Песенка Шалтая-Болтая, написанная специально для того, чтобы развлечь Алису

 

Это стихотворение, на наш взгляд, является одним из лучших нарративных стихотворений Кэрролла для детей. Говоря «лучших», мы имеем здесь в виду близость этого стихотворения к загадке, а оттого умышленную смысловую запутанность, хоть и схожую по способу происхождения с той, на которой основаны такие шедевры нашего автора, как «Выступление Белого Кролика в суде», но даже в контексте сказки не имеющую в виду одурачить слушателей — им предлагается всего лишь игра в отгадывание. Тем поучительнее будет присмотреться к тому, что получилось из этого стихотворения у разных переводчиков на русский язык.

Песенка Шалтая-Болтая отчётливо делится на две части — на вступление и на основную часть, образующую собственно загадку для отгадывания, а потому обрывающуюся на том месте, где слушателю требуется дать ответ. Начнём обзор с, возможно, наиболее известного (растиражированного) варианта — перевода Дины Орловской из Академической Алисы.

 

Зимой, когда белы поля,

Пою, соседей веселя.

 

Весной, когда растет трава,

Мои припомните слова.

 

А летом ночь короче дня,

И, может, ты поймешь меня.

 

Глубокой осенью в тиши

Возьми перо и запиши.

 

Здесь переводчице следует поставить в вину игнорирование того момента, что ведь песенка Шалтая-Болтая адресована именно Алисе — с самого начала, а не только в двух последних двустишиях. Никаких соседей Шалтай-Болтай вовсе не желал веселить, одну Алису, стоящую в тот момент перед ним. В переводе Щербакова:

 

Зимою в дни морозных вьюг

Я песню пел для вас, мой друг.

 

Весной под шум младой листвы

Ту песню услыхали вы.

 

За время долгих летних дней

Сумейте разобраться в ней.

 

Чтоб осенью под ветра вой

Списать ее в альбомчик свой.

 

В целом возразить тут нечего. Разве что не вполне точна передача действий Шалтая-Болтая из поры в пору: на соответствие белая зима — зелёная весна — долгие дни лета — жёлтая осень накладывается соответствие спел — разъяснил — усвой — запиши. Совсем худо с этим делом у разухабистого Леонида Яхнина:

 

Письмо я зимнею порой

Писал, а снег лежал горой.

 

Писал весеннею порой.

Капели пели вразнобой...

 

Писал я летнею порой...

Жара! Окно скорей открой!

 

Писал осеннею порой —

Я переписку вел с плотвой.

 

Гораздо ближе оригиналу старый перевод Т. Щепкиной-Куперник:

 

Когда поля в снегу зимой —

Пою тебе, друг милый мой.

 

Зеленой вешнею порою

Я песни смысл тебе открою.

 

В дни лета, глядя на цветы,

Ее поймешь, быть может, ты.

 

Во мраке осени сыром

Ты запиши ее пером.

 

Предложим же читателю и наш собственный перевод, на наш взгляд — максимально простой, как и Кэрроллов оригинал (в котором имеются лишь одни мужские рифмы):

 

Зимой, когда белы поля

Я спел, тебя повеселя.

 

Весной, когда сады в цвету,

Я примечания прочту.

 

И летом ты, в жару и зной,

Идею песенки усвой,

 

А жёлтой осенью в тетрадь

Попробуй всё переписать.

 

Далее следует основная часть стихотворения, содержащая рассказ о препирательстве Шалтая-Болтая с некими рыбками и о его желании достать их физически. Перевод Орловской вначале звучит естественно и, в целом, верно передаёт оригинал.

 

В записке к рыбам как-то раз

Я объявил: «Вот мой приказ».

 

И вскоре (через десять лет)

Я получил от них ответ.

 

Вот что они писали мне:

«Мы были б рады, но мы не...»

 

Здесь, кроме излишних «десяти лет» (отсебятины для рифмы), всё безупречно.

 

Я им послал письмо опять:

«Я вас прошу не возражать!»

 

Они ответили: «Но, сэр!

У вас, как видно, нет манер!»

 

Сказал им раз, сказал им два

Напрасны были все слова.

 

Я больше вытерпеть не мог.

И вот достал я котелок...

 

(А сердце — бух, а сердце —стук),

Налил воды, нарезал лук...

 

Тут Некто из Чужой Земли

Сказал мне: «Рыбки спать легли».

 

Я отвечал: «Тогда пойди

И этих рыбок разбуди».

 

Я очень громко говорил.

Кричал я из последних сил.

