АТАЛАНТА В КЭМДЕН-ТАУНЕ

 

Ах, на этой скамье

Тою давней весной

Аталанта ведь не

Тяготилася мной,

И в ответ мои нежные речи не звала «чепухою одной».

 

Я ей шарфик купил,

Ожерелье и брошку, —

Всё надела, мой пыл

Оценив понемножку;

И под императрицу она неспроста причесалась в дорожку.

 

В театральный салон

Я привёл мою пери;

Издала она стон —

И мгновенно за двери:

Духота, мол; одна толчея, и несносен ей этот Дандрери.

 

«О, счастливчик, постой!

По тебе эти стоны! —

Так я мнил той порой,

Помня флирта законы. —

Плеск и блеск! (Девонширский рыбак так, случится, похвалит затоны.)

 

И воскликнет любой:

„Ну, счастливчик вы наш!“,

Как с невестой такой

Подойдёт экипаж,

Когда бел ещё свадебный торт и пока желтоват флёрдоранж!»

 

Тот тягучий зевок!

Тот слипавшийся глаз!

Тех фантазий поток,

Что блаженство припас!

Уложил меня взор её вскользь и пришибла слеза напоказ.

 

Видел, видел вполне

(Сомневаться негоже)

И томленье по мне,

И тоску. Только всё же

Оглашенье ли мне предпочесть? Ведь лицензия выйдет дороже.

 

«Как Геро, ты возжги

Мне торшер Афродиты;

Пусть не видно ни зги —

Доплыву». — «Да поди ты…»

Что такое?! Но дальше слова были громом колёс перекрыты… [68]

 

ЗАТЯНУВШЕЕСЯ УХАЖИВАНИЕ

 

Девица одна у решётки окна

Стояла с собачкой у ног.

За улицей тихо следила она,

Там люд прохожий тёк.

 

«К дверям какой-то подошёл

И трётся о косяк.

Совет мне дай, мой попингай,

Впустить его, иль как?»

 

Зачёлкал мудрый попингай [69],

Кружа под потолком:

«Впусти, раз так — пришёл, никак,

К тебе он женихом».

 

Вошёл в гостиную чудак,

Смиренно, как во храм.

«Признали? Я — тот, кто из году в год

В любви был верен вам».

 

«Но как же мне было про то прознать?

Давно б сказали вы!

Да, как было, сударь, про то мне знать?

Не знала я, увы!»

 

Сказал он: «Ах!» — и уже на щеках

Солёных слёз ручьи.

«В неделю по разу, по нескольку раз

Признанья летели мои.

 

Колечки вспомни, госпожа,

На пальцы посмотри.

На сердце руку положа —

Послал семь дюжин и три».

 

«Тут спору нет, — девица в ответ. —

Моей собачке свит

Из них поводок, златой ручеёк —

Глядите, как блестит».

 

«А как же пряди, пряди где,

Концы моих чёрных волос?

Я слал их по суше, я слал по воде,

И к вам почтальон их нёс».

 

«И тут спору нет, — девица в ответ. —

Побольше б таких кудрей.

Я их в тюфячок, а тот — под бочок

Собачичке моей».

 

«Но где же, где же письмецо

С тесьмою вкривь и вкровь?

В нём дышит каждое словцо

Признаньем про любовь».

 

«Приносит раз с тесьмой — от вас? —

Конвертик почтальон.

Да вот беда-то, что без оплаты,

И брать был не резон».

 

«О, горькая весть! Письма не донесть!

А в нём всё как есть про любовь!

Так суть письмеца я вам до конца

Нынче поведаю вновь».

 

Зачёлкал мудрый попингай,

Взметая перья прядь:

«Ходатай, складно отвечай

Да на колени падь!»

 

Склонил колени он пред ней,

То в жар его, то в хлад.

«О Дева, скорбных повестей

Услышишь ты доклад!

 

Пять лет сперва, пять лет потом

Твой каждый, Дева, шаг

Встречал я вздохом и кивком —

Во всех романах так.

 

И десять лет — унылых лет! —

Влюблённый взор бросал;

Я слал цветы тебе чуть свет

И валентинки слал.

 

Пять долгих лет и снова пять

Я жил в чужой стране,

Тая мечты, что чувством ты

Проникнешься ко мне.

 

Уж тридцать минуло годков,

И покинул я чуждый край.

