кто близко нас не знает)

За людей пренеприятных!»

(И подумал Гайавата,

Он подумал: «Это точно!»)

Дружно с уст слетели крики,

Вопли ярости и крики,

Как собачье завыванье,

Как кошачий хор полночный.

Гайаватино терпенье,

Такт, учтивость и терпенье

Улетучились внезапно,

И счастливое семейство

Он безжалостно покинул.

Но не медленно он вышел

В молчаливом размышленье,

В напряжённом размышленье,

Как художник, как фотограф —

Он людей покинул в спешке,

Убежал он в дикой спешке,

Заявив, что снесть не в силах,

Заявив про сложный случай

В самых крепких выраженьях.

Спешно он сложил манатки,

Спешно их катил носильщик

На тележке до вокзала;

Спешно взял билет он в кассе,

Спешно он запрыгнул в поезд;

Так уехал Гайавата [55].

 

ЖЕНА МОРЯКА

 

Слеза застыла. Скорбный звук

Нейдёт из уст на помощь ей;

Лишь обруч судорожных рук

Стремится сжать дитя сильней.

 

Лицо дитяти! Вид иной:

Приотворён улыбкой рот —

Взгляни! заоблачный покой

В душе, столь юной для забот.

 

Покоя нет в её чертах,

Но бледность, знак тяжёлых чувств;

Знакомых грёз знакомый страх

В морщинах лба, в дрожанье уст.

 

Свистящий вой издалека

Грозы, застлавшей небосвод,

Подобен крику моряка,

Что бьётся со стихией вод.

 

Пугают бури голоса

Сомненьем слух. И в этот час

Ниспосылает ей гроза

О мгле и гибели рассказ.

 

«Близок призрачный корабль,

Дерзок в рвении своём;

Непроглядна сзади даль,

Сверху буря, снизу шторм;

 

Такелаж на нём скрипуч,

Мачты стон ему в ответ —

Чуть видна на фоне туч,

Клонит тощий силуэт.

 

Но гляди! Сдаётся он,

Искалеченный борьбой;

Светом молний озарён,

Близок берег роковой.

 

Чу! Трещит разбитый бок —

Это ветра злой порыв

Или пенистый поток

Ободрал корабль о риф.

 

Вниз нырок и в небо взмах —

Словно дух, летуч и бел

Он с отчаяньем в глазах

В ночь густую посмотрел.

 

Может, ищет он во мгле,

Где дразнящая рука

Слабой искоркой к земле

Призывает моряка?

 

Не жену ль увидеть ждёт

И детей в последний час,

Кто встречал его приход

Вместе плача и смеясь?

 

Закрутил водоворот —

Смертным ложем станет дно;

Если помощь не придёт —

Значит, сгинуть суждено.

 

В толкотне за духом дух,

Эти зрелища любя,

Лезут сверху!» — молвя вслух,

Будит женщина себя.

 

Уходит шторм, стихают вдруг

И крик борьбы, и треск досок,

Единый ухо слышит звук —

Как волны бьются о песок.

 

Хоть нелегка случилась ночь

С души с рассветом отлегло.

Всё тело вздрогнуло — точь в точь

Попала с холода в тепло.

 

Она глядит: светлеет мрак;

Слабей ночных видений след.

И лай сторожевых собак —

Кому-то радостный привет!

 

 

23 февраля 1857 г.

 

ПОД ПРИДОРОЖНОЙ ИВОЙ

 

С округи всей везли гостей,

Звенели короба;

Стояла Эллен меж ветвей,

А рядом шла гульба.

Следила горестно она

За свадьбою крикливой;

Девичья жалоба слышна

Под придорожной ивой:

 

«Ах, Робин! Думала досель:

Напрасно в чёрный час

Явилась леди Изабель —

Не разлучить ей нас.

Надежды — прах. Я вновь в мечтах,

Как той порой счастливой —

Сто лет назад — твой милый взгляд

Встречала я под ивой.

 

О, Ива, скрой меня листвой —

Мне слёз не превозмочь.

Поверь, с подружкою-тоской

Пойду я скоро прочь.

Не ждёт помех он в день утех —

И, значит, мне, слезливой,

Пока он тут, забыть приют

Под этой милой ивой.

 

А смертный срок приблизит рок —

Лежать бы здесь одной,

Чтоб он гулять беспечно мог,

Где я нашла покой.

Ему лишь мрамор сообщит,

Коль бросит взор ленивый:

„Тебя любившая лежит

Под придорожной ивой“».

 

 

1859 г. [56]

 

 

ЛИЦА В ЗАРЕВЕ КАМИНА

 

Крадётся ночь, ещё светла,

Но гаснет красная зола,

И мгла виденья привела.

 

Усадьба-остров, а кругом

Волнует гладь пшеницы шторм —

Здесь мой родной счастливый дом.

 

Лишь миг — и этот вид пропал,

А в красноте золы предстал

Лица трепещущий овал.

 

Ребёнок — эльф, ни дать, ни взять;

Мне губки б эти целовать!

А ветер развевает прядь.

 

Нет, — это девушка; она

Своей красою смущена;

Но, как и те, пропасть должна.

 

Ах, был я молод, но не мал,

Когда впервые увидал,

Как шторм ей волосы трепал.

 

Я помню: бился пульс сильней,

В часы, когда, бывало, с ней

Сходились мы среди полей.

 

Седеет локонов гагат,

Всё отчуждённей вид и взгляд —

Когда б вернуться нам назад!

 

Когда б, любима и мила,

Со мной ты годы провела;

Когда б сейчас ты здесь была!

 

И всё звучит сквозь смену сцен

В моей душе без перемен

«Когда б» — тот горестный рефрен.

 

Мне в скачке нужен был рывок,

Но не дождался и поблёк

Мой верный призовой венок.

 

И вот мелькают всё быстрей

Видения прошедших дней;

Не различает взгляд частей.

 

Подсветку, что была красна,

Сменяет пепла белизна;

И снова ночь вокруг одна.

 

 

Январь 1860 г. [57]

 

ВАЛЕНТИНКА

Послана другу, который пожаловался, будто я был в должной мере рад видеть его, когда он приходил, но не обнаруживал тоски по нему, когда он отсутствовал.

 

 

Не может разве радость встреч

По-настоящему развлечь,

Коль не идёт о муках речь

При расставанье?

И дружества нельзя беречь

На расстоянье?

 

И я, заслыша дружбы зов,

Всю радость должен быть готов

(Хотя б она из пустяков)

Отбросить ныне,

Предавшись, по примеру вдов,

Тоске-кручине?

 

Велишь ли, чтоб, и хмур, и зол,

Я скорбь вселенскую развёл,

Коль мой обед ты не пришёл

Делить со мною,

Худел бы, не садясь за стол,

Не знал покою?

 

Но кто изведал дружбу, тот

Одни ли слёзы предпочтёт?

Бродить как призрак станет днём,

А ночью тёмной

Не сможет он забыться сном

В печали томной?

 

Влюблённый, если пару дней

Любимой не узрит своей,

В пучину не спешит скорбей;

Он мудр, уж точно:

Он пишет мадригалы ей,

Сносяся почтой.

 

Когда ж иссякнут и стихи

Иль, может, за его грехи

В них станет больше чепухи,

Глядишь — приспело

Слать валентинку! Уж-таки

Он знает дело.

 

На сим — до встречи, милый мой.

Когда ж увидимся с тобой

(Не важно — через день-другой,

Не так ли скоро) —

Пусть взор исполнен будет твой

Печали вздора.