 

И тут возражения можно приберечь. Далее, однако, идут слова Некоего из Чужой Земли (это опять-таки для рифмы «земли—легли»; в оригинале же просто «Некто»), и вот они переведены очень вольно, общими восклицаниями, тогда как на деле они соответствуют некоему забавному приёму (см. ниже).

 

Но он был горд и был упрям,

И он сказал: «Какой бедлам!»

 

Он был упрям и очень горд,

И он воскликнул: «Что за чёрт!»

 

Переводя следующее двустишие, переводчица применила для рифмы редкое, не всем известное специальное иностранное слово, что уже совершенно недопустимо в стихотворениях для детей.

 

Я штопор взял и ватерпас,

Сказал я: «Обойдусь без вас!»

 

Заглянув в словарь, находим, что ватерпас — это прибор под названием «уровень». Однако операции с этим прибором Шалтаем-Болтаем вовсе не предусмотрены; переводчица, скорее всего, так и не разгадала загадки. Далее — окончание; передано оно вроде бы и верно, но отчего-то маловразумительно…

Переводчик Щербаков заставляет рассказчика адресовать письмо не «рыбкам», как бы они ни звались, но лишь одной-единственной рыбке — ершу, да ещё ершу из пруда! Стихотворение теряет свой первоначальный, совершенно прозрачный, сюжет (понял ли его и Щербаков?), а потому рассматривать далее перевод Щербакова вряд ли имеет смысл.

А вот перевод Леонида Яхнина, несмотря даже на то, что он также далёк в этой части от подлинника, рассмотреть всё же стоит: начинает Яхнин в совершенно оригинальном духе, отчего начинает казаться, будто дальше последует не менее, чем у Кэрролла, весёлая последовательность неожиданных событий. Итак:

 

Писал [я] осеннею порой —

Я переписку вел с плотвой.

 

Пишу я: «Рыбки! Ни гугу!

Ведь я сижу на берегу!»

 

А рыбки пишут: «Дорогой!

Да мы на берег ни ногой!»

 

Пишу я: «Мелкая плотва!

Да за подобные слова…»

 

А рыбки пишут: «Грубиян!

Попробуй сунься в океан!»

 

Со злости я в другом письме

Не написал ни бе ни ме.

 

А рыбам будто дела нет —

Они ни слова мне в ответ.

 

Как видим, последовательность обмена письменными репликами (даже если это «пустые» реплики, не содержащие ни «бе», ни «ме») у Яхнина совершенно естественна для своеобразной логики выстраиваемой им игровой переписки. И неважно, что у Кэрролла тут — иная логика; стихотворение Яхнина до сих пор совершенно оригинально; читатель вправе предположить уже, что перед ним не перевод, но сочинение «по мотивам» — т. е. сочинение аналогичной структуры и ритма, но с иным, хоть и близким, сюжетом.

Но далее Яхнин неожиданно возвращается к подлиннику.

 

Тогда я написал: «Ну что ж...»

Пошел и взял консервный нож.

 

Только при чём здесь консервный нож? Шалтаю-Болтаю он действительно нужен в английском оригинале, так ведь его рыбки не в океане живут…

 

Потом из кухни приволок

Помятый медный котелок.

 

Скорбя в предчувствии беды,

Налил я в котелок воды.

 

Тут появился сам собой

Какой-то странный НИКАКОЙ.

 

И я сказал: «Кипит вода.

Скорей зовите рыб сюда!»

 

Вернулся быстро он назад,

Развел руками: «Рыбы спят.

 

Я не решился их будить.

Придется, право, погодить».

 

Я топнул правою ногой:

«Какой ты, право, НИКАКОЙ!»

 

Ответная реплика Незнакомца передана, опять-таки, очень вольно; соответствующее двустишие можно вообще счесть лишним — выкиньте его, и стихотворение Яхнина не пострадает:

 

Но он обиделся, чудак,

И проворчал: «Ах, вот вы как!»

 

Последние три двустишия Яхнин превращает и вовсе в нечто несуразное.

 

Решил я сам пойти на дно,

Взяв нож консервный заодно.

 

Я весь до ниточки промок,

А дверь закрыта на замок.

 

Стучал я долго в дверь: ТУК-ТУК!

Стучал в окно: БАМ-БАМ! И вдруг...

 

Неужели и в понимании Яхнина рыбки живут где-то на дне водоёма, куда за ними и рассказчику приходится опять лезть с ватерпасом? Но это не так! А последнее двустишие вовсе переводчиком не понято. Но предложим же читателям и наш вариант, отражающий, надеемся, замысел Кэрролла во всей доступной нам полноте.

 

Послал я рыбкам как-то раз

Записку: «Это — мой приказ».

 

Ах, эти рыбки в глубине!

Они ответ прислали мне.

 

В ответе было, на беду:

«Не можем выполнить, ввиду».