Вот, пришёл тебе сказать про любовь,

Так руку, Дева, мне дай!»

 

А что же Дева? Ни в хлад, ни в жар;

Ему подаёт платок.

«Мне, право, немного вас даже жаль

И странно слышать про то».

 

Со смехом клёкчет попингай,

Презрительно когтит:

«Как ты, ухаживать, я чай,

Не каждый захотит!»

 

Собачка прыгает кульком

(Зубов поберегись!),

Колечет звонким поводком,

Натявкивая ввысь.

 

«Собачка, тише, ну же, шу!

И ты, мой попингай!

Я кое-что ему скажу;

Молчи и не встревай!»

 

Собачка лает и рычит,

Девица топ ногой;

Пришлец — и тот сквозь шум кричит,

Привлечь вниманье той.

 

Клекочет гнусный попингай

Сердитей и звончей,

Но всё ж собачкин громкий лай

Несносней для очей.

 

На кухне слуги и служан-

Ки сбились у плиты:

Хоть слышат шум, да нейдёт на ум

Причина суеты.

 

Воскликнул поварёнок

(Мальчонка не худой):

«Так кто из нас пойдёт сейчас

Восстановить покой?»

 

И тот час слуги жребий

Бросают круговой [70],

Чтоб точно знать, кого послать

Восстановить покой.

 

На поварёнка жребий пал,

И слуги говорят:

«Иди и дей, ищи идей,

Краса всех поварят!»

 

Схватил он тут погибче прут

Собачку выдворять,

Но видит: доля не её

Команды выполнять.

 

Схватил он кость — собачки злость

Пропала наконец;

Повёл на кухню за собой

Собачку удалец.

 

Девица ручкой машет ей:

«Шалунья, нету слов!

Она мне, право же, милей

Десятка женихов.

 

Пустое слёзы, вздохи вслед,

Власы не стоит жать;

Вы, значит, ждали тридцать лет,

Так что вам подождать?»

 

Печально он пошёл к дверям

И ручку повернул;

Нашёл печально выход сам,

Прощально не взглянул.

 

«Хотя б такой же попингай

Со мной летал как сват!

Его советы выполняй,

Глядишь — и ты женат.

 

Другую мне б где’вицу взять, —

Шептал он, плача вновь. —

Да чтобы тридцать лет опять

Не тратить на любовь!

 

Спрошу я прямо (да иль нет)

Девицу поскорей.

Не позже, чем ’рез двадцать лет

Приду я с этим к ней!» [71]

 

 

ТРЁМ ОЗАДАЧЕННЫМ МАЛЫШКАМ ОТ АВТОРА

(Трём мисс Друри)

 

Три девочки, поездкой утомлённых,

Три пары ушек, к сказке благосклонных;

Три ручки, что с готовностью взметались,

Но три загадки нелегко давались.

Три пары глазок, широко раскрытых,

Три пары ножниц, временно забытых;

Три ротика, благодаривших мило

Знакомца нового — им книжку посулил он.

Уж три недели минуло с тех пор;

Так вспомнят ли вагонный уговор?

 

 

Август 1869 г. [72]

 

ДВОЕ ВОРИШЕК

(Трём мисс Друри)

 

Два вора влезли в чей-то дом,

А кража ведь — не шутки.

И подучили их, притом,

Три девочки-малютки.

 

На кражу взрослых подучить

Способны ли детишки?!

Другие — вряд ли, может быть,

Но эти три малышки...

 

В сердцах сказал однажды им

Их взрослый друг: «Хотите

Увидеть Вредность?» — «Да, хотим!» —

«Так в зеркало взгляните».

 

 

11 января 1872 г.

 

ПИЩАЛКИ СЛАВЫ

 

Смелей! Во всю трубите мочь,

Людишки с мелкою душой!

А лопнут трубы — бросьте прочь

И жрите Злато всей толпой!

 

Пусть полнит ширь голодный крик:

«Награды! Мыслим и строчим!»

Питаться ваш народ привык

Не Знаньем — Золотом одним.

 

Где мирной мудрости приют

Нашли и Ньютон и Платон,

Нечистые копыта бьют,

Гудит свинарник-Вавилон.

 

Делите славу наших дней,

Ваш пай мы выплатим сполна,

Но с именами тех теней

Не ваши ставить имена!