 

Писал я снова: «Не пенять,

Коль не хотите исполнять!»

 

И снова рыбки, повздыхав,

Писали: «Ваш нелёгок нрав!»

 

И раз, и два я повторил,

Но их не переговорил.

 

Я взялся чайник выбирать

Делам задуманным под стать.

 

И, выбрав новый и большой,

Наполнил я его водой.

 

Но Некто весть принёс о том,

Что рыбки улеглись рядком.

 

Ему сказал я: «Как же быть?

Коль спят, изволь их разбудить!»

 

Ему я в ухо, в полный дух

Кричал, как будто был он глух.

 

Сказал он гордо, напрямик:

«Тут не поможет шум и крик».

 

Сказал он холодно вполне:

«Не добудиться их, за не…»

 

Тогда я штопор с полки взял

И сам будить их побежал.

 

Спешу к их двери запертой,

Тяну, толкаю, бью ногой,

 

Пытаюсь высадить плечом,

А дело видите ли, в чём…

 

Дело в том, что это рыбки из консервной банки, которую требуется вскрывать открывалкой. До нас одна только Т. Щепкина-Куперник передала эту ситуацию совершенно недвусмысленно:

 

Я рыбкам разослал приказ:

«Вот что угодно мне от вас!»

 

Они из глубины морской

Ответ прислали мне такой:

 

«Никак нельзя на этот раз

Исполнить, сударь, ваш приказ».

 

Я им приказ послал опять:

«Извольте сразу исполнять!»

 

Они, осклабясь, мне в ответ:

«Вам так сердиться смысла нет».

 

Сказал я раз, сказал я два...

Напрасны были все слова,

 

Тогда на кухню я пошел

И разыскал большой котел.

 

В груди стучит... В глазах туман...

Воды я налил полный чан!

 

Но кто-то мне пришел сказать:

«Все рыбки улеглись в кровать».

 

Тут снова отдал я приказ:

«Так разбудить их сей же час!»

 

Ему я это повторил

И крикнул в ухо из всех сил.

 

Но он сказал мне, горд и сух:

«К чему кричать? Хорош мой слух».

 

И горд, и сух, сказал он мне:

«Я б разбудил их, если б не...»

 

Тут с полки штопор я схватил

И разбудить их сам решил.

 

Но дверь нашел я запертой.

Тянул, толкал, стучал... Постой!

 

Дверь отворить не мудрено.

Схватился я за ручку, но...

 

У перевода Щепкиной-Куперник имеется, однако, один изъян — в её двустишии «Никак нельзя на этот раз // Исполнить, сударь, ваш приказ» потеряна резкая обрывчатость мысли, оставляющая Алису в полном недоумении: «The little fishes’ answer was // “We cannot do it, Sir, because—” Такой комический приём встречается в данном стихотворении ещё один раз — в последней реплике Неизвестного: «Сказал он холодно вполне: // „Не добудиться их, за не…“» (или даже „зане“). А ведь после этого «because» (‘ввиду’) Алиса вынуждена перебить Шалтая-Болтая и пожаловаться, что она не вполне понимает, о чём идёт речь. Переводчики обязаны тут в любом случае выстроить что-то сходное.

Есть в этом стихотворении и ещё один интересный момент. Это двустишие «I sent a message to the fish: // I told them ‘This is what I wish’». В нашем переводе оно передано как «Послал я рыбкам как-то раз // Записку: «Это — мой приказ». Некоторые другие переводы схожи, однако мы считаем, что тут следует перевести максимально близко, даже усилить идею. Чтобы объяснить, в чём тут дело, воспользуемся комментарием Мартина Гарднера к другому стихотворению из «Алисы в Зазеркалье», почти соседствующему с нашим. Это знаменитое стихотворение «Пуговки для сюртуков» (иначе — «Сидящий на стене», «С горем пополам», «Древний старичок» и проч.), сочинение Белого Рыцаря. Знаменито это стихотворение не в последнюю очередь тем шоком, в который повергла умудрённых в респектабельной философии взрослых читателей мешанина его заглавий, а также той «помощью», которую предложил им Белый Рыцарь, чтобы в ней разобраться. Так, собственно заглавием является лишь «С горем пополам», в то время как «Пуговки для сюртуков» есть название уже не песни самой по себе, но только её заглавия ; сама же песня называется «Древний старичок», и есть она «Сидящий на стене». Подробно прокомментировав это место (см. Академическое издание, с. 201—202), Мартин Гарднер упоминает в заключение мнение одного своего коллеги-кэрролловеда, Роджера Холмса: «Профессор Холмс, заведующий кафедрой философии в Маунт Холиоук Колледж, полагает, что Кэрролл посмеялся над нами, когда заставил своего Белого Рыцаря заявить, что песня эта есть „Сидящий на стене“. Разумеется, это не может быть сама песня, но лишь ещё одно имя. „Чтобы быть последовательным, — заключает Холмс, — Белый рыцарь, сказав, что песня эта есть …, должен был бы запеть саму песню“».

Мы видим, таким образом, что даже в середине прошлого века философы отрицали, что некоторая песня может быть не только самой собой, но ещё и собственным именем. Очевидно, в то время наука семиотика на Западе находилась в зачаточном состоянии. Вещь несомненно может являться не только самой собой, но и чем-то другим, и тогда она уже не она, но — знак этого другого, хотя бы это другое было только именем (а уж имя само может вести нас куда-то далее). Понимал ли это Кэрролл за сто лет до того, как Мартин Гарднер взялся его комментировать? Трудно сказать определённо, и всё же в случае Кэрролла такой ход мысли не невозможен. Мы полагаем, что к Песне Белого Рыцаря от песенки Шалтая-Болтая Кэрролл тянет некоторую ниточку, что ситуация с первой есть логическое развитие ситуации, ранее появляющейся во второй. Шалтай-Болтай посылает рыбкам записку, и эта записка есть им приказ. Не содержание её является для них приказом, но сама записка как таковая, а имеющиеся в ней слова «Это — мой приказ» лишь подтверждают данный факт. Таким образом, записка здесь — это вещь в качестве слова. В английской литературе такая ситуация встречается не впервые. Вспомним встречу двух лапутянских философов из Третьего путешествия Гулливера: каждый из них нёс за плечами мешок, набитый различными предметами, и разговор они вели между собой, демонстрируя друг дружке поочерёдно эти предметы, чтобы таким образом вообще, намеренно, исключить употребление слов.

 

 

2. Песня Белого Рыцаря, ранний вариант

 

Обратимся теперь к Песне Белого Рыцаря, которую мы так и не знаем, каким образом следует озаглавить… Эта Песня — переработка специально для главы VII «Зазеркалья» более раннего Кэрроллова стихотворения, имевшего вполне однозначное название — «Среди пустых холмов». Оно было опубликовано анонимно в 1856 году в журнале «Поезд» («The Train»). В Академическом издании оно даётся в переводе Дины Орловской; с этим переводом мы и сопрягли предлагаемый читателю ниже текст первоначальной редакции, желая показать ему Кэрролла, так сказать, в развитии. Второе четверостишие второй строфы, шестая и седьмая строфы полностью вошли в настоящий перевод в версии Дины Орловской, поскольку соответствующие места оригиналов одинаковы (ниже отмечено курсивом). Вся четвёртая строфа, первая половина восьмой строфы и первая половина девятой в оригиналах также идентичны, но тут мы несколько отклонились от перевода Дины Орловской ради большей точности в передаче некоторых деталей (ниже эти места отмечены полужирным курсивом). Эти детали заключают в себе упоминание автором — а вместе с ним и Белым Рыцарем! — реальных мест Англии либо даже реальных торговых марок; при этом Кэрролл с Белым Рыцарем не одиноки в упоминании их в английской литературе — неужели такой курьёз должен пройти мимо внимания отечественного читателя? Например, масло для волос «Макассар»;

оно упоминается ещё Байроном в «Дон Жуане», а это самое начало XIX века; видимо, это масло было популярно и востребовано весь XIX век, в том числе и литераторами ради весёлых ссылок. Знаменитый же Менайский мост — это один из первых в мире современных подвесных мостов (завершён строительством в 1826 году; инженер Томас Телфорд); он соединяет остров Энглиси с материковым Уэльсом. Остальные фрагменты первоначальной редакции стихотворения «Среди пустых холмов» большей частью в версии для «Алисы» не повторяются. Рассказ о природе и происхождении данного текста читатель найдёт в примечаниях Мартина Гарднера на сс. 201—205 Академического издания. Журнальной публикации предшествовал следующий текст: «Всегда любопытно бывает установить те источники, из коих великие наши поэты черпают свои идеи — в этом состояло побуждение к публикации следующих строк, как бы болезненно не восприняли их появление почитатели Вордсворта и его стихотворения „Решимость и независимость“».

 

 

Я встретил как-то старика

Среди пустых холмов.

Он походил на босяка,

Но я-то не таков;

И грубо крикнул я в сердцах:

«Ты как живёшь, на что?»

Но пропустил его слова

Мой слух, как решето.

 

«Я груды мыльных пузырей

Ищу по кручам рек,

Я запекаю пузыри

В пирог и чебурек.