 

Их слава — вашей не чета;

Им поклоненье ни к чему.

Они сгорели б от стыда,

На эту глядя кутерьму.

 

Тот о Любви в слезах вопит

И проповедует Закон,

Но чувства в нём не пробудит

Замученной собаки стон;

 

Тот Мудрость хвалит. Нет, постой!

Не клич на голову свою:

Тебя безжалостной стопой

Раздавит Мудрость как змею!

 

В салонах скройтесь, мудрецы,

Играйте в клику и вождя,

Надев заёмные венцы,

Своих пищалок не щадя.

 

Скрывать сподручно вздор речей

Клочками пройденных наук

И друг на дружку лить елей,

Светя улыбками вокруг.

 

О вы, глядящие с высот,

В эфире Славы воспаря,

Кто свой заполучил доход,

Пробился, проще говоря,

 

Знамёна в руки! Марш на пир!

Своей победе гряньте песнь!

О свечки! Да зажжёте мир

И бросите на солнце тень!

 

Оно струит чистейший свет,

Дарит им Запад и Восток,

Покуда в сете сует

Дрожит ваш чахлый огонёк [73].

 

ЦАРСТВО ГРЁЗ

 

Как ляжет ночь глухая

От края и до края —

Черты теней минувших дней

Плывут передо мной.

 

Герои и пророки,

Жильцы веков далёких,

Чей ровен шаг, чей светел зрак,

Приходят в мир пустой.

 

И мягкий луч рассвета,

И яркий полдень лета

Лишь малый час ласкают глаз

Линяющей красой.

 

Но в средостенье Сказки

Не потускнеют краски,

Здесь каждый луч расцветкой жгуч,

Наполнен теплотой.

 

И вновь свои владенья

Хотят принять виденья —

Черты теней минувших дней

Плывут передо мной.

 

 

1882 г. [74]

 

ПОДРАЖАНИЕ

 

Леди Клара Вир де Вир!

Лет ей восемь, может быть;

Кудрей каждое колечко — злата свёрнутая нить.

 

Мисочку мне подала;

Не воздам такой хвалу.

Что за утварь! Проржавеет — так испортит и халву.

 

«Братья, сёстры, моя мисс?

Здесь инспектор: как сова,

Схватит тех он, кто не знает, сколько будет дважды два!»

 

На меня она взглянула:

«Знаешь, добрые сердца

В этом мире поважнее и учёбы и венца!» [75]

 

ИГРА ВПЯТЕРОМ

 

Пять девочек-малюток, от года до пяти:

Резвятся у камина — играть им да расти.

 

Пять девочек-милашек, с шести до десяти:

Учитесь пенью-чтенью, да как себя вести.

 

Пять девушек растущих, одиннадцать меньшой:

На классы да питанье расход уж пребольшой.

 

Пять девушек-красавиц, и младшенькой шестнадцать:

С юнцами им построже пристало объясняться.

 

Пять дев нетерпеливых, и старшей двадцать пять:

Коль предложений нету, придётся пропадать.

 

Пять девушек эффектных, да только в тридцать лет

От этого эффекта уже не тот эффект.

 

Пять девушек, пять модниц от тридцати и дале

Уж с робкими юнцами приветливыми стали.

 

* * * * * *

 

Пять девушек поблекших... Их возраст? Всё равно!

Тащиться им по жизни как прочим суждено.

 

Но, к счастью, знает каждый «беспечный холостяк»

Решение проблемы, «где денег взять и как».

 

УРОК ЛАТЫНИ

 

Латынь к столу зовёт. Итак:

Серьёзный Цицерон,

Затем Гораций-весельчак;

Но есть глагол один — костяк

Познаний наших он.

Всех выше как ему не быть?

Amаre, учим мы, — ‘любить’!

 

Ещё цветок — ещё глоток:

Мы жизни пьём нектар.

Но туч нагонит ветерок,

А в блеске глаз, в румянце щёк —

Грядущих стычек жар.

Урок нас к выводу привёл:

«Amаre — горечи глагол!»

 

Был вечер, тьмы давил покров,

И волновал вопрос:

Ну есть ли розы без шипов?»

Но утро, мир; ответ готов:

«Ведь нет шипов без роз!»

Ура! Пошёл урок на лад:

Любовь есть горький шоколад!

 

 

Май 1888 г. [76]