Я продаю их морякам —

Три штуки на пятак.

И, в общем, с горем пополам

Справляюсь кое-как ».

 

Но я столь чаемый ответ

Оставил в небреженье,

Ведь я осваивал в уме

На десять умноженье.

Я громко-громко прокричал

Ему вопрос такой:

«Так чем ты, дедушка, живёшь?» —

И пнул его ногой.

 

И этот милый старичок

Сказал с улыбкой мне:

«Выпариваю ручейки

На медленном огне.

В осадок выпадает крем —

Известный „Макассар“.

Пятак за банку, между тем,

Идёт такой товар».

 

Но думал я теперь: «Увы,

Зелёных нет чулок!

А жаль — никто среди травы

Не различал бы ног».

Я в ухо стукнул старика

И вновь задал вопрос,

И потузил его в бока,

И потягал за нос.

 

«В пруду ловлю я окуньков

В глухой полночный час

И пуговки для сюртуков

Я мастерю из глаз.

Но платят мне не серебром

Хоть мой товар хорош.

За девять штук, и то с трудом,

Дают мне медный грош.

 

Бывает, выловлю в пруду

Коробочку конфет,

А то — среди холмов найду

Колёса для карет.

Путей немало в мире есть,

Чтоб как-нибудь прожить.

И мне позвольте в вашу честь

Стаканчик пропустить».

 

И только он закончил речь,

Пришла идея мне,

Как мост Менайский уберечь,

От ржавчины вполне.

Прослушав бредни старика,

«Похвально», — я сказал,

За то, что в честь мою пивка

Он выпить пожелал.

 

И по сей день, случись, рукой

Я вымажусь в клею,

Иль ногу я в башмак с другой,

Не с той ноги сую,

Иль если с глупостью какой

Смириться уж готов,

Мне вспоминается седой

Старик с пустых холмов.

 

3. Стихотворение, прочитанное Белым Кроликом в Суде и его первоначальный вариант.

 

Более ранний вариант есть и у стихотворения из главы XII «Алисы в Стране чудес» (впервые опубликован в лондонском журнале «Таймс комическая» в 1885 году, но восходит к 1855 году). Вырос он из пародийного искажения первой строки популярной в Кэрроллову эпоху чувствительной песни Уильяма Ми «Алиса Грей» — «В ней всё, что я в ней видеть рад» — и далее в нелепом ключе раскрывает смутно-романтическое настроение некоего совершенно безликого лирического героя. Стихотворение, опять же, предваряется следующим текстом: «Автограф этого впечатляющего фрагмента был найден среди бумаг известного автора трагедии „Это был ты или я?“ и двух популярных романов „Сестра и сын“ и „Наследство племянницы, или Благодарный дедушка“».

 

В ней всё, что в нём я видеть рад.

Лишь ты иль он сумей

Утратить член какой — навряд

Скажу я, что больней.

 

Они тебя встречали с ним,

Когда она пришла;

Но мы иначе поглядим:

Ты — та, что здесь была.

 

А раз не он был спутник наш —

Один в толпе людской, —

С досады сел он в экипаж

И застучал ногой.

 

Ему твердили: я не тот

(Мы знаем, это так),

Но, не беря её в расчёт,

Попала б ты впросак.

 

Ты отдал раз, ты отдал два,

А после отдал шесть;

Но к ней вернулись все права,

Кто что ни говори.

 

И мне подать не довелось

Ей помощь в их беде:

Как мы, свободны только врозь

Теперь они везде.

 

Дошло, однако, до меня

(Но я пред нею нем),

Что от тебя вся беготня

Меж ими, мной и тем.

 

А про её восторг от них

Ему не сообщай —

Секрет, хранимый меж двоих,

Тобой и мной. Прощай.

 

Это, повторяем, первоначальный вариант. Переработав его для XII главы «Алисы в Стране чудес», Кэрролл создал подлинный шедевр настоящей литературы абсурда, который нельзя сравнить даже с «Бармаглотом», текстом совершенно иной природы. Переработка — а вернее, тщательная и обдуманная доработка — заключалась в усилении беспорядка с постановкой местоимений и числительных, но это тот беспорядок, который, как речь Гамлета в безумии, имеет строгую систему. Знаменательно уже самое начало стихотворения: «Они тебя встречали с ней, а нам сказали с ним». В русском тексте здесь необходимо ставить определённые знаки препинания, которые, к сожалению, чётко задают смысл, зато при восприятии на слух может оказаться непонятным (как Кэрролл и задумывал) — то ли нам с ним сказали, что «ты» встречался с «ней», то ли нам сказали, что «тебя» встречали с «ним», в то время как «ты» на деле встречался с «ней». То же и дальше: просим читателя обратить внимание, что знаки препинания в двух-трёх идентичных местах обоих — прежнем и новом — стихотворениях расставлены по-разному; текст приобретает многозначность. В новой редакции стихотворение подверглось также сокращению: полностью удалена первая строфа, пародирующая песенку Уильяма Ми и для сказки об Алисе ненужная, а также третья строфа. Строфы четвёртая, шестая, седьмая и восьмая если и изменены, то в самых зачинах; больше всего изменений пришлось на вторую строфу, которая в окончательном виде стала первой.

 

Они тебя встречали с ним,

А нам сказали с нею;

Она сочла — я стал иным,

Но плавать не умею.

 

Они твердили: я не тот

(Мы знаем это так),

Но, не беря её в расчёт,

Попал бы ты впросак.

 

Он дал одно, ты отдал два,

Они — пожалуй, шесть;

Все к ней вернулись, хоть сперва

Как будто были здесь.

 

И мне подать не довелось

Ей помощь в их беде:

Как мы свободны только врозь

Теперь они везде.

 

И не укрылось от меня

(Хоть я пред нею нем),

Что от тебя вся беготня

Меж ими, мной и тем.

 

А про её восторг от них

Ему не сообщай —

Секрет, хранимый меж двоих,

Тобой и мной. Прощай.

 

4. Первоначальный вариант Песенки Черепахи Квази

 

Наконец, в первоначальном варианте «Страны чудес» — «Приключениях Алисы под землёй» — имеется небольшая Песенка Черепахи Квази, впоследствии заменённая на песенку «Говорит треска улитке…». Мартин Гарднер указывает, что песенка является пародией на негритянскую песню с припевом

 

«Эй, Сэлли, прямо и бочком,

Эй, Сэлли, топни каблучком!»

 

(подробнее см. Академическое издание,прим. b на с. 82). От себя укажем на созвучие Sally и Salmon ‘лосось’, которое, очевидно, и вызвало у Кэрролла желание спародировать. Эту Песенку нам тоже показалось уместным повторить читателю в собственном переводе, чтобы показать всю близость Кэрролловой пародии негритянскому прототипу даже на основании тех двух строчек этого прототипа, которые приводит Мартин Гарднер. Тем более что из перевода Ольги Седаковой (см. Академическое издание, с. 82) о такой близости не скажешь: Лосось напрасно заменён Треской, на достижение созвучности пародии оригиналу переводчица сил не тратит, как и не стремится к точности рифмовки, воспроизводя её только для припева негритянской песенки, которая, тем не менее, уместна и возможна так же и в Кэрролловом случае.

 

Всей прочей живности морей

Омар-толстунчик посмелей,

Он рад плясать, где помелей,

И мы, Лосось мой милый!

 

 

П р и п е в:

 

 

Лосось, бочком! Лосось, торчком!

Лосось, пришлёпни плавничком!

 

Ты мне всех рыб морских милей,

Лосось мой сизокрылый!

 

Бармаглот»

 

«Величайшим стихотворным нонсенсом на английском языке» назвал это стихотворение Мартин Гарднер (см. Академическое издание, с. 124). Это высказывание не может быть признано корректным. Сказать, что почти каждое из вышеприведённых здесь стихотворений — величайшее на английском языке в своём роде, будет не менее правомерно; при этом, например, стихотворение, прочитанное Белым Кроликом в суде, может быть названо шедевром нонсенса с большим правом, чем если мы применим такое обозначение к «Бармаглоту». Отчего «Бармаглот» — шедевр именно нонсенса, что в «Бармаглоте» есть такого, делает его нонсенсом?

«Бармаглот» — стихотворение, обладающее очень чётким и прозрачным сюжетом. Сюжетных подвохов оно начисто лишено, а ведь иные Кэрролловы стихотворения из «Алисы», как, например, Песенка Шалтая-Болтая, с подвохом. Неологизмы и слова со смутным значением не затемняют смысла того рассказа, который содержится в стихотворении «Бармаглот». Тут уместнее второе замечание Мартина Гарднера — о непринуждённой звучности «Бармаглота» и его совершенстве, не имеющем себе равных; это стихотворение в смысле непринуждённой звучности как целого, так и новых, придуманных Кэрроллом словечек, и впрямь может быть признано совершенным.

Перевод Дины Орловской, как и прочие её переводы для Академического издания, не должен остаться без исправлений. «Бармаглот» не превращён переводчицей в сюжетную невнятицу, как это случилось, например, с Песенкой Шалтая-Болтая, и всё же серьёзно пострадал под её рукой. Метод данной переводчицы был — упрощение. Из перевода исчезла птичка Джубджуб, важная для связи «Бармаглота» с «Охотой на Снарка»; словосочетание «vorpal blade» не нашло отражения: переводчица говорит «меч стрижает», а надо бы тут «стрижающий меч»; переводчица добавляет «щит» для рифмы, а в тексте и на иллюстрации Тенниела щиты отсутствуют и т. д. Русский текст «Бармаглота» по необходимости должен быть более плотным, вместительным для деталей английского оригинала, чем это вышло в Академическом издании; размер следует соблюсти.

Ниже мы предлагаем читателю свой вариант «Бармаглота», и это именно переработанная версия перевода Дины Орловской. Ведь слова «Варкалось. Хливкие шорьки…» сделались общеизвестными; первую строфу здесь изменять как раз не стоит несмотря даже на несоблюдение размера; словечко «стрижающий» от формы «стрижать», изобретённой Диной Орловской, также взывает о сохранении и заслуживает его — по той же причине. Наконец, само слово «Бармаглот» не может быть упразднено, оно слишком срослось с этим стихотворением. Но размер подлинника восстановлен. Проведён ещё и следующий принцип. Многие переводчики оставили свои версии этого стихотворения, и нижеследующий текст — это нечто вроде сборного «Бармаглота»; в данной версии присутствуют словесные удачи предыдущих переводчиков: «глубейшие думы» Татьяны Щепкиной-Куперник, «прыжество» — от слова «прыжествуя», принадлежащего Михаилу Пухову, и «змерь», изобретение Владимира Орла.

 

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки

Как мюмзики в мове.

 

«Мой сын! Опасен Бармаглот,

Чей коготь длинен, крепок зуб,

И Брандашмыг задаст хлопот

С причудищем Джубджуб».

 

Но взял стрижающий клинок

Юнец, глубейших полон дум, —

И в дебри. Глядь — всюду гать да падь,

Да дерево Тумтум.

 

Он встал под страдостную сень;

Вдруг очи в ночи — Бармаглот,

На день бросая свиристень,

Приполз на укорот.

 

Раз-два, раз-два! Не дрын-дрова —

То змерь порублен. Чуть живой

И сам герой от прыжества:

Умчался с головой!

 

«Не Бармаглота ли посёк

Мой светозарный прозывник?

О, чурный день! Ну-ну, сынок.

Ура, — взбурчал старик.

 

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки

Как мюмзики в мове.

 

 

[1]Нижеследующий способ был первоначально описан Доджсоном в письме «Редактору „The Educational Times“». Опубликовано в т. XXXII (1 ноября 1879 г.), с. 307—308 названного издания.

«Сэр, если следующий краткий способ совершать умножение в столбик окажется нов, то я надеюсь, что вы сочтёте его заслуживающим опубликования.

Допустим, нам нужно умножить 56248 на 3726. Весь пример мы записываем в обычном виде, а именно:

 

Затем мы выписываем верхнюю строку задом наперёд с нижнего краю отдельной полоски бумаги, а над цифрой разряда единиц ставим метку как ориентир для глаза; этой полоской бумаги мы покрываем верхнюю строку нашего примера, совмещая по вертикали помеченную цифру с разрядом единиц нижней строки, — вот так:

 

Затем берём произведение тех цифр, что расположились по вертикали (в нашем случае это 8 и 6); оно равняется 48; мы записываем его разряд единиц (в нашем случае это 8) прямо под помеченной цифрой, а 4 «оставляем в уме» — вот так:

 

Затем мы сдвигаем нашу полоску на одну позицию влево:

 

Затем складываем цифру, оставшуюся в уме, с произведением тех цифр, которые расположились по вертикали, и записываем результат как ранее. Ход рассуждения тут таков: «4 плюс 24 будет 28, плюс 16 будет 44; 4 пишем, 4 в уме».

 

Затем вновь сдвигаем нашу полоску и действуем как ранее; ход рассуждения при этом таков: «4 плюс 12 будет 16, плюс 8 будет 24, плюс 56 будет 80; 0 пишем, 8 в уме».

 

Затем мы снова сдвигаем нашу полоску и так далее; когда достигнут последний шаг, наш пример принимает вот такой вид, с числом 5 в уме:

 

Следовательно, ход рассуждения на последнем шаге таков: «5 плюс 15 будет 20; записываем». Затем убираем нашу полоску, и перед нами следующий результат:

 

Такой же способ пригоден и при перемножении десятичных дробей; нам потребуется лишь не забывать совмещать цифру с меткой на нашей полоске бумаги по вертикали с тем десятичным разрядом, на который переносится следующее действие. Например, если нам нужно перемножить 0,63624 и 0,25873, и если, с целью иметь ответ с точностью до трёх знаков, мы пожелаем перенести действие на четвёртый разряд, то наш пример запишется так:

 

Тогда мы выписываем число 426360 на отдельной полоске бумаги и располагаем его так, чтобы помеченная цифра совпала по вертикали с четвёртым десятичным разрядом ответа — вот так:

 

Ход рассуждения на первом шаге будет таков: «0 плюс 48 будет 48, плюс 15 будет 63, плюс 12 будет 75; 5 пишем, 7 в уме».

 

Затем сдвигаем нашу полоску бумаги влево и действуем как ранее; на последнем шаге наш пример принимает следующий вид, с числом 1 в уме:

 

Следовательно, ход рассуждения на последнем шаге таков: «1 плюс 0 будет 1; записываем». Удаляем нашу полоску бумаги получаем результат:

 

Следовательно, ответ с точностью до третьего знака будет 0,164. Изложенный способ, как мне кажется, не только сэкономит место и время, но избавит от ошибок по невнимательности, связанных с выписыванием всех промежуточных рядов цифр, необходимых при старом способе, а также от постоянной опасности утерять нужное место, пока глаз носится наискось от одной цифры до другой, находящейся несколькими рядами ниже.

Ваш покорный слуга,

Чарльз Л. Доджсон,

член Колледжа и преподаватель математики

в Крайст Чёрч, Оксфорд».

 

[2]На шестом этапе у нас появляется ряд из трёх произведений пар цифр, располагающихся вертикально: 5 × 9 = 45, 7 × 1 = 7 и 4 × 8 = 32. Складываем разряды единиц: 5 + 7 + 2 = 14, четыре пишем, один в уме; складываем десятки: 5 + 3 = 8.

 

[3]Этот параграф был напечатан отдельной статёй в журнале «Nature», т. LVI (от 14 октября 1897 г.), с. 565—566, под названием «Короткий способ деления данного числа на 9 и 11». Нижеследующему тексту был предпослан вступительный абзац: «Я был бы благодарен, позволь Вы мне, посредством Вашей колонки, сообщить — главным образом математикам, но в особенности тем, кто занимается преподаванием математики — два новых правила, которые приводят к такому сбережению времени и труда, что, на мой взгляд, обязаны систематически изучаться в школах».

 

[4]Здесь, лишь в третьем выпуске серии «Curiosa Mathematica», впервые появляется в авторском тексте слово «curious», которое, в отличие от латинского заимствования «curiosa», означает не то, что возбуждает пытливый интерес, но предмет всего лишь (праздного) любопытства. Однако и в этом, третьем, выпуске такие предметы представляют собой лишь редкие вкрапления в основной текст, который никак не рассматривался автором в качестве собрания курьёзов.

 

[5]В указанной статье для журнала «Nature» вместо этого примера Доджсоном дан другой; предваряемая фраза слегка изменена, вместо двух заключительных абзацев — один и иной. «Вот, для примера, целиком должное решение при делении некоторого данного числа из семнадцати цифр на 999 и на 1001:

 

Но такие делители не относятся к повсеместно используемым, и для целей школьного обучения пока не будет иметь смысла выходить за пределы правил деления на 9 и на 11. Чарльз Л. Доджсон. К. Ч., Оксфорд».

Существуют также гранки ещё одной работы, дословно совпадающей с данным параграфом настоящего фрагмента «Curiosa Mathematica, часть III», имеющей тот же заголовок, как и статья в журнале «Nature», но без первого и заключительного абзацев последней. Вместо этого, заключительного, абзаца гранки имеют следующее продолжение.

«Тот же самый принцип приложим к любому числу, соседствующему с кратным 10-ти, при условии что мы сможем выявить, не прибегая к делению, требуемый Остаток .

Например, 41 есть множитель числа 99999, так что мы можем найти «остаток-41», предварительно найдя «остаток-99999», а затем разделив его на 41. Затем мы можем продолжать в соответствии с «правилом-11», за исключением того, что каждую цифру в отделе частного нижней строки мы, когда используем её как вычитаемое, должны брать учетверённой. Мы начинаем с разбиения данного числа на периоды по пять разрядов, затем складываем эти периоды вместе и, в случае если их сумма будет содержать более чем пять цифр, поступаем с ней таким же образом. Следовательно, будет лучше сделать подсчёт общей суммы, — предварительно, над данным числом, и только его конечный результат, который есть истинный Остаток, поместить снизу.

Примеры:

 

На этом гранки заканчиваются; поясним последние решения. В первом примере число 147705 — это сумма всех пятиразрядных периодов данного числа 327501876522096411585; число 23 есть остаток от деления числа 47706 (то есть 47705 + 1) на 